Книга – больше, чем просто история на тему. Автор очень комплексно подходит к освещению объекта его исследовательского интереса, и свидетельством тому немаленькая «выборочная библиография». Писатель, начиная книгу с локальной, но стержнеобразующей сюжетной завязки, раскрывает читателю историю вопроса, корнями уходящую в века, историю заселения Дальнего Востока (не ради красного словца, но для обоснования некоторых мыслей по теме книги), высвечивая образы В.К. Арсеньева и Дерсу Узалы (есть фото, на которой они запечатлены), отдельных природоведов и охотников, чья деятельность так или иначе повлияла на развитие межвидовых отношений, приводит выдержки из высказываний политических и общественных деятелей СССР, характеризующих подход советской власти к освоению Дальнего Востока, и, конечно, отображает плачевную социально-экономическую, удручающую бытовую действительность в регионе середины 90-х годов прошлого века и первого десятилетия настоящего столетия. И автору веришь, потому как картина пишется судьбами и словами конкретных жителей, а также событиями, которыми пестрят злободневные репортажи о жизни людей на Дальнем Востоке. Тональность книги в этом плане, разумеется, горька.

Если постараться «отвлечься» от главной темы истории, то «Тигр …» – это роман и о людях, о людях в условиях безнадеги, у которой множество причин, и в т.ч. о людях, которые силой разных обстоятельств бывают вынуждены пересекать черту мирного сосуществования с тигром. А непосредственными главными героями книги, помимо собственно Тигра, являются конкретные жители описываемых мест. Совершенно обычные, простые люди, смотрящие на читателя с фотографий, живут или жили в действительности, живут и будут жить на страницах книги. Автор повествует об их судьбах, неразрывно связанных с судьбой страны и отдельно взятого региона и – так или иначе – с Тигром.

Первым, чем приятно удивила книга, стал язык изложения. Автор умело обращается со словом. Естественно, почувствовать это можно благодаря переводу, который иначе, нежели качественным, назвать не могу. С первых страниц читатель ощущает «колорит» встречающего его места действия: ночная заснеженная тайга, стволы деревьев трещат и лопаются от мороза. Тайга – полноправный персонаж истории.

В книге внушительный объем информации об амурском тигре – причем, не только биологического характера, но, что наиболее интересно, об особенностях поведения в разных ситуациях. Много примеров взаимоотношений с человеком, из которых (а также из пояснений охотников и коренных жителей, привыкших чтить полосатого хищника) тигр предстает в совершенно ином свете, нежели <лично мною> предполагалось: как способное абстрактно мыслить существо, обладающее удивительными способностями. Если начну объяснять, что имеется в виду, будет один большой спойлер. Так что лучше прочитать. Книга, действительно, содержательно ценная – по многим аспектам.

Жанр истории переменчив, но при этом она воспринимается органично и цельно. Местами автор погружает в атмосферу триллера, а иной раз от описываемых сцен становится жутко. Когда сознаешь, что приводятся достоверные события (задокументированные различным образом), понимаешь, что, в общем-то, живешь в совсем в другой реальности. Но, как справедливо расставляет акценты автор, зверь не потому проявляет изуверскую жестокость, что он – тигр, а потому, что его, что называется, довели, поправ все и всяческие законы природы и мирного сосуществования.

Книга не оставляет равнодушным. Она настоящая. Очень живая. Хотел бы еще, как минимум, раз перечитать. В книге много различных сведений, опыта, мудрости, а также боли и горечи. Но несет она свет и добро, призывает к ним. В этом смысле – книга-колокол. Разумеется, не зря в названии указание не только на месть, а и на спасение. Но с ним, как водится, всё слишком зыбко.

Искренняя и правдивая, книга по своим содержательным ценности и направленности, пожалуй, одна из лучших <для меня>. Да это и не книга вовсе – окно, выходящее на неумолимо разрушаемый мир, пока еще составляющий часть нашей страны, Природы в целом.

Жаль, что прочтение само по себе ничего не меняет… И стыдно за малодушие пытаться возложить что-то действенное на прочтение…

Вымышленный мир, своеобразие которого подчеркивается использованием уникальных лексических конструкций (важ – обращение к мужчине, важни – к женщине, время измеряется не днями, а «сменой светил» и др.).

