Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «ismagil» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

"Азбука", "Варшавский договор", "Власть", "Гарри Поттер", "За старшего", "Книгуру", "Убыр", diwana, kindle, АБС, Аткинсон, Бекмамбетов, Бондарчук, Великобритания, Веркин, Гагарин, Джонни То, Дивов, Жарковский, ИДМ, Иванов, КГБ, Калмыков, Кинг, Китай. Джонни То, Китано, Корея, Костин, Крапивин, Лазарчук, Лукьянов, Лях, Марджани, Новый год, Пелевин, Покровский, Россия, Рыбаков, СМИ, СССР, США, Симашко, Стивенсон, Стругацкие, ТВ, Татарстан, Тырин, Успенский, Щепетнев, Ъ, Япония, авторское право, библиотеки, боллитра, буктрейлер, видео, война, вуз, выставка, деньги, детектив, дети, детлит, детская литература, детская литература. "Гарри Поттер", детская литература. "Убыр", детство, дружба народов, журнал, журналы, загадка, зомби, игры, издательский бизнес, издательства, издательства. издательский бизнес, интервью, интернет, интернет-магазин, история, картинка, картинки, кино, книги, книгоиздание, книготорг, книготорговля, конкурс, космос, критика, личное, магазин, магазины, мемуары, мистика, мультипликация, мультфильмы, названия, нон-фикшн, обложка, обложки, отзывы, перевод, пираты, политика, потери, праздник, праздники, премии, разведка, рассказ, рейтинг, рецензии, римейк, рисунки, рок, рунет, сериал, сказки, слова, смолл-пресс, социальные сети, татар, триллер, турбореализм, тюрки, ужасы, фантастика, фантастика. Галина, фантастика. детская литература, фантастики, фольклор, фото, читалки, шпионаж, шпионы, юмор, язык
либо поиск по названию статьи или автору: 


Статья написана 13 октября 2014 г. 15:12
Эдуард Веркин
Аксен живет на костромском разъезде Ломы, где станция давно сгорела, а почти все население разбежалось. Осталась семья отмороженных вконец упырей – так Аксен давно и вслух зовет спившуюся мать, старшего брата, исчерпывающе описываемого строчкой «припадочный малый, придурок и вор», и приблудившегося ушлого дядьку, склонного к философствованиям и изощренным аферам. Аксен тоже давно сбежал бы, но надо заботиться и ждать. Заботиться о вечно голодном братце, живущем мечтой о приставке «Соньке», а ждать — пока вернется Ульяна. Не то чтобы первая любовь, а просто более-менее вся жизнь Аксена, которая тщательно и обоюдно выстраивалась с детсадика, преимущественно лютыми методами, — а потом вдруг кончилась.

http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9...">

Веркин – единственный известный мне панчер современной русской литературы. Разминается он на коммерчески успешных фантастике, приключениях да ужасах, имеющих широкий круг юных поклонников, а всерьез работает редкими, но http://zurkeshe.livejournal.com/316399.html">убийственными текстами, которые действуют на читателя, как поставленный удар в подбородок: голова ясная, мысли светлые, а руки-ноги висят ленточками — и двинуться невозможно.
Книгу про пацана, который знает наизусть все проходящие поезда и окрестные леса, кормится наловленной рыбой и краденой тушенкой, читает только старые журналы, выброшенные немыми на полустанках, проходит по улице соседнего города, вырубая всех встречных в возрасте от шестнадцати до двадцати, чуть не топится от безуспешных (и дико смешных) попыток придумать подарок девочке, бросает школу в связи с отсутствием ботинок – но каждый день приходит за десять километров к школе, чтобы встретить и проводить Ульяну, — эту книгу можно пересказывать по-разному. Как чернуху про свинцовые мерзости люмпенской жизни (и тема свинца богато представлена в тексте), как грустную историю первой любви (максима про то, что первая любовь не бывает счастливой, естественно, приложена), как приключения невеселого трикстера в стране жуликов и воров (схемы преступлений и наказаний в наличии), как гимн подростковой стойкости, кующей победу из совершенно негодного материала (ковка и ударная техника в богатом ассортименте), как ловкое упражнение в композиционной изощренности (с персональным приветом чеховскому ружью) или как вдохновенный римейк поэмы Эдгара По «Ворон» (неназойливой искоркой пронизавшей всю ткань повествования). Я бы сказал, что «Друг апрель», при всей его истовой злободневности и настоящести, что ли, остается историей на вечную тему любви и бедности, к которой добавили гордость, совершенно невыносимую и необходимую. И оказалось, что вопреки Бернсу, любовь-то с бедностью сосуществовать могут, а вот гордость сшибает эту пару то вместе, то поврозь. И читателю остается надеяться, что кто-то сумеет подняться. И верить, что так бывает.
Я не уверен, что многие бестселлеры и премиальные книги последних лет буду кому-то интересны лет через пять-десять. В Веркине я уверен.
В этом году «Эксмо» запустило персональную серию Веркина и переиздало в ней роман «Друг апрель». Это радует и вселяет надежду.

