Не стал слушать ничьих рекомендаций и прочитал книгу, которую довольно давно хотел попробовать на зуб, на вкус — сам. "Каменный плот" — это первая из книг Сарамаго, которую я беру в руки. Первая — это всегда в какой-то мере визитная карточка писателя. Знакомство можно считать состоявшимся и во всех смыслах успешным. "Каменный плот" я (прошу прощения за каламбур) буквально проглотил за три дня: открыл вечером четверга, и задумчиво замер, отложив, чуть позже обеда в воскресенье. Получил колоссальное удовольствие.

С чего бы начать? КП — это роман-притча о том, как Пиренейский полуостров соскользнул с евраазиатского материка в Атлантический океан и отправился в путешествие вдоль сорок какой-то параллели. Ограничиться этим, — все равно, что о романе "Сто лет одиночества" сказать: столетняя история сменяющих друг друга поколений проклятого семейства Буэндиа. Одновременно это и правда, и совершенно бесполезная информация о книге.

Эпическая составляющая сюжета включает путешествие "каменного плота", плюс взаимные отношения Испании и Португалии между собой и с другими странами — Францией, Великобританией, США, Канадой, и даже, эпизодически — Советским союзом. Плюс поведение в этой необычной ситуации представителей разных слоев населения полуострова: чиновников, горожан, туристов, бедняков и еще многих. Плюс жизнь пяти главных героев: аптекаря Педро Орсе, учителя Жозе Анайсо, клерка Жоакина Сассы, вдовы Марии Гуавайры, молодой женщины Жоанны Карды, — и безмолвного пса церберовых кровей — то ли Трезора, то ли Констана, то ли, на самом деле, Ардана. Герои путешествуют по Пиренейскому острову, остров плывет по Атлантическому океану, океан находится на земле, земля вращается вокруг солнца, а Солнце в своем непрерывном движении путешествует где-то в глубинах вселенной. И хотя в романе показаны лишь перемещения-скитания людей, да путешествие острова — "каменного плота", — метафорически мы можем догадываться о деталях прочих движений вышеупомянутого космического масштаба.

Кажется, сюжет романа не стал более ясен, а наоборот даже более запутался?

* * *

Начну-ка я с другой стороны. Роман похож одновременно на Маркеса, Борхеса и Сервантеса, и кое-какие черты стиля Сарамаго (в этом романе — других пока не читал) проглядываются в монологах-спектаклях Евгения Гришковца. Итак, магия и масштаб событий Маркеса (вплоть до отдельных образов — скворцы, подобно желтым бабочкам, сопровождают Анайсо), сатирония Борхеса напополам с Сервантесом, нескончаемое путешествие героев, которые хоть и не ветряными мельницами заняты, однако также с одного края своей Земли обетованной на другой следуют и несть этому путешествию конца.

Отдельно хочется упомянуть язык и преклониться перед переводчиком. Каламбуры, игра слов, образы то и дело вовлекаемые в общий ход повествования... можно только догадываться, какое это удовольствие для португальцев читать Сарамаго в оригинале.

цитата

никудышный из Парагнедых получился разведчик, а авангард – и подавно, но полиция осталась далеко позади, она сторожит развилки и перекрестки, оседлала, выражаясь военным языком, оживленные магистрали, у неё самая страда на автостраде, ей важно перекрыть основные коммуникационные узлы, а на прочее никаким силам правопорядка, сколько бы их ни было, сил не хватит

Есть у стиля Сарамаго (в этом романе, по крайней мере) и деталь, которая может оттолкнуть некоторых — а именно, заигрывание с читателем: и без того вольное повествование, с постоянными лирическими отступлениями, прерывается вдруг измышлением на тему, что де эту историю нужно было рассказать прежде той, и что де, нужно бы эти события записывать столбиками, ибо происходят они одновременно, но все же писать и читать столбиками невозможно и потому придется читать сначала одно, а затем другое, и...

Эта составляющая стиля местами перегружает и без того непростой сюжет, но лично мне было приятно читать. А лирические отступления гармонично вплетены в общее повествование и призваны для насмешки (доброй, впрочем) над персонажами, их поступками и общественным мнением на их счет.

Еще одна орфографическая особенность, которая неоднократно звучит в контексте книг Сарамаго, — отсутствие оформленной прямой речи. Диалоги двух и более лиц записаны одним сплошным абзацем и, кстати, не всегда в тексте сделаны пометки, какую фразу, кто из героев произносит. Мне это понравилось. Причем, такое построение романа автоматически делает его рассказом одного человека — автора, который тем или иным способом наблюдал происходящее, о чем и повествует. Таким образом, вся речь в романе — является, по сути, разговорной формой передачи косвенной речи, что уже не так противоречит грамматическим правилам.

