Бывшая французская провинция, теперешний Алжир, была оторвана от метрополии еще в 1962 году. Все что французские инженеры, врачи, солдаты создавали в пустыне в продолжении более чем 130 лет стало достоянием арабских исламистов, которые, придя к власти, взялись за физическое уничтожение тысяч европейцев, а также своих соплеменников, запятнавших себя сотрудничеством с "гяурами".


Французская "интеллигенция", конечно же, поддерживала их, руководствуясь дорогими им принципами так называемых "прав человека", "равенства" и "правом народов на самоопределение". То есть теми догмами, из-за которых сама Франция медленно но верно истлевает вот уже более 215 лет. Наследники Термидора и правнуки устроителей вендейского холокоста посчитали недостаточным уничтожение собственного народа, и принялись щедро раздаривать блага "эпохи Просвещения" шиитам и суннитам.

Вспомним теперь, что же произошло в Черной Африке — другом инкубаторе, где успешно взращиваются полчища оккупантов Франции и Европы. Когда адепты доктрин Руссо и Дидро оказались на территории современных Заира и Берега Слоновой Кости, они первым делом разрушили вековую структуру государственности. Были уничтожены столетние африканские империи. Власть была отнята у малочисленных, но куда более приспособленных к войне и господству племен. Эта деструкция Африки — единственное в чем можно обвинить колонизаторов.

Затем подошло время следующей стадии — "деколонизации". И тут произошло нечто совсем непонятное для жителя Черного Континента: залогом ухода европейцев и получения миллиардных субсидий стало установление абсурднейшего принципа "one man — one vote". Ослепленные доктриной о так называемом "равенстве" белокожие властители умов наградили своей "демократией" племена, веками существующие по клановому принципу. Таким образом "демократия", "равенство" и "права человека" создали ситуацию, при которой многочисленные, но веками привыкшие к подчинению племена получили власть. А малочисленные "племена-аристократы" (белокурыми бестиями их не назовешь ни в коем случае!) были оттеснены на периферию.

Европейцы вернулись на свой континент чествовать восстановление справедливости. А предоставленные себе африканцы, чья вековая система управления были напрочь уничтожена, оказались заложниками войн, голода и геноцида, которые продолжаются по сей день и могут быть остановлены лишь новой колонизацией.

На Африку — будь то Магриб или Конго с Заиром — посыпались миллиарды, которые оседали на швейцарских счетах черных временщиков-каннибалов и оплачивали подготовку джихада в Нью-Йорке и Чечне. Платили и продолжают платить те же самые идеологи так называемых "прав человека" единственно для того, чтобы поддержать созданную в их мечтах иллюзию мира равных людей.

И тут произошло то, чего многие поборники так называемой "демократии" явно не ожидали: когда было разрушено и разграблено то, что создали в Африке европейские поселенцы, африканцы не могли поступить иначе, чем броситься в Европу. Перечисленные выше последствия деколонизации: войны, геноцид, голод, не забудем и входящий в силу исламизм, только ускоряли процесс иммиграционной лавины, основавшей эпоху переселения народов. А потому те, кто принял во Франции в 1976 году закон о воссоединении семей знали наверное кто этим законом воспользуется.

Сейчас во Франции можно наблюдать любопытнейший феномен исламизации страны. По статистике Министерства Внутренних Дел Франции количество мусульман в стране Людовика Святого и Шарля Мартеля достигло девяти миллионов. Вышеупомянутое министерство очень редко публикует подобную информацию, ибо "антирасистские" законы просто- напросто запрещают во время переписи населения задавать вопросы, касательно происхождения и вероисповедания. Необходимо подчеркнуть и тот факт, что "политкорректная" часть республиканских политиков, живущая по принципу "после меня — хоть мосье Потоп", не осмеливается даже заикнуться о проблеме исламизма в стране.

Более того, те выходцы из Африки, которые никогда бы не подверглись влиянию Корана на своей исторической родине, попадают в руки мулл, приглашаемых во Францию из Саудовской Аравии, ибо в Париже и Марселе, благодаря щедрости французских налогоплательщиков у них есть время посвятить себя джихаду.