Мир, живущий в эпоху цветного солнца. Позабывший главное. Стоящий у черты.

… Мальчик Валь слышит, как кричат деревья, когда их рубят. И поэтому он не может помогать отцу. Но вот беда: Валь – сын древоруба, значит, от рождения сам древоруб, и другим он быть не может. Но крики деревьев невыносимы!

Древорубы враждуют с охотниками. С тех пор, как издан Закон о лосиной охоте, по которому разрешено бить лосей, охотники – влиятельная сила.

Бить лосей – подрывать защитные силы Леса. Так говорили кейрэки. Давным-давно они ушли, передав жителям острова свою мудрость и оставив заветы. Что осталось от них теперь? Охотники не щадят даже лосих с белыми пятнами. А ведь от них мог бы родиться белый лосенок… Он вырос бы во взрослого лося, Белого лося. Такой изображен на Башне охоронтов (незримых хронистов острова, которых с жителями страны скрепляет древний договор). Правда, в лучах разноцветного солнца не сразу и поймешь, что он белый.

На острове почти не осталось Белого…

Мертвая плешь. Из нее возникают плешеродцы – жуткие твари, охотящиеся по ночам. Их красные глаза долго будут сниться в кошмарах тем, кому посчастливится спастись.

Тревожные вести с гор. Там какое-то движение. Не иначе горыны – вспомнили старые обиды?

А Совет? Там интриги, «политика». Совет так не любит, когда на острове что-то не в порядке. Здесь всё должно быть хорошо. Ведь главное – красота.

… Высоко-высоко, на вершине горы Казодак растет Белое древо. Оно – святыня племени, в котором каждый когда-то мог летать. Но ушли те времена. Древо словно бы умерло. …И нет больше крыльев. Даже для вождя. А есть ли надежда?

Мукаран, отступник, считает, что нет. Теперь он возглавляет макабредов – тех, что, поправ Белое, спустились с вершины горы Кадодак в пещеры. И стали людоедами.

Дарилла (ее кожа так сияла когда-то!) скорбит: Нариан исчез. И с ним – надежда племени. Кажется, последняя. В груди женщины – птичка. Кем Даррила заменит ее, когда та умрет?

Вот спойлеры, немного открывающие образы и сюжетные завязки романа. Даже если не акцентировать внимание на всяких подтекстах и аллегориях, история затягивает, следить за развитием событий интересно. Сюжетные линии переплетаются в сложный, замысловатый узор. Отдельные его нити тянутся из прошлого Лосиного острова и некоторых персонажей, и только в финале автор раскрывает значение обстоятельств, вплетенных в кружево истории. Причем, делает это блестяще: каждая фраза, реакция, оказывается, не просто не случайны, но очень поведенчески и психологически достоверны и точно отображают суть отношений, действительная природа которых обнаруживается лишь в финале. В истории всё, как говорится, «закрючковано» и «закольцовано».

Несмотря на довольно небольшой объем романа, он насыщен событиями. Их, действительно, много. И если не следить, можно упустить мостики от одного к другому. Такая насыщенность достигается благодаря динамичному повествованию, а также специальным методам подачи (например, через диалоги двух обезличенных горожан; это, в свою очередь, дает дополнительный эффект объема). Повествование динамичное, емкое, но при этом очень живое и яркое. Сцены сменяют друг друга, складываясь в непрерывный калейдоскоп жизни персонажей, Лосиного острова в целом.

Углов зрения в романе тоже много. Читатель видит историю через восприятие совершенно разных героев: мальчика Валя, сверхмастера изящных ремесел, охотника Барлета, Коварда (сына Моховника, предложившего Закон о лосиной охоте), живущей с ним Сьяны, знахаря Мирче <один из самых удачно получившихся образов>, «лекаря» и интригана Крутиклуса <другой отлично вышедший персонаж>, князя племени Вершины Нариана, отчаявшейся Дариллы, мудрого жреца Даридана, настоятельницы Лунного скита Юруллы и ее помощницы Анризы, забитого мальчика, которого из-за постоянной его улыбки зовут Придурком, кейрэка Тайре и даже плешеродца. Как следствие, мир истории ощущается объемно и многопланово. Персонажи не статичны, развиваются. Не все, конечно, и в разной степени, но тем не менее.

