Сходство с "Волшебником изумрудного города" (а вернее "Волшебником страны Оз") прослеживается на протяжении всего произведения: каждому из паломников Шрайк представляется по-своему — Отцу Хойту как обитатель Лабиринта, связанный с Крестоформами, Полковнику — как машина убийства, останавливающая время, Поэту — как собирающая кровавую жатву Муза, в жизнь Сола Вайнтрауба Шрайк входит как призрачный "голем" из сновидений, требующий от ученого принести в жертву дочь Рахиль. Кроме того, Волшебник страны Оз выполнял желания каждого из друзей девочки (кроме нее самой), Шрайк — выполняет желание лишь одного. Сходство с "Волшебником..." Симмонс подчеркивает в конце песней из фильма "Волшебник из страны Оз".

Однако, автор не остается верным традиции и в последних историях начинает увязывать сюжетные линии (гегемония, бродяги, техноцентр), которых порядочно расплодилось за повествование. Тем самым ломается стиль романа: если первые истории развиваются примерно по одному сценарию — история человека, растущее напряжение, которое перерастает в щемящий душу катарсис (убивающий себя священник, акт любви после побоища, сожжение короля Вилли, гибель матери Рахиль и окончательное обращение девочки в младенца), то последние истории — это скорее экшн с большим числом действующих лиц и событий (старая земля, искины и их фракции, оживший поэт, Маои обетованная, уничтожение других форм жизни людьми, быт и цели бродяг, предательство, угроза звездной войны и пр.)

Хуже того, в последних историях внимание читателя смещается со Шрайка (с боязни и ужаса перед Шрайком) к ненависти к Гегемонии и человечеству в целом. Однако, такой поворот совершенно не подготовлен первой частью произведения, где мы видим людей, достойных любви, настоящих, живых и ценных: священника, короля Вилли, ученого Вайнтрауба и его дочь, людей, им помогавших.

О песнях.

Первоначально, происходящее производит впечатление, подобное тому, как в фильме Рассела "Готика" Байрон, чета Шелли, Поллидори рассказывают друг другу страшные истории, но последние рассказы — Ламии и консула выбиваются из этой канвы, пытаясь увязать уже появившиеся в повествовании объекты — бродяг, Сеть, погибшую в прошлом Старую Землю, распространившееся по космосу человечество, 0-каналы, антиэнтропийные поля и обратное время, гробницы времени, личность поэта Китса и чудовище Шрайка.

К сожалению, это лоскутное увязывание порождает только новые и новые вопросы — что такое крестоформы? для чего роману тамплиеры и корабли-деревья? есть ли связь между кораблями-деревьями тамплиеров и лодками-деревьями на Маои обетованной? почему пострадала именно Рахиль, когда ее возлюбленный несколько лет провел в Сфинксе и ничего не случилось? Какая связь между Гиперионом и оживленным поэтом Китсом? Кто такая Монета и что с ней произошло в самом далеком прошлом полковника (в ее собственном будущем)? Что это за храм с крестом в горах и кто такие трижды двадцать и десять?

Вопросы плодятся неимоверно и вместо встающих на место кусков мозаики мы получаем непонимание — зачем все это роману?

Отдельные жизни, составляющие повествование — отдельные истории священника, солдата, поэта, ученого и пр. довольно любопытны и каждая заслуживает отдельного разговора. Однако, вместе они совершенно не складываются.

Тем более беспомощной и надуманной смотрится связующая рассказы паломников история их совместного паломничества. Эпизоды связки не несут практически никакой полезной информации: красота окружающих героев пейзажей — корабль-дерево в космосе, разрушенный храм Шрайка, баржа и путешествие по реке, ветровоз и ночная поездка к горам, подъем в кабине на канатной дороге, церковь Хроноса, взрыв корабля-дерева, атака бродяг с земли, гром и молнии. Невесть куда и зачем подевавшийся тамплиер, так и не рассказавший своей истории — зачем его нужно было тащить через все повествование? Только до ровного счета, до простого числа "семь"? Зачем нам знать как полковник запускает кабину и сам чуть не падает в пропасть?

О языке.

У Симмонса хороший язык, но не более. Для того, чтобы язык был "вкусным", а повествование "густым и вязким" каждое слово произведения должно выполнять несколько функций. Не достаточно просто красочно описывать происходящее, сдабривая эпитетами и описаниями, натуралистическими и местами шокирующими подробностями. Надо конструировать текст так, чтобы ни единого слова нельзя было выкинуть, не нарушив стройное полотно. У Симмонса этого нет, к сожалению. "Вкусный" язык у Маркеса, Рансмайра, в романе "Любовь" Картер или в романе "Имя Розы" Умберто Эко, у Орлова в "...Данилове", наконец. — А в описаниях Симмонса слишком много случайного и того, что запросто можно выбросить или написать покороче.

При таком языке, сравнимом с языком Саймака, Азимова, упор следует делать на идеи, на фабулу, что, как я уже говорил выше, в романе не на высоте. Например, некоторые истории запросто можно поменять местами и почти ничего не изменится, а это плохой признак: какая, например, разница — идет первой история Хойта или Кассата?

Можно возразить: в первых трех историях ужас Шрайка как бы усиливается: в истории священника — Шрайк лишь благославляет трижды двадцать и десять на то, чтобы священнику даровали крестоформ, в истории полковника — Шрайк уничтожает бродяг, вторгшихся на территорию гробниц, в истории поэта — Шрайк оказывается машиной убийства, монстром.

Но текст противоречит этому возражению, так как в следующих историях, — Шрайк даже не фигурирует, лишь эпизодически упоминается.

Не в пользу Симмонса и использование терминов, например, полный произвол в отношении слова "сингулярность":

цитата

сингулярности в основании «дерева» генерировали поле тяготения в одну шестую стандартного — этого хватало, чтобы создать ощущение «низа»

...

Через три часа после выхода из спин-режима была активирована сфера сингулярности

...

К сожалению, нуль-канал — это просто дыра в пространственно-временном континууме, проделанная фазированной сингулярностью.

Кроме того, первые истории, очевидно, написаны в привычному автору жанре "ужаса", зато история полицейского — слишком похожа на ковбойский боевик Гибсона, а воспоминания о Сири — на рассказ-воспоминания Хеммингуэя (?).

Шесть историй — рассказывают разные люди, однако стиль повествования отличается незначительно: одинаковая любовь к пейзажам, к описанию внутренних ощущений, к любовным историям. Отличаются разве что история поэта и запись старого комлога о восстании Сири (последнее — отдельный рассказ Симмонса, может быть, в этом и причина?).

В истории поэта Симмонс говорит о поэзии

цитата

Марк Твен однажды с присущей ему простотой заметил: «Верное слово отличается от подходящего, как светило от светляка». Схохмил он неплохо, но кое-что упустил. В те долгие месяцы на Небесных Вратах, когда я бился над началом своих «Песней», мне открылось, что находка верного слова отличается от монотонного перебора подходящих, как вспышка сверхновой от тусклого огонька Веги-Прим.

...