Что же касается коренного населения, то и оно все чаще переходит в мусульманскую веру. Это совершенно нормально: вот уже более двухсот лет французская республика планомерно уничтожает христианскую религию. Все меньше французов способны письменно выражать свои мысли на языке своих предков. Что же касается истории, то ежели посмотреть в учебники, по которым преподается наука Клио в парижских лицеях, то узнаешь, что материального благополучия Франция достигла исключительно благодаря столетиям работорговли, а также благодаря захватническим войнам и эксплуатации африканского населения.

Не мудрено, что сотни тысяч французов, полностью оторванных от своих корней (от "pays rqel", если воспользоваться превосходным выражением Шарля Морраса), обращаются к новой религии, новому образу жизни, новому мировоззрению — единственному в современной Франции (да и в Западной Европе), который не снисходит до перманентного самобичевания.

Необходимо выявить еще один любопытный аспект сложившейся ситуации. Французские республиканские идеологи и политики проживают в очень неплохих кварталах. Такие еще остались на территории той же Лютеции: автор этой статьи также имеет счастье жить в одном из таких привилегированных мест. Но во Франции все более и более увеличиваются в размерах территории, куда селятся преимущественно выходцы из Африки. В самом начале оккупации страны представители некоторых партий — главным образом носителей идеологии той же "Эпохи Просвещения", — заселяли захватчиками свои города в надежде на то, что те, получив гражданство, поддержат их в момент последующих демократических таинств. На деле же произошло совершенно обратное их ожиданиям. Французы, которые проживали в заселяемых африканцами городах, отказавшиеся принять ислам, вынуждены были покинуть свои дома. Выхода у них не оставалось: они превратились в постоянные жертвы грабежей, изнасилований и убийств.

Полиция не осмеливалась проникать в оккупированные территории под Парижем и Марселем. Да и приверженцы равенства и демократии обманулись: получив численное преимущество, мусульмане организовали исламские партии и сейчас повсеместно вмешиваются в политическую жизнь страны и оказывают немалое давление на Парламент и Сенат.

Более того, "политкорректные" средства массовой информации прославляют какую-то "успешную интеграцию" африканского населения во Франции и замирение оккупированных территорий. В последнем надо признать их правоту: как только последний "гяур" покидает город в машине скорой помощи или же в катафалке похоронного бюро, то там устанавливается закон шариата. Нет больше ни воровства, ни насилий, ни убийств, а если они и случаются, то республиканское правосудие не способно вмешаться в происходящие по ряду независящих от него причин.

На оккупированных территориях организуются новые центры по подготовке воинов ислама. Оттуда те направляются на обучение в Судан, в Саудовскую Аравию, или же напрямую пробовать свои силы в Чечню. А с оккупированных земель марсельских, лионских и парижских пригородов исламская экспансия распространяется все шире и шире по Европе.

Франция, эта "слабая жена народов грубости и силы", не только не сопротивляется оккупации, но и наоборот, предоставляет все больше прав захватчикам: под мечети отдаются — давно пустующие! — церкви; вводится квота необходимого количества арабов и чернокожих на государственных должностях; создается квота для получения ордена "Почетного легиона" ; квота на места мусульман в вооруженных силах страны. И это несмотря на то, что мусульмане, служащие во французской армии, — ставшей сейчас профессиональной, — открыто заявляют о своем отказе стрелять (в случае военного конфликта) по своим единоверцам.

Интересно отметить и следующий феномен: оккупационный контингент и их семьи расселяются вокруг крупных французских городов: Парижа, Лиона, Марселя, Тулузы, Страсбурга и пр., точно кто-то решил взять в окружение центры французской и европейской культуры. Более того, оккупированные территории, созданные вдали от крупных городов, подходят вплотную к границам государств, где еще в чести патриотизм и необходимая для процветания каждой нации доля здоровой ксенофобии. Арабы, турки и выходцы из черной Африки составляют численное большинство приграничных со Швейцарией территорий, становясь таким образом живым барьером между подлинной "старой Европой" и ее дегенерировавшей частью.

