Перебирая архивы (те, что сохранились и не сгинули в катаклизмах) я наткнулся на свой старый, еще девяносто третьего года опус. Некоторые скажут: сам себя не похвалишь – никто не похвалит, но тут случай совершенно особый.
И, если быть по-настоящему объективным, то мной, тогда еще заместителем главного редактора газеты «Теленеделя», был гениально предвосхищен и блестяще опробован (а также обнародован тиражом тысяч в сто) метод создания печатных текстов, ныне пользующийся среди современных писателей-патриотов большой популярностью.
Судите сами – в моем тексте имеет место борьба как с немецко-фашистскими оккупантами, так и с оккупантами-американцами (слова «пиндосы» тогда еще не изобрели, так что — извините), имеет место моральное и физическое превосходство наших над ихними, всенародная в едином порыве борьба, использование секретных методик, и чужого текста, как основы для своего.
Кроме этого, автор (я, если кто забыл), выявляет и бичует отдельные недостатки нашего общества в лице предателя и склонных к сепаратистским переговорам комуняк-аппаратчиков, употребление алкогольных напитков, нарушение Женевской конвенции со стороны народных мстителей, а также смело вводит в роман прозрачные намеки на секс и наркоманию среди положительных героев, открыв тем самым натуралистически-патриотическое направление в современной литературе (а не «Мародер», как думают некоторые).
Надеюсь, «Мстители» особенно понравятся тем тонким ценителям и знатокам военной истории, которые развернули дружескую компанию по поводу выхода в свет моего очередного романа.
Улыбка на лице остальных, не озабоченных, меня вполне устроит.
Александр ЗОЛОТЬКО
МСТИТЕЛИ ИЗ ПРОСТОКВАШИНО
Моим исторически озабоченным доброжелателям посвящается.
Первая глава
Хмурое утро в средней полосе России. Пейзаж мрачен настолько, что от страха вспотели рельсы. Из кустов осторожно выползает человек. На вид он очень юн, но те, кто узнал его поближе и выжил, уважительно называют его Дядя Федор.
Тихо шуршит отгребаемый в сторону из-под рельса гравий. На дереве неожиданно вскрикнула птица, но под взглядом Дяди Федора заткнулась и потеряла сознание.
Мина легла под рельс.
Вдруг из-за спины героя раздался тихий голос: "Неправильно ты, Дядя Федор, мину ставишь, ее под другую рельсу закладывать надо, там откос покруче будет!"
Через полчаса, глядя на взорванный паровоз, Дядя Федор сказал:
-И вправду, а ты откуда меня знаешь?
-А я всех в нашем разведуправлении знаю, — сказал старшина-балтиец Матроскин. – А у тебя больше нет неправильной мины?
Так началась рельсовая война.
Вторая глава
-И последнее: по легенде вы ушли из дома из-за негативного отношения родителей к вашей связи с Матроскиным. — Начальник разведуправления пристально посмотрел в глаза Дяде Федору. — В Простоквашино попытайтесь связаться с местным подпольем. И выньте из петлиц шпалы, не на парад отправляетесь.
— Это когда на "железку" ходил, прицепились, — спокойно ответил Дядя Федор и стряхнул шпалы на пол.
Выброска прошла удачно. Дядя Федор и полосатый от размазанной косметики Матроскин стояли в трехстах метрах от Простоквашино. Над управой развевался вражеский флаг.
— Так это вы, что ль, парашютисты из Москвы? — спросил незаметно подбежавший местный житель. — Я здешний подпольщик, кличка Шарик. Возьмете меня к себе в группу?
— Какую такую группу? — сердито спросил Матроскин — Нам и самим не с кем жить. Да и не парашютисты мы вовсе.
— Так у вас же парашют за спиной волочится.
— Я же говорил, — парашют. А ты заладил — носовой платок, носовой платок, — грозно сказал Дядя Федор и выбил у балтийца из руки противотанковую гранату.
— Так возьмете или мне потом приходить? — спросил, выглядывая из воронки, Шарик.
— Берем, — ответил Дядя Федор, и группа вошла в деревню. Никто в деревне этого не знал, поэтому все еще спали. Некоторые – в последний раз.
Третья глава
На доме висела табличка: «В доме никого нет — мы всех расстреляли. Живите, кто хотите. Оккупационные власти».
