В этой рубрике публикуются материалы о литературе, которая не относится к фантастической: исторические романы и исторически исследования, научно-популярные книги, детективы и приключения, и другое.
Издательство: Москва — Санкт-Петербург: Центр гуманитарных инициатив, 2021 год, твёрдая обложка, ISBN: 978-5-98712-257-0
Аннотация: В отличие от большинства сонетов его современников Шекспира — его цикл официально не имеет никакого общего названия, общего сюжета или чётко прослеживающейся и развивающейся темы. Тем не менее можно выделить двух адресатов — друга и смуглую даму. Соответственно, можно выделить и две основные темы — дружба и любовь.
В этом сонете нет чисто стиховых загадок (англо-латинских компаундов, например), как во многих других сонетах, которые из-за них непереводимы в принципе. Загадка тут одна — кто это написал, кому и о ком. Или о чём. Александр Скальв считает, что в сонете 87 речь идёт о стихах *, Сергей Степанов же полагает, что граф Рэтленд (автор сонета) "разыгрывает" здесь перед своей женой Елизаветой сцену "разрыва".** Возможно, произошла небольшая размолвка. Но для перевода сонет сложен просто в силу запутанности ситуации.
Лучший способ объяснить, в чём там дело, — дать прозаический перевод. Вот этот перевод, сделанный Владимиром Козаровецким, одним из тех, кто перевёл все 154 сонета (в стихах, разумеется). Это не дословный перевод, например, очень важное слово "король" (оно говорит о ценности дара) в нём отсутствует.
Прощай! Твоя любовь была мне слишком дорога, чтобы мне владеть тобой, и, весьма возможно, ты знаешь себе истинную цену: привилегия твоей высокой цены и даёт тебе свободу, тем более что моя доля в тебе была ограничена; да и как я могу обладать даже этой малостью, как [правильнее "если" (примечание моё)] не в качестве твоего подарка, и чем мне удалось заслужить право на такое богатство? Поскольку оснований для такого прекрасного подарка во мне нет, патент на владение подаренной мне доли должен быть возвращён. Всё-таки, видимо, тебе, даря себя мне, и в голову не приходило, какова твоя ценность, — или тебе довелось ошибиться во мне; теперь же, при новом, более правильном подходе, твой дар, увеличившись на сумму имевшей место недооценки, возвращается обратно.
Похоже на постановление арбитражного суда, а суду эмоции противопоказаны (король он, видите ли! уму непостижимо, как Козаровецкий додумался выбросить короля). И изложить это в стихах (в 14 строках!) на первый взгляд не представляется возможным.
Вот что получилось у Андрея Ставцева:
Прощай, тобой владеть как ценным кладом
Я недостоин, цену знаешь ты,
Свободен путь, меня не будет рядом,
Мои права — ничтожные мечты.
Владеть тобой без твоего участья
Я не смогу, ничем не заслужив
Свободный дар любви. Патент на счастье
Владенья обнулён — поскольку лжив.
Себя даря и ценности не зная
Таких даров, так ошибясь со мной,
Теперь вернее судишь прозревая, -
Подарок возвращается домой.
Тобой владев, я спал и мнил — король я!
Проснулся нищий, отрезвлённый болью.
В целом перевод неплох, и, что речь здесь идёт о стихах, — ну очень сомнительно. Но сомнительно также и то, что всё это говорится всерьёз. Если принять гипотезу Степанова о двойном авторстве сонетов, то в супружеской паре Роджер Мэннерс — Елизавета Сидни лидером был конечно же граф. Получается, что предположение Степанова о розыгрыше имеет основания. Розыгрыш и не более того, т. к. в реальности оба они были в равной мере подарками друг другу и расставаться не собирались.
По переводу Ставцева у меня есть только одно существенное замечание (и одно не существенное). Переводя такого мастера словотворчества ("логодедала") как Шекспир, надо особенно бережно обращаться с собственным языком, соблюдать правила, не уродовать слова без крайней необходимости и смысла. Строка "Тобой владев, я спал и мнил — король я!" просто глаз режет. Не только двумя "я" (почему бы не написать "Тобой владея, спал и мнил — король я!"). Вообще надо поменьше якать без крайней нужды. Но, главное, это деепричастие "владея". Форма "владев" не употребляется (ср. потев, жалев, желав, гнив, валяв и пр.). Правильно — владея (потея, жалея, желая, гния, валяя и т. п.). Ситуация меняется при наличии приставки (пожалев, овладев, вспотев, сгнив, поваляв); так язык устроен (всё дело в виде глагола — совершенный он или несовершенный), и его надо чувствовать, тогда и правила можно не помнить.