Просто цитата:
«В четвертом классе она получила четверку по математике. Случайно. Ошиблась. До этого одни пятерки, а тут вдруг вот. Нет, дома ее не ругали, ей самой было неприятно. Четверка. Они шагали домой после уроков, и она плакала. А он никак не мог ее успокоить. Никак-никак. (…) Даже приключения Чугуна не помогали, она все плакала и плакала, глаза стали красными, он даже испугался, что они у нее лопнут. Тогда он попросил дневник.
Она перепугалась, решила, что он хочет четверку переправить, но Иван заверил, что ничего подобного не случится, все будет абсолютно законно. Давай дневник — и иди домой, ждать.
Что ей было делать? Она отдала дневник.
Он отправился к дому математички. По пути заглянул к бабушке. Бабушка спала, его не заметила. И хорошо, иначе бы спрашивать начала.
Дом у математички был хороший, но старый, деревянный. Высокий забор, красивые ворота. Он вежливо постучал, его вежливо впустили, предложили чаю. Он вежливо отказался и предложил разобраться с недоразумением. Математичка не поняла, с каким. Он продемонстрировал дневник, сказал, что надо переправить четверку на пятерку и все, инцидент будет исчерпан. Математичка, разумеется, отказалась. Если Ульяна хочет, она вполне может четверку потом переправить, это вполне допустимо. Екатерина Васильевна, вы не понимаете ситуации, улыбнулся Иван. Вы должны исправить именно эту четверку и именно сейчас. Екатерина Васильевна мягко отказалась, сказала, что она такое видывала, она педагог с опытом.
Он сказал, что ему очень жаль, но другого выхода у него нет. Екатерина Васильевна дала понять, что больше его не задерживает, ей еще сегодня тетради проверять. Он откланялся.
А через минуту с улицы послышался крик. Кричала соседка Екатерины Васильевны. Математичка выбежала на улицу и села, хорошо скамейка подвернулась.
Он прибил левую ладонь к воротам. Гвоздем.
Когда математичка немного отдышалась, он поинтересовался — не пересмотрела ли она свою позицию по вопросам успеваемости. Если не пересмотрела, то он готов простоять тут сколько потребуется, хоть до послезавтрашнего утра.
Четверка в дневнике была немедленно заменена на пятерку.
Он выдрал гвоздь кусачками, замазал рану живицей — бабушка пользовала ею суставы, пожелал Екатерине Васильевне успехов в педагогической деятельности и отправился к ней. Продемонстрировал изменения в дневнике, сказал, что Екатерина Васильевна очень раскаялась в своем поступке и впредь взялась так не поступать.
И весь вечер они сидели, смотрели мультики и ели сладкую кукурузу из банки. Уже ночью, когда они возвращались домой, он почувствовал, что рука заболела.
Впрочем, заражения крови не случилось.»

Статья написана 18 августа 2014 г. 15:18

Борис Ряховский

В детстве Колякин сходил в Казахстан за коровой — родители, понятно, с собой взяли, — и попал на гуляние в полнеба: вся деревня пекла пироги, пировала, угощала всех подряд, плясала и пела прямо на околице, а прохожим объясняла, что никакой это не праздник, каждый день у нас так. Колякин вырос, выучился на плотника, схоронил родителей, продал дом, сунул четыре тысячи в пиджак, заколов тремя булавками, сложил инструмент в рюкзак — и отправился жить в Казахстан, в деревню, где каждый день пекут пироги, угощают прохожих, пляшут и беды не знают.

http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9..." alt="55310" title="55310">

Ряховский — автор культовой юмористической повести "Как Саушкин ходил за спичками", известный также как автор литосновы и сценарист соловьевского фильма "Чужая Белая и Рябой". Фильм я смотрел, конечно, а Ряховского не читал вообще — и за эту повесть с благостным названием, вялой обложкой в стилистике облегченного производственно-бытового соцреализма и аналогичной аннотацией ("Повесть о приключениях отряда гидрогеологов, который ищет воду в казахстанской степи") взялся случайно. Через пять минут я бегал, подвывая от восторга, и мучил домашних чтением вслух.

