Григорий Федосеев «Смерть меня подождет»

Книга, которая после прочтения оставляет ощущение низко гудящей грусти с тонкими прожилками чего-то светлого и величественного – и долгое опустошение. Так вот меня проняло.

Продолжение повести «Тропою испытаний» – второй год работы в диких Приохотских горах: Джугдыр, Джигорма, река Мая (по той же реке с ласковым названием Мая даже эвенки не ходят, а русские геодезисты идут), безымянные гольцы, пади и откосы – старые друзья, новые вызовы и испытания. «Смерть меня подождет» более заострен на людях, их судьбах, и в первую очередь на Трофиме Королеве, бывшем воре и беспризорнике, и в финале как-то неожиданно открывается, почему так. Финал в принципе защемляет сердце, и вызывая тот самый долгий резонанс после прочтения. Это документальное произведение, но сама судьба будто выкраивает в нём сюжет, его повороты и судьбоносные неожиданности – даже внезапно и очень драматично закольцовывается.

В какие-то моменты этот обширный (больше тех, что я уже читал у Федосеева) роман становиться неспешным, спокойным. В нём ещё сильнее чем в прежних проявляется зуд натуралиста – обстоятельные наблюдения за природой, повадками животных, будто киноплёнкой запечатленных на величественном фоне лесов и скал – это всегда выходит у автора увлекательно и интересно. Федосеев всё-таки мастер слова – всё у него выходит сочно, живо, тонко и объёмно. И разнообразно. Это третий роман, который я у него читаю, а он, кажется, ни разу ещё не повторился в своих описаниях природы. А это не только мастерство художника, это ведь настоящая любовь – видеть разное, всегда новое, неисчерпаемое в предмете своего интереса. И уже одно это вызывает во мне – уже который раз! – огромное уважение к автору.

Но эти затишья в романе – временные. Они вдруг взрываются тяжелыми, почти невыносимыми испытаниями – диким напряжением нервов и сил, в котором даже самые крепкие и привычные не всегда могут совладать с собой и теряют рассудок. И драматизм, доходящий до волчьего воя, когда пафос названия (по-настоящему и до боли горько это название раскрывается лишь в самом конце) выглядит насмешкой, а отчаяние близкой гибели в безлюдных местах жадно смотрит на тебя в упор. И как бы не был рационален автор, что-то мистическое чувствуется во всём – во внезапной беде, в трагедии, которая возникает, казалось бы, на ровном месте, и в удаче, которая вдруг, настоящим чудом, протягивает руку. Отчетливо ощущается игра слепого случая, делая борьбу за жизнь не борьбой с суровой природой, а с чем-то более грандиозным и неуступчивым. А удача тут такая маленькая, что её бывает и не дождаться, и на всех её не хватает, и смерть собирает свой урожай – самый болезненный, душераздирающий.

Да, теперь есть ощущение, что повесть «Тропою испытаний» немного щадил читателя. Этот роман не щадит. Красота мира, неприступных гольцов, диких рек, таёжек и марей, упоение трудом, трогательная и крепкая сила дружбы, улыбки от шуток людей, с которыми ты работал, ел из одного котла и пережил множество испытаний вдруг обрывается тревогой, опасностью, душевной болью за них – «за тех, кто ценою своей жизни заплатил за открытия на карте нашей Родины». Невероятная печаль в этом и невероятий свет – из-за искренней любви к непреодолимому, неуступчивому дикому миру и к лишенной всякого пафоса человеческой стойкости.

По-моему, вещь грандиозная в своём роде.

P.S. Я тут сейчас посмотрел фотографии Григории Федосеева из той его таёжной жизни (есть там даже фотографии с Улукитканом!) и вдруг поймал себя на мысли, что смотрю на лицо друга – такое отдаленное временем, но очень знакомое. А, наверное, и невозможно иначе – за все те три книги, через их искренность, как-то сам собой в голове образовался его почти физический образ, и человек этот стал близок как друг которого я давно и долго знаю. А с ним стали близкими и все его герои. Друзья Федосеева – мои друзья!

Инженер. Расстегнут ворот. Фляга. Карабин.

История о неукротимых людях. О людях, которые идут вперед наперекор всему. О том времени первопроходцев, которые сделали возможным современный уровень жизни. Этих людей всегда было мало, но дела они делали большие. И самое замечательное в этой книге — отношение этих людей к своим обязанностям. Идти вперед, потому что надо, через «не могу», на одной силе воли. Самый замечательный персонаж — старый эвенк Улукиткан, человек, проживший очень трудную жизнь, всю эту жизнь скитавшийся по тайге, не наживший никакого богатства. И не озлобившийся, везде радующийся жизни, всегда верящий в хороших людей и готовый им помочь. Человек исключительных мужества и силы духа.

Книга о настоящих людях, соли земли.

