Когда покажется, что всё закрыто. Что Бог давно спит, а в дом его забрались бродяги и надираются там до чертиков, то посмотри по сторонам. Если время зимы, то белое небо украсят росчерком птицы. Если осень — посмотри под ноги, опавшие листья обязательно будут лежать парами, тесно прижавшись друг к другу так, чтобы вместе проснуться в апреле. Если весна, то просто открой глаза и посмотри прежде всего в себя. Ведь и в тебе звучит капель. В глубине твоих внутренних глаз, где-то под сердцем, проснулся малыш и плачет. Хочет гулять. Так выпусти его наконец.

«И не уйти от ответа тем, кто обидел мою родню. Я заставлю отплатить каждого своим будущим, поправ его настоящее, ибо своим оружием выбираю месть».

О чём это?.. Зачем?.. Полчаса Алин взгляд лежал на этом абзаце. Книжку неделю назад забыла на столе девочка, навещающая её иногда. С обложки целился ей прямо в нос здоровенный мужик, держа в руках автомат.

— На Яшку похож, — подумала Аля и наугад открыла страницу. Ничего не нашла она на ней о своём муже, который умер лет сорок назад. Возвращаясь домой с гулянки, попал в милицию. Кто и зачем там ударил его дубинкой по голове? Кто теперь скажет. Скончался в больнице. И не было ни суда, ни следствия. Хоронила своего суженого в такой скоромный дождливый день, когда кажется, что мир, обезлюдев, доживает свои последние дни.

— Яшка, Яша…

В просторной, совсем деревенской комнате бродил застоявшийся полуденный свет. Сонливая дремота разлилась по портретам, прибитым к стене. Притушила яркость иконостаса в углу. Круглый день возле жавшихся друг к дружке изображений святых горела свеча. Совсем неприметный маленький огонек медленно поедал воск.

Аля сидела на диване. Если бы вы замерли на пороге, то заметили бы первым делом её отражение в зеркале. Согбенная, в неизменной шапочке и длинном халате, с забытым на руках взглядом.

Весь ее день протекает здесь. Несмотря на то, что она почти не выходит из дома — забот у неё хватает. Приготовить коту еду. Дождаться его с улицы и накормить. Сварить себе обед. Так, в суетных мелочах и пролетают часы. Лишь в редкие паузы Аля замирает на месте. Прямо под фотографией серьёзной девушки. Такой она была после войны. Лет семьдесят прошло с тех пор. Несмотря на невзгоды, тогда хорошо ей жилось. Летом в деревне, когда старшие сестрёнки носили ее на руках и клали в рот жеваный мякиш — она сосала его и чувствовала себя счастливой. Блаженно тепло было и в отцовском доме. Ей минуло только три года, когда семью раскулачили и на повозке вывезли в дальний и чужой посёлок.

Песни петь будем!- громко сказал тогда отец и пояснил ревущим малышам и молчаливой жене, что они все вместе, и это главное.

Всю жизнь Аля старалась петь. И в 41-м, когда вместе с другими ее отправили в степь на сельскохозяйственные работы. Спали они там в землянках. Месяцами не мылись. Воду, которая почти вся уходила на приготовление пищи, привозили в щербатых бочках. Один раз, помнится, их только и сводили в баню. Пятнадцать километров прошли после работы, чтобы помыться.

Аля косится на ноги — они от ступней до колен были покрыты чирьями. Ничего удивительного, если в ноябре по снегу ходила в калошах. А потом, где-то в 46-м, по чьему-то приказу, вместе с другими молодыми бабами вытаскивала из реки огромные брёвна.

В памяти до сих пор так и стоит эта мутная, выпивающая из тела все силы осенняя вода. Так же отдавливают внутренности стволы деревьев. Они облепляли их, как мураши, и тащили на берег.

Прервет воспоминания звонок, и Аля поспешит к двери. У нее длинные и темные сени. Она идёт по узенькому проходу, по краям которого всё завалено старыми вещами, и, нащупывая ногами ступеньки, осторожно снимает себя с высоты. Подстраховываясь, ухватывается руками то за одно, то за другое. И когда, устав, высовывается на улицу, губы ее сжаты в скорбную скобочку, которая при виде пришедшей мгновенно превращается в улыбку.