Что меня подкупило с самого начала (когда много неизвестных персонажей, и мир истории только-только начинает открываться), так это по-настоящему оригинальные образы, созданные автором, живой, яркий, динамичный слог и драматизм ситуаций. В романе есть жесткость и жестокость, но они именно что (за небольшим исключением) ситуационно-событийны. Личные трагедии персонажей заставляют переживать им, а драматизм обстоятельств и переплетения сюжетных линий создают напряжение, подстегивающее интерес. Тут есть и гибель героев (одних из главных), и сложные ситуации, когда положительный персонаж, которому сопереживаешь, поступает злонамеренно, но при этом персонаж вызывает сочувствие.

Минусы. Автору, на мой взгляд, не удались батальные сцены. Их в романе одна-две и обчелся, но написаны они неудачно. Есть в романе и наивность (не много, но тем не менее). Плюс автор мало и скупо описывает облик героев. Меня удивил момент, когда в истории появляется Ураульф. Казалось бы, заглавный герой, соответственно, должен быть читателю представлен больше многих. Ан нет, о персонаже можно судить только по его поведению, поступкам, словам и общим характеристикам. Сразу же попытался оправдать автора: мол, это же легенда (по смысловой нагрузке названия), значит, средства выражения могут быть специфическими. Но, думаю, автору ничего не мешало дать пусть не самое подробное, но всё же описание. К слову, Ураульф, этот кейрэк, Говорящий с ветрами, один из наименее удачно получившихся персонажей, весьма схематичен и необъемен. То ли дело Кетайке, персонаж второстепенный, но яркий, живой и запоминаюшийся. Впрочем, как и ряд других.

На Лосином острове главное – красота! Это утверждение, раздающееся из уст персонажей, и то, что под ним понимается, – маркер, отображающий нелицеприятные качества общества, его характеристики – ханжество, закостенелость сознания, узколобость и ограниченность, серость и стремление принизить до собственного уровня, – довлеющие над разумом, добротой, искренностью, бескорыстием и истинной красотой. Автору отлично удалось – в штрихах, реакциях, каких-то диалогах, отдельных словах – показать читателю социум Лосиного острова, его ценности и настроения. А фраза «Ах, это…» в одной из финальных сцен – в контексте соответствующего диалога – просто «браво»!

Может сложиться впечатление, что после финала остается недосказаность. Однако, пожалуй, если читать внимательно, то претензий в этом плане не будет. Финал абсолютно в духе и стиле основного содержания романа – подан так же емко и концентрированно. Имеют значение буквально отдельные слова в описании персонажей, какие-то, казалось бы, незначительные детали – чтобы понять, как завершились некоторые основные сюжетные линии. А вот о судьбах двух героев, которых сложно назвать второстепенными, читателю придется додумывать и допредставлять, что же случилось на самом деле. Автор так мастерски выстраивает окончание сюжетных линий этих персонажей, что драма и счастливый исход для них возможны в одинаковой степени. Всё зависит от того, как понимать слова и реакции в контексте событий.

Подтексты и аллегории. Они по всему роману. Их выражение: от образов (как самих по себе, так и в контексте) до сцен и сюжетных поворотов. Эти подтексты и аллегории не сложны и не замысловаты, напротив, весьма просты, понятны, но красивы и убедительны.

По жанру «Легенда…» – это много менее фэнтези (здесь слово это несет больше атрибутики, чем наполнения), чем притча (ввиду пресловутого наполнения).

Особо благодарен автору за то, что «Легенда…» – очень доброе и светлое произведение (и в том числе поэтому такую высокую оценку ставлю). Доброе и светлое – вопреки всему: тенденциям и веяниям, конъюнктуре рынка, реалиям сегодняшнего дня. Оно несет посыл.

И, да, в итоге соглашаюсь с аннотацией («─ это захватывающее и глубокое по смыслу фэнтези, которое вправе считаться экологическим») – за тем изъятием, что это не столько фэнтези-роман, сколько перепетийно-событийный (слово «приключенческий» считаю не вполне уместным) роман-притча. Касательно глубины смысла: глубина есть, но не стоит искать марианских впадин; смысл понятен и прочитывается, произведение в этом плане берет тонкостью образов и их подачи, а еще – каким-то своим внутренним – гармоничным – звучанием.

