Простите меня за тормознутость, тут такое дело — жэ не манж па сис жур начался гостевой сезон и одновременно разгар садового, у меня, как у мамы Даррелла, только две мысли — кого и чем накормить и что и куда пересадить и кого убить , так что интеллектуальные удовольствия — как, например, ответить всем, кому должна, — практически недоступны. Дернул же черт с умом и талантом родиться женскаго полу, ме-ке-ке.

так что я быстренько и сразу всем, в том числе и тем, кто в личку, ничего?

Кстати, отвечают в личку. Спрашиваю, почему — одни говорят, что после переезда комменты к колонкам не всегда проходят, а вот другие...другие! другие некоторые говорят, что ответ в личку идет как "неосознанная защитная реакция на обострение шизофрении на ФЛ". Интересно, что и где я пропустила.

Короче, суммируя.

Про верибильность и научность все правильно говорят, у меня вопрос-то был другой. А именно — верно ли, что социальная фантастика у нас идет сейчас в основном в жанре сказки? Я же против сказки-фэнтези-магреализма слова плохого не скажу, упасигосподи. И вообще, я же всего лишь спросила.

Даже иначе — на конкурсах всяких и конах премии дают по жанрам или все в кучу? Вообще пропорции как-то просчитываются?

Я в курсе, что с жанровым определением возникают сложности, но тем не менее.

Я бы вообще хотела бы поговорить о том, что сейчас подразумевается под социальной фантастикой и какие нынче на нее стоят моды — как раз в свете того стардженского озарения про "талантливых индивидуалистов, этически инфантильных" — но не в такие же погоды, когда дома не усидеть. Пусть тема остается открытая пока что, всему свое время

"прощай вино в начале мая, а в октябре прощай любовь" — очень разумно все-таки, если не прямо на это смотреть, а метафорически.

Дамы и господа, у меня тут возник такой вот вопрос. Написала я надысь отзыв на Старджона и в нем вполне стихийно, как это бывает в отзывах, упомянула определение научной фантастики из Филипа Дика

цитата

«в научной фантастике должна присутствовать ярко выраженная новая идея». Цитата неточная, следущая – точнее и важнее – «Она должна бросать вызов интеллекту читателя, пробуждать в его сознании мысль о возможностях, о которых он раньше даже не задумывался».

Так же стихийно ее продолжила в сторону социальной фантастики — в том смысле, что поставлена новая морально-этическая проблема, пробуждающая в читателе мысль о сложностях и способах верного поведения, которые раньше он более-менее игнорировал.

И вот что мне стало интересно — настолько, что хочу услышать ваши мысли по поводу.

Primo. Все вроде бы признают, что в фэнтэзи важна фактура. А в социальной фантастике важна достоверность и научность фантастического допущения?

Для примера: интуитивно я понимаю, что "Сорные травы" — очень неудачный перефраз "Дня триффидов", и что эта неудачность связана с неряшливым и недостоверным фантдопущением относительно причины катастрофы. В то же время в "Дне триффидов" причина тоже взята, мягко выражаясь, с потолка, но ни логику, ни здравый смысл она не оскорбляет.

Где проходит это разделение между аморфной небылицей и фантастическим допущением, есть у кого-то соображения на эту тему? На конах и мастерклассах что-то говорили же об этом, — и если да, почему премируют работы, которые не проходят критерий фантастических текстов.

Я буквально хочу сказать следующее — абсолютное большинство русскоязычных текстов известного периода как бы относится не столько к фантастике, сколько к сказке в фантастических декорациях. Задан этот вектор, насколько я понимаю, Лукьяненко и Олдями — поправьте меня, если ошибаюсь и кто-то принес эту моду раньше. Фэнтэзи и Идиатуллин на этом фоне выигрывают, но если кто пишет сбалансированный текст внутри научной фантастики, с продуманной легендой о том, как возникает и решается проблема, он/она должны выиграть гораздо больше, надо думать.

Кому не в труд, накидайте названий таких ф.работ, без сказочных роялей в кустах экзистенции. То есть с приличной проработкой новой идеи и новой проблемы — на литературное качество забить.