— Здравствуйте, бабушка Аля! Я на чуть-чуть, — тараторит гостья и впархивает в дом. Это Риточка. Её девочка. Аккуратными шажками тянется за ней обратно. Какое счастье, что та пришла, но как трудно идти. Раньше так не было. Ещё в том году сама ходила в больницу, на рынок. Даже в церковь на праздничные службы, где ей разрешали присесть в сторонке на стул.

-Мне через час уйти надо будет! Тут молоко и пельмени. Их — в холодильник, — распоряжается Риточка, и Аля подчиняется её стремительным командам. Откуда-то берутся силы, и она быстро разгружает принесённые гостинцы.

Ты-то как? Вернувшись на диван, наконец-то посмотрит в лицо юной подружки. Подслеповато сощурившись, заметит, что у той с приходом лета прибавилось на лице веснушек. Порадуется весёлому платьицу. И тут же затмит эту мысль другая, о батарейках, которые нужно попросить купить для тонометра. Это важно.

Между тем, Риточке нечем поделиться. Работы много и домашних забот хватает. Ещё вот в больницу надо за анализами, потому и спешит.

Чай-то пить будем?- спросит Аля. Как бы хорошо сейчас было посидеть вдвоём. Она бы рассказала девочке о своем сыночке. О Мише. Он добрый был, заботливый. Погиб. Лет десять назад попал под машину. Единственная её опора после покойного мужа.

И забыв про своё приглашение на чай, начинает говорить. Тихонечко из глубины падают фразы. Шагают по кругу стрелки часов. Риточка слушает и сглатывает невольную, вызванную духотой зевоту. Ей стыдно, но хочется поскорее уйти. Может, оттого, что она слышала это десятки раз.

-По крестику его опознали. Мне всё кажется, что он чувствовал скорый уход. За пару дней до смерти взялся потолок красить. Успел...

Как одной тяжело. Кто знать мог, что так доживать буду?- застонет она. Риточка, не зная, куда себя деть, виновато будет молчать. А потом наощупь наберет смс мужу: «Позвони».

— Ох, надо бежать! Меня ждут! – приняв звонок, засеменит словами.

Встанет Аля проводить и на последней секунде вспомнит:

— Батарейки! Купи! Пожалуйста.

И уже в коридоре пожалуется, что огород весь зарос, но почистить вот некому. А это было бы добрым делом, за которое Бог обязательно отблагодарит.

Закрыв за ней двери, доберётся до кухни. Отодвигая усталость, достанет из принесенного Риточкой пакета яблоко. Натрёт и съест. Потянется за таблетками. Их не сосчитать сколько лежит на столе. Возьмёт красненькую, белую, желтую. Сложит их горсткой, чтобы потом выпить. Не хочется ей этого, но ведь доктор велел.

Когда девочка вернется с батарейками и, не заходя в дом, протянет их ей, спросит:

— Ну, когда придешь?

И дрожа от утомительного, уже второго за день, путешествия к дверям, прислонится плечом к косяку.

Смутится Риточка, пробормочет что-то невнятное, клюнет её в щеку и убежит. Аля перекрестит удаляющуюся фигурку и вспомнит об Ире, дочери сына. Живет где-то в другом городе у нее настоящая внучка, только и знать её не хочет. Почему так?.. А ведь было лето, и была пятилетняя Ирка, которую она кормила малиной. Куда пропала та стрекоза? Почему к ней из сострадания ходит чужая?.. С мальчишеской стрижкой и непонятным взглядом, в котором ловит она порой осуждение. Или это ей только мнится?..

Очень долгим покажется путь до комнаты. Ничего нет страшнее жалости к себе. Она убивает песни!.. Подумает о том Аля и, протянув руку, из-за двери достанет гитару. Поглядит на неё и уберёт обратно, вспомнив тот сентябрьский вечер. Тогда они так же сидели с Ритой друг против друга. Завела Аля речь о гитаре и сказала, что мечтает хоть раз еще её в руках подержать. Была у них с мужем одна на двоих, да расклеилась от старости.