"Счастливый дом", с одной стороны, вполне традиционен и немножечко похож на многое — шукшинский чудик в повести Коваля про нераспаханную целину, грубо говоря. С другой стороны, Ряховский пишет крепко, оригинально, дико смешно и очень оптимистично, так что за героя повести не очень пугаешься — хотя Колякин прилагает для этого максимум усилий. Принял продавца арбузов за встречающего с сувениром — еле ноги унес. Хромого сайгака вылечил — тот пиджак с деньгами уволок. Скандальной тетке помочь пытался — шкаф ее с балкона грохнул. Ну и так далее (далее, если что, пожар, засуха, смерч, счастливые встречи, приведение в исключительно неудобное положение каждого встречного, грустные расставания, ночные погони, гонки на ишаках и "кукурузниках" — и чего только не). Но Колякин не только неугомонно упертый — он еще неугомонно добрый. Поэтому вся степь со стоном ржет над ним только поначалу — а потом примерно в том же составе гоняет от горизонта к горизонту, чтобы найти разобиженного на весь свет Колякина и уболтать дурака такого остаться здесь — с прибалдевшими гидрогеологами, неуловимым сайгаком, кусачим щенком, млеющей скандалисткой — и счастливым домом.

Уболтает, поди.

Соберу-ка я всего Ряховского.


Статья написана 7 августа 2014 г. 17:49

Айвена Лока, идеального прораба гигантской стройки в Бирмингеме, ждет идеальный семейный вечер: по телику начинается футбол, сыновья уже звонят, жена купила полдюжины немецкого пива, пожарила сосиски и даже впервые надела футболку сборной Англии. А рано утром наступит звездный час Лока: только он справится с заливкой самого большого в Европе фундамента (если не считать ядерные и военные объекты). Вечер не дождется, а час не наступит: с начальными титрами Лок, вздохнув, садится в машину и едет в Лондон, где почти незнакомая ему тетка, некрасивая и немолодая, рожает ребенка Айвена. И если Лок не будет там, значит, он ничем не лучше собственного отца, которого впервые увидел в 23 года и который стал для него ролевой антимоделью. От Бирмингема до Лондона полтора часа — если нет пробок и если не нарушать правила. Полтора часа, в течение которых Лок теряет работу, семью, надежду и смысл жизни, но по-прежнему спокойно и рассудительно, насколько это возможно при простуде и общем психе вокруг, объясняет свои резоны убитой жене, истерящему начальству, покойному отцу и упорному себе, успокаивает детей, мать нерожденного ребенка, врачей вокруг нее, выдернутого на стройку поддавшего зама — и дожимает затрещавший по всем швам проект. Потому что любую ошибку можно и нужно исправить. И уже потом переходить к исправлению следующей ошибки.

Жанр камерной психологической драмы давно стал редкостью, а уж монодрама с участием одного актера в одной декорации — реликт необыкновенный и оправдываемый совсем особыми обстоятельствами. Последний раз на моей памяти такой эксперимент объяснялся хлестким злободневным сюжетом про парня, закопанного заживо в Ираке. Теперь обстоятельства называются "Том Харди".

Харди начинал как маскулинный красавчик в викторианских экранизациях, прославился ролями перекачанных самцов различной степени упыриности, а теперь все плотнее осваивает амплуа Настоящего Мужика. Первый показ в этом качестве случился в "Самом пьяном округе в мире" — но там герой Харди ходил медведем, помалкивал и бил насмерть. Айвен Лок весь фильм сидит, скрипуче, как всегда, ведет беседы различной степени нервозности, оглаживает старящую его бороду, негероически сморкается в салфетки — и не блистает мышцами, косыми зубами и безумным взором. Многих поклонников Харди это зверски разочаровало. Непоклонников тоже: вот чувак полтора часа едет да трет по телефону, и на весь фильм всего три кадра: Харди анфас, Харди вполоборота и "бимеров" дисплей перед Харди — и чо? Какой во всем этом смысл вообще?