* * *

Кажется, все только снова перемешалось.

А с этим романом так и есть. Пока не прочитаешь — и не поймешь, а прочитав, — тоже подумаешь, о чем же все-таки он? Для меня "Каменный плот" стал путешествием крохотного человека Педро Орсе из никому не ведомого городка Орсе в Испании. Орсе топнул ногами и почувствовал "землетрясение", в этот миг Пиренейский остров начал отделяться от большой земли.

цитата

Педро Орсе, набравшись отваги, сказал бы, что земля затряслась оттого, что он – пусть это самонадеянное предположение остается на его, ну и отчасти на нашей совести – топнул по ней ногами, поднимаясь со стула, ибо мы слегка сомневаемся, что если каждый человек оставляет в мире след своего присутствия, то Педро Орсе, заявивший: Встал я, и земля затряслась, оставил именно такой след.

Педро — оказывается самым незаметным из героев романа. Гораздо больше поступков, больше слов и больше деталей узнаем мы о других персонажах, и только Педро всегда будет оставаться где-то рядом, старый аптекарь, одинокий, невидимый, вызывающий жалость и сочувствие, взявший в друзья молчаливого Пса. В отличие от других героев, его дар — чувствовать под ногами дрожь плывущего острова, — сохраняется на протяжении всего романа. И остров останавливается, когда...

Это удивительно, что земля вращается, правительства наций выясняют друг с другом отношения, люди мигрируют из одного конца острова в другой, ученые что-то исследуют, главные персонажи находят друг друга, влюбляются и ссорятся, а в центре всего этого хоровода более важных событий — едва различимый старик-аптекарь из крохотного городишка в Испании.

Спутники же его, похоже, оказываются замешаны в этом путешествии только по той причине, что усмотрели в своих поступках связь с отделением острова, поверили в нее. В конце концов сколько людей на полуострове в тот же самый момент сделали тот или иной необычный поступок, однако, связи не углядели, а если и углядели, что предпочли поверить в совпадение, или ошибку, или любую другую причину, лишь бы не менять в своей жизни ничего, а оставить все, как есть. Только Сасса, Анайсо, Карда, Гуавайра верят в чудо и чудо происходит: скворцы летят следом за учителем, нитка вдовы разматывается в целый тюк, черта, проведенная Кардой, не может быть стерта, и бросок Сассы оказывается невыполнимым для обычного человека. Чудо происходит, знамение происходит, и дальше — Педро с его четырьмя спутниками-апостолами путешествуют по океанической пустыне.

Путешествие это преисполнено удивительных открытий в мелочах, юмора и житейской мудрости.

Путешествие это пронзительно прекрасно.

* * *

Есть у меня к роману и вопросы. Для чего, например, нужен эпизод с мореплавателем? Для чего нужны были скворцы, которые половину путешествия сопровождали Анайсо, а затем взяли (хотя они конечно же, ничего не брали) и отправились восвояси? Что за святой приплыл в незапамятные времена на каменном корабле и куда он подевался?

Однако, небольшое количество вопросов с лихвой окупается внутренней согласованностью большинства деталей: если в какой-то момент рассуждения вспоминаются французы, значит французы очень скоро появятся в повествовании, даже если читатель успеет позабыть о них, если в одном эпизоде появится человек на осле, значит где-то в конце этот же человек со своим ослом снова сыграет свою роль, если в какой-то момент заглохнет мотор автомобиля с восхитительной кличкой Парагнедых, значит, в другом месте и в другое время заглохший мотор будет сопоставлен с замолчавшим двигателем корабля. Детали, щедро расточаемые автором, играют в повествовании не одну, а всегда несколько ролей, что наполняет книгу почти библейской связностью и внутренней глубиной.

* * *

Цитата, хотя текст можно прямо-таки нарезать на цитаты, и все они будут емки, жизненны и неповторимы:

цитата

а тому, кто упрекнет нас в том, что эти события несопоставимы по своему значению, скажем, что все зависит от точки зрения, от настроения, от личной симпатии, ибо объективность рассказчика есть зловредное измышление модернистов, и сам Господь Бог далек был от объективности, осеняя духом своим Священное Писание.