Перебирая в уме те дни, ей всякий раз хотелось заплакать. Выйдя замуж, жила она с мужем в тесном уголке комнаты, перегороженной шторкой. Своего жилья не было, и они ютились у свекрови. Хорошая была женщина, правильная. Только безграмотная. Жена младшего сына сделала так, чтобы она на неё все переписала. Вот после смерти матери и пришлось им идти на улицу. Тогда, переходя из года в год, она не страдала и не считала себя несчастливой, не корила никого за несправедливость. Боль за то время пришла недавно. До невозможности стало жаль себя молодую, лежащую без сознания на скамье в клинике. Она пробыла в обмороке несколько часов. Всему виной была то ли большая потеря крови, то ли другая какая причина. Не важно это сейчас. Мучит то, что прооперировав, её – бесчувственную – просто вынесли в коридор.

Вспоминая, Аля мысленно ловила девочкин взгляд. Её распахнутые голубые глаза – простые, как полевые цветы – смотрели укоризненно и наивно одновременно. Хотелось ей услышать Ритины слова, что так нельзя делать, что не по-человечески это, но та молчала. Потом пересела к ней на диван и обняла за плечи. И от этого еще тяжелее в груди стало. И чтобы унять слезы и чуточку дольше погреться о тепло девочки, она не дала себе остановиться. Снова сделалось жалко себя. Что видела она? Один только раз на работе ей выдали путевку в Анапу, но и от неё пришлось отказаться. Мишеньке было два года, с кем было его оставить?.. Так что моря за свои девяносто лет не увидела. Да и Бог с ним. С морем-то. Ничего не нужно ей ни сейчас, ни в том прошлом. Был бы сынок живым...А гитара...не нужна и она. Риточка принесла ее через несколько месяцев. Сказала, что это подарок. Новенькая семиструнка из магазина. Лишь раз, пересилив непонятное отталкивающее ее от инструмента чувство, она и сыграла Риточке. В благодарность. Тогда или после она рассказала девочке о том, что особенно мучило её все эти годы?.. Или, может, вовсе не было ни этих слов, ни самой истории?

Не было, не было… дрогнут губы Али, не было. Ничего не было. А если и было, то ведь еле концы с концами сводили. Мишеньке-то ничего не хватало. Ни яблочка, ни внимания. Да и свекровь всё твердила: куды да куды вам еще один рот… Вот и взяла грех на душу.

— Пушок, — позовет она слабо, и когда большой серый кот запрыгнет к ней на колени, неумело его погладит. Тот стерпит, уляжется рядом. Так они и заснут. Придет ночь и следом за ней новый день. Через пару недель забежит Риточка и снова забудет забрать оставленную книжку. Унесёт ее лишь через месяц, когда вычистит огород.

— Ну, когда ты придешь? – спросит, как обычно Аля. И подавив усталость, Рита улыбнется и скажет, что скоро. Поспешит уйти, чтобы забрать из больницы очередные анализы. Она замужем пять лет, а детей так и нет, несмотря на все их с мужем старания. Врачи говорят, если бы не первый аборт....

— Что же... не я первая, не я и последняя, — горько вздохнет Рита, вспомнив скомканные бабушкины слова, и оглянется на дряхлый полуразвалившийся дом.

ВКУСНЫЕ ГЛАЗА

У Альки уже четвертый день болел палец. Длинная и черная заноза сидела в нем с неделю. Сначала Алька радовалась. Ждала, когда все распухнет, чтобы вооружившись иголкой, извлечь не простую щепку, а такую вот – вредоносную. Что обычная заноза! Сразу вытащишь и забудешь, а тут весь палец покраснел и распух, словно жидкостью наполнился.

Иголка в руках дрожала. Было страшно подступаться к занозе. Алька аж вспотела и уже трижды пожалела, что не вытащила ее сразу.

Наконец решилась – проткнув рядом с вредоносной щепой кожицу – зажмурилась. Смешно, но из пальца и, правда, принялось что-то течь.