Мои «несколько недель» обернулись десятью месяцами адовой работы. Я отключил большую часть комнат; оставил только кабинет в башне на Денебе-3, гимнастический зал на Лузусе, кухню и плот с ванной на Безбрежном Море. Я работал без отдыха десять часов, потом делал энергичную разминку, ел, дремал пару часов и снова возвращался к рабочему столу — на очередную восьмичасовую вахту. Я чувствовал себя примерно так, как пять лет назад, когда только-только начал поправляться после инсульта и целыми днями мучился, осваивая каждое новое слово, заставляя идею прочно укорениться в языке. Теперь дело шло даже труднее. В поисках верного слова, идеальной схемы рифмовки, наиболее емкого образа и неизбитой метафоры для тончайшего оттенка чувств я доходил буквально до изнеможения.

И в истории Китса следующее

цитата

Он рассказывал мне, что значит быть поэтом, одержимым стремлением к совершенству и куда более суровым к себе, чем самые злобные из его критиков.

Однако, сам Симмонс не следует этим принципам, в его тексте нет той мучительной работы над каждым словом произведения, иначе роман не получился бы таким объемным. Это откровенное противоречие между утверждением авторской позиции и отказом от нее же в собственном тексте создает впечатление неискренности и лукавства со стороны Симмонса. Оно же лишает его права рассуждать в эпизоде, где поэт сталкивается с редактором коммерческого издательства: сам Симмонс вполне хорошо издается и продается, т.е. проходит в его же терминологии по категории коммерческая литература массового потребления, а рассуждает об истинном творчестве и утверждает, что настоящее искусство никому не нужно.

О поэзии.

Этот момент тесно связан с языком романа, но требует отдельной остановки. Уж коли прототип романа — поэзия, и, судя по всему, Симмонс пытался создать поэтический эпос, значит поэзия должна быть в самих "молекулах" его языка — в словах, в образах, в предложениях. Мы же видим в основном подробные описания, последовательности действий и мыслей. Поэзия строится на метафорах и иррациональных противоречиях, повествование Cиммонса — это разжевывание поэзии до состояния прозы.

цитата

Консул Гегемонии сидел на балконе своего эбеново-черного космического корабля и на хорошо сохранившемся «Стейнвее» играл прелюдию до-диез минор Рахманинова, а снизу, вторя музыке, неслось мычание громадных зеленых псевдоящеров, бултыхавшихся в хлюпающей болотной жиже. С севера приближалась гроза. На фоне свинцовых туч, закрывших полнеба клубящейся девятикилометровой стеной, проступил четкий контур леса гигантских древовидных хвощей. У горизонта сверкнула молния. Возле корабля в синем тумане то и дело появлялись неясные фигуры рептилий, которые пытались проникнуть в защитное поле, но тут же с ревом исчезали. Консул сосредоточился на сложном месте прелюдии, не замечая надвигавшейся бури и сгущавшейся темноты.

Зазвонил приемник мультилинии.

Пальцы Консула застыли над клавиатурой, а сам он обратился в слух. В душном воздухе прогрохотал раскат грома. Из леса донесся заунывный вой стаи падальщиков. Внизу, в темноте, протрубила в ответ какая-то безмозглая тварь. Внезапно воцарилась тишина — слышно было лишь гудение защитного поля. А потом опять затрезвонил приемник.

Сравним с кусочками поэтической прозы разных авторов.

цитата

Буря — птичья стая высоко в ночи, белая стая, которая, с шумом приблизившись, неожиданно обернулась верхушкой исполинского вала, налетевшего на корабль. Буря — крики и стоны во тьме под палубой и кислая вонь блевотины. И еще — пес, обезумевший средь опрокидывающихся водяных гребней и порвавший сухожилия одному из матросов. Рана окуталась пеной. Буря, путь в Томы. Хотя Котта и днем, во все более дальних закоулках корабля, пытался бежать от своей беды в беспамятство или, по крайней мере, в сны, он глаз не смыкал ни в Эгейском, ни в Черном морях. Едва лишь изнеможение начинало внушать надежду на сон, он затыкал уши воском, завязывал глаза синим шерстяным шарфом, ложился и считал свои вдохи и выдохи. Но штормовые волны поднимали его, и корабль, и весь мир высоко над соленою пеной пути, одно летучее мгновенье держали все на весу, а затем вновь роняли мир, корабль и его, изнемогшего, в водный провал, в бодрствование и страх. Никто не спал.

Кристоф Рансмайр, "Последний мир"

цитата

Когда у меня хватало денег, я частенько отправлялся в оперу, так как противная всему человеческому стилизация этого жанра легко и глубоко меня затрагивала. Особенно любил я «Волшебную флейту». Во время одного из представлений, майским вечером, когда я, сидя на галерке, смаковал божественную иллюзию совершенства, которой окутывал меня Моцарт и которую я же себе и отравлял, ибо никак не мог забыть о ее ложности, мой взгляд привлек любопытный зеленый блеск в партере прямо подо мной. Я наклонился вперед, Папагено зазвенел колокольчиками, и как раз в этот миг, словно их звон стал тому причиной, я увидел, что зрительный зал полон распустивших хвосты павлинов, которые тут же и начали вопить нестерпимо хриплыми голосами, совершенно заглушая музыку, из-за чего меня молниеносно охватили скука и раздражение. Да, скука оказалась моей первой реакцией на едва пробуждающийся бред. Оглядевшись вокруг, я увидел, что все на галерке носят зеленые ермолки оттенка павлиньего пера, а за спиной каждого зрителя колышется ослепительное опахало из перьев. До сих пор не знаю наверняка, почему я тут же не шлепнул себя по заднице, чтобы определить, не награжден ли и сам подобным украшением, — возможно, я знал, что рамки моей чувствительности исключают такую возможность, поскольку я от всего сердца восхищался формальной красотой павлинов. Вокруг меня поднялась настоящая паника; павлины пронзительно вопили и порхали, словно обезумевшие радуги; вскоре в театре опустили противопожарный асбестовый занавес — в подобных условиях спектакль продолжаться, конечно же, не мог. Так д-р Хоффман нанес свой первый сокрушительный удар. Ну а я в дурном расположении духа, поскольку остался без своего любимого Моцарта, вернулся домой, и уже на следующее утро на город обрушился настоящий шквал.

Анджела Картер, "Адские машины доктора Хоффмана"

цитата

Миссисипи, Мать Вод, самая длинная река в мире, была достойным поприщем для этого несравненного подлеца. (Открыл ее Альварес де Пинеда, и первым ее исследователем был капитан Эрнандо де Сото, конкистадор, который завоевал Перу и скрашивал месяцы тюремной жизни инке Атауальпе, обучая его игре в шахматы. Когда капитан умер, его могилой стали воды этой реки.) Миссисипи – широкогрудая, бесконечно длинная и смуглая сестра рек Парана, Уругвай, Амазонка и Ориноко. Воды этой реки имеют цвет кожи мулата – более четырехсот миллионов тонн ила, принесенного ими, ежегодно загрязняют Мексиканский залив. Такое количество почтенных древних нечистот привело к образованию дельты, где гигантские болотные кипарисы растут на отбросах непрестанно размываемого континента, а топкие лабиринты, усеянные дохлой рыбой и заросшие тростником, все расширяют границы и мирную тишину зловонной своей империи. Севернее, на широтах Арканзаса и Огайо, также простираются низменности. Живет там желтолицее племя изможденных бедняг, болеющих лихорадкой, с жадностью глядящих на камни и железо, потому что у них нет ничего, кроме песка, да древесины, да мутной воды.