Пока Шарик устанавливал в конуре пулемет, Дядя Федор и Матроскин принялись минировать огород. Из центра деревни доносилась музыка. То ли "Янки-дудл", то ли "Лили Марлен".
По улице бежала маленькая черноволосая девочка. За ней мчался длинный мужик в брезентовом плаще.
-Держите ее, — кричал он, лихорадочно передергивая затвор винтовки, — она у меня олимпийский доллар украла".
Дядя Федор выплюнул бычок и вышел на улицу.
-Ее надо в концлагерь сдать, для опытов… — начал мужик, но, увидев Дядю Федора, спросил: А ты чей будешь, мальчик?
Дядя Федор задумчиво поковырял финкой под ногтем и сказал:
-А я ничей, я сам по себе мальчик".
-А я вот сам по себе Шарик", — сказал Шарик, рассматривая любопытного мужика в прорезь пулеметного прицела.
-А вы сами кто будете?" — спросил Матроскин.
-Я местный почтальон, Печкин, я всем повестки разношу и должен все про всех знать. Вот вы, например, что выписывать будете?
-Я? "Плейбой", — сказал Дядя Федор.
-А мне что-нибудь про каратэ охота, — добавил Шарик.
-А я ничего из газет выписывать не стану — я сигареты курю, — сказал Матроскин, вытаскивая "Кэмэл" из кармана у Печкина.
...Выстрелив еще раз вслед убегающему Печкину, Дядя Федор сказал:
-Ночью пойдем брать склад, а девчонка у нас радисткой останется.
Над управой развевался флаг. То ли со свастикой, то ли звездно-полосатый.
Четвертая глава
Ночь. Луны не видно. В дальнем конце Простоквашино время от времени испуганно вскрикивают часовые. Ветер воет так жутко, что дыбом от страха встал флаг над сельской управой. Мелкою дрожью колотит крупнокалиберный пулемет на вышке.
По улице осторожно ползут бойцы невидимого фронта. Труднее всего Шарику: кроме пулемета, у него на спине чемодан с динамитом.
Часового у склада с боеприпасами нет, его взяла на себя радистка Галя, которую патриоты ласково называют Галчонком. Мину закладывал сам Дядя Федор. На Простоквашино опустилась мертвая тишина, даже часовые перестали орать. Внезапно из окна вражеского склада с боеприпасами высунулся Печкин.
— Вы что это здесь делаете? — спросил он.
— Картошку копаем, — сказал Дядя Федор, поджигая бикфордов шнур.
Печкин задумчиво посмотрел вслед убегающей троице.
«Вы бы еще под складом с горючим картошку копали!" — успел подумать он.
— Я вот думаю, батрачку нам нужно взять, — на бегу сказал Матроскин Шарику, — за этими складами и огород толком не вскопаешь.
— Ага, — тоже на бегу ответил Шарик, — только батрачек мы в концлагере нанимать будем.
-Это почему?
— А они там стройнее будут, — ответил Шарик.
Рвануло. Вместе со складом на воздух взлетел не только почтальон Печкин, но и половина деревни. Ее потом иногда так и называли: пол-Простоквашино.
— Ура, склад! — закричали народные герои.
..А почтальон Печкин, пролетая над руинами, мрачно думал, что все это неспроста.
Пятая глава
В штабе простоквашенских подпольщиков Дяди Федора не было. Он ушел за тремя языками: двумя говяжьими и одним вражеским.
Радистка Галчонок скромно сидела в уголке и тарахтела телеграфным ключом.
-Не нравится мне, как она стучит, — сказал Матроскин, — даром мы на нее паек тратим".
Шарик чистил именной гранатомет и поэтому промолчал.
— А ну-ка, повторяй за мной: "Ху из ит?"! — Потребовал Матроскин у радистки.
Галка испуганно забилась в угол шкафа, но Матроскин был неумолим.
— Говори: "Ху из ит, ху из ит, ху из ит!"
— И что ты к девчонке прицепился! — не выдержал Шарик. — Ты чем ее срамным словам учить, лучше чему-нибудь полезному научил бы: мину закладывать, или уставу гарнизонной и караульной службы…
— Устав и мину я и сам могу, от них пользы никакой нет.