И поди им объясни про классическую драму, шекспировские страсти, неминучесть расплаты и мужскую ответственность.

А не надо никому ничего объяснять. Fuck Chicago, как справедливо отмечает Лок. Хороший фильм не требует оправданий.

"Лок" — очень хороший фильм.


Статья написана 9 июля 2014 г. 15:27

Павел Калмыков

Пурга, пришедшая с океана, накрыла обожаемый автором и героями город Петропавловск-Камчатский. Сугробы по второй этаж, дубак, да еще авария на подстанции – чем не повод считать каникулы испорченными? Да ничем. Герои повести, преимущественно школьники при посильном участии (вернее, помешивании) взрослых, закручивают изощренную интригу с осадами снежных крепостей, гонками на сноубордах, многофункциональным использованием свечей, метанием ножей, вызыванием духов, цитированием Дюма-пэра в оригинале и хроник Крымской войны на старославянском, любовями, изменами, черепами, лирическими пылесосами и, главное, поисками клада адмирала Прайса, который полтора века назад хотел взять Петропавловск, а вместо этого сам многое здесь оставил – и себя в том числе.

http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9...">

Я не устану повторять, что Калмыков – лучший российский сказочник, причем не только в современном зачете. «Клад» — его четвертая повесть, четвертая роскошная и первая несказочная – по формальным признакам. Приключенческий сюжет подчеркнуто реалистичен, герои – реальные такие пацаны, девчонки и тети-дяди: как всегда у Калмыкова, горластые, рукастые, дерзкие и преимущественно добрые, даже если враги. Но не с последним обстоятельством связан откровенно сказочный все-таки строй «Клада», и не с тем, что действие повести происходит не совсем в наши дни: «Китайский язык в школе ещё не был обязательным. К мобильным гаджетам народ уже охладел, а телепатическая сеть ещё не появилась. Две Корейские республики уже решили объединиться, а Россия с Украиной ещё нет. ВИА «Краш-синдром» переживал свой ренессанс, а «Сахар крови три и девять» ещё только набирал популярность. Фиджинсы в школу носить не разрешали (потом-то разрешили, когда мода уже прошла). Вот такие неоднозначные времена, если это вообще имеет значение.»

Не имеет, конечно – все равно получилось «здесь и сейчас», очень свое и очень наше. Это, как ни странно, касается и исторического пласта, который играет в повести ключевую роль и представлен очень обстоятельно, при этом легко и остроумно – хотя, казалось, рассказать о жестокой осаде Петропавловска англо-французской эскадрой таким тоном, не срываясь в постыдную легковесность либо заскорузлую батальщину, невозможно. Калмыков смог. Потому что, с одной стороны, гений, с другой – уже вполне квалифицированный спец по Тихоокеанской кампании 1854 года: Калмыков копал материалы для ретроспективной линии «Клада» лет пять и копает до сих пор (см, например, его http://callmycow.livejournal.com"> блог и отдельные http://www.kamlib.ru/resourses/kalmykov_2..."> публикации в научных сборниках). История осады вписывается в приключения «здесь и сейчас» идеально. И, кстати, давно я не видел так классно иллюстрированной книги, спасибо Анне Староверовой и Денису Лопатину (хотя http://callmycow.livejournal.com/186730.h..."> исходный вариант обложки был бы куда более уместным).

В свое время я http://www.gazeta.ru/culture/2009/01/16/a..."> писал (под невероятным псевдонимом) про огромное достоинство «Ветерана Куликовской битвы» как хулиганского, но очень точного документа времени и места действия (поздняя перестройка, Ирбит Свердловской области). «Клад» является таким же обаятельно разудалым документом нашего нынешнего места и времени, в котором хочется жить – и в котором живут сегодня пацаны-девчонки, а также их родители, тыдытырыты, фью, — счастливо и трудно, с драками и обнимашками, вопреки всему и с малой помощью друзей, — нормально, в общем, правильно, весело и долго. И будут жить. И клад найдут.

Огромная ценность по нашим временам, между прочим.


Статья написана 20 мая 2014 г. 13:56

Мощно дебютировал в журнале "Библиотека в школе" с рецензией на книгу Анны Никольской «Апокалипсис Антона Перчика» (М.; «Время», 2014 г.)

В начале года в издательстве «Время» вышла повесть Анны Никольской «Апокалипсис Антона Перчика». Она дала хороший повод порассуждать об особенностях зомби-апокалипсиса в условиях среднерусской полосы, пользе заимствований и хозяйском использовании неживой природы.