И снова я взялся за чтение очередной книги Григория Анисимовича Федосеева вскоре после предыдущей, чтобы было легче сравнивать их между собой. Раньше я прочитал так «Мы идем по Восточному Саяну» и «Тропою испытаний»; теперь же настала очередь добавить к сравнению третью книгу – «Смерть меня подождет». Общее впечатление таково: это еще один шаг вперед. От размеренного изложения в стиле путевого дневника в «Мы идем по Восточному Саяну» через более сжатый, насыщенный и красочный, но по-прежнему местами «дневниковый» текст «Тропою испытаний» мы приходим здесь к полноценному приключенческому роману, хотя он по-прежнему целиком состоит из реальных событий. Отчасти причину насыщенности сюжета раскрыл сам автор в послесловии: на этот раз изложение уже не в точности соответствует реальности – в один полевой сезон сведено то, что на самом деле произошло за шесть лет (а вдобавок присутствуют экскурсы в прошлое и в будущее). Кроме того, здесь уже речь идет не только об экспедиции, тяготах походного пути, труде геодезистов и топографов и о природе – на первый план все чаще выходят люди со своими характерами и тайнами, главная из которых раскрывается только в самом конце. Улукиткан, центральный персонаж «Тропою испытаний», здесь делит эту роль с помощником Федосеева, Трофимом Королевым, а то и вовсе уступает ему. Королев находится при авторе почти неотлучно с первых страниц до последних, в то время как Улукиткан то и дело на пару недель исчезает в тайге вместе с караваном навьюченных оленей.

В целом о геодезических и топографических работах здесь, как и прежде, написано немного, но это понятно: начальник экспедиции и не должен был ими заниматься. Его делом были рекогносцировка, планирование, координация и контроль работы всех бригад, так что он кочевал с места на место, время от времени возвращаясь в штаб для решения каких-нибудь срочных вопросов при непредвиденных ситуациях – а книга такими ситуациями буквально битком набита. Планы работ то и дело нарушались, людей не хватало, и, как результат, появилось решение: «Всем руководящим работникам придется через месяц, а то и раньше, вспомнить былое – встать за инструменты». Сколько лет прошло, а ничего не изменилось: мне, картографу-камеральщику, тоже порой приходится ездить в поле на съемку, когда сроки совсем уж поджимают, а штатных геодезистов не хватает.

Ну, а если уж речь заходит о геодезии и топографии, то, пожалуй, получается даже выразительнее, чем в предыдущих книгах. Например, описание пирамиды, установленной на одном из гольцов, коротко и ясно дает понять, каких трудов стоило ее там поставить. Но меня больше всего поразило другое, брошенное мимоходом замечание о многосоткилометровом нивелирном ходе, идущем от Охотского моря на запад, по Становому хребту. Сотни километров нивелирования! И не в чистом поле, где можно запросто разнести рейки как можно дальше, пока еще видны отметки на них, а через горы, тайгу и болота, по вечной мерзлоте, где одна только установка реек и инструмента становилась непростой и отнимавшей немало времени задачей. Страшно даже представить себе, каких трудов это стоило… И так – со всеми работами. То, что сейчас делается за считанные дни, а то и часы, раньше требовало недель и месяцев тяжелого и кропотливого труда.

«Смерть меня подождет» я прочитал, как и два предыдущих произведения Федосеева, в новом малотиражном издании под «золотую рамку», а прежде довелось еще читать в трех других изданиях – и, соответственно, существует по меньшей мере четыре несколько различающихся между собой варианта текста. Покажу это на примере тяжелой истории арестованного в 1937 году Агея Спиридоновича Швыдько. В самом первом новосибирском издании 1962 года деда Агея нет вообще. В следующем, «Молодой гвардии» 1963 года, Швыдько рассказывает свою историю во всех подробностях, а в конце добавляет: «Центральный Комитет вспомнил про нас, с неволи вызволил». В хабаровском издании 1967 года история эта излагается уже в одном абзаце: «приехал до сына в Новосибирск, тут меня с сыном и забрали» – и опять-таки заканчивается благодарностью ЦК КПСС. Как рассказывал дед Агей о своем горе в последующих изданиях, я не знаю, но текст для современной «золотой рамки» явно взят из одного из них, так как отличается от всех трех вариантов, перечисленных выше: здесь уже не упоминается Центральный Комитет, а заодно и не указывается, сколько лет провел в заключении Швыдько. Это, наверное, и есть те «несоответствия хронологического порядка», о которых упоминает составитель в аннотации. Действительно, 1937 плюс 18 – будет 1955, в то время как события в «Смерть меня подождет» происходят в 1951 году (в «золотой рамке» – в 1950).

Еще я заметил некоторую разницу в рассказе о «большом начальнике», приказавшем эвенкам покинуть старое стойбище Альгома (откуда родом был и Улукиткан) и переселиться далеко к северу, в новый поселок на Алданском нагорье. В издании 1962 года этой истории нет, а в редакциях 1963 и 1967 гг. она дана немного по-разному. А еще первое издание – кажется, единственное, где присутствует замечательный эпизод: бригады геодезистов ищут в весенней тайге еще не проснувшихся от спячки пауков-крестовиков и их паутинные коконы с яйцами, а Улукиткан впервые в жизни говорит по радио.