— А от хуизитов твоих какая польза?
— Как какая? — возмутился старшина-балтиец. — Вот придут нас враги заарестовывать, стукнут прикладом в дверь, а Галка им: "Ху из ит!". Враги подумают, что нас уже другие враги заарестовали и засаду оставили, и не станут дверь ломать.
Ошалелая Галя смотрела на Матроскина, который вынул маузер и стал стрелять поверх головы, после каждого выстрела повторяя:
"Хуизит, хуизит, хуизит, хуизит..." Когда в маузере патроны кончились, старшина потянул со стены свой любимый автомат.
Радистка густо покраснела и истошным голосом проорала целый десяток требуемых выражений.
В окно тихо постучали. "Хуизит!" — спросила Галка и испуганно покосилась на Матроскина.
-Сам ты хуизит, а я почтальон Печкин, привез газету про вашего мальчика! — проорал в смотровую щель танка изменник родины.
В газете "Оккупационные ведомости" на первой странице было написано: "Внимание! Разыскивается мальчик. Бандит, хотя на вид — десять лет. Глаза голубые, рост один метр десять сантиметров. Кличка: Дядя Федор. Сообщивший о его местонахождении получит награду — мотоцикл "Харлей".
Над героями нависла угроза провала.
Шестая глава
Плотные цепи оккупантов окружили дом, в котором жили народные герои. Понимая, что патриоты просто так не сдадутся, враги подтягивали госпиталя и полевые кухни. Местные жители под надзором автоматчиков копали траншеи и противотанковые рвы.
Полковник, командующий операцией, установил в погребе стереотрубу и сейчас внимательно наблюдал за тем, что происходило в доме. Осмелевший Печкин сидел на башне танка и из котелка хлебал баварские сосиски в пепсиколовом соусе.
-Так это ваш мальчик, или как! — на ломаном языке спросил в мегафон полковник. Язык он сломал еще в детстве, упав со статуи Свободы.
-Мало ли мальчиков на свете, — пробормотал Матроскин, связывая охапку гранат колючей проволокой.
— Может и не много, однако не за всех мотоциклы дают, — заявил жадный Печкин, — давайте мальчика, мы его мерить будем.
В дверях появился Шарик с протовотанковым гранатометом в руках:
— Тебе русским языком сказано — не наш мальчик, скотина вражеская.
— А вы нас не обманываете? — спросил полковник.
-Зуб даю!
— Извините, ошибочка вышла.
Оккупанты быстренько свернули вещички и отправились в казармы. Жители Простоквашино стали засыпать землей траншеи и противотанковые рвы.
Только Печкин остался сидеть на забытом танке.
-А ты стрелок все с гранатометом шляешься. А стрелять ты из него умеешь? — издевательским тоном спросил он у Шарика.
-Держитесь за каску! — сурово сказал подпольщик и нажал на спуск.
...- И какого черта я к нему прицепился? — спрашивал себя Печкин, в который раз, взлетая над родной деревней.
Седьмая глава
— И не жалко тебе этих оккупантов стрелять? — спросил у Шарика Дядя Федор. — Четвертый гектар уже за околицей могилками прокопали.
-И каженную ночь сапожищами грязь в горницу таскает, — поддержала начальника батрачка Мурка, нанятая Матроскиным в соседнем концлагере. — И чуть стемнеет: тра-та-та, тра-та-та...
-А патроны, между прочим, денежки стоят! А прибыли от тебя никакой — только убытки одни, — лениво сказал Матроскин.
-От Мурки твоей прибыли много! — обиделся Шарик.
-Много-много, сам, небось, каждое утро самогон мой пьешь, пес шелудивый, — запричитала Мурка.
-Нельзя Шарику без народно-освободительной борьбы, захиреет, — заступился за подчиненного Дядя Федор. — Может, мы из тебя сапера сделаем?
-Или подносчика боеприпасов. Шарик, будешь боеприпасы подвозить? — спросил Матроскин и налил себе еще рюмочку из самовара.
-Делайте из меня что хотите, хоть санитара — тяжело вздохнул Шарик.
-Мы из тебя нинзю сделаем, — придумал Дядя Федор. — И захватчикам урон будешь наносить и патронов с гранатами тратить не надо.
Вечером на двор вбежал вражеский солдат.
