Зеркало ХIX века — роман "Красное и чёрное". Роман одновременно и скучающий, и мчащийся куда-то неуловимо, страстный, но, в то же время, расчётливо-осторожный... Надменный художник правдиво живописал свою эпоху.

Уж канули в небытие времена мрачно-героического средневековья. Скрылось за поворотом дороги истории десятилетие славы Наполеона. Формально Франция снова стала монархией, но уже не такой, как в воображение романтиков. На смену рыцарским турнирам пришли великосветские салоны. Единственное, пожалуй, что досталось началу девятнадцатого века в наследство от былого — гипертрофированное чувство собственного достоинства древней аристократии. Париж чванлив, провинция глупа. Всюду — не то что упадок, скорее, обмельчание нравов.

Подобный "сухой", блеклый фон всегда отлично оттеняет истинно высокие чувства, неподдельные страсти. На этом-то и играет Стендаль.

Перед нами — трагическое жизнеописание Жюльена Сореля, сына простого плотника, с самого рождения наделённого в равной мере умом и честолюбием. Отправная точка истории — глубокая французская провинция, в которой великолепие природы напрочь губится фарисейством местных жителей. Стендаль рисует классические альпийские пейзажи (описаний в романе много — и они действительно хороши), в том числе — неотъемлемую их часть, живописные деревушки, зависающие над зелёными холмами, голубыми речушками, и населённые, если можно так сказать, бюргерами — горожанами по-русски. Жюльен, не чувствующий никакого душевного родства с окружающим его приземлённым миром, очарованный карьерой Наполеона, мечтает вырваться из оков провинции, он решителен, уверен в себе, для него стоит лишь один вопрос — что быстрее приведёт к желанной цели, красное (форма военного) или чёрное (одеяние священника)?

Пожалуй, о главном герое стоит сказать отдельно. Жюльен на момент начала действа ещё до крайности юн и неопытен. Его мечты носят скорее сентиментальный характер; они не имеют ничего общего с продуманным планом действий.

Жюльен крайне живо, остро чувствует, его легко поранить, что говорит об открытой, незачерствевшей душе. Однако, презрение к горожанам, в том числе — к родному отцу и братьям, желание увидеть свет, и чтобы свет увидел его усилили честолюбивую черту в характере Жюльена. На его пути встретилось пока что лишь два человека, оказавших на юношу какое-либо влияние. Отставной лекарь взбудоражил голову молодого человека рассказами о наполеоновских компаниях. Местный кюре обучил его латинскому, а заодно как бы "ввёл" в церковный мир. Отсюда — помыслы о чёрном.

Подозреваю, что попадись на пути юноши настоящий Наставник, скажем, учёный, и он вполне мог бы преуспеть на поприще просвещения. Тогда всё сложилось бы иначе...

Однако, к несчастью Жюльена, судьба преподнесёт ему подарок с горьким привкусом — возможность исполнить свои честолюбивые чаяние, стать господином де Сорелем. И тут-то Жюльену и выйдет боком его пламенная натура. Он допустит стратегическую ошибку — полюбит. Дважды.

Далее насчёт сюжета я распространяться не буду, ибо это являлось бы неуважением по отношению к читателю рецензии.

Скажу лишь, что Сорелю предстоит пройти через горе, и счастье, и провал, и успех. Как мог бы догадаться внимательный читатель уже в начале романа, Жюльен, приблизившись к достижению цели, её саму уже ни во что не будет ставить — такова особенность сильных, но впечатлительных, возможно даже ветреных натур, подобных натуре главного героя.

Глазами Жюльена мы увидим блестящий Париж, окажемся посвящёнными в заговор — для того только, чтобы потом разочароваться, соответственно, в мишурном блеске и подковёрных интригах.

Вообще, вся книга похожа на долгую ухабистую дорогу — туда и обратно. В итоге путник возвращается в ту же точку, откуда начинал двигаться, но возвращается он уже не тем человеком, каким был. Так и Жюльен. В начале книги он — отрешённый мечтатель. В конце герой снова становится им же, только помыслы его уже совсем другие, можно сказать, что он обрёл мудрость. Хотя, вряд ли человек может быть мудрым в двадцать три года.

А роман по прочтении всё же оставляет именно что впечатление зеркала. Зеркала девятнадцатого века. Кажется, будто Жюльен, его мечты, его отношения с г-жой де Реналь, Матильдой — лишь камешек, брошенный в прозрачную гладь озера. Всплеск, круги на воде... И уже через минуту — будто ничего и не было. Всё та же невозмутимая, недвижимая гладь, словно слепок оставшегося уже где-то там, за поворотом дороги истории, никчёмного XIX века.