Ну и под конец позволю себе пару замечаний на тему ложного героизма из предыдущего отзыва. Вот хоть убей – не вижу, где автор «лезет на рожон, чтобы потом назвать свое фиаско подвигом». Во всей книге слово «подвиг» Федосеев употребляет только один раз, в предисловии. Это не подвиг – это просто работа, считает он. Поставлена задача: составить карту побережья Охотского моря, хребтов Станового, Джуджура и Джугдыра, Алданского нагорья. В то время во всем этом крае фактически были известны только самые крупные реки и приметные горы. Геодезисты и топографы шли практически в неизвестность, не зная точно, что ждет их впереди, и оттого зачастую меняя планы буквально на ходу. Отсюда – и срывы сроков, и несчастные случаи, и прочие неожиданности: предусмотреть все было невозможно, что доказывает, например, тот же эпизод с пауками. Да и обувь у Трофима развалилась далеко не сразу – поди угадай, отправляясь в маршрут, что твои новые, с виду хорошие сапоги на самом деле негодные. А работу между тем все равно требовалось выполнить. Нам-то, кому достаточно открыть Google Earth, чтобы одним взглядом окинуть всю местность от Охотского моря до Зеи, легко критиковать исследователей-первопроходцев. Только не надо забывать, что во всех современных электронных картах, даже составленных из космических снимков, по-прежнему есть немалая доля труда тех самых геодезистов, первыми проникших в глушь приохотской тайги.

Стругацкие в каком-то из своих произведений говорили (цитата по памяти и максимально неточная), что настоящий десантник – это не тот, кто ушёл и геройски погиб, а тот кто осторожно сходил 20 раз, изучил все возможные варианты и сделал свою работу. «Выдвигаемся на место, ориентируемся по обстоятельствам» говорил один мой знакомый, когда нужно было обозначить план действий. Герой Федосеева — именно из этих людей. Каждый поступок — это сиюминутные эмоции.

«Много раз наша жизнь висела на волоске, и нас выручали не случайности, не счастливая судьба, а упрямство и воля к победе. Если мы рисковали, шли открыто навстречу опасности, не щадя себя, то это мы делали только во имя цели и долга.» Этой фразой автор заканчивает книгу, но я хочу опровергнуть её. Именно счастливый случай — в лице собак, проводников, самолета, вовремя приходивших на помощь — спасал Федосеева и его спутников.

Я делал закладки каждый раз, когда герой презрев все опасности и предупреждения буквально лез на рожон. Я сбился со счёта от количества нелепых ситуаций, в которые главный герой сам себя загнал, объясняя это чувством долга и целью. Ну какая, простите, цель была в походе вдвоём к лагерю Пугачёва? Да ещё и при том, что в начале этой экспедиции у Тихона уже на второй день развалились сапоги. В этом походе Тихон и главный герой сначала чуть не разбились, пытаясь забраться в гору по карнизам, по которым до этого прошло стадо горных баранов (спаслись благодаря собаке, потеряли на «короткую дорогу» 4 часа, а затем всё-таки пошли в обход), затем главный герой заблудился на привале, просидел под скалой 4 дня, страдая от голода (спасся благодаря собаке, которая вывела его к лагерю), а потом оставил Тихона посреди солончака, потому что тот уже не мог идти — ушиб ноги, когда шёл по скалам практически босиком (Тихона спасла эвенкийка, случайно проезжавшая неподалёку). Нужно ли говорить, что лагерь Пугачёва они не нашли?!

Ну и конечно же эпичный случай с медведем, которого автор начал свежевать, не убедившись в том, что зверь мёртв.

Такие эпизоды составили 2/3 книги. Создавалось ощущение, что как только герой берёт управление на себя – с ним и его спутниками сразу же что-то случается. Я нисколько не умаляю их подвига, но подвиг должен быть ради чего-то. Ради чего он здесь — для меня осталось не ясным. Ладно бы этот подвиг как-то приближал героев к положительному решению поставленных задач, но ведь нет. Выглядит как полнейшее фиаско, которое потом называется подвигом, чтобы не так обидно было. Время такое было, наверное – без подвига нигде не работалось.

Отдельно по языку книги – не впечатлил. Чётко видна граница, где автор описывает действие (дневниковые фрагменты) и где пытается в описание окружающего мира. Мир получился плоским и удивительно негостеприимным. И даже почти не живописным. Тайга хмурая, мари вонючие, горы унылые, река коварная. Даже не ясно, что их так влечёт в эту тайгу, где «безграничные просторы и заснеженные вершины гор», потому что дальше «угрюмые горы, угрюмая тайга, угрюмые скалы». Кажется, что бесприютной душе главного героя всегда хорошо там, где его нет. Как только он выходит из «угрюмых гор» — они сразу начинают казаться ему величественными.

P.S. Напомнило «В разреженном воздухе» Кракауэра. Там тоже люди сами придумали себе романтику, залезли на гору, понадеявшись друг на друга, а дальше «... упрямство и воля к победе...» позволили выжить некоторым из них.