Стоит ли продолжать перечислять симптомы? Нет, и так предостаточно. Напоследок, чтобы не быть ввергнутым в "чистилище", состряпанное продавцами политкорректных индульгенций для грешников моего типа. А потому во имя сохранения права хоть когда-то быть вознагражденным за мое рвение физиолога, необходимо присовокупить, что дело, конечно, вовсе не в цвете кожи пришельцев, и не в том, что их предки, согласно модной в Третьей Республике прибаутке, — не были "галлами". Так, чернокожее население Антильских островов знает, чем оно обязано полуторовековой принадлежности к метрополии и связи с эллино-христианской цивилизацией. Более того, недавней африканской иммиграции там нет, церковь утеряла лишь малую долю своего влияния, и острова успешно управляются по клановому принципу, хоть и называемому в прессе для красоты слога "демократией". А потому жители Мартиники являются куда большими французами по духу, чем какой-нибудь профессор Сорбонны родом из Бордо, — ибо они способны противостоять мощному напору чуждой и агрессивной религии.




ПРИЛОЖЕНИЕ
Мнение очевидца, русской парижанки Marie
Безработная молодежь в этих районах варится в собственном соку. Да, это настоящее гетто. Не в том смысле даже, что там так уж плохо и бедно живут, живут лучше наверное, чем средний москвич, но живут они совершенно отдельно от французов и с ними вообще не соприкасаются. Иногда банды "приезжают" в Париж, видят там роскошные витрины, уверены, что любой француз может там покупать то, что хочет, и что только они не могут. Это не просто мое мнение, были социологические исследования о том, как эта молодежь смотрит на жизнь. Так вот — они совершенно оторваны от реальности!!! Не понимают, что деньги надо зарабатывать, и что это всегда трудно. Не понимают, что в обществе есть не только права, но и обязанности. Верят, что средний француз живет в роскоши, неге и покое, и только они страшно обделены и обижены. О том, что "сефран"'ы ("французы" на их языке, "верлане") работают, встают в 6 утра, два часа проводят в транспорте по пути к работе, возвращаются поздно, или что они тоже сидят без работы и маются — они просто понятия не имеют. Зато в районах ходят самые фантастические слухи, говорят например, и передают друг другу, и верят, что каждый день есть жертвы полицейского произвола. Видят себя всегда и везде как жертвы, испытывают огромный комплекс неполноценности. Не могут идентифицироваться с французами, о которых у них столь ложные представления, и создают себе некий образ себя, который тоже ничего общего не имеет с их настоящими корнями, с их историей, с их культурными традициями. На этом фоне процветают, разумеется, и оргпреступность, и проповедники радикального Ислама (хотя гораздо меньше, чем принято думать), которые оба предлагают хоть какую-то структуру.

Говорят о провале "французской интеграционной модели", и пожалуй, это правда. Подозреваю, что не получилось, потому что мы не достаточно отстаивали свои собственные ценности, в отличие, например, от Америки. Есть, конечно, множество исторических причин, и, прежде всего, всеобщий "покаянный" дух, чувство вины перед абсолютно всеми, которое царит во Франции уже давно. Почему-то осознание исторических ошибок привело к чувству "относительности" демократических и либеральных ценностей, тогда как ошибки скорее произошли от того, что от этих ценностей отступились. Почему-то оно еще привело к тому, что полностью усомнились в своем историческом наследии. Что полностью потеряли национальную гордость. Что слово "патриотизм" стало ругательством. Но ведь если мы хотим, чтобы иммигранты интегрировались, то они по меньшей мере должны знать — во что. И должны хотеть этого. (Самый печальный и яркий пример, пожалуй, случился с языком. Многие увлеклись "новоязом" пригородных районов, этой смесью французского, арабского и "верлан"'а. Может быть, для лингвистов это интересное явление. Но когда стали делать вид, что этот язык ничем не хуже "нормального" французского и имеет такое же право на существование, то просто обманули молодежь, которая перестала делать усилия, чтобы выучить французский, и на нем говорить уже не могла. А тем временем, работодатели продолжали требовать нормативного французского...)

Так что выход из положения не ограничится экономическими мерами.