Ю Несбё

Харри Холе, полицейский инспектор, завязавший алкаш на грани перманентного штопора и единственный в Норвегии спец по серийным убийцам, которые вообще-то в Норвегии не водятся, обнаруживает, что последний тезис устарел. Водятся — и ежегодно встречают первый снегопад свежим трупом. Вернее, не трупом, а отрезанной женской головой или иной деталью, украшающей очередного снеговика у порога жертвы. Трупы Холе придется обнаружить — как и тот щемящий факт, что маньяк водится совсем рядом с ним.

"Снеговик" — седьмой роман цикла и первый, действие которого происходит на исторической родине героя и автора. До того инспектор Холе трудился исключительно за бугром, расследуя преступления против норвежскоподданых. Не столько из-за своих умений, сколько из-за того, что начальство по ряду причин не может ни терпеть его присутствия, ни уволить этого упертого алика и несчастного душегуба.

До того я читал лишь первый роман цикла, "Нетопырь", про австралийские злоключения Холе. Книга оказалась сильной, странной, не очень приятной и не слишком детективной — скорее, сумбурный триллер, бегающий по спирали и систематически срывающийся то в глум, то в чернуху. "Снеговик" и на этом фоне, и безотносительно — кунштюк из совсем другой категории. Это откровенно скандинавский роман — в смысле, очень социальный, весь в бытовых складочках и классовых неувязочках, как у Валё-Шеваль, просчитанный и развесистый, как у Ларссона, но (не хочу никого обидеть) сильно грамотней и мощней как детектив — с кучей ружей, каждое из которых пробивает стену в нужный момент и совершенно неожиданно для читателя.

К завершению первой трети я легко догадался, кто кого убивает и зачем, и пару страниц упивался снисходительным сочувствием к современным детективщикам, которые ваще ничо не умеют. А на третьей странице упоения автор ткнул меня, снисходительно сочувствующего, в эту самую догадку и поинтересовался: вот этот, да? Не, не угадал. И поволок, оглушенного, до следующей блистательной догадки — которых в итоге набралось штук пять. И, естественно, только последняя оказалась правильной — потому что автор так захотел. Вернее, счел нужным напомнить: первую главку внимательно читал? Теперь понял?

Теперь понял.

Несбё будет прочитан весь.

Неожиданно обнаружил отличного автора. Артур Кудашев, врач-нарколог из Уфы, по совместительству классный рассказчик и (что, впрочем, менее существенно) финалист боллитровых конкурсов.

Про девушку я тогда наврал. Не было у меня девушки. Девушкам, я заметил, не очень нравятся ребята с прозвищами «Жирбаза», «Жирный» или хотя бы «Толстый». А я был именно такой. «Жирбазой» я стал лет в шесть. Ещё в старшей группе детского сада. До «Жирного» дорос к третьему классу. К восьмому уважение окружающих ко мне достигло масштабов «Толстого» и на этом остановилось.

Через пять дней после мандатной комиссии я обнаружил себя на краевом сборном пункте, у витрины единственного на всё это учреждение продовольственного магазина. Я стоял и разглядывал содержимое стеклянной банки с наклейкой «Маринованные сливы» и всё никак не мог поверить, что это всё, что в этом магазинчике есть. Не мог поверить и всё.

Очень хотелось кушать. Хотя кушать мне хотелось всегда. Собранная родительскими руками еда в дорогу была съедена мной ещё утром. И я не знал, что мне делать. Я не понимал, как можно существовать без регулярной и вкусной еды.

Тогда из голодной растерянности меня вывело то, что мою команду, под номером, кажется, 160-А, как раз позвали на построение. Мы, а было нас человек сорок или около, расставились на плацу в три шеренги, в вытянутой друг от друга руке, сложив перед собой свои манатки и подставив майскому воздуху свои стриженные головы.

Седой военный комиссар сказал что-то про долг и про честь, а потом обошёл каждого и выдал каждому по три металлических рубля, говоря при этом что-то типа: «Счастливого пути!».