При переводе таких сложных стихотворений с гораздо более краткого английского языка, важно не затемнить смысл, стараясь сохранить форму. Этим и страдают многие переводы сонетов Шекспира. Андрею удалось смысл не потерять. Кто кому там возвращает дар любви, из подстрочника понять невозможно, поскольку он без слова король, а с ним (словом король) — он (граф Рэтленд) возвращает дар ей (Елизавете, своей жене).
В своей пародии на перевод Андрея за смыслом я не очень следил. Главной моей целью было показать, что правила лучше соблюдать, чем наоборот.
Я был ли прав, себя жалев
(Конечно прав, отнюдь не лев),
Когда я мнил, тобой владев,
Что мне других не надо дев?
Теперь творя, едя иль пья,
Чешась об угол, как свинья,
Иль деньги пряча от ворья,
Дев не желаю вовсе я.
На счастье обнулён патент
И я, к несчастью, импотент.
Пусть я ещё интеллигент,
Но прерван мой ангажемент.
И не желав уж больше девок,
Я не ходок теперь налево.
*) Не он один так думает. Два русскоязычных американца, Владимир Гандельсман и Анатолий Либерман (каждый перевёл все сонеты), считают, что речь идёт о поэтическом даре одного поэта, который незаслуженно приписывается другому, и это недоразумение должно быть исправлено. Но актёр Уильям Шакспер не мог написать ничего подобного, обращаясь к истинному автору сонетов (к тому же был заключён соответствующий договор между ними, о чём написал в своей широко известной книге Илья Гилилов). Это мог сделать только кто-то равный по происхождению, а таких людей с сопоставимым талантом рядом с графом Рэтлендом как будто не было. Если же сонеты написаны парой Рэтленд-Елизавета, то всё меняется.
Но это отдельная и очень сложная тема.
**) Подробнее см. С. Степанов "Шекспировы сонеты, или Игра в игре" СПб, Амфора, 2003;
Александр Скальв "Сонеты. За кулисами сонетов Шекспира". Новосибирск, 2015 г.
Степанов и Ставцев перевели так, как если бы это мужчина пишет женщине.
PS.
Приведу ещё перевод Игоря Клюканова, поскольку он не просто поэт-переводчик, но и учёный филолог.
Прощай, ты слишком дорог для владенья,
И цену, видно, знаешь сам свою:
Достоин твой удел освобожденья,
Конец прав на тебя я признаю.
С тобой мне быть — лишь волею твоею,
И чем снискал я это — разве знаю?
Я прав на те богатства не имею
И право обладанья возвращаю.
Ты дал себя, не знав, что совершил ты,
Иль дал мне по ошибке это право;
И вот твой дар, поняв, что поспешил ты,
Домой вернулся, всё обдумав здраво.
Владел тобой я, льстя себе мечтою,
Во сне — король, проснувшись — с пустотою.
Здесь мужчина обращается к мужчине. Вроде бы всё понятно — поссорился с другом (сквозь текст просвечивает интимность этой явно неравноправной дружбы) и сделал вид, что отказывается от дружбы добровольно. Типа того, что, мол, не по Сеньке оказалась шапка.
И в этом переводе присутствует то же туманное представление о видах глаголов, выразившееся в не употребляющемся деепричастии "знав" вместо "зная", которое не лезло в строку. Видимо, это болезнь довольно распространённая.
Исследователи выяснили, что Шекспира пригласили написать самый драматичный эпизод пьесы — сцену народного бунта и выступление перед бунтовщиками самого сэра Томаса Мора. Кроме самого текста на страницах можно найти заметки Шекспира для постановщиков.