Хорхе Луис Борхес, "Жестокий освободитель Лазарус Морель"

Поэзия рождается как противоречие внутреннего мира поэта внешнему окружению, отсюда в поэзии всегда иррациональность, которая выражается в соединении в тексте несоединимого, когда получаются "буря — птичья стая", "волны ... роняют мир", "павлины порхают словно обезумевшие радуги", а Миссисипи оказывается "широкогрудой сестрой". Из простого перечисления "эбеново-черных", "бултыхавшихся", "хлюпающих", "гигантских древовидных" эпитетов поэзия не возникает.

О глубине.

Характеры отдельных персонажей раскрыты потрясающе, кроме того, штрихами раскрыта история Гегемонии. Однако, крючков развешано намного больше — вхолостую. Искусственный интеллект — кибер Китса способен телепатически показать Лании виртуальный мир, а хакер-друг делает это без подключения к нервной системе "через кожу" — при этом "изображение" оказывается черно-белым "плохого качества". Либо нужно объяснять, либо ляп?

В финальной сцене поэт машет перед паломниками листами с рукописью и кричит, что в этих "песнях" — все, и прошлое, и настоящее, и сами паломники, и будущее. Хороший образ, но не подтвержденный — ведь мы не знаем, что там, на самом деле в этих песнях, и этот эпизод оказывается обидным пустословием (Та же мысль в финале романов "Сто лет одиночества" Маркеса — 1967 год, и "Последний мир" Рансмайра — 1988 год подана поистине великолепно). Как и многое другое.

О странностях.

Или О странностях, переходящих в ляпы. Искин еще будучи частью компьютерной сети занимается любовью с Ламией. Это неудивительно потом, когда он полностью перегружается — становится человеком, но крайне странно на Новой Земле.

Ковры-самолеты, о которых не было речи аж в четырех первых историях, и которые активно используются в двух последних (не для того ли они включены в историю Ламии чтобы объяснить их появление в историю Сири?)

Бродяги, которые рисуются монстрами в истории Кассата (пытки, отрубленные головы) и оказываются обычными людьми — заботливыми (предлагают консулу убежище).

Нью-бусидо, возникающее в истории полковника, и больше ни разу нигде не всплывающее усугубляется еще и тем, что курсантов обучают на тренажерах, имитирующих древние войны, в которых никакого бусидо не было и быть не могло, но при этом откуда-то это нью-бусидо "в крови" и переступить его для воина — невозможно.

В тексте то и дело делаются отсылки на наше время — на 20й век: фильм снятый в таком-то веке, писатель, поэт, живший тогда-то. При этом, общество хорошо знающее Китса, Гитлера, некоторых актеров, отчего-то совершенно не помнит сюжет Баума и знает его только по полузабытой экранизации.

Это чрезмерное внимание жителей 30-какого-то столетия именно к 20-му выглядит очень подозрительно — мы же жители 20-го не очень-то жалуем открытия и персонажей века, скажем, 15-го. А история имеет тенденцию только ускоряться.

Теперь, по существу.

Структура

Структура романа-повести интересна и необычна. Подобно "Страна чудес..." Мураками в "Чае из пустой кружки" чередуются мир вокруг одной героини и вокруг другой, неумолимо устремляясь друг к другу. Таким образом, кроме вступления ("В начале") и окончания ("Чай") мы имеем сменяющие друг друга эпизоды "Смерть в земле обетованной" (Константин) и "Пустая кружка" (Юки).

Метафора

Метафора вынесена в заголовок. Где-то в тексте говорится о величайшем мастерстве древних японцев — пить зеленый чай из пустой кружки. Вот к этому-то мастерству или откровению и будут по желанию или против него стремиться героини повествования.

Сюжет

Не совсем гибсоновский киберпанк (хотя, каюсь, Стивенсоновский я пока не читал, да и Стерлинговский тоже), здесь нет ведущих борьбу корпораций. Виртуальные миры — не общая среда, через которую хакеры проникают в чужие хранилища или воруют с электронных счетов деньги. Виртуал у Кадиган попроще — это глобальный игровой ресурс, в котором наибольшей популярностью пользуются технофэнтезийные постапокалипсисы "Ну-Йок", "Л.Анджелес" и пр. Виртуальная реальность (ВР) — это эфирное время, за каждую секунду которого приходится платить, в котором процветает ложь и реклама, но в который, тем не менее, люди сбегают от тоскливой действительности. Для того, чтобы виртуальные миры оживали, пользователям приходится потреблять легальные наркотические средства. Более мощные наркотики — более высокие скорости и возможности в ВР.

Убит человек — Игучи. Причем, что поразительно, убит его аватар в ВР, и в то же самое мгновение в реальности убит сам Игучи. Несмотря на то, что некоторые секты всерьез твердят о возможности убивать людей через ВР, следователь, женщина по имени Константин, предполагает наличие некоей группировки, которая выслеживает таких одиночек и убивает их, чтобы создать иллюзию, будто физическая смерть наступает через ВР.

Расследование заводит ее саму в ВР, где в образе Мертвого Игучи, она встречается с возможными свидетелями и подозреваемыми.

Одновременно с этим, вдова Игучи — чистокровная японка (хотя Япония уже много лет как перестала существовать — погрузившись в океан во время одного из Землерясений), — Юки устраивается на работу в бывшую контору мужа, потому что считает, что хозяйка этой фирмы причастна к смерти или исчезновению Игучи.

Итак, две женщины через фантасмагорическое пространство ВР стремятся навстречу друг другу, ведомые общей кармой Игучи: одна ищет причины странных смертей (а Игучи оказывается не единственным убитым в виртуале), другая — ищет следы собственного мужа. Константин пытается найти банальные физические мотивы, причины и последовательности действий, Юки — поневоле вынуждена касаться таких тайн, как "выход вовне" из ВР, как "Старая Япония" в недрах ВР, как разум мертвого человека в пространстве ВР — и волей-неволей обе они становятся участницами рождения Мифа. Чая из пустой кружки.

Вопросы

Во-первых, чем так уж интересен для меня киберпанк? Причем не тот, где грязные оборвыши с инплантантами слоняются по гнилым апокалиптическим улочкам, а тот, где реальность и виртуал сливаются и теряется граница. Большинство вопросов, поднимаемых в киберпанке, Лем поставил еще в 60е гг в своей "Сумме технологий" и переосмыслил ближе к концу века в "Молохе".