P.S. Когда прочитал, на странице с выходными данными книги увидел пометку «для ст.шк. возраста». Нет, конечно, в истории есть дидактический подтекст, но в каком хорошем произведении его нет? В конце концов, в школьную программу для старших классов включены «взрослые» произведения мировой классики. Не ставлю роман Аромштам в один ряд с ними, но как при чтении, так и по итогам впечатления о подростковости произведения не было. Это совершенно не «подростковый» роман – в том смысле, в каком употребляется данный эпитет. «Легенда …» – это именно что роман-притча. По совокупности характеристик он значительно перерастает категорию «для подростков». А в классификаторе соответствующую пометку сделал как дань указанию, приведенному на странице с выходными данными книги. Наверное, издательству зачем-то нужно так позиционировать «Легенду…».

Мне этот роман-притча понравился на 9 из 10. Но произведение специфическое (выше постарался подробно охарактеризовать), не из тех, которые читателями могут оцениваться преимущественно высоко.

Героя с самого начала окружают тайны, и по мере развития сюжета он, разгадывая одни, сталкивается с другими. Автор постепенно приоткрывает завесу непонятного, однако в некоторых местах, думается, мог бы избежать некоторой очевидности в ситуациях, предваряющих разгадку. По сути, приключения в романе сводятся к поиску ответов, преследованию, стремлению выжить, сберечь и защитить. Герою и близким ему людям противостоят опасные враги, с которыми (в лице отдельных сил противника) в финале Джейкоб вступает в открытую схватку.

Собственно, наибольшие претензии у меня именно к финалу, но не к событийному его наполнению (тут как раз всё нормально), а к диалогам, которые ведут действующие лица, и к выказываемым ими реакциям. Представляется, что в ситуациях мрачных, напряженных, тяжелых и жестких люди вряд ли будут вести себя так, как то показал автор. Здесь отметил психологически-поведенческую недостоверность, которая несколько выбила меня из истории. Еще, как кажется, автор допустил сюжетно-событийное несоответствие (либо попросту забыл оговорить одно обстоятельство), оставляющее после себя ряд вопросительных знаков, совершенно ненужных, досадных. Также нарекания к изображению автором поведения злодея – тут мое «не верю!».

Вернусь к фотографиям, которыми изобилует книга. Эти фото зачастую интересны сами по себе, поскольку на них запечатлены то разного рода странности, то вполне обыденное, но с нетипичных ракурсов. Некоторые снимки очень атмосферны, другие притягивают каким-то внутренним напряжением или откровенно необычными образами и действиями, в которых застыли запечатленные на фото фигуры. Малышка, одиноко стоящая у пруда, на поверхности которого отражаются две разные девочки. Два мальчика, наряженные в белые костюмы с масками, покрой которых создает ощущение странности и абсурда. И другие фотографии, по-разному воспринимаемые, но неизменно работающие на произведение.

На фото часто изображены действующие лица, поэтому читатель самым наглядным образом знакомится с ними, и таким образом история не только в буквальном смысле иллюстративна, но и будто бы реальна. Отличный прием, который работает во многом благодаря содержанию фотоснимков, их атмосферности и необычности. Фотографии не просто выполняют описанные выше функции, но и сами по себе вплетены в сюжет, имеют в повествовании свое значение, порой очень важное. Поэтому использование фото – безусловно удачная идея. И роман без снимков воспринимался бы совершенно иначе – обыденно и глуховато. Фотографии включены в роман настолько органично и играют такую роль, что без них «Дом странных детей» представить уже сложно.

К языку повествования нареканий нет. Всё гладко, точно, без излишеств и в меру. Автор пишет уверенно. Попадались, правда, корявости, которые не знаю, на чей счет отнести – автора или же переводчика: что-то типа «небо было застлано тонким слоем облаков», в целом же, повторюсь, претензий нет.