(Кроме Онойко — про нее я и так помню и с ожиданиями за ней слежу)

Segundo. Не могу вспомнить, что у нас есть из социалки, где разворачиваются общечеловеческие проблемы, а не локально-временные сегодняшней реальности автора. Если возьмем (например) историю Подкидышей, — с той степенью соучастия, в которую нас втягивают АБС — то в англоязычной фантастике подобные эпические проблемы ставились в количестве (хотя Планета обезьян написана, если ничего не путаю, на французском?). Тут у меня два подвопроса знатокам -

— в западной фантастике интерес к этому тоже увял или я ошибаюсь?

— в последние даже не десять, а двадцать лет эпические, общечеловеческие проблемы вообще поднимались у нас? при соблюдении первого пункта, разумеется.

(про Жарковского, Шелли и Ляха я, разумеется, помню, хотелось бы еще имен, у которых концы сходятся с концами, простите меня за невольный каламбур)

Tercio Каким критериям должна соответствовать социальная фантастика, чтобы она оставалась фантастикой, а не превращалась в сказку-фэнтэзи-магреализм?

Всех заранее чувствительнейше благодарю.

PS И такой неожиданный вопрос — к какому жанру относится В ожидании К. Аренева? (черное и белое не берите, про магический реализм не говорите)

Перефразируя:

Мне часто говорят, что я не люблю отечественную фантастику рыночного периода и поэтому в ней ничего не понимаю. Это неправда. Достаточно будет о ней понять то, что она сама себя не любит. Савсэм не любит, прямо кушать не может, так себя не любит, почти мертвый уже. Любить ее было бы некрофилией.

Отдельные искры на кладбищенском кострище вспыхивают, но куда им без хорошего ветра...мда...

***

В последний раз меня втянули в абсолютно дикий разговор на тему "литература — это люди". Жила-была девочка, сама виновата.

А тут вот в жжшной фрэндленте упомянули о старом споре "литература как феномен идей или феномен языка" и я вспомнила про, гхм, "литературу людей".

Очень точное описание российской нынешней фантастики, — ни тебе феномена идей, ни тебе феномена языка, ни мысли, ни чувства — зато людей хоть косой коси.

(Пузыри болотного газа на поверхности аморфного сознания, выносящие бесформенную фигню из подсознания, это еще не идеи. Это всего лишь несварение подсознания от неумеренного употребления плохой литературы, соцсетей и прочей тумц-умц-умц)

***

Меня, конечно, предупреждали, но хочется же самой каждый раз разобраться.

Разобралась. Поняла. Прочувствовала.

Дальше неинтересно.

Не то чтобы совсем ухожу с фантлаба, может и сюда еще что-то напишу или продублирую из жжшечки, был бы повод. Но явно не завтра. Тем более что практически все, с кем регулярно общаемся, есть в скайпе или в жжшных фрэндах.

Так что остаемся на связи, камарадос.

Судя по комментариям к предыдущей колонке, выражаюсь я недостаточно ясно. То, что люди читают не всегда внимательно, тем более понятно и ожидаемо, -так мне не в лом повторить.

Утверждаю я следующее — стагнация русской литературы — и особенно фантастики! — связана (в числе прочего) с тем, что русский язык был объявлен неизменяющимся. "Марксизм и вопросы языкознания", гори они синим огнем, обеспечили такой дискурс, ракурс и квиконс языкознанию, при котором осталось только рыться в обгорелых костях. Только историческое языкознание, только Пушкин и Чернышевский. Все свежее и новое запрещено, язык выхолощен, мысль заморожена; русская литература обезглавлена в момент цветения и неоднократно кастрирована позже.

По свидетельству современников, в сентябре пятидесятого года одномоментно пропали из магазинов все университетские учебники языкознания, а программу перекроили таким образом, чтобы означенную работу о неизменности русского языка после Октября студенты знали до знаков препинания. После чисток тридцатых годов и блокады — центр лингвистики тогда еще был в Ленинграде — старых специалистов и так оставалось не то чтобы много, но в пятидесятом Институт языка и мышления переименовали в Институт языкознания и кирдык котенку.

***

Что мы с этого имеем

Саша Соколов, последний из живых классиков, пишет в стол.

Анчарова помнят больше как барда, чем как писателя.

Довлатов стал символом поколения писателей, которые больше пили, чем писали.

Линор Горалик отказалась от Нацбеста за их с Кузнецовым "Нет".

Шмараков задумывается о том, что должен чувствовать приличный человек, получив приз того же Нацбеста. Вот здесь конкретно. Поскольку это подзамок, я оттуда один параграф сюда ( без спросу, так что если что, пусть kerigma стучит в личку и сотру)

цитата

Никогда, никогда у нас