Киберпанк интересен тем, что соотносится с нашей реальностью. Сначала теория относительности Энштейна, потом Кибернетика Виннера и теория информации Шеннона, а теперь — синергетика Хакена убеждают нас в огромном значении информации и информационных потоков для современного человека и общества. Все — что окружает человека есть информация. Мы — люди, универсальные машины переработки, передачи и накопления информации. Все теории жизни после смерти, эзотерические и сверхчувственные возможности для человека воплотимы уже сейчас и могут быть смоделированы (хотя бы в теории) виртуальной средой. Кроме того, средства коммуникаций и массовой информации уже создали некую сверхчеловеческую надстройку, соединив людей в группы, а группы в общества, которые в те или иные моменты выступают как самостоятельные образования/личности. Или, правильнее сказать, сверхличности.

Киберпанк — это способ моделирования общества нового типа. В "Паутине" Шелли проведена довольно удачная попытка. И у Пэт Кадиган есть определенные достижения на этом поприще.

Итак, первый вопрос, который ставится героями романа/повести: — какой ценностью должны обладать виртуальные богатства, чтобы стало возможным убить человека в реале?

Комментарий: сейчас существует довольно большое число онлайн игр, которые требуют вливания реального капитала — в самых пустяшных случаях на смайлики и аватарки, иногда — на снаряжение или квесты. А теперь представьте наличие в виртуале некоего артефакта, стоимость которого исчисляется человеческими жизнями, настоящими. Вернее, живые люди готовы платить за виртуальный артефакт настоящими жизнями...

Второй вопрос: — Ложь в виртуале, или, точнее, виртуальность и есть Ложь.

Комментарий: Героиня романа — Константин, — впервые погружаясь в ВР, читает предупреждение, что (примерно) "можно скрывать все, что угодно, можно говорить неправду, и, самое главное, необходимо помнить, что и все остальные в ВР — лгут". Каждый из нас сейчас, живет в точно такой же ситуации, просто ложь в виртуале еще не столь легализована, работает инерция реальности — этические традиции, зато никто не предупреждает против доверчивости, и чаще всего люди учатся на собственных ошибках: мошенничество в сети — это тема отдельного разговора, — банальная подмена своих фотографий чужими, выдумывание особенно интересных фактов биографии. Что говорить, если такие люди, как Леонид Каганов, используют виртуальных пользователей ЖЖ, чтобы ставить социальные эксперименты над участниками Грелки?

Если копнуть, можно найти кое-что еще...

Недостатки

Главные недостатки проходят по категории НВР, хотя прикрываются небольшим объемом произведения.

Обидно то, что самые главные "фишечки" истории как раз-таки не прописаны.

1. "Надевание" людей в виртуале

2. Дверь "вовне"

3. "Старая Япония"

Причина первая. Вторичность.

Для начала можно посмотреть историю вопроса.

1977 год. Муркок. Бурезов.

цитата

— Да. Ты хочешь сказать, что эта помощь была обусловлена братьями Буреносца?

— Именно. Это они приходили тебе на помощь. У них нет того, что ты и я называем "интеллектом", хотя они и имеют чувствительность, и поэтому не столь сильно связаны с Хаосом, как его имеющие ум прислужники... Они могут быть управляемы, но до определенной степени, кем-то, кто имеет власть, подобную той, какую ты имеешь над одним из их братьев. И если ты нуждаешься в их помощи, то ты должен вспомнить руны, которые я сообщу тебе позднее.

<...>

Он повернул голову и увидел, что клинок покинул поверхность Земли, взмыл в воздух и летит прямо в него.

— Буреносец! — закричал он, затем дьявольское оружие пробило ему грудь. Он почувствовал остро заточенный конец меча около своего сердца, схватил его пальцами, пытаясь вырвать, почувствовал, как судороги скручивают его тело, как истекает душа из самых глубин его сущности. Почувствовал, как вся его личность поглощается клинком. Он знал, что конец его жизни будет связан с рунным мечом, что тот всегда был его роком, и понимал, что умрет именно таким образом. Этим мечом он убивал друзей и любимых, похищал их души, чтобы придать силу своей. Это было, как будто бы меч использовал его для своих целей в самом конце, что он и был в самом деле воплощением Буреносца, и что то, что было помещено в этом теле, теперь возвращается назад в то, что по сути своей никогда не было мечом. Он умирал и вновь плакал, понимая, что это уходит часть полной души меча, души, никогда не знающей покоя, но созданной бессмертной и обреченной к вечной борьбе.

Эльрик из Мельнибонэ, последний из Светлых Императоров, закричал, и затем его тело сжалось, скорчилось на земле рядом с телом его друга, и он лежал под изображением гигантских весов, которые все еще висели в небе. Затем формы Буреносца стали меняться, корчась и разбухая около тела альбиноса, пока окончательно он не поднялся над ним.

Существо, которое было Буреносцем, последнее воплощение Хаоса, который должен был остаться в новом мире, когда тот будет расти, взглянуло на труп Эльрика из Мельнибонэ и улыбнулось.

— Прощай, друг! Я был в тысячу раз большим злом, чем ты!

Манга "Кобра". Серия комиксов издавалась с 1978 по 1984 год. Один из эпизодов (район 11-го тома) рассказывает о том, как Кобра попадает к народу Мечей, которые управляют големами, т.е. существами-носителями без собственной воли. Мир Мечей напоминает средневековье, а сами они умеют "вести" своих "придатков", говорить между собой и с пришельцем Коброй, выяснять непростые отношения, в частности, борьбу за власть в своем клане.

Аниме-сериал "Кобра". Был показан с 07.10.1982 по 19.05.1983. Здесь тоже были включены эпизоды про народ Мечей, нов виде независимых эпизодов. Конкретно 20 и 21 серии первого оригинального сериала.

Это только известные мне прототипы. Но в данном случае я не умаляю достоинств идеи авторов, поскольку и в Элрике, и в Кобре народ мечей был сам по себе и герои-люди наблюдали его со стороны, у Олдей — все интереснее, события показаны изнутри, и со стороны, и вперемежку.

Но вторичность касается не только идеи живых мечей, и тут общий сюжет для меня распадается на фрагменты, давлеющие к тому или иному первообразцу.

Начало: идея с мечами, как я упоминал, — это Муркок. Далее — главный герой теряет руку и получает взамен новую — железную. Ничего не напоминает? Ага. Муркок — "Повелители мечей". Далее, сама роль перчатки: Коруму рука Кулла давала власть над миром мертвых, Чену железная рука дает возможность понимать свой меч.

Часть 2: Герою нужно учиться управляться с мечом железной рукой, а он пытается уйти от кузнеца. Ничего не напоминает? Люк Скайуокер пытается уйти от мастера Йоды, узнав об опасности угрожающей Соло и Лее. Правда, тут Люка не пустили.

Часть 3: поехали. Герой собирается идти один, верный Сэм.... эээ.... дворецкий Кос отправляется вместе с ним: "я все равно с Вами пойду". Далее идут монологи-рассуждения о Враге. А мы с Вами хорошо помним, где "Враг" именовался этим безличными обобщающим, так ведь?

Часть 5: учимся владеть мечом. Уроки на природе отчего-то очень напомнили ученичество Скива из первого "МИФа" Асприна.