Следом за ним влетел одетый во все черное Шарик. Он догнал морского пехотинца и всадил ему чуть пониже спины кухонный нож.
-Ох и шустрый оккупант пошел — полдня за ним бегал, пока кинжал воткнул, — устало сказал боец
— Теперь ты за ним еще полдня бегал будешь, — сказал Матроскин, — чтобы кинжал из него вынуть.
Долго еще смотрели партизаны вдогонку убегающему врагу. А вопли его всю ночь не давали уснуть часовым.
Восьмая глава
Душная августовская ночь.
По улицам Простоквашино колесил зловещий пеленгатор оккупантов. Очередной дешифровщик склонился над текстом радиоперехвата. Враги пытаются узнать, о чем же в Центр сообщают патриоты:
"Дорогие мои папа и мама! Доехали мы хорошо. Удачно поселились — у нас дом в Простоквашино, с очень широким сектором обстрела. Особенно из конуры. Много гуляем, обычно по ночам. Обзавелись хозяйством, как положено, у нас огород, три минных поля и крупнокалиберный пулемет на чердаке. Вот со здоровьем не очень. Вчера откручивал голову часовому возле склада сникерсов стратегического назначения, и так потянул руку, что тяжелее стакана ничего поднять не могу. А с Муркой моей что-то не так — съела в доме все соленые огурцы и просит, чтобы у врагов еще чего-нибудь добыли. Наверное, простудилась. Костюм мой черный нинзевский совсем обносился. Дырки в таких местах, что в женский батальон хоть и не показывайся. Недавно у меня хвост объявился. Я направо — он направо, я налево — он налево, Придется рубить, хотя командир говорит, что хвосты лучше мочить. Ему виднее. Остаюсь преданный борьбе за полное освобождение родной земли командир разведывательно-диверсионной группы, парашютист, подпольщик, герой невидимого фронта, лейтенант Дядя Федор".
Дочитав радиоперехват до конца, вражеский дешифровщик дико захохотал, дал подзатыльник майору контрразведки и, надев смирительную рубашку, затих в углу машины.
Двинулся умом девяносто шестой шифровальщик агрессора. Через пять минут тихо обезумел радист в разведывательном центре, но только пятнадцатый. У наших мозги были крепче.
Девятая глава
— Скоро осень, — сказал Дядя Федор, — бомбардировщики косяками на Юг летят.
-То не осень, то у них план такой, — ответил Матроскин.
-А с хорошим планом куда угодно залетишь, хоть с косяками, хоть без, — мечтательно сказал Дядя Федор.
В дверь постучали.
"Хуизит?"- спросила радистка.
-Это я, геноссе Шарик, то есть просто Шарик.
-И что тебе не спится по ночам, — недовольно спросил Матроскин.
-Там это, у нашей Мурки ребенок родился.
Подпольщики бросились в сарай, где возле своего самогонного аппарата обычно жила Мурка.
-Какой хорошенький, — сказала радистка Галочка.
-Хорошенький-то он, хорошенький, только вот чей он!
-Как это — чей?
-А вот как. Выбирал Мурку в бараке Матроскин, квитанцию подписывал Дядя Федор, а по хозяйству ей помогал я. А в документах отчество обязательно писать нужно, чтоб путаницы не получалось.
-А что тут думать, — вмешался Дядя Федор, — Мурка у нас была общая, значит, и ребенок будет общий. Сын полка.
Молодая смена готовилась пополнить ряды борцов за независимость.
Десятая глава
С наступлением осени дух оккупантов совсем упал. Даже по самой острой нужде они выходят теперь группами не меньше роты. Ночью замирает всякая жизнь.
Патрули, после того, как Матроскин пару раз попросил у них закурить, перестали ходить по улицам в темное время суток. В Простоквашинский гарнизон перестали приезжать даже проверяющие из вражеского генерального штаба. Страшно. Попытались было установить сообщение с тылом самолетами, но появившаяся на следующий день листовка предупредила, что самолеты мешают спать Муркиному ребенку.
По этой же причине пришлось отказаться от военных оркестров и подъема по сигналу горна.
Вражеские сержанты и унтер-офицеры по утрам подходили к солдатам в казармах и шепотом просили подниматься.