Пьеса осталась незаконченной — авторы отказались дописывать ее из‑за правительственного рецензента, который потребовал удалить или изменить некоторые сцены. Ставить ее, соответственно, тоже никто не стал, и про пьесу забыли до XIX века, когда ее рукопись попала в Британский музей, чьи специалисты после долгих и кропотливых исследований пришли к выводу, что несколько страниц в ней написаны самим Шекспиром. Как считается, рукой Шекспира написаны строчки с первой по 165-ю в шестой сцене.
Книга содержит уникальные наблюдения над жизнью Европы конца XVI — начала XVII вв., венцом которых служит описание Венеции во всем великолепии эпохи ее расцвета.
*) Фамилию Кориэт я пишу так, как она напечатана в книге, где написание "Кориат" не встречается ни разу. Откуда на странице произведения ФЛ взялся вариант с буквой "а" да ещё при том, что на обложке книги в качестве автора указан У. Шекспир, мне выяснить не удалось.
«Когда в делах — я от веселий прячусь, / Когда дурачиться — дурачусь, / А смешивать два эти ремесла / Есть тьма искусников, я не из их числа.»
Грибоедов «Горе от ума».
Авторство Шекспира не доказано, тем не менее, как убеждённому рэтлендианцу, мне хотелось найти в этой книге аргументы в пользу авторства Роджера Мэннерса, графа Рэтленда. Собственно говоря, уже в панегириках дан ответ — Кориэт в одном из них (у Кирхнера) назван человеком, успешно выполнившим некую дипломатическую миссию в Дании, в другом (Бен Джонсон) прямо упоминается некий Роджер, на месте которого оказался «Правдовещатель Том». Интересно было найти и другие подобные зацепки. Должен признаться, что читать её я начал с середины, с описания Венеции, т.е. с наиболее интересных заметок. И почти сразу в рассказе о лестнице Гигантов наткнулся на следующее: «Наверху лестницу венчают две великолепные статуи. Справа по ходу стоит длиннобородой Нептун на дельфине, выныривающим из под его ноги, а слева Паллада в роскошном шлеме на голове.» [сохраняю не свойственную мне орфографию перевода — mr_logika]. Очень похожие статуи украшают и входной портал Арсенала. К указанию части тела, на которую надет шлем, я ещё вернусь, а сейчас отмечу лишь то, что, во первых, Нептун стоит не на дельфине, а над ним, касаясь его морды левой рукой, во вторых (и это не лезет ни в какие ворота), слева не Паллада, а Марс (!), он почти полностью обнажён и вообразить, что это женская фигура, может разве что инопланетянин. И ни один из четырёх докторов наук, перечисленных на обороте титульного листа, не дал поправку в сноске, как это часто встречается в книге по поводу намного менее крупных неточностей*. Есть в книге одна необъяснимая накладка. Описывая Монетный двор, Автор пишет, что у «первых ворот вас встречают две белокаменные статуи огромных страшных титанов с булавами...». Но от фасада Монетного двора всего несколько шагов до воды, никаких огромных статуй там нет и не могло быть. Вместо того, чтобы исправить эту дезинформацию, коллектив, работавший над переводом, сообщает в сноске, что «это статуи Марса и Нептуна без булав, и изваял их Якопо Сансовино». Эта сноска гораздо лучше смотрелась бы около описания лестницы Гигантов, и каким чудом она попала на другую страницу, одному Б-гу известно. У меня в связи с этим возникло ужасное предположение — уж не перепутали ли уважаемые доктора наук вместе с Автором Монетный двор с Арсеналом?!
Граф Рэтленд посетил Венецию в 1596 году и, видимо, полагаясь на память, не всегда записывал свои впечатления, а спросить у друзей в 1610-м году постеснялся (ну, ему же казалось, что он правильно помнит), друзья же, сосредоточившиеся на сочинении панегириков, книгу в рукописи прочитать не удосужились (этого нельзя сказать обо всех, судя по такому отрывку из одного панегирика: «Что из того, что ты прошёл полмира? / Хорош ходок, да с трещиною лира! / Прочтя твой труд внимательно и строго, / Поймёт любой: написан он убого.»), либо сами в Венеции не бывали. А учёным комментаторам ведь ничего не стоило по примеру Ийона Тихого произвести осмотр на месте, или, в крайнем случае, воспользовались бы одним из десятков альбомов с видами Венеции...Это мой первый и последний совет этим господам на будущее.