Часть 6: прибыли в славный родной город, где мы ожидаем пакостей, а на нас отовсюду сваливаются коврижки с вареньем — свой Дом, почет и слава, вдовствующая красавица. Уж не Фраем-ли запахло? Хотя, возможно, просто 9*-ее просто были тем временем, когда читателю хотелось халявы.

Причина вторая. Нарушение логики.

Хороший мир, где все владеют мечами, а если не мечами — то кинжалами, веерами, ятаганами, копьями, дубинами и пр. А кормит народ кто? Авторы просто заваливают подробностями военных развлечений-состязаний, деталями вооружения, легендами и тд и тп, а вот как-то экономика опять ускользает от внимания Олдей (подобное, я заметил еще в рассказах сборника "Ваш выход").

Ладно, допустим. А почему в мире клинков не разговаривают вилы крестьян? Чем так уж отличается клинок от подхваченной оглобли? И если кинжалы/боевые топоры/палицы/алебарды и пр. — говорят, то почему не говорить крестьянскому топору, молоту кузнеца? В конце концов, если дело в имени, тогда молот кузнеца вполне может иметь имя. Если же дело в боевой принадлежности — тогда как же быть с обломком Дзю-Тэ?

Вообще, авторское отношение к мечам/оружию крайне неопределенно: что считать оружием? Меч? Рукоять? Лезвие? Когда меч умирает? Его же можно перековать и даже гниющие на дне моря мечи еще подлежат восстановлению хоть какому? Да и даже осколком меча сохранившим рукоять можно отрубить руку? С копьями и подобным вооружением оказывается еще интереснее: что есть копье? Наконечник? А как быть с цепом, с нунчаками? Где две деревяхи на цепи? Или бывали еще такие железные шары с шипами на цепях — как тут — разбил цепь — труп, перековал цепь — опять в строю? А как копье осознает себя — с древком или нет? Или ощущает древко как дрын воткнутый в ..., извините за бурные эмоции.

Ладно, допустим. Люди могут влюбляться друг в друга. Но как авторы себе представляют "влюбленных" мечей и что они со своей любовью будут делать? А между тем, мечи смотрят не мечей-девушек и оценивают их подобно тому как мужские персонажи оценивают женщин-людей. А как бытьс детьми? Как два любящих клинка заставят кузнеца выковать им потомство? Если по сюжету, у каждого блистающего — свой придаток, а у "повитухи"-кузнеца, между тем и свой меч имеется? Или мечи куют все кому не лень? А как быть с родительскими правами? А вдруг ребенок не твой, а от соседа-меча? А как быть с генами? Мечи-уроды? От какой-нибудь алебарды и кинжала Сай? Древко + Сай = Вилы. См.выше

Логика мира нарушается во многом. Блистающие не проливают кровь. Ага. А откуда берутся кожаные шкуры (коров) для чучелов на турнирах?

Или вот деталь: во сне герой слышит имена людей и их мечей, кто идет первым в списке — "Артур" и меч "Эскалибур". Класс! Какое отношение реальный герой имеет к выдуманному миру Кабира? Ведь авторы так старательно описывают географию, нравы, народности и историю своей земли, что трудно как-то оказывается совместить с нашей реальностью. Ан-нет. Артур. Или еще — Тор с молотом, Один. Мне показалось, их тож назвали. Откуда в Японии Скандинавские боги?

Это — что касается выстроенного мира.

Что же касается событийной канвы, два примера, пока свежо в памяти: глава 15, ближе к концу.

1. Коз со своими клинками видит в городе Но-Дачи, возвращаются к Чену, а тот в это время "беседует" с харзийцем, Коз как ни в чем не бывало начинает "упражняться" и ломает подставку Единорога, там находят записи о клятве 13-ти. И это тот Коз, от чьего глаза не могла ускользнуть никакая деталь? Хваленый "совершенный" дворецкий? Как ребенок "забывает" о важном сообщении. Играется с клинками? Глупость. Станиславское: нвр.

2. С самого утра события происходят одно за другим. Коз возвращается из архива. Они с гером сверяют найденные сведения с бумажкой старухи. Далее она сама приходит. Разговор с нею. Затем Харзиец, разговор про тусклых. А где все это время находится Обломок — шут и мудрец? Его оказывается забыли наверху. Это когда вокруг происходят события, о которых он — единственный кто может разобраться, — его "забывают", причем не один и не два раза. Опять — нвр.

Причина третья. Нвр.

Для иллюстрации приведу пример из своей небогатой практики. Когда я закончил свой рассказ-повесть "Последний приют" и отдал нашему литконсультанту, то получил неплохой разбор с пометками, над чем еще нужно поработать. И вот был у меня эпизод, когда главный герой попадает в пожар, не может из него выбраться и должен уйти в говорящую книгу, стать ее частью. Первоначальный вариант:

цитата

В глазах или в мозгу мельтешили всполохи света.

<...>

Он, Влад, был создан по образу и подобию Того, который был вначале. Но вначале было слово. И он – безначальный был тем словом. А что такое слово, как не кристаллизовавшаяся мысль. И если существа воплощенные мыслью смогли восстать против создавшего их света и погрузить мир во тьму, то почему бы ему, созданному по образу и подобию слова, воплощенного мыслью, не управлять этой реальностью при помощи мысли и слова?

_

Огня не было. Оглянувшись по сторонам, Влад обнаружил себя за столом, на котором громоздились книги.

Обратите внимание, словоблудие и сразу переход на то, что "должно быть". Вместо конфеты, читатель получил фантик: есть то, что должно быть, но нет того, что называется "как". А ведь это — самое интересное. После переработки:

цитата

Тело уже не подчинялось, да и разум, пожалуй, тоже. Влад лежал с закрытыми глазами, прижимая Книгу к груди, а огонь бушевал уже повсюду, жар стоял нестерпимый, но Влад уже ничего не чувствовал. Одуревший, будто напичканный наркотиками или обезболивающим, он точно провалился в глухой подвал, в яму из собственных бредовых идей.

В темноте этой ямы то, что еще осталось от сознания Влада, отчаянным усилием воли вызвало образ Книги, щемящий, точный до мельчайших подробностей. Влад мысленно раскрыл ее и вгляделся не в буквы, не в страницы, – он смотрел глубже, сквозь пласты личностей, он пронзал их одну за другой и будто падал в зияющую вселенскую воронку, в небытие. Он падал в ирреальный мешок, который вне времени и вне пространства заполнен абстрактными структурами: сюжетами, образами, мыслями, – мир эйдосов. Он падал в бездонную бочку несуществующего.

_

Огня не было. Оглянувшись по сторонам, Влад обнаружил себя за столом, на котором громоздились книги.

