После полной сюиты Свитальского 1937-го года к "Борису Годунову" следующий подробный цикл иллюстраций появился в 1956 году. Автор — богоподобный Фаворский, техника — неизменная ксилография (гравюра по дереву).
Библиографическая справка из каталога-справочника "Пушкин в русской и советской иллюстрации".
Дополнения: Тираж обычный — 200 тыс. экз.
Цена умеренная — 4 рубля 75 копеек (с 1 января 1961 года будет всего 48 копеек).
У меня оказалось две книги из первого тиража: одна из первого завода (первые 10 тыс. экземпляров), вторая из последнего завода (170.001 — 200.000). На переплёте и авантитуле второй книги — 1957 год. Значит, этот завод и был той допечаткой 1957 года, о которой библиографическая справка упоминает.
А не упоминает библиографическая справка о том, что первый завод — это улучшенная часть тиража, представляющая интерес для библиофилов.
Слева — экземпляр из первого завода тиража, справа — из последнего завода.
Первенец ощутимо тяжелее и толще: переплёт коленкоровый, бумага плотная (но не мелованная, по крайней мере, не глянцевая). В последней допечатке — тканевый неважнецкий переплёт и бумага — хороший, но тонкий офсет. Ни различия в материале переплёта, ни различия в виде бумаги в выходных данных не указаны. Цена разных частей тиража тоже единая — всё те же 4 рубля 75 копеек.
UPD.
Не угадал с материалом. Склоняю голову перед коллегой AndrewBV:
цитата AndrewBVНебольшое уточнение: издание 1956 года — парадная часть тиража не в коленкоре, а в ледерине (лак на ткани, подобный нынешней «жидкой коже»).
А вторая книга, из финальной части тиража — как раз в коленкоре, но жиденьком, из тонкой неплотной ткани.
Ледерин, как оказалось впоследствии, гораздо менее стойкий ко времени материал, лак высыхает и облезает в проблемных местах, обнажая тканевую основу. Но зато выгорания на солнце не боится.
А вот коленкор (если, конечно, его бережно хранили) спустя десятилетия способен сохранять товарный вид. Но как раз под действием света: а) выгорает, б) становится хрупким, и ткань на сгибах может лопнуть.
Не афишировали элитарность первого завода. А ведь у него есть и визуальное отличие: цветной форзац! Коллекционеры и за меньшее друг друга убивали.
Орнамент поражает: он чисто шестидесятнический, эти мотивы будут у Булатова-и-Васильева. От сурового Фаворского такого никак не ожидал. Я решил сперва, что на форзаце — русский модерн, который вспомнился Фаворскому на склоне лет. На самом же деле, орнамент форзаца явно перекликается с орнаментом на переплёте, а тот, по свидетельству самого Фаворского, подлинный русский орнамент XVII века. Впрочем, "мирискусники" этот период русской истории тоже любили. Так что сходство не удивительно. Вот вам год 1598-й перед Смутой, и он же год 1913-й...
Что касается книги, то здесь деталь эпохи такая: сразу после выхода книги, в феврале 1957 года, она стала призом победителю заводской пушкинской викторины.
Вариантов аббревиатуры много. Город не указан. Скорее, Московский кабельный завод, но, может быть, и Магнитогорский калибровочный...
Качество воспроизведения иллюстраций в первом и последнем заводе примерно одинаковое.
Светлые гравюры Фаворского позволяли одинаково хорошо воспроизводить их и на хорошей, и на обычной бумаге — Фаворский отлично понимал, какой полиграфический уровень был уготован советским читателям.
Но всё же и Фаворский был бессилен перед многочисленным репродуцированием иллюстраций с убитых клише.
UPD.
И здесь меня поправили. Коллега nal65 пишет: "В издании середины 60-х не убитое клише, а офсетная печать. Я держал в руках пробы обоих вариантов (с досок и на офсете). В умелых руках прекрасно и то и другое)". Да, термина не смог подобрать. Тогда уже всё делали фотоспособами (отпечатывали одну гравюру с доски и этот лист уже репродуцировали).