Антон Перчик – восемнадцатилетний красавчик, хипстер, бездельник и подлец, не знающий ни стыда, ни любви, ни жалости. Он два года провел в нью-йоркском колледже, бросил первый мед и больше не хочет ни учиться, ни работать, ни ухаживать за шестилетним братцем. Антон хочет ухаживать за собой, тусоваться с друзьями, водить девушек в кафешки и рассекать на «Мини Купере», купленном заботливыми родителями, которых Антон тихо презирает. До поры это удается, но внезапно мир вокруг становится недружелюбным: родители все настойчивей рекомендуют устроиться на работу и отбирают ключи от машины, друзья не врубаются, по радио и телику талдычат про метеоритные дожди. А потом мир взрывается стеной огня и грибом на горизонте – и наступает конец света, основанный на реальных событиях.

Множества путающих «апокалипсис» с «армагеддоном» и «одеть» с «надеть» давно боролись за лидерство, но первое все-таки победило – спасибо культмассовому сектору и нескольким подряд концам света, которые были громко объявлены и тихо отложены. В данном случае путаницы нет. Книга Анны Никольской не о конце света, а именно об апокалипсисе – конкретном откровении конкретного несимпатичного красавчика. И это откровение следует признать очень нужным и своевременным.

«Апокалипсис Антона Перчика» — первая книга Анны Никольской, рассчитанная на относительно взрослую аудиторию (издатель поставил метку «12+», и его можно понять, однако «16+» была бы корректней). До того автор разнообразно писала для малышей и младших подростков, добившись заметных результатов – достаточно упомянуть победу в «Книжной премии рунета» 2013 года. Для меня существенней была победа, которую автор одержала в битве за интерес моей дочери. Дочь сроду не была фанаткой чтения, но книги Никольской «Город собак» и «Приключения черной таксы» искала и осваивала старательно и с удовольствием. Книги представляли собой откровенно коммерческий добрый палп про собачек. Это не худшая экологическая ниша, как и другие ниши, активно заполняемые Никольской, которая за несколько лет помимо сентиментальных и юмористических собачьих историй успела выпустить в разных издательствах энциклопедию чудищ-юдищ, пару девачковых мелодрам, стопку познавательных книжек-малышек о котике Паласике и барашке Вгорошеке, а также сказки маленьких Ладошек и гигантских Ябл.

Я к нишевым заполнителям отношусь без особого интереса. Так же отнесся поначалу и к «Апокалипсису Антона Перчика». Даже резкость перехода от Ябл к зомби-апокалипсису выглядела не столько чарующей, сколько логичной.

Некоторое время назад, на закате эпохи масскультовых вампиров, всерьез пошла речь о том, что на смену желтоглазым сумеркам придет рассвет мертвецов – и новым героем, покорившим самую пылкую и платежеспособную аудиторию девочек 13-45 лет, станут зомби. Пошла, значит, речь, да там и иссякла. Отдельные удачи все-таки случались. Ярким примером считается книжка «Тепло наших тел» и ее экранизация – именно про эту парочку, а не про кисло-горьковскую поэму, Сталин должен был сказать «Штука посильнее «Фауста» Гете: любовь побеждает смерть». Но перекрасить бурый зомби-поток в розовый цвет, украсив по краям кристалликами и котиками, не удалось – и поток откатился в привычное маргинально-постмодернистское русло, застыть которому не дают успешные, но безнадежно мальчуковые проекты типа сериала «Живые мертвецы» и фильма «Война Z». И это правильно. Зомби поддается эстетизации куда хуже вампира, и продается все-таки не голым текстом, а картинками, желательно движущимися. Потенциального поклонника зомби буковками не зацепишь. В России, где тема зомби так и не вышла за пределы малотиражных сборников и самопальных сериалов, это особенно заметно.

Таким образом, Никольская как бы успела — и как бы опоздала. При этом выступила как раз вовремя. Потому что подростковой прозе очень не хватает текстов, сочетающих модность тренда с острым сюжетом, этической заточенностью и условием, которое лично я считаю базовым: действие книги должно происходить здесь, сейчас и со мной. Ну или почти со мной.