Ненастоявшийся гной, — со знанием дела подумала Алька.

Болячка получилась самая настоящая! Даже пластырь придется накладывать, — ухмыльнулась она.

— Смотри какая у меня заноза была! – вечером похвалилась Алька, показывая маме толстую и черную щепку.

— Ух, ты! – с пониманием откликнулась мама, — ну-ка, покажи руку!

Алька с гордостью отклеила пластырь и выставила вперед ладошку.

— Вот!

— Солидно, ничего не скажешь! Только никакая это не заноза, — сказала она и смешливо прищурилась.

— Как это?- Возмущению Альки не было предела, — ты знаешь, сколько оттуда больной воды вытекло?..

— Догадываюсь, — сухо ответила мама, стараясь казаться строгой, — только это не делает занозу занозой.

— Как это? Если это заноза, то заноза. И делать ничего не надо. Ты уж поверь, мам! Как войдет в руку какая-нибудь маленькая ниточка от доски, так и все – заноза!

— Нет, Алиска. Сказать, почему?

Обиженная на то, что болячку не признала стоящей, Алька надула щеки.

— Да, — буркнула, сделав вид, что ей это неинтересно.

— Помнишь, как Булька потерялся?-

— Что за вопросы?- Алька опасливо покосилась на то, как мама, открыв лечебную коробку, начала греметь пузырьками.

Лопоухого щенка Бульку с желтым пятнышком на лбу Алька подобрала на улице. Тогда он не знал, что его зовут Булькой и совсем даже не хотел откликаться на это имя.

Когда Алька первый раз его увидела, он сидел посреди дороги и вилял хвостиком, заглядывая в лица прохожих. Люди все проходили и проходили. Альке тогда показалось, что они не понимают, что это Булька для них старается.

Вот глупый!- думала Алька, но не подходила к щенку. Наблюдала, стоя за деревом. Скоро у нее промокли ноги и замерз нос, а Булька все крутил своим хвостиком-закорючкой.

— И зачем мне щенок, который каждому хочет понравиться? – рассерженно думала Алька.

Может другого найти? Который из всех будет узнавать только меня одну. В школу провожать, а потом встречать у порога. И на других ребят даже смотреть не станет.

Пошел дождь. Улица сразу опустела, один только Булька остался. Втянув нос в лапы, он тихонько лежал, поджав под себя мокрый хвостик.

— Булька, перестань, — не вытерпела Алька. – Пойдем домой!

Щенок обернулся на голос, и ей показалось, что он долго-долго смотрел на ее красный плащик, синие сапожки и косичку, торчащую из-под шапки.

Робко поднявшись, он потрусил к ней и уселся прямо у ног.

— Эх, ты, Булька! – сказала Алька и зачем-то расплакалась.

Мама не стала ругаться, что она привела в дом щенка.

— Как звать-то его?- спросила и улыбнулась одними только глазами. Они у мамы были коричневыми с золотыми улыбающимися искрами.

— Булькой…

Золотые искры сверкнули и потонули в островке горячего шоколада.

— Хорошее имя!

Услышав это, Булька радостно тяфкнул, а они с мамой рассмеялись.

Потерялся он почти сразу же. Пошел с ней в магазин, и пока Алька стояла в очереди, убежал.

Алька задумалась, вспоминая об этом, и не заметила, как мама все приготовив, начала подбираться к ее болячке. Уже было не улизнуть, пришлось терпеть шипучую боль.

— Сколько раз тебе говорить, что любые царапины прижигать надо?..

Мама покачала головой.

— Ладно, пойду испеку тебе сырных лепешек! За моральные страдания!

— Подожди! Кто обещал объяснить, почему моя заноза не заноза? Кстати, мама, не занозу можно было и не прижигать!

Уже в дверях мама обернулась и сказала:

— Да что тут и говорить, Алиска? Представь, что наш Булька, так бы и не нашелся. Как было бы плохо!

— А заноза тут причем?..

Алька подошла к спящему на полу Бульке и провела пальцем по его носу.

Мама ничего так и не сказав, ушла печь лепешки.