Итак, рекомендую. Если Вас не пугает обилие лирических отступлений, если Вы любите красивый насыщенный поэтический язык, если Вы ищете в книгах чуда, как ищу его я, — роман "Каменный плот" однозначно достоин Вашего внимания.

Оценка 9,5.

Как-то так незаметно параллельно с бумажной литературой за прошедшие пару месяцев прочитал/прослушал пару книг в аудиоварианте в исполнении все того же любимого Вячеслава Герасимова. Одной из них стал роман <НРЗБ> Гандлевского. Роман относится к реализму, поэтому ярым фантастоманам можно дальнейшее не читать.

Роман "НРЗБ" произвел на меня двоякое впечатление: с одной стороны — в некоторые мгновения я буквально спохватывался "ах, чертовски хорошо написано! просто удивительно хорошо", с другой — общее впечатление по окончании: роман невнятен, сюжет невнятен, НеРаЗБорчив. Хотя, возможно, именно этого эффекта автор и добивался, одобрить я подобное не могу.

Итак, "Обломов" по постсоветски. Сюжет непрост: в семидесятые годы когда солнце СССР неумолимо клонится к своему закату главный персонаж "НРЗБ" — Лев Криворотов, начинающий поэт, — посещает собрания некоего литературного кружка, где, собственно, и завязываются в тугой узел судьбы героев произведения. Кроме Льва Криворотова в кружке есть еще один успешный молодой поэт — Никита, — который, будучи другом главного героя (?), так или иначе всегда оказывается его соперником — и в поэтическом, и в личном вопросах, отчего часто вызывает зависть у Криворотова.

На первом витке завязываются судьбы юного ЛК и Арины — взрослой женщины, которая становится его любовницей и первой духовной наставницей — критиком его стихов, его поддержкой и показателем его неожиданно возросшего статуса. Она-то и знакомит ЛК со стихами опального поэта Чиграшова.

На исходе отношений Криворотова и Арины, когда женщина героя порядком утомила да еще и огорошила беременностью, новым витком оказывается появление на собрании кружка друга Никиты со своей молодой подругой — Анной, которая и станет пылкой страстью героя. Жизнь Криворотова усугубляется ревностью Арины и соперничеством с Никитой, а также непонятной холодностью Анны.

Третьим витком оказывается появление в кружке самого Чиграшова, перед которым Криворотов испытывает благоговейный трепет. Не по собственной воле Чиграшов становится духовным наставником и старшим товарищем Криворотова, который, по собственному сравнению, оказывается между двумя "страстями" — Анной и Чиграшовым.

Четвертым витком оказывается выпущенный альманах подпольных стихов, куда вошли произведения Чиграшова, Криворотова, Никиты и других членов кружка. В этот же момент ЛК вынужден уехать на заработки, поскольку собственные его родители со скандалом разошлись, и он с матерью оказался в бедственном положении. ЛК возвращается, но вместо радужных перспектив воссоединения с Анной и начала новой жизни, его встречает самоубийство Чиграшова, пристальное внимание "органов" к кружку и соучастникам злополучного альманаха. Анна исчезает из его жизни, — Никита и здесь оказывается первым.

Эта событийная канва "давно минувших лет" нарезана подобно паззлу и старательно перемешана, а кроме того, в нее добавлена "современная" действительность: Криворотов не стал великим поэтом и обеспечивает свою жизнь тем, что пишет статьи и публикует сборники незаслуженно забытого и поруганного властями поэта Чиграшова. Итог: Криворотов — автор и действующее лицо собственного романа-воспоминания мается своей никчемностью и ущербностью.

Минусы романа: его "неразборчивость". Старательное перемешивание событий приводит к тому, что некоторые ниточки по крайней мере мне было трудно восстановить — например, по какой причине Криворотова вызывают к следователю, где состоится почти "политический" разговор? А также мешанина эта создает естественные трудности для восстановления истинной последовательности цепочек событий.

Во-вторых, непроста и форма повествования, переполненного многочисленными аллюзиями и цитатами:

цитата

Персонажи Гандлевского все время кивают на те или иные реальные фигуры русской неподцензурной поэзии 70-х. Разумеется, я — в силу, увы, принадлежности к совсем другому поколению — опознаю лишь малую долю отсылок. Руководитель полуофициального лито Отто Адамсон — карлик, видимо, вслед за Симоном Бернштейном (и тот тоже умер в больнице). В истории Виктора Чиграшова то мелькнет что-то от Леонида Черткова (отсидка в конце 50-х), то от Евгения Харитонова (умершего сразу после того, как появление альманаха неподцензурных авторов “Каталог” повлекло за собой неприятности с КГБ), а вскользь описанный конфликт перестроечных лет вокруг его творческого наследия недвусмысленно напоминает конфликт вокруг наследия Леонида Губанова... И только от отождествления кого-либо из персонажей с неподцензурным поэтом 70—80-х Сергеем Гандлевским автор романа стремится зачураться, заставляя участников альманаха отказаться от названия “Московское время”, которое уже занято другой компанией литераторов.