Вот рядом с эталоном бюджетное переиздание 1981 года. Переплёт картонный, бумага совсем плохонькая, просвечивающая. Тираж 100 тысяч, цена 35 копеек.
Иллюстрации сильно затемнены, детали теряются.
Сильные искажения (лица персонажей изъедены чёрной заразой).
Количество иллюстраций в переиздании 1981 года сильно сокращено. В первую очередь, вычищены походные сцены с Самозванцем.
Фаворский, так же как и Зворыкин за 30 лет до него, почувствовал, что "Борис Годунов" нуждается в членении на крупные составляющие, и разделил пьесу на шесть частей. Многое в этом членении подразумевал сам Пушкин (указанные им разные годы событий или резкая смена места действия). Зворыкин делал для своих частей шмуцтитулы на отдельных листах. Фаворский обозначил деление на части заставками и концовками.
Фаворский, как и Зворыкин, стилизацию под XVII век делать не стал. Рисунки реалистичные в современной манере. В этом случае сильнее ассоциации с нашей эпохой (это как в фильме: наш современник, играя историческую роль, вкладывает в неё опыт собственных исторических переживаний). Фаворский, как и эмигранты 1920-х гг., был свидетелем второй русской Смуты, но глядел на неё через 40 лет уже отстранённо.
1) Заставка к первой части: народная демонстрация под лозунгами "Бориса на царство". Точнее, народ сбоку — во главе колонны бояре. Очень похоже на шествия февраля 1917-го года.
2) Иллюстрация в тексте: Шуйский и Воротынский обсуждают текущее междуцарствие.
3) Ещё одна малая иллюстрация: это уже народ ждёт согласия Бориса. Ракурс — с задов толпы. Народ на заднем плане. Но это не безликая толпа: можно разглядеть пушкинских эпизодических персонажей — бабу с ребёнком, например.
4) А вот и иллюстрация на разворот. Фаворский писал в "Записках художника-гравёра", что разворотными иллюстрациями он отмечал наиболее важные моменты. Здесь новоизбранный царь Борис просит содействия бояр, а те обещают не изменить присяге. Это на левой стороне разворота. А на правой — те же Шуйский с Воротынским. Воротынский припоминает Шуйскому его недавние намёки (самим бы царями стать), Шуйский же говорит, что притворялся и хотел испытать Воротынского. Воротынский в шоке: "Лукавый царедворец!". А Шуйский нормальный царедворец: послужит всем по очереди, сам станет царём, Европу повидает (в польском плену помрёт).
Фаворский обращает внимание на растительный орнамент, который он пускает внизу разворотов и страничных иллюстраций. Здесь — чахлые побеги. Непрочная власть Бориса.
5) Концовка первой части. Пышное цветение из маленькой вазы. Но что цветёт? Вроде бы, что-то садовое (слева) вместе с чертополохом (справа). Россия, чай, не Шотландия: чертополох — символ запустения. Но пока ещё неизвестно: задушит сорняк лилею или нет.
1) Заставка: хороши русские монастыри-крепости.
2) Страничная иллюстрация: любимая всеми художниками сцена, поворотный исторический момент. У Григория Отрепьева под влиянием бесстрастных речей Пимена зарождается авантюрная мысль.
Орнамент внизу: листья крепкие, плотные.
3) Малая иллюстрация: Гришка Отрепьев в волнении предрекает Борису: "И не уйдешь ты от суда мирского, // Как не уйдешь от божьего суда".
4) Страничная иллюстрация: уже царь Борис в волнении: "И мальчики кровавые в глазах". Орнамент внизу: чёрные засохшие листья — будто гангрена расползается.
Вот эти последовательные иллюстрации, в книге разделенные текстом, рядышком. Поза и у Гришки, и у Бориса одинаковая: за голову схватились. Композиция тоже одинаковая: и Гришка, и Борис у самой рамки картины стоят.
5) Всё, момент невозврата настал: Гришка Отрепьев сбежал за границу. Самая живая сцена у Пушкина (устал Карамзина в белый стих перелагать, пустился в сочинительство). Самый любимый эпизод у художников
Продолжение следует.
цитировать
свернуть ветку