— Ну при чем тут заноза?- тихонько повторила Алька.

Булька проснулся и посмотрел на нее своими круглыми, дурашливыми глазами. И она вспомнила, как долго тогда бежала по улице и звала его. Внутри все сжималось от мысли, что Булька никогда не найдется и будет снова один пережидать дождь и снег, и никто не заметит, как отчаянно он хочет понравиться.

Когда часа через три, заплаканная и уставшая, она вернулась домой, то увидела, что Булька спит на крыльце…

— Значит ты Булька – настоящая болячка? Вот дела! – сказала Алька и погладив щенка вышла из комнаты.

Уже потом, сидя с мамой на кухне и уминая лепешки, Алька сказала:

— Знаешь, ты права. Это моя заноза вовсе не заноза! Ты не против, если я Бульке тоже дам кусочек?

Мама кивнула и опять улыбнулась, а когда Алька, приподнявшись, прошептала ей что-то на ухо, не выдержала и расхохоталась.

— Неужто вкуснее лепешек?

— Честное слово!

Сначала я её не любила. Это пришло потом. Ну, а сперва…редкие угощения по пути на работу. Она была не одна. Рядом всегда подруга или, может, сестра? Бывало, в мороз они спали, прижавшись друг к другу. Небольшие, вечно голодные и трусливые.

— Возьми, — протягиваю ей косточку. Подойти близко Она боится. Делает шаг и отступает. Нос при этом морщится, губы приоткрывают пасть и — о, Боже! — это улыбка?.. Судя по всему, да. Боязливая и, как мне кажется, подобострастная. Зная, что не осмелится подойти – бросаю подачку. Жадно хватает, но, заметив, что я что-то даю и её подруге, быстро оставляет своё. Рычит, скалится на товарку, и всё в итоге съедает одна.

— Нет, животные ничем не лучше людей, — бьется в мозгу. И немного грустно от этой мысли. На что надеяться человечеству, если всё в жизни подчинено закону выживания?..

Через пару недель количество собак на этом месте утраивается. Собирается целая свора милых дворняг. Каждая из них провожает тебя скромным взглядом, в котором прочитывается одно: "Дай мне немного еды, и я буду самой счастливой на свете". Пытаясь угостить всех хоть кусочком хлеба (а эти псы на удивления непривередливы и всеядны), напоминаешь себе фокусника. Как бы ни старалась, разбрасывая еду в разные стороны – всё достанется самой сильной и наглой псине. Моя рыжая на лидера уже не тянет, и теперь её, как когда-то Она сама, теснят в сторону. А мне не жалко. Так тебе и надо, — злорадствую.

С каждым разом, всё так же морща от страха нос и уродливо улыбаясь, Она подходит чуть ближе ко мне. Очень умная и расчетливая. Когда вокруг много чужих собак, рыжая долго бежит за мной следом, чтобы получив угощение за углом, безопасно слопать его.

Как это было я уже и не помню, но в один из дней мне в руку была сунута лапа. Длинная такая, холодная лапа. Этот широкий жест, хоть и растрогал, но моего отношения к рыжей не изменил. Пришлые псы ушли с этих мест, и теперь Она снова главенствовала, отбирая всё у своей робкой подруги.

Незаметно Она ощенилась. Появился в их команде щенок, которого рыжая вскоре отвела к соседнему зданию, будто определив его новое место жительства. Думаете, шучу? Нисколечко. Молодой рыжий пес и по сей день живет там. В ста метрах от матери. Однажды подхожу к нему и, высыпая угощение, замечаю, что рыжая уже тут как тут. Внутри у меня, как по команде, всё приготовилось к немедленному озверению. Если она и у сына отберет, тогда нет ей прощения! – выношу детский приговор и …таю. Облизав псенышу ухо, Она поворачивается ко мне и в глазах её океан благодарности. С тех пор, что сказать, люблю я её. Рыжая – замечательная мама! Такое чувство, что и улыбка у нее стала красивее.