(с) Дмитрий Кузьмин, О нелюбви и неловкости, Рецензия на роман Сергея Гандлевского "<НРЗБ>"

Эта "элитарность" сразу ориентирует роман на узкий круг читателей.

Третьим минусом романа можно назвать неразборчивость отношения автора к своему персонажу, а точнее почти определенное негативное к нему отношение: автор не любит своего героя, а потому и читателю не слишком хочется ему сопереживать, сочувствовать. А, учитывая параллели в образах трех основных персонажей — Льва Криворотова, Чиграшова и Никиты, — отчего можно утверждать, что эта троица — ипостаси одного персонажа, — то подобный негатив распространяется на всех героев романа.

Итог. Роман будет интересен (с поправкой "возможно") молодым писателям, начинающим поэтам, филологам, т.е. людям непосредственно связанным с целевой средой романа. Однако, рекомендовать к прочтению я его не могу. Да, я прослушал его не без интереса и почерпнул кое-что о писательском труде, но утверждать, что я многое бы потерял без него — тоже не могу. Т.е. роман однозначно не относится к категории must read. Кроме того, читай я НРЗБ в бумаге нет гарантий, что я не бросил бы его на одном из переходов от воспоминаний к плачевной реальности Криворотова, а потому, как вариант, могу предложить ознакомиться с романом подобно мне — в исполнении замечательного чтеца Вячеслва Герасимова.

Обещал отзыв на "Сальмонельщиков с планеты Порно" Цуцуи — получайте. Конечно же, указанные в аннотации сравнения и сведения "японский Филипп Дик", "духовный отец Мураками", автор оригиналов "Паприка" (фильм снят Сатоси Коном) и "Девочка, покорившая время" (режиссера не знаю) заинтересовали, уверен, не меня одного. В вопросе покупать или нет для меня решающим оказалось, что Сатоси Кон экранизировал "Паприку" Цуцуи, поскольку Кона я очень уважаю (за "Совершенную грусть", "Актрису тысячелетия", "Паприку").

Несколько общих впечатлений. Духовное отцовство над Мураками, если таковое и имеется, о Цуцуи скажет читателю не очень много, а скорее даже введет в заблуждение, поскольку Мураками пишет с уклоном в психологию/психоделику, а Цуцуи работает совсем в ином ключе. Родство с Диком окажется более ощутимым, да и то не по стилю, а скорее по общей направленности. Итак, "Сальмонельщики..." Ясутака Цуцуи — это по большей части социальная сатира, довольно динамичная, с лихим сюжетом, но схематичная, без заметной психологичности, выстроенная на поступках и их ироничной оценке. Кроме того, эта сатира направлена в первую очередь на Японию и японцев. Но тут я оговорюсь, потому что сюжеты новелл оригинальны, а потому будут интересны и любителям "мягкой" НФ. На "твердую" фантастику опусы Цуцуи не тянут — так как происходящие события совершенно не обоснованы с точки зрения реалий и чаще даже противоречат "научному подходу".

Итак, сборником доволен, хотя он скорее для ума, чем сердца. Хочу отметить как важный фактор — оригинальность, некоторое новое видение. Однозначно, сборник оставил во мне интерес к автору, и его романы (в частности, "Паприку") я бы взялся найти и почитать. Кроме того, по прошествии времени, наверняка, возьмусь перечитать некоторые, а может быть даже все новеллы. Что характерно: в мире героев Цуцуи показаны детали не вымышленные — СМИ, корпорации, железная дорога, кредиты, — т.е. знакомые или по крайней мере узнаваемые реалии. А главное — герои Цуцуи — думающие, не плывущие безвольно, как марионетки, по авторской воле, а удивляющиеся, делающие выводы, размышляющие, пытающиеся найти решение, понять, осознать, разобраться и совершающие поступки согласно не течению сюжета, но их, героев, логике. Рекомендую любителям короткой прозы, оригинальных сюжетов и сатиры.