Я этот случай хорошо запомнил. И в этом отношении, комиксы и мультик про Кобру намного лучше книги Олдей, потому что там — не отверишься банальным: я засмеялся, позвякивая... Как меч может смеяться? Особенно, если он не говорит с человеком? Не произносит ни звука? Как меч может с удовольствием расположиться на подставке, повиснуть на ковре, потереться о чью-то ногу? Как он может спать (не говоря уже о "зачем")? Пусть в яп. мультике Мечи говорят с Коброй, зато я точно вижу "как" они позвякивают, раскрывают рот, хохочут, ругаются, подпрыгивают, падают, не пойманные своими "придатками". Олди же загнали себя в тупик: 1) надо показать, что мечи живые, 2) надо показать, что люди этого не видят. Поставили задачу — и не решили ее. Идея хороша — но в реализацию НЕ ВЕРЮ!

В то же время, Азимов в "Сами Боги" показывал иную цивилизацию, а "Шекли" в специалисте- показывал симбиоз нескольких цивилизаций, которые принимают в свою группу — "человека". И там подобных вопросов не возникало. Значит, кирпичи на авторские спины.

Это же касается моментов "слияния" Меча и героя. См. выше примеры из моей практики. НВР!..

Причина четвертая. За стиль.

За хреновый стиль. Частично, это касается и предыдущей причины. Потому что неумение описать то, что хочешь донести — есть недостаток стиля.

С другой стороны. Если оценивать не то, чего нет, а то — что есть, что же мы получим.

1. события, события, события — это пошел туда, потом туда, увидел то, сделал се, поговорил с тем, и до бесконечности.

2. кроме того, все это перемежается описаниями деталей оружия: кисточки, бантики, колокольчики, лезвие заточено с одной стороны, с двух сторон, лезвие прямое, длинное и короткое, выгнутое и опять до бесконечности. Кроме того, все это сдабривается невероятно подробными описаниями: кто и из каких мест, попутно история этих самых мест, многоэтажные титулы, описание характеристики рода-племени, география-геополитика-родовые отношения.

3. наконец, разбавляется все это витиеватыми словесными конструкциями, претендующими на изящность, но при этом довольно безвкусными и местами опускающимся в район плинтуса юмором.

цитата

— Что?! — возмутился Сай, тоже сообразивший, что к чему. — Меня, подлинного Блистающего, известного древностью своего рода, которые ведет начало…

— Из дерьма, — прозаически закончил за него Обломок. — И в него же вернется!

— Хорошая мысль, Дзю, — с удовольствием поддержал шута Единорог. — Вот в ближайшем караван-сарае отыщем палку подлиннее, примотаем к ней этого умника, затем попросим пару Придатков спустить шаровары и потрудиться во имя великой идеи — и пусть наш друг займется тем, чем ему положено!

...

— Это ты здорово придумал, Высший Дан Гьен, — подчеркнуто церемонно признал Обломок. — Небось, у меня научился… Дело говоришь! Чем таскать за собой эту обузу, лучше его к полезному труду пристроить. Местность тут сельская, лошадей с овцами невпроворот, да и Придатки не брезгуют пару раз в день под куст присаживаться — так что без работы не останется, со всех трех концов рыть станет…

...

И Сай, как говаривали кабирские стражники-айяры, раскололся.

...

И убили Друдла!

Вот не умею я спокойно рассуждать… Как вспомню последний бой шута, так готов Сая этого узлом завязать! Я руку свою родную, отрубленную — и то простить готов, а Друдла никогда и никому не прощу.

(мне кажется, с "вот" начинается как раз спокойное рассуждение, а так — какой-то фарс выходит)

...

«Ты у меня спрашиваешь?» — поинтересовался я.

Единорог не отозвался.

Тогда я сказал ему, что это совпадение. А он сказал мне, что когда меч в десятый раз не попадает в собственные ножны, то это не совпадение, а привычка. И не с нашим везением кивать на совпадения. А я сказал ему…

А Кос сказал мне, чтобы я прекратил бормотать себе под нос невесть что, и шел спать.

Ну, мы и пошли спать.

Насчет последнего: не то что бы мне этот "легкий штиль" был неприятен, но вот как-то диссонирует он у меня с серьезными вопросами: вроде тут же убивают, тут же и шуточки. Подобное у меня было с Максом Фраем — тут кишки наворачивают — тут же камру пьют. Несерьезность какая-то.

Итак, если (1) пересказать довольно легко, а (2) и (3) безболезненно отбрасывается, то что в тексте остается в итоге? Пустышка? Итак, место действия — что-то восточное, учитывая, что мечей здесь навалено много и всяких, то география получается от Европы до Китая, включая Турцию. Правда, все как-то вполвалку: тут тебе и длинные и вместе с ними ятаганы, и тут же восточная "Метла". В одном городе. С другой стороны, в самой первой главе, когда мы знакомимся с героем — Единорогом, — наблюдаем его бой в стиле пьяницы: куда девалась вся его китайская подноготная=философия? Чтобы быть выдающимся бойцом люди-воины тренируются медитируют и пр., даже мне не знатоку это ясно, а у Олдей что — европейский щеголь и вдруг один из самых "крутых" клинков столицы, который проигрывает Но-Дачи не из-за самоуверенности, а только потому, что тот был готов убивать, а наш нет. Думать-то Единорог начинает с главы 15-ой только.

Причина пятая. За стихи

Убрана, как несостоятельная. Авторы не виноваты. Это были не их стихи.

Спусковым крючком сюжета оказывается смерть одного из бывших супергероев — Смехача (чей костюм с белыми звездами на синем фоне или красными кружками чертовски напоминает костюм Captain America, из чего образ Смехача получается еще более циничным). За расследование берется Роршах (визуальный аналог — Darkman, в графическом романе его биография будет освещена более подробно, в частности появление необычной маски), который в короткий срок приходит к выводу об "убийце масок" и поочередно связывается с остальными членами бывшей "бригады" справедливости. "Филин" (гротеск Batman'а) — единственный из бывших героев не испытывает отвращения к Роршаху и единственный, кто прислушивается к его словам. Филин — это действительно гротеск, довольно богатый, он все-таки в отличие от миллионера Уэйна, живет в обычной квартире и вынужден раз за разом вызывать слесарей для ремонта замков, которые раз за разом выламывает, появляясь, Роршах. Совершено покушение на Озимандию, еще одного из бывших суперменов (не Ironman ли?), который теперь стал успешным бизнесменом и звездой общественной жизни. Это покушение убеждает Роршаха в своей правоте и заставляет призадуматься Филина. "Шелковая тень 2" — мисс Юспешик живет со своим возлюбленным Джоном — доктором Манхеттеном (марвеловский Silver Surfer, который в оригинальном комиксе был буревестником, приводя к новым мирам ненасытного Галактикуса), доводы Роршаха не кажутся им убедительными, учитывая еще и личную неприязнь женщины к "угловатому" Роршаху, но еще через некоторое время между нею и Джоном происходит разлад, а буквально через несколько дней сам доктор Манхеттен будет изгнан с Земли и тогда человечество окажется как никогда близко к началу третьей мировой войны: по газетным хроникам мы видим, как СССР активизирует боевые действия в афганистане и пакистане, а без поддержки своего Супермена Америка не может себе позволить втянуться в эти "локальные" конфликты.