Старик-военный произносил это так, как будто желал нам приятного аппетита, но при этом выставлял в качестве угощения лишь три корки хлеба и прокисшее молоко.

Мы ехали в армию на поезде двое суток. Куда именно нас везут, нам не говорили. Сопровождали нас молчаливый офицер с погонами капитана и говорливый смуглый азиат с погонами сержанта.

– Чуморики будут чуморики, – рассказывал нам про армию сержант, – а пасаны будут пасаны.

Я не понимал, кто такие «чуморики» и кто такие «пасаны». На слух «чуморики» казались мне тогда чем-то вроде сухариков, а «пасаны» – круассанами.

Полный текст здесь.

Рассказ малость невычитан, и слог немножко похож на пелевинский, но для меня это не дисквалифицирующий признак.

Буду изучать дальше.

"Убили, поди, кого-нибудь — вот и праздник."

Михаил Успенский, 1995 год

Я никогда не скрывал трепетного отношения к Владиславу Крапивину, снисходительной неприязни к любителям поразоблачать его по разным поводам и завистливого сочувствия к тем, кто умудрился в правильное время не познакомиться с правильными книгами. А теперь уперся в забавную коллизию, связанную именно что с обстоятельством, вызывавшим у меня зависть.

Я ведь как думал? Я думал: как, наверное, славно впервые в жизни читать «Голубятню» или «Колыбельную». То есть понятно, что пройти эту инициацию необходимо до 14, а потом может как с ветрянкой получиться – но лучше поздно и все такое.

Не о том я думал. Оказалось, что мои добрые друзья, решившие булькнуть в эту инициацию на старости лет, стремятся начать знакомство не «Голубятней», а каким-нибудь «Чоки-чоком» или сагой о Великом Кристалле, которая в детстве выпала из рук – и с тех пор вот ай как мечталось дочитать. И это явление становится не то что массовым, но довольно распространенным.

Попытка ретрансляции собственных вкусов по глупости уступает разве что конспектированию телепередачи «Дом-2». Сделаем вид, что это я просто так и чисто для себя.

Значит, так.

Крапивина надо начинать «Колыбельной для брата». Понятно, что это пляска от себя и от того февральского дня 1980, кажется, года, когда я, сачкуя в рамках очередной пневмонии, бродил в свитере по квартире, тоскливо оглядывая либо перепаханные, либо неинтересные полки, с отчаяния вытащил из-под стола пачку прошлогодних журналов «Пионер», принялся читать кусками что придется, наткнулся на продолжение повести «Колыбельная для брата» — и пропал. Там было, к счастью, еще одно продолжение, а также окончание. А первых двух номеров не было. И искал я их по макулатурам да библиотекам долгие полтора года. Начало третьего куска (про визит Женьки с доносом на гетмана-злодея Петру Евгеньевичу от Кочубея) уже запомнилось без малого дословно и почти не требовало прелюдий и пояснений, когда нашелся первый номер – а там трагические обстоятельства кражи. И счастие под той же оборванной обложкой. И новое счастье: отыскался второй номер – а там вся правда про зеленого павиана Джимми и строительство гафельного кеча «Капитан Грант». Хотя нет, не вся. Одного листа не хватало, что заставило меня придумать кучу версий абзаца, кончавшегося почему-то словами «А потом уже не смеялись». Не угадал, естественно.

Но вне зависимости от памяти детства и прочих тактильных переживаний мне представляется, что именно «Колыбельная» является лучшим индикатором, указывающим, следует ли углублять знакомство с Крапивиным. Не зашла эта повесть – небольшая, жесткая и, в общем-то, заявляющая главные темы автора, — значит, можно дальше не мучиться. Не твой это кактус.

С высоты своего кактуса я могу (и, оказывается, хочу – но не буду) поэтапно рассказать и про прочие книги. Но ограничимся засушенным перечислением.