Однажды, совсем зарвавшийся гауптман открыл на свой день рождения бутылку шампанского. Пробка вылетела из окна, а в окно влетела противотанковая граната.
Понимая, что крах неминуем, комендант Простоквашино отправил почтальона Печкина для организации секретных переговоров.
...Через неделю в кабинет начальника разведывательного центра постучали, и вошел Печкин.
-Это случайно не ваш мальчик озорничает в Простоквашино? Тут, между прочим, иностранцы жалуются. И, к тому же, применение вашего зверинца не предусмотрено Женевской конвенцией. Если вы не прекратите это форменное безобразие, то не видать вам гуманитарной помощи в случае вашей победы.
Из чисто гуманитарных соображений было решено принять меры по простоквашинскому вопросу.
За окном льет дождь. Темно и мрачно. Оккупанты пьют горькую и поют печальные песни, тихо, чтобы не побеспокоить подпольщиков.
Бьется в тесной печурке огонь. Матроскин и Шарик сидят на табуретке и смотрят, как Дядя Федор медленно ходит вокруг лампы по потолку.
-Это все ты виноват, — не отрывая взгляда от командира, сказал Шарик.
-Это почему это я! — обиделся Матроскин.
-А кто прицепился к начальнику: "Попробуй. Дядя Федор, какой моя Мурка самогон гонит!" Матроскин не успел ни ответить, ни выстрелить.
В дверь постучали
-Хуизит?- спросила радистка со шкафа.
-Свои! — ответили из-за двери.
-Свои в это время дома сидят, сводки Совинформбюро слушают. Только проклятые оккупанты по родной земле шастают, спать не дают, — Матроскин потянул из-под кровати "максим".
-Не будем открывать! — сказал Шарик, укладывая поперек комнаты мешки с песком.
-Велика квартира, а отступать некуда, — сказал Матроскин и надвинул на глаза бескозырку. — Позади буфет.
-Откройте, — сказал Дядя Федор и упал с потолка. — Это мой командир и замполит приехали.
Вслед за двумя людьми в кожаных плащах в комнату проник и почтальон Печкин. На груди у него блестели новенький рыцарский крест Конгресса и медаль Угрюмого третьей крайности.
-Вы только посмотрите, что эти животные с народным героем сделали, — сказал Печкин. — Да их за это в концлагерь нужно отдать для опытов. Или в Сибирь для лесоповала.
Матроскин открыл огонь из пулемета еще до того, как почтальон закончил фразу.
Начальник разведуправления потрогал носком сапога лежащего Дядю Федора и задумчиво сказал:
-Здесь рассол хорошо помогает.
-Вот, пожалуйста, — подскочил с банкой Матроскин.
-Ты гляди, — изумился замполит, — а я и не знал, что матросы-балтийцы такими умными бывают. Я думал они только Зимний по пьяному делу брать умеют.
-Я еще и мотопилой могу, и из гранатомета… — скромно потупился Матроскин.
Утром начальник разведуправления, замполит и Дядя Федор собрались уезжать в бронетранспортере. Местные жители радостно провожали лихого партизанского командира. Дети подносили цветы, на избах висели плакаты: "Слава Богу!" и "Скатертью дорога!".
Все оккупационные войска стояли вдоль дороги, на глазах у захватчиков блестели светлые слезы радости.
-Ну что, Матроскин, может и ты со мной, в тыл? — спросил Дядя Федор.
-Да нет, у меня тут минные поля, присматривать надо, да и Мурка моя меня не отпустит...
-И с врагами бороться надо, вон их сколько непохороненных шляется, — сказал Шарик. — Лучше ты к нам на будущее лето приезжай!
-И приеду, — сурово сказал Дядя Федор, — тут еще надо с некоторыми предателями разобраться.
-Попробуй, попробуй, — прокричал почтальон Печкин, проезжая мимо на мотоцикле. — Это меня раньше легко было поймать, пока у меня "Харли Дэвидсона" не было, а теперь я гораздо круче буду.
Дядя Федор уехал, но никто из жителей деревни и солдат вражеского гарнизона не мог забыть его обещания вернуться.
Только Печкин сказал как-то дружкам-байкерам: "Пусть приезжает, хуже не будет". Он ошибался. Будет гораздо хуже.
облако тэгов