Вернувшись из Новосибирска к здешним, ждавшим меня все это время, делам оказался почти в цейтноте: в таких условиях за толстую книгу не возьмешься. И вот в перерывах между написанием кода и выполнением домашних обязанностей как-то незаметно прочитал повесть "Ногти" Елизарова, благо рекомендация ногтей содержала "отечественный магреализм, который прочитать стоит".

Итак, "Ногти" — это история горбуна-музыканта с железной хваткой, такой, что может гнуть гвозди и ломать человеческие кости, и его приятеля урода-шамана, придумавшего собственную религию, в которой жертвенным ритуалом становится обгрызание ногтей. История начинается в детсаду-интернате для умственно неполноценных, продолжается перипетиями жизни героев в школе для идиотов, в большом городе, где незадачливые "уроды" сначала связываются с ворами, а потом-таки устраиваются в жизни — один гением-пианистом, а другой — тихим слесарем, и доходит с читателем до самых последних дней жизни героев, когда не вовремя оборванный обряд обгрызания ногтей выпускает на волю Магические силы, уничтожающие своих владельцев.

В общем, язык неплохой, начиненный шокирующими деталями и подробностями. Позиция автора по отношению к своим персонажам остается неясна на протяжении всей повести: то ли он все-таки любит их, то ли издевается. Жизнь инвалидов-героев и окружающих их персонажей показана максимально жестко, цинично и способна вызвать отвращение. В какой-то мере напоминает автобиографичный роман "Черным по белому" Гонсалеса Гальего, где главный персонаж — тоже был инвалидом, прошел тяжелую жизнь и смог выбиться в люди, выбравшись из распадающегося СССР за рубеж. В отличие от Гальего у Елизарова история замешана на магии, из чего ее и впрямь можно было бы причислить к магреализму..... если бы. Итак, что такое магреализм (Маркес, Рансмайр, Луке, Элиаде): сплетение повествования из деталей — быта, окружающего мира, мыслей, образов, — для того, чтобы окунуть читателя в мифомышление персонажей в то время как сам сюжет может раскрываться и как реализм, и как сказка, магия. У Елизарова все наоборот — детали — это обязательно "изюминки" для нагнетания напряжения, страха или отвращения, быта нет, если его составлябщие не укладываются в вышеназванное, оценки автором или героями происходящего — тоже отсутствует. По определению, получаем триллер. Триллером эта повесть и является, поскольку событий в ней заметно больше, чем внутренних переживаний. И если в магреализме зачастую магия дается как зацепка — нечто неизведанное, что вслед за персонажем пытаешься изведать, раскрыть, познать, — то тут читателя ждет большой облом, никаких разгадок, все разложенные ниточки так и не будут использованы: что за ногти, что за собака, что за колодец?

Больше всего ощущение от повести напомнило мне ощущение от "Хроник заводной птицы" Мураками, где тоже был персонаж, который "тек" по жизни, погружаясь в зловещие ритуалы, странные события, а в конце концов, так и не понял, что это было. Опять же, "Пятно" героя Мураками и "Горб" персонажа "Ногтей" представляются схожими. И уж если я от "Хроник..." Мураками в восторг не пришел, то от простоватой страшилки катарсиса у меня тоже не случилось.

Итак, рекомендовать книгу могу только любителям "страшилок", особенно неклассических — повесть покажется необычной, читается легко и, вероятно, понравится. Если же Вам от чтения нужно вынести еще что-то — смысл, переживания, — тогда книгу читать не стоит: она схематична, в ней присутствует нагромождение событий, нет никаких обоснований происходящего и нет внятного финала: персонажи умерли, и что? И зачем? Повесть лично для меня ассоциируется с неудачным экспериментом по оживлению Франкенштейна: части тела подобраны, ток подан, а человек (или чудовище?) — не оживает. Знакомиться с остальным творчеством автора желания не возникло.

Оценка — 6.

Нечасто встретишь книгу, которая настолько нарушает привычный размеренный ход собственных мыслей, чтобы, раскрыв рот, вдыхать: вот оно... И пусть даже текст не лишен недостатков, стиль еще не установившийся, однако, текст автора входит в тебя, захватывает, и главное, расшевеливает начинающие стираться в привычном движении шестеренки мозгов, переворачивает и заставляет крутиться в другую сторону, в противоположную, или под углом 90. Пусть не надолго, но меняет, обогащает. Вдвойне приятно, если это отечественный автор. За последние полгода таких находок было всего две, включая "Паутину" Мерси Шелли.

История вопроса.