Если «Колыбельная» зашла, следует читать четыре главных трилогии – «Мальчик со шпагой», «Голубятня на желтой поляне», «Журавленок и молнии» и «Острова и капитаны».

Можно и нужно читать почти все повести, написанные между 1964 и 1984 годами.

Все остальное, включая эпопею про Великий Кристалл, лично я (который никто и звать никак) не советую.

Сергей Костин

Скромный американский миллионер Пако Аррайя к 2000 году смертельно устал от работы на две Родины и попытался отпроситься у первой на покой. А первая — это Россия. Потому что Пако Аррайя разведчик-нелегал с испанскими корнями, засланный в Штаты под видом кубинского диссидента двадцатью годами раньше и с тех пор переживший многое и многих, но только не доброжелательное начальство. Теперь оно говорит Аррайе: хочешь на покой? С пониманием, говорит начальство. Только выполни самое-пресамое распоследнее задание, говорит начальство. Пустяковое такое. Надо съездить в воюющий Афганистам, найти там нашего генерала, которого чеченцы скрали в Ростове по спецзаказу талибов, стырить у дружественного главы Северного альянса изумруд, очаровавший дружественного принца, не спалиться и успеть за неделю, пока не возобновилась нормальная кровавая баня, прерванная месяцем Рамадан. Финансируешь операцию сам, действуешь под видом московско-немецкого тележурналиста и в группе с настоящими тивишниками, которые ничего про задание не знают и знать не должны. Время пошло.

«Афганская бессонница» — вторая и лучшая книга из цикла про Пако Аррайю, состоящего на данный момент из четырех частей (действие остальных происходит во Франции, Индии и Эстонии, на очереди Великобритания и Югославия), которые выходили в разное время в разных издательствах под тремя разными фамилиями. Теперь писатель и телевизионщик Сергей Костин не только перестал стесняться того, что его перепутают с полным тезкой-фантастом, но и создал собственное издательство «Свободный полет», приступившее к изданию книг о славном нелегале. «Афганская бессонница» стала вторым релизом издательства. И это большая удача для всех поклонников качественной остросюжетной литературы.

Потому что первое издание, подписанное Николаем Еремеевым-Высочиным, давно стало библиографической редкостью. Потому что авторская редакция «Афганской бессонницы», вышедшая в октябре 2011 года, заметно и в лучшую сторону отличается от издательской версии пятилетней давности. Потому, наконец, что истории про Аррайю — уникальный образец жанра, образец, который можно считать не то что лучшим, а просто единственным представителем серьезного шпионского романа в России. Я как-то отмечал, что Пако Аррайя – не Бонд и не Борн, умеющий лазить по стенкам, стрелять с двух рук, извлекать кубические корни в уме или оставаться в том же уме после удара бутылкой по голове. Он просто уникально правдоподобный неглупый мужик без единого небывалого умения – если не считать таковыми доброжелательную рассудительность и способность думать, находить и не попадаться.

А Костин – не Флеминг и не Абдуллаев. Он прекрасный литератор с легким пером, завидным умением окутывать острый сюжет бытовыми извивами и выпутывать обратно, не ломая интриги и правдоподобия – и с уникальными знаниями и опытом, позволяющими читателю узнать довольно многое о методах работы нелегалов, современном состоянии российской внешней разведки, а заодно о том, что такое Агфанистан – предоккупированный и вечный.

На сайте «Свободного полета», кстати, можно прочитать подробный и весьма интересный рассказ о прообразах героев «Бессонницы» и истинных обстоятельствах поездки автора к лидеру Северного альянса.

С шестидесятых годов, когда в литературу пришел отряд вычищенных со службы чекистов (у которых отобрали шпаги с кинжалами, разрешив зарабатывать на хлебушек только пером), шпионских книг такого класса у нас не было. А вменяемых книг про нелегалов у нас не был вообще (чекисты писали в основном про контрразведку, а у Валерия Аграновского вместо художественного повествования о Кононе Молодом в итоге, как известно, получилось блестящее и публицистическое, но все-таки документальное).

Теперь есть.