Смехач убит, на Озимандию совершено покушение, Манхеттен изгнан, мир на краю ядерной войны, — Роршах делает вывод, что целью "убийцы масок" является развязывание войны, а не просто сведение каких-нибудь старых счетов. Пытаясь докопаться до истины, он сам оказывается в ловушке, подстроенной хитрым противником, и попадает в тюрьму — личина Роршаха также оказывается раскрытой. Теперь из игры выведены почти все бывшие герои, и Филин решается "тряхнуть стариной", кроме того. Вместе с Юспешик (не вновь надетые маски ли тому причиной?), с которой у него неожиданно развивается бурный роман, они вытаскивают Роршаха из тюрьмы. Между тем социальная обстановка накалена до предела: малолетние преступники, банды, гомосексуалисты, угроза ядерной войны, "громкие" скандалы вокруг бывших супергероев — события, которыми манипулируют СМИ, чтобы получить преимущество в конкурентной борьбе с себе подобными.

Манхеттен появляется и забирает Юспешик на Марс, чтобы "поговорить" о наступающей третьей мировой войне, Филин и Роршах остаются вдвоем: попытка найти Озимандию оказывается безуспешной, — он исчез из Нью-Йорка, зато в личных архивах бывшего товарища они обнаруживают доказательства его собственной причастности... и к смерти Смехача, и к скандалу, вынудившему Манхеттена покинуть землю. Покушение было устроено для отвода глаз. Герои летят в Антарктиду, где находится штаб Озимандии в надежде остановить самого "гениального человека на Земле", не очень-то веря, что способны с ним справиться. Между тем, Нью-Йорк атакован неизвестными существами, очевидно из параллельного мира — странные осьминоги, не выдержавшие телепортации, но перебившие, не смотря на это, половину населения города, а вторую заставившие сойти с ума от ужаса, — становятся для всего человечества тем фактором, который позволяет ему объединиться. Третья мировая не случилась. Америка и Союз снова "союзники" в предвестье инопланетного захватчика (и в этом есть та же ирония Мура над американскими штампами, в которых Америка вот уже много лет борется с Чужими, Хищниками, Марсианами и прочими нелюдями).

Манхеттен возвращается на Марс. Филин и Юспешик остаются вместе. Озимандия — новый Македонский, — с горечью пересчитывает жертвы, на которые пришлось пойти, чтобы спасти землю.

Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой

Поставил 8 за стиль и 6 за сюжет. Очень много претензий. В итоге — 7. Лучше Фрая, но "не айс".

Плюсы: интересная концепция переходов — повествование -> сцена спектакля (со стороны). Вот собс-но и все.

Минусы: вторичность. Герой-маньяк разыгрывающий пьесы: Джокер из Бэтмена, маньяки из голливудских фильмов, "Парфюмер"...

Сам сюжет: некоему театралу (наполовину) попадает в руки артефакт — Шар в шаре. Этот артефакт заставляет героя чувствовать желание доиграть жизненную сцену до конца — т.е. до смертельного исхода, а именно, добить кого-нибудь из окружающих. Он борется более или менее успешно с этим деструктивным желанием, хотя каждый раз очень сожалеет, что не удается кого-нибудь, наконец, "добить". Т.е. не удается сделать сцену пьесы (воображаемой) идеальной. От шара избавиться невозможно, только передать кому-либо вместе с этой страшной способностью или умереть, через некоторый срок бороться с шаром станет невозможно и герой (уже маньяк) будет арестован или убит, как и многие до него, те, от кого и достался Шар герою. Знахари и маги помочь не могут. Сопливый болван требует от героя своей "доли" наследства (а Шар — все наследство героя и есть), герой "толкает" ему опасную игрушку и стучит милиции, что такой-то такой-то может убить кого-нибудь. Парня сажают. Занавес.

Глубины нет. Откуда взялся шар? Каким образом этот артефакт связан с низменными человеческими инстинктами, историей, потребностями и тп? Много театральных "деталей" — из чего видно, что авторы имеют отношение к театру и спектаклям. Финальный вопрос: о чем рассказ, а точнее — ради чего написан? Герой поставлен перед выбором — продать-сбагрить шар кому-то или бороться с ним, пока он однажды не победит. Межуровневого перехода не обнаруживается: герой все-таки его сбагривает. Про Шар, доставшийся государству — бледная какая-то фича, совершенно не раскрытая (ну и что, что государству?). Короче, слабо.

Был в тексте эпизод, когда могло завертеться: цыгане, которых он заставил плясать, до сих пор пританцовывают... вот он рычаг. Чувства и мысли героя, порывы через шар — транслированы на окружающий мир. И что?.. И ничего.

Герой долго и нудно думает о том, что передав шар кому-то еще, он, тем самым, создаст убийцу, а потом продает вредному пацану за копейки. Мол, только забери, мальчик. Герой. Молодец.

Где твой отец, Адам?

То же самое. 8 стиль, 7 сюжет.

Изобретено средство обмена мыслями, но некоторые люди на это не способны, они становятся "сейфами" — и чувствуют себя отщепенцами, тем временем остальные достигают светлого будущего и ухаживают за "сейфами", как за питомцами. Люди кроме сейфов объединяются в единое сознание, и в перспективе где-то маячит схлопывание всех людей до двух изначальных — Адама и Евы. Только сейфы в новом мире неумолимо вымирают.

Плюсы: повесть выстроена в форме дневника, который ведет "сейф", но в конце продолжает его сын — телепат Адам, в будущем, последний человек. Таким образом, у авторов есть возможность рассмотреть ситуацию и с тз одних, и с тз других. Еще плюсы: нет отрицательных героев, если не считать двух "сейфов", которые в конце концов убивают героя. Есть противоречивый персонаж, который является нормальным, но не делает себе операции и остается с "сейфами".

Минусы: Все сведено к банальному расколу, и тем хуже, что виноватыми в конце концов оказываются два "сейфа", которые типа не смогли принять новый порядок. Слабо.

Основа философской концепции: Христианство (Адам и Ева) и индуизм (Сансара, перерождения, прошлые жизни). Однако, совершенно не проработана авторская концепция, две частности просто слеплены: все люди это перерождения двух начальных людей и с изобретением телепатии умирая, люди вливаются в сознания живущих, тем самым, в конце будут снова Адам и Ева. Хорошо, но...

Откуда взялись люди, ведь Библия довольно четко говорит о сотворении человека и сынах адамовых и пр., о Cтрашном суде в конце и об аде и рае. Однако, авторы без каких-либо объяснений отбрасывают половину Завета, оставляют Адама и Еву, а все остальное — перерождения. Опять же, откуда в авторской концепции "взялись броненосцы", т.е. "сейфы"? Авторы говорят: они есть и они вымрут и не соединятся с личностями остальных, и баста.

Показанная утопия вообще вызывает недоумение: кто создает условия, чтобы телепаты заботились о "сейфах"? Кто обеспечивает страну едой и прочими благами? По сюжету также выходит, что указанная эпидемия телепатии охватывает только территорию "Руси", а другие страны, континенты? Где социальная обстановка, слои общества и тп?

У двух первых произведений есть ряд общих черт, которые мне не нравятся.