Ссылочку на роман мне кинул все тот же хороший друг, периодически снабжающий меня странными, веселыми, или невеселыми новинками, — это произошло месяца четыре назад. С тех пор "Паутину" я держал на примете. Однако, роман Шелли вышел в серии "Из книг Макса Фрая", а после знакомства с оным, подобная рекомендация меня скорее оттолкнула бы, нежели привлекла. Поэтому роман долго-долго ждал своей очереди и это произошло во время моей Новосибирской поездки. Сказать по правде, из Олди ("Ваш выход"), Шелли, Киза ("Цветы...") и Рушди ("Стыд"), выбор в сторону "Паутины" был сделан по вполне банальной причине — она показалась мне тоненькой, а кроме того, звучные названия глав ("Тетрис", "Игра в бисер", "Улица Мёбиуса", "Мост"), вызывающие ассоциации со всем подряд, включая Уильяма Гибсона, Германа Гессе, Пелевина и пр.

Впечатления.

У книги есть свои плюсы и свои минусы. Главным плюсом для меня стал огромный поток разнородной информации, вываленный автором романа. Колоссальный объем мыслей, заметок, замечаний по жизни, размышлений, юмора и маленьких открытий. История развития сети, ряд научно-фантастических новинок, достойных если не Лема, то уж Гибсона точно, ссылки на биологические, физические, термодинамические, кибернетические теории, и еще больше ссылок на литературных предшественников: где-то иронично, где-то случайно, в бытовом разговоре, — Лукьяненко с его "Лабиринтами", Азимова с "Основанием", Гибсона с "Муравейником", Шелли с "Франкенштейном", Гессе с его "Игрой..." и многих, многих других. В размышления оказались втянуты даже вскользь упомянутые ТРИЗовцы, а уж наших бытовых реалий — СМИ, реклама, пиар, политика, коррупция, хакеры — не сосчитать.

Итог — хороший фантастический постмодерн, где постмодерн — оказывается ключевым словом: само полотно романа сплетается из ниток в подобие паучьей сети — реальность, киберпространство, иллюзии, сны, прошлое, будущее. В отличие от новоявленных "киберпанковцев" (Лукьяненко, Вачовски) использующих сеть и реал только для решения уже сто раз решенных, "обезьяньих" проблем — злой искусственный интеллект, герой и его темное alter ego, — Шелли исследует феномен Сети, которую уже нельзя считать чистой фантастикой, Интернет и гипертекст стали нашей реальностью, которая не укладывается в привычное мифомышление, все еще проповедуемое из трубных динамиков фэнтези-опупей, космоопер, паропанков и пр. Мир изменился, в мир пришла Сеть, как артефакт, как феномен и мир никогда уже не станет простым, т.е. без приставки "гипер-". Роман Шелли — один из немногих,прочитанных мною, считающихся с этой реальностью. Более того, "Паутина" — это настоящее исследование феномена Сети, за что уже роман достоин пристального внимания. "Паутина" — это попытка осознать "дивный новый мир", мир, где Сеть — данность.

Есть в романе и минусы: во-первых, стиль сложен, по причине специфического интернет-сленга, над которым автор в равной мере иронизирует и выжимает все возможности, во-вторых, структура романа — гипертекст, перескоки с одного на другое — с заголовка статьи к содержанию новостной колонки, к тексту электронного письма, к воспоминаниям, к событиям одной-другой-третьей реальности или нереальности. В-третьих, и это уже касается не авторского стиля, а скорее его несовершенства: в этой постмодерн феерии смещены-смазаны акценты, малозначительным вещам уделены большие абзацы, а ключевые даны штрихами, недораскрыты или разбавлены. Я вчитался только со второй части. И это может служить знаком, что именно тут начинается роман, а прежде была смысловая и литературная игра, ирония, стеб и, может быть, необходимое введение. Роман выиграл бы от правки и переработки, но даже в теперешнем своем виде — являет собой образец не чтива, а литературы, причем, литературы фантастической, в лучших значениях этого слова.

Для меня идеи и идейки "Паутины" дали много пищи уму, начать хотя бы с того, что я взялся отмечать страницы и цитаты, чего уже давно не делал, а кроме того, после прочтения да и в процессе не раз откладывал книгу чтобы переварить, подумать...

Итоги.

Не шедевр, но яркая искра. Один раз читать в обязательном порядке любителям научной фантастики. Читать в обязательном порядке программистам — будет весело. С осторожностью вкушать тем, кто не переносит компьютерный сленг, интернет сленг и "программистские" словечки. Автору — удачи, и с нетерпением жду издания нового романа 2048 в бумаге.