Едва завидев меня, Она несется навстречу. Недавно стала подставлять живот. Ей нравится, когда её гладят. Каждое утро я боюсь не увидеть "моих" собак. Я знаю, что они по-настоящему счастливы. Да у них нет хозяина, но зато их не держит цепь. Они голодают, но всё же неизменно наполняют свои животы.

У них многому можно научиться. Например, любви. Бескорыстной и ничего не требующей. Они не упрекнут, если забуду дома их завтрак. Рыжая так же сунет мне лапу и улыбнется.

— Здравствуй, Ю, — скажу ему и больше ни словечка не дам. Повернусь спиной и уйду.

Ничего не подарить мне на день рождения! Ни шарика, ни морковки, ни даже печеньица!..

Светлячок уже второй час сидел за столом и, нахмурясь, передвигал с места на место сахарницу. Ежик подарил новую иглу. Это хорошо. Старая опять потерялась. Будет, чем башмаки чинить. Ослик принес кружку. Посмотрев на желтую в цветочек кружку, Светлячок покачал головой. Ужасная кружка! И хоть он сам никогда бы не подарил такую, все же приятно. Лучше всех угодила белочка с ее шоколадными орешками. Светлячок тут же угостил ими друзей, слава Богу, успели не всё съесть! И как было бы здорово сейчас вместе с Ю пить ромашковый чай, заедая его орешками. Но нет Ю, и нет подарка от Ю. Гости давно ушли. За окошком так темно, что даже звезд не видно. Грустно в лесу, никому будто и дела нет, что у Светлячка сегодня четвертый день рождения за всю его лопоухую жизнь.

— А вот и не лягу спать! Пойду волшебный цветок искать! –Светлячок медленно сполз со стула. Подошел к зеркалу, висевшему напротив входной двери. Очень долго смотрел на себя. Потом подмел пол. Вымыл чашки. Никуда идти не хотелось. Но ведь не ложиться же спать в такой день!.. Охая, натянул на лапки ботинки и только потянулся за шарфиком, как в дверь постучали.

— Никого нет дома!- прокричал, стараясь скрыть радость.

— Светлячок, не глупи! Открывай, это я!

Будто не слышу, что это он, проворчал зайка и, отодвинув засов, высунул уши на улицу.

— Ты разбудил меня, Ю… Что случилось?

Не церемонясь с другом, лисенок тут же протиснулся внутрь.

— А разве удобно спать в ботинках? – спросил Светлячка и, не дождавшись ответа, начал стаскивать с себя полосатый берет.

— Поставь, пожалуйста, чайник! Я так продрог, пока к тебе шел, — добавил лисенок, усаживаясь в кресло прямо напротив камина.

— Аа-ааа….протянул Светлячок, — а чего шел-то в такую темень? Завтра могли бы увидеться. Ему очень хотелось заплакать, и чтобы скрыть это, зайка долго возился со шнурками, лишь бы не оборачиваться. Когда же обернулся, то увидел лисенка, доедающего последний орешек.

— Ю!.. А я? – хотел было вскрикнуть Светлячок, но вместо этого лишь повторил вопрос:

— Так зачем пришел? Кстати, вкусно? Я ведь еще не попробовал эти орешки.

— А о ты, аоишь, — пробубнил Ю с полным ртом. А когда прожевал, добавил:

— Очень жаль! Они замечательные!

Улыбаясь, он взял Светлячка за лапу и, вложив в неё что-то, сказал:

— Вот мой подарок! Я искал его всю неделю и нашел только сегодня вечером. Помнишь, мы, смотря на небо, увидели, как звезда, сорвавшись, полетела вниз и упала где-то далеко в нашем синем лесу?..

Светлячок помнил. Медленно разжав лапу, увидел перед собой блестящий камушек. Настоящую звездочку.

— Тебе нравится, Светлячок?

— Очень…, — прошептал зайка и опять чуть не заплакал. Ему было стыдно и так хорошо, что он от смущения буркнул:

— А орешек мог бы мне и оставить…

В ответ на это Ю только довольно зевнул. Когда же они пили ромашковый чай, сказал:

— Кстати, кто подарил тебе эту ужасную кружку в цветочек?