В общем, мне стало ясно, что точности в описаниях от этих путевых заметок ожидать не следует. И вот ещё не столь существенная, но ошибка, не исправленная издателями. Сообщая об установленных на площади Сан Марко колоннах, Автор пишет, что они мраморные и привезены из Константинополя, когда венецианцы вместе с крестоносцами ограбили город (это было в 1204 году). На самом деле они гранитные и привезены из Сирии в 1127 году, задолго до разграбления Константинополя.
Теперь несколько слов о шлеме на голове. Вот две цитаты из «Похвального слова путешествию» Германа Кирхнера (у Гилилова — Киршнер): «...собрать пожитки, натянуть башмаки, надеть прогулочную шляпу на голову и расправить крылья...»; «... прирождённый военный, в шлеме на голове, в латах, и знает, как управляться с мечом...». Эти два указания, как нужно употреблять шляпу и шлем (и здесь шлем) подтверждают, пожалуй, гипотезу о том, кто такой этот Кирхнер — не он ли и есть Томас Кориэт (эта фамилия приведена на сайте неправильно, в книге — Кориэт)?** Этого, разумеется, мало, чтобы что-то доказать, но выглядят такие обороты речи как-то не по логодедаловски.
Столь же странно читать и вот это: «Когда я вошёл во двор Santo со стороны еврейской улицы, то увидел незабываемое, чтобы не сострить, а именно прекрасную бронзовую статую Гаттамелаты...». Какое слово тут должно стоять вместо «сострить»? Соврать? Тоже не годится. Ну а вот это кто написал: «...я мало что могу сказать об этом прекрасном и красивом городе»? А вот ещё: «Дворец Дожей квадратный, но вытянут в длину больше, чем в ширину.» Это написано гуманистом эпохи Возрождения? На шекспировский этот стиль мало похож, и я знаю, какую характеристику дал бы ему Михаил Зощенко. Это определение бессмертно не в меньшей степени, чем не вызывающие сомнений произведения Шекспира.
Известно, что книги начала 17-го века, издаваемые в Лондоне, содержали много опечаток (например, издание Сонетов 1609 года). Книга, о которой я сейчас пишу, содержит неимоверное их количество, особенно для такого мемориального издания. Выше я привёл два примера (и могу привести ещё двадцать два), добавлю только такие никогда не встречавшиеся мне орфографические редкости, как Апиллес вместо Апеллес, Эннеида вместо Энеида, нечто ужасное в виде имени короля в творительном падеже — «королём Иаковым» и венец всего этого нагромождения — «...тонкий лингвист и неумный путешественник» (это об авторе одного из панегириков Лоренсе Уитакере; что в оригинале, догадайтесь сами). Короче говоря, не стоило бы в начале 21-го века подходить к изданию книг так, как это делалось 400 лет назад, благо технические возможности для этого появились.
Переводчик С. Макуренкова пишет: «Человек, с которым предстоит путешествовать — милый и приятный собеседник. Он терпим, впечатлителен и милосерден.» В двух последних качествах сомнений нет. Что же касается терпимости...Автор сообщает о греках: «Мужчины и мальчики носят длинные волосы, как больше никто в Венеции. Мода неподобающая и подходящая только головорезам». Это ещё цветочки. Вот ягодки-выдержки из рассказа Автора о его беседе с раввином в еврейском гетто Венеции. « ... я решился призвать его оставить еврейскую религию и перейти в христианскую веру, вне коей он будет навеки проклят. [...] В конце он был раздражён на меня, ибо я плохо отозвался о несуразностях в их обрядах. [...] ...пока мы обменивались с ним зажигательными речами, вокруг собралась толпа ... евреев. Некоторые стали вести себя вызывающе и угрожать мне, ибо я дерзнул оспорить их религию.» Автор спасся от расправы благодаря двум английским джентльменам, случайно проплывавшим мимо в гондоле. Если это терпимость, то что такое тогда религиозный фанатизм и элементарная глупость? Уже через два года после посещения Венеции Шекспир является автором 12-и пьес, которые кажутся написанными мудрым и знающим жизнь человеком. Удивительно быстрая перемена личности. Неправдоподобно быстрая. К этому можно добавить характеристику, данную Кориэту его другом Ричардом Мартином, «златоустом и превосходным лингвистом», в рекомендательном письме к Послу Британии в Венеции сэру Генри Уоттону. Перевод письма вызывает вопросы, но интересующее меня сейчас место вполне понятно: «Во первых, В ДОРОГЕ ЗАМЕНЯЕТ ПОВОЗКУ***, он лучше, чем голландская телега. Во вторых, он универсальный самозванец. В третьих, среди своих друзей он бесконечен и непреходящ.» Это явная насмешка и гораздо легче совмещается с образом скандалиста из гетто. Действительно похоже на нелепого шутоподобного Кориэта, и совершенно незачем было Макуренковой писать о Кориэте так, как можно написать только о самом Шекспире. Но она-то уверена, что Кориэт это Шекспир. Не рано ли?