1) Мы живем в эпоху постмодерна, что означает признание, что ранее уже много было написано и все, что создается сейчас, так или иначе использует накопленный багаж. Это в частности, должно означать, что герои — не дураки, они хотя бы что-то читали, смотрели кино, слушали новости и пр. Т.е. они должны знать о "таких маньяках" (ВВ) или о телепатии (ГТО Адам), но многие фант.авторы пишут так, будто до них никто ничего не писал и строят свои миры — "с нуля", а герои в них удивляются — и "маньякам", и "телепатии".

2) Авторы — театралы. Но что для театра хорошо, для книги — может быть и не совсем подходит. Итак, авторы, создавая свой мир развешивают минимум реквизита, только то, что необходимо. Но, что удивительно, мир становится неправдоподобным: например, герои Олдей в первых двух произведениях вообще не читают книг, у них даже нет книжных полок. Герой ВВ — постановщик-режиссер-актер-и тп, а герой ГТО Адам — журналист, возможно такое?..

Видимо по той же причине, герои Олдей — бестолочи. Оказавшись в своих ситуациях они не размышляют о том, что произошло, в чем причины, следствия, не перебирают варианты, не ведут расследований, не пытаются разобраться, не размышляют. Они вяло текут по сюжету, пока тот или иной второстепенный персонаж им четко (для зрителя в зале) объяснит, что и как.

Здесь и сейчас

Фэнтези авторам удается лучше. Может быть, потому что мы привыкли к некоторым шаблонам и не задаемся вопросами, если замечаем отсутствие книг на полках или отсутствие обоснованной картины общества. В общем, здесь можно сконцентрироваться на поворотах сюжета.

Сюжет в ЗИС крепкий, а вот его исполнение — сыровато.

Плюсы: временная петля при помощи магии, возможность неоднократно изменить прошлое, переигрывание истории, как шахматной партии — открывают авторам богатый набор возможностей.

Минусы: авторы, кажется, сами запутались в своих магических механиках, а уж читателя точно запутали. Нестыковки:

1). Первый персонаж побеждает на турнире, но "совершает ошибку", забрав доспех. В отношении первого героя авторы делают акцент. А другие герои не совершают таких ошибок? Как-то выпадает из внимательного авторского зрения необходимость подобной оценки, так что возникает вопрос: об остальных забыли?

2). Сама многоходовка:

— кто-то (корчмарь?) вселяется в Cквожину, она ранит телохранителя в ногу и кроме того, отвлекает внимание от корчмы, так что остальные выживают;

— кто-то вселяется в молодого Ендриха так, что он атакует Зигфрида, раненый в ногу телохранитель падает, стрела ранит злодея;

— кто-то вселяется в Сегалта и тот становится Сутулым рыцарем

— кто-то вселяется в молодого мага и тот проливает волшебный дождь, хотя буквально перед этим он признавался, что неспособен на такое; неужели, способности вселившегося опытного мага передались молодому?

— кто-то кричит о гибели Зигфрида надо всей территорией, чтобы войска Рацамира услышали и снова пошли в атаку; кто?

Из этой довольно невнятной концепции вытекает ряд вопросов:

если победа над Зигфридом результат изменения прошлого, тогда чем занимались 20 лет герои в корчме? Что было для них в мире? Победа или прозябание под пятой Зигфрида? если в их реальности Зигфрид победил, а Сьлядек пришел и рассказал о победе — тогда все вообще интересно. сказано, что в некоторые дни корчмаря "не нужно тревожить", почему только в некоторые? по какому принципу они назначаются?

Какие роли сыграл каждый из героев в той битве: маг, Ендрих и Сегалт ясно, а остальные — девушка, девочка, корчмарь??

За столько лет (20) маг не научился менять более раннее прошлое, — ведь он научился лить дождь с небес. А если научился и 20 лет не предел, тогда "фича" рассказа аннулируется: они могли сделать этот фокус в любой момент.

Нереальным видится и то, что в корчме все люди так страстно ненавидели Зигфрида, что в течении 20 лет экспериментировали с прошлым, чтобы победить его, а среди людей Рацамира — не оказалось ни одного, кто сделал бы это: все занимались внуками, деньгами, здоровьем и пр. А сам Рацамир?

В общем, число нестыковок невероятно. А временная петля в фэнтези — не такая уж удивительная вещь. Например, Танит Ли "Игроки зимы". Проще, но выстроено без каких-либо неясностей.

По композиции же, очень напомнило Лемовскую повесть, где Трурль и Клапоуций создавали для царя идеальный мир: делали новый мир, а там все по старому, еще один — опять все то же. Ну так у Лема все глубже и серьезней. Эпизод, где отец Зигфрида пытается спасти себя от смерти, а в конце концов усугубляет дела при дворе также напоминает одну из историй "Кибериады", про электрического правителя, который постоянно ждал заговора, в конце концов остался один и был убит заговорщиками, которых сам выдумал внутри своего сознания.

Кроме того, в рассказе нет явно выраженной темы, в чем мораль басни? Выбивается из Сьлядековского цикла.

Оценка 7.

Баллада двойников

Продолжает предыдущую повесть. Идея такова: если ты где-то творишь добро, то твой двойник обязательно где-то творит гадости. И главный вопрос: творить ли хорошие дела в таких условиях, или стать обычным никаким, т.е не делать добра, чтобы тот Двойник не творил гнусностей.

Очень напомнило эпизод из звездный войн, где Скайуокер, на острове мастера Йоды уходит в подземелье, и вопреки словам мастера берет с собой луч-саблю. Внутри он видит себя, но в маске Дарта Вейдера и начинает схватку с собой: чем сильнее бьется сам, тем сильнее Двойник. Единственный выход — перестать нападать. Напоминает также первого "волшебника земноморья", где герой убегал от Тени весь роман а в конце принял ее в себя. Еще предшественник — "Тень" Шварца. В общем, неплохой рассказ, но не ново, а потому — моя оценка не высока.

Тоже 7.

Джинн по имени Совесть

Бледность не порок, маэстро!

Две последние истории про Сьлядека очень понравились. Красивые притчи, но у них есть одна особенность: каждая из них разбивается на две половины — про Сьлядека и собственно притча, причем эти половины никак не связаны и если бы не было в повествовании Сьлядека, ничего бы не случилось: подумаешь, в ДПИС мы бы не узнали, что Петер чуть не умер у караванщиков, ведь речь-то не о том, или в БНПМ — какого лешего сюжету про лютню добавляет история трусоватого парня или истории парня — лютня Сьлядека?

Обеим повестям поставил 8.

Давно, усталый раб, замыслил я побег...

Самая лучшая повесть, на грани сюрреализма, метафор и абсурда.

Доктор который в свободное время гримирует манекены обнаруживает странного пациента, который способен из глины, камня, мрамора и бетона, а также железных дверей и пр. "лепить" големчеков, и вслед за этим удивительным нечеловеком доктор уходит в ирреальность, где происходят странные метаморфозы, где доктор получает имя...

Очень напомнило "Последний мир" Рансмайра и учитывая разницу дат, это может быть неслучайным, но в любом случае — самая оригинальная вещь.

Оценка 9.