Подводя итог:

— роман интересный;

— весомую роль в восприятии истории играют фотографии, создавая нужные впечатления, эффектно и эффективно работая на сюжет;

— никаких откровений и поводов для восторженных эпитетов;

— не «обязательное прочтение», но и отсутствие сожалений;

— увлекательное приключение, продолжение которого я бы прочитал (кстати, как кажется, оно потребует от автора очень ответственного к себе подхода, поскольку, исходя из того, чем закончился «Дом странных детей», подразумевает суровость и жесткость ситуаций, в которых должны оказаться персонажи, а ведь с передачей достоверности их поведения в финале этого произведения Риггз справился, на мой взгляд, не лучшим образом).

P.S. Почти в самом конце романа автор описывает место, где на участке стены высечены надписи с несколькими сокращениями имен, среди которых, например, «Дж.Р.Р.» (а еще «П.М.» и «Х.Дж.») – видимо, автор хулиганит, намекая на Толкина (а остальные сокращения – на других писателей?), включенного таким образом в ткань истории Риггза.

Хоть рассказы и разные, попытаюсь выделить основные темы сборника:

— пороки человека и общества, выпячиваемые на фоне то совершенно безобидных явлений и обстоятельств, то глобальных событий, то возвышенных образов, стремлений и чувств, то чего-то неведомого и непонятного (например, «И все же стучат в дверь», «Как убили дракона», «Третье “П”», «Конец света», «Собака отшельника», «24 марта 1958 года»);

— какие-то глубинные, дремлющие где-то под спудом повседневности переживания и состояния, вдруг пробуждающиеся и имеющие такую силу, что полностью завладевают человеком и ведут куда-то в неясную, манящую даль – туда, где мечта / либо потому что иначе уже не можешь (например, «Семь гонцов», «Стены Анагора», «Собственный город»);

— мудрость и внутреннее развитие, что – закономерно и узнаваемо – отдают грустью (например, «Исцеление», «Святые»);

— время и человек, быстротечность жизни и неуёмное, слепое и бесцельное по сути стремление обогнать время; важное и по-настоящему ценное в жизни, но сознаваемое лишь тогда, когда вернуться к нему поздно (например, «Курьерский поезд»).

А также россыпь других рассказов, для обобщения – пусть и весьма условного – которых не подберу родовых признаков, но рассказов ярких, богатых и запоминающихся (например, «Одинокий зов», «“Крушение “Баливерны”», «Маленький тиран», «Свидание с Эйнштейном», «Искушение святого Антония», «Летающая тарелка», «Любовное послание», «Линкор смерти»).

Буццати безукоризненно точно рисует психологическую составляющую историй, автору веришь. А иной раз в качестве выразительного и способствующего раскрытию идеи средства он использует парадокс и абсурд (например, «Семь этажей», «Капля», «Бомба», «Что-то случилось», «Запретное слово»). Есть в сборнике откровенно жуткий рассказ («Западня»), но причиной такого эмоционального дискомфорта в нем являемся мы сами, общество, его стадные бесчувствие и жестокость, нарочито утрированные в рассказе. А есть и страшный («Мыши»), в котором пугающий образ аллегоричен, и рассказ, по сути, о проявлениях человеческих качеств.

В сборнике нет безмятежных, радостных притч. Но «Шестьдесят рассказов» несут в себе свет, мягкий, мудрый. Выпячивая, например, ограниченность и узколобость, Буццати ни в коем случае не глумится, он только смотрит, грустно улыбаясь, не поучает и выводов не делает. Автор просто рассказывает свои притчи, которые красивы, аллегоричны и сильны – живостью образов, психологической тонкостью и достоверностью, мыслью.

У Буццати, как и у Дансени, в произведениях часто сквозят тоска и ностальгия – по утраченному / несбывшемуся / ощущаемому и желаемому, но несбыточному. И еще, как ни парадоксально это звучит, от них веет «тоской по мечте».

Есть рассказы, которых не понял, и те, которые понравились значительно меньше других, но в целом же сборник оставляет после себя по-дружески теплое, большое и глубокое впечатление. А отдельные из притч так и просто очень «близки».

Пусть избито и расхоже, но каждый найдет в сборнике что-то (или многое) для себя. А кто-то, возможно, откроет в Дино Буццати еще одного любимого писателя.