Человек, который всё время измеряет шагами и футами городские площади и расстояния то между стенами залов и комнат, то между колоннами, которые ещё и пытается время от времени обнимать, как будто его преследуют летающие змеи, человек, который всё время считает колонны, обрамляющие различные галереи (сосчитать 152 колонны — шутка ли?), — такой человек выглядит довольно смешно. А человек, который, говоря, что желает воздать должное замечательному певцу, не называет его имени, или который, приводя в качестве примеров великих конных памятников статуи Коллеони и Гаттамелаты, не называет имён их создателей****, а, восхищаясь венецианскими дворцами и храмами, не упоминает ни Палладио, ни Санмикели, ни Бона выглядит просто неприлично, и даже не хочется ломиться в открытую дверь, доказывая, почему это так*****. Тут Автор «Дневника...» явно переборщил в своём стремлении выставить себя шутом, если этот Автор в самом деле Шекспир. Не спасает даже его хороший музыкальный вкус.
Так какой же можно сделать вывод? Шекспир — галопом по Европам? Может быть, поверхностность описаний, легковерие и неумение провести границу между шуткой и глупостью объясняется возрастом путешественника (20 лет)? А, готовя записки к изданию через 10 лет, граф махнул на всё рукой — автоэпитафия же, ну что тут мелочиться, пусть остаётся, как было? Да ещё эта ужасная болезнь, которая вскоре свела его в могилу. Илья Гилилов очень убедительно обосновал авторство «Дневника...». Только Рэтленд. Но Илья Менделевич пишет о полном Кориэте, а обсуждаемая здесь книга это только первый том «Дневника...». (Гилилов сообщает, что Кориэт «открыл англичанам многие работы Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие его творения, как базилика и ротонда в Виченце.» Гилилов читал дневник в оригинале, в обсуждаемом здесь переводе Кориэт лишь обещает рассказать о Виченце, но обещания не выполняет. Неужели описание Виченцы переводчиком просто опущено?). Да, местами кажется, что Шекспир не мог такое написать, но нужен, во-первых, хороший перевод (этот сделан, похоже, наспех) и, во-вторых, окончание записок Кориэта, в том числе упоминаемая Гилиловым его переписка с европейскими учёными. Вдруг да выяснится когда-нибудь, что всё-таки автор записок Кориэт******, а вся история издания книги и появление панегириков не что иное, как большая шутка принца Генри. Не сохранилось разрешение на выезд Кориэта из Англии? Это ничего не доказывает, как и многое другое в этой головоломке. Подождём второго тома «Дневника...» тогда и продолжим разговор.*******
*) Мне встретилась только одна грубая ошибка, да и то не Автора этих путевых заметок, а Кирхнера (здесь не важно, это одно лицо или нет), которая была исправлена в современной сноске. Это утверждение, что «патриарх Иаков отправился в путешествие, дабы избежать домашнего предательства.» В действительности это было бегство от возможной мести за предательство, совершённое им самим. Возможно ли, чтобы Герман Кирхнер (или тот, кто скрывается за ним), «профессор красноречия и древностей в прославленном Университете г. Марпурга» ТАК знал Ветхий Завет? Ни на какое раблезианство или другого вида розыгрыш читателя это не похоже. Впрочем, как и Паллада вместо Марса.