Для молодого читателя Антон Перчик – это ведь я или почти я (брат, друг, сосед и т.д.), живущий здесь и сейчас ленивый юнец, который не хочет учиться-работать и за что-то отвечать, а хочет фрр-фрр, мимими и развлекаться, при этом искренне полагает: «Хреновая у меня какая-то юность, слишком уж напряжная… Сплошные головняки и вынос мозга в рабочие и выходные дни».

А теперь начинается абзац, в котором присутствует неизбежный спойлер, так что тем, кто не читал книжку, но собирается, лучше это место перепрыгнуть.

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

Модность тренда, подхваченного книжкой Никольской, гарантирована производителем и особо обозначена уведомлением – тем самым, про «основано на реальных событиях». События произошли 31 августа 2012 года. В этот день 22-летний британский оболтус Стив Броснан, некоторое время отмахивавшийся от надоедливой родни и сообщений СМИ о надвигающемся метеоритном дожде, угодил под этот самый дождь, вырубился – а очнулся посреди выжженной планеты, по которой бродили зомби да немногочисленные выжившие люди, которых, получается, надо спасать. Стив сделал все, что смог – и стал звездой телевидения. Потому что армагеддон оказался частью масштабной постановки, затеянной знаменитым британским фокусником и гипнотизером Дерреном Брауном при поддержке родственников и друзей Стива, уставших наблюдать, как родной человек впадает в ничтожество. Премьера двухсерийного телешоу Derren Brown: Apocalypse прошла осенью 2012 года и стала поводом для пересудов, скандалов, а также для появления книги Анны Никольской (что честно указано в кратком послесловии).

Некоторые критики усмотрели в таком происхождении повести дисквалифицирующий фактор, не позволяющий относиться к тексту с уважением. Зря, по-моему.

Никольская дала читателю подсказку, прозрачную до предела, выход за который спалил бы ключевой финт вместе с сюжетом и смыслом книги. А сама по себе адаптация чужого сюжета к близким автору условиям и задачам вполне традиционна для литературы в целом (вспомним искусство антики или средневековья, усердно переосмыслявшее не самый широкий круг тем) и для отечественного детлита в особенности (вспомним «Буратино», «Старика Хоттабыча» и «Волшебника Изумрудного города»). Тем более для Анны Никольской, привыкшей писать авторские тексты на темы, заданные чужими картинками (вспомним те же Яблы, например).

Откровенность автора, кстати, спасает книгу и от более серьезных упреков. Антон признается в приязни к книге «Над пропастью во ржи» — стало быть, это герой, а не автор виноват в слишком усердном и не слишком умелом закосе под Сэлинджера. Действие происходит в мире, искусственность которого нарастает с каждой страницей – стало быть, декораторы, а не автор виноваты в картонности некоторых персонажей и ненатуральности некоторых диалогов. В основу сюжета лег воспитательный проект – стало быть, это его разработчики, а не автор, виноваты в лобовой дидактичности, то и дело распирающей страницы повести. Ну и так далее.

Произведение оценивается не по каким-то особенным счетам, которые в каждом Гамбурге свои, а по тому, насколько интересные и серьезные задачи ставит перед собой автор и насколько успешно он их решает. Анна Никольская справилась и с сюжетом, и с его локализацией, и с героем, который, как и положено, стал из мертвеца – живым. На радость родне, прочим героям и читателям – особенно читательницам, которым превращение смазливого чурбана в чувствующего человека (и по-прежнему красивого, это важно) близко и приятно. Впрочем, и менее впечатлительная аудитория рискует не увернуться.

Я к тому, что Анна Никольская опять одержала победу, существенную лично для меня. Мой сын, совсем-совсем не фанат чтения даже на фоне сестренки, при этом ровесник Антона Перчика (ну, чуть постарше), прочитал книгу Никольской с огромным интересом, а потом искренне похвалил – и, надеюсь, много думал.

Мне было бы достаточно и этого. А получил я заметно больше – мне ведь книга тоже понравилась. Она сделана со старанием и по правильным лекалам. А это очень важно — правильные лекала, аккорды и стандарты. Особенно на стадии обучения, на которой по определению и по жизни находится и должен находиться подростковый поплит.

Сеять разумное, доброе, вечное есть смысл, даже если семена завезены из-за границы, их достоинства преувеличены, а о вечности приходится только мечтать. Иначе не останется ни поля, ни воинов, ни урожая.

А перчик – не худшая культура.





  Подписка

Количество подписчиков: 75

⇑ Наверх