«Татарская пустыня» — роман о времени, ежесекундно изменяющем жизнь, только сначала, до определенного момента, не замечаешь и не понимаешь этого, пребывая в иллюзиях, которые, думаешь, составляют Смысл, а затем – словно со стороны (и от этого еще обиднее и больнее) вдруг остро сознаешь, что, оказывается, есть Река, и она уже унесла тебя от слишком многого, но унесет и дальше. Вопрос только, от чего еще? От чего еще – важного и по-настоящему ценного, что можно пропустить, если вовремя (очень точное слово!) не спохватиться? Думаю, читать этот роман полезнее всего в возрасте от 17-ти до 23-х, когда «ничего не потеряно» и «всё впереди». Однако заглянуть в зеркало и – главное – принять и повзрослеть сущностно не поздно никогда. И это автор подчеркивает финалом произведения.

«Татарская пустыня» — это роман о личности, возможности ее внутреннего, духовного развития. Если скажу, что это произведение о жизненной трагедии, касающейся каждого, то буду в равной степени и прав, и не прав. Ведь достаточно принять Реку, осознать себя в ней, прийти в согласие с природой, как исчезнет свойство трагичности, а вслед за ним и чувство фатальной разрушительности времени.

В романе автор изображает мотивы и ожидания от жизни, движимый которыми человек сам загоняет себя в ловушку. Буццати показывает как силу убедительности, так и абсолютную бессодержательность и иллюзорность подобных устремлений. Вновь эффект зеркала. Автор очень точен и мудр. И заглядывает он глубоко. Потому и является произведение таким пронзительным и мощным.

Неоднозначное у меня впечатление от авторских характеристик чувства любви и соответствующих отношений, которые, впрочем, вплетены в повествование лишь вскользь. Есть подозрение, что Буццати не имеет ввиду именно настоящее это чувство, а говорит о том, что часто за него выдают – оболочку без должного содержания. Хотя возможна и иная трактовка, которая не влияет на органичность произведения и целостность его восприятия. Впрочем, всё в «Татарской пустыне» служит главной идее. И нет в романе лишнего: ни образа, ни эпизода, ни строчки.

Язык «Татарской пустыни» прост. Но как же точен! А это уже многое говорит о таланте автора. Сюжетная канва весьма скупа, произведение лишено событийной динамики. Но ведь это роман-притча. И читается он с интересом – не тем, который возникает, когда читаешь / слушаешь какую-нибудь занимательную историю, но интересом, свойственным процессу духовного познания, куда при этом примешиваются ощущения узнавания, понимания, сопричастности, выступающие своего рода условиями наложения – наиболее «правильного» и полного – содержания романа на восприятие.

И выходит так, что главного героя, Джованни Дрого, чувствуешь, видишь мир его глазами, ощущаешь то и так, что ощущает он. И Крепость, где служит герой, становится не просто местом действия, но той самой Крепостью, в одном из помещений которой стоит твоя кровать, и когда ложишься спать, слышишь, как «хлюпает цистерна», и еще звуки голосов перекликающихся солдат; а когда выходишь на стену и смотришь на север, туда, где безжизненным полотном раскинулась татарская пустыня, чувствуешь, как ворочается где-то внутри тянущее ожидание, готовое – стоит только увидеть хотя бы только признаки искомого, желаемого – пробудиться радостным волнением в предвосхищении близости в твоей жизни больших событий – тех самых, что ждешь всю жизнь, но о которых не говоришь и не скажешь никому. Потому что они – сокровенное. И ты, привыкший ждать и верить, верить и ждать, знаешь, что о подобном мечтает почти каждый в Крепости. И это тебя с ними одновременно и роднит, и заставляет относиться с настороженностью – вдруг шанс обрести мечту выпадет не тебе.

Глазами Дрого я видел Крепость изнутри и со стороны, испытывая те разные чувства, которые по воле автора владели героем. На протяжении повествования я был одновременно и Джованни, и самим собой, пропуская через себя мысли и переживания героя. Несколько раз перечитывал отдельные абзацы, восхищаясь поразительной, невозможной точностью характеристик, образов, состояний. Финал же читался очень медленно (и это было совершенно не намеренно) – потому что прочувствовалось – будто бы само по себе – каждое слово. А последние строки – как же в них много всего!..

…Много всего в романе, очень объемном, глубоком, мощном, Настоящем.

И вот еще что – Буццати ни к чему не призывает и не старается учить. Он лишь подносит зеркало.