Приведу ещё один пример того, о чём существует поговорка «врёт, как очевидец». Речь об изображении около входа во дворец Дожей «четырёх албанских аристократов, которые были братьями». Автор рассказывает красивую историю о том, как они умертвили друг друга попарно, и уверяет, что это правда. На самом деле это два античных барельефа из тёмного порфира, изображающие четырёх правителей Римской империи (тетрархов) Диоклетиана, Максимиана, Галерия и Констанция Хлора. Жители Венеции называют эти барельефы «Четыре мавра».
Есть в «Дневнике...» места, которые трудно назвать иначе, как полной ахинеей. Это, например, описание игры в «летающий мяч» (устройство, которым подбрасывается мяч, представляет собой деревянный круг размером во всю руку, да ещё с шипами) в сочетании с приведённой на с. 145, очевидно для пояснения, гравюрой, где у игроков нет никаких кругов, а изображённый крупным планом игрок держит в руке теннисную ракетку (тогда уже играли в теннис, об этом Кориэт упоминает в другом месте «Дневника...»). Ещё пример. «Магистратов всех уровней избирают демократически весьма необычным и странным образом. На возвышении ... устанавливаются три урны ... В боковых урнах находится много серебряных шаров и несколько золотых, в центральной то же самое, но их поменьше. Лица избираются согласно распределению полученных шаров. Вся процедура выглядит очень изысканно...». Это называется описанием процедуры выборов. По моему, дальше ехать просто некуда!
**) Среди панегиристов не было Уильяма Шекспира и этим Шекспир «выдал себя с головой» пишет С. Макуренкова во вступительном слове. Не факт. Граф Рэтленд ко времени издания «Кориэтовых нелепиц» был уже тяжело болен и, может быть, не успел написать панегирик, но более вероятным мне кажется, что ему было просто неловко писать панегирик самому себе и он ограничился текстом под псевдонимом Герман Кирхнер, сочтя это достаточным для конспирации. А то, что панегирик произведению Тома Кориэта написал сам Кориэт, соответствует образу этого человека.
***) Выделенные мной слова даны в тексте на латыни с переводом в сноске.
****) Пара слов в связи с этим более чем странным умолчанием. Не называя в «Дневнике...» Андреа Верроккьо, его Автор лишил себя возможности рассказать своим соотечественникам замечательную историю, связанную с созданием памятника Коллеони, историю, которую в Венеции не знали, может быть, только обитатели городского дна. И ведь Рзтленд побывал в Венеции ровно через 100 лет после официального открытия памятника. Что же это за путешественник, который вместо интереснейшей правды втюхивает читателям заведомую ложь типа легенды об албанских братьях? Не зовут ли его Томасом Кориэтом?
*****) Из великих художников названы лишь Тициан, Тинторетто, Сансовино. Упомянут ещё малоизвестный резчик по дереву Альберт де Брюль. Например, когда он пишет о церкви Иль Реденторе, построенной в ознаменование избавления города от чумы (эпидемия 1576 г.), то даже и здесь не упоминает её автора Андреа Палладио. Ну, а чего ждать от двадцатилетнего оболтуса? Вернее, оболтусов, т. к. Кориэт и Рэтленд практически ровесники. У меня сложилось впечатление, что Автору вообще безразлично, что в Венеции, да и где угодно, кем построено, изваяно и написано на холсте или штукатурке, он просто не разбирается ни в живописи, ни в скульптуре, ни в архитектуре, а все его рассуждения об этих искусствах (а он, если это Рэтленд, магистр искусств) весьма поверхностны.
******) Есть одно существенное соображение в пользу авторства как раз не Кориэта, а Рэтленда. Путаница с Палладой и Марсом это ведь не в насмешку, это действительно ошибка. И её не мог сделать Кориэт, если он путешествовал в 1608 году, т. е. совсем недавно. Значит он таки не был в Италии в это время, а ошибся Рэтленд, со времени поездки которого прошло больше 10-и лет.
Как в таком случае объяснить идиотское поведение Автора в еврейском гетто? Очень просто — весь этот эпизод целиком выдуман. Таким образом кандидатура Рэтленда перевешивает и суд присяжных уже мог бы вынести ему вердикт «виновен», что означало бы «ты Автор этой крайне неаккуратно написанной книги, этой неудачной попытки совмещения несовместимого». Возможно, в каком-нибудь неисследованном архиве найдётся когда-нибудь признание обвиняемого.
*******) Одна из веских причин для ожидания второго тома «Дневника...» такова. На стр. 220 Автор объявляет о намерении рассказать («теперь я расскажу») об оставшихся четырёх городах Италии, которые он посетил. После этого следует очередная нелепица — вместо четырёх перечислено семь городов, в том числе, почему-то, Падуя. А главное не это, а то, что никакого рассказа так и нет! То ли Автор мгновенно забыл о своём обещании, то ли этот рассказ об итальянских городах появится в описании путешествия по Германии, что вполне в духе всей книги, производящей в целом впечатление холодного «душа из града», как выразился Автор, описывая погоду в Венеции «первого июля в пятницу».
PS. Резюме. Приведены интересные аргументы как в пользу авторства Кориэта, так и в пользу авторства Рэтленда, что ни на йоту не приблизило нас к истине. Но наши цели ясны, задачи определены.* За работу, товарищи шекспироведы!
*) Ставилась ли такая, например, задача — поискать в датских архивах, не написала ли чего-нибудь о Шекспире королева Анна, жена Иакова I, своему брату Кристиану IV, датскому королю, которому граф Рэтленд вручал орден Подвязки?
В конце февраля — начале марта 2020 года в издательстве "Азбука" выйдет том с шестью лучшими трагедиями Уильяма Шекспира, все в переводе Бориса Пастернака.
Прошу прощения за краткость, очень мало свободного времени, поэтому в ближайшее время буду новые свои книги представлять довольно лаконично, без растекания мыслью по древу.
Аннотация книги:
цитата
Из века в век люди ищут ответ на вопрос, в чем секрет величия Шекспира, почему он затмил других замечательных представителей золотой поры английской драматургии и навсегда вписал свое имя в историю мировой литературы и театра. Возможно, все дело в потрясающей силе страстей, воплощенных в столь изящной, неподражаемой форме. В пьесах Шекспира раскрывается яркая картина жизни, встают грандиозные человеческие характеры, мощные, богатые, многосторонние; они удивительно достоверны и в то же время овеяны подлинной поэтичностью.
В настоящее издание вошли шесть главных трагедий Уильяма Шекспира в блестящих переводах Бориса Пастернака. Книга сопровождается классическими иллюстрациями английских и американских художников, чьи работы ранее не публиковались в России.
Иллюстрации к книге собраны из двух источников. Во-первых, это полное собрание сочинений Уильяма Шекспира в трех томах, выпущенное в 1888 в Нью Йорке издательством The Amies Publishing Company (и переизданное в 1891 году в Филадельфии издательством Carson & Simpson в четырех томах), в этом собрании произведения сопровождались 100 иллюстрациями Феликса Дарли и Алонзо Чаппела (вот тут можно посмотреть на часть из иллюстраций Дарли). Во-вторых, это знаменитая коллекция иллюстраций к произведениям Шекспира Джона Бойделла. Гравюры делались по оригинальным картинам из собрания Бойделла, в первых изданиях их было 96 штук.
В настоящий том вошло 32 иллюстрации из этих двух собраний, они печатаются на вклейках на мелованной бумаге, которые вставлены в книжный блок равномерно (методом накидки).
Перевод с с английского Бориса Пастернака. Оформление обложки Валерия Гореликова. Иллюстрации Феликса Дарли, Алонзо Чаппела и других английских и американских художников. Составитель Александр Лютиков. 762 страницы. Тираж 5000 экз.
Запись выступления и дискуссии на тему: «Сонеты Шекспира: неразгаданные тайны» прошедшая в магазине "Библио-Глобус"
«Сонеты» Уильяма Шекспира – одна из вершин мировой классической поэзии – остается популярнейшим, но, возможно, не до конца понятым и освоенным произведением. В русской литературе «Сонеты» заняли исключительное положение, став самым переводимым крупным поэтическим текстом.
Выступает переводчик «Сонетов» Уильяма Шекспира Александр Шаракшанэ, кандидат физико-математических наук, доцент кафедры высшей математики РЭУ им. Г.В. Плеханова.
облако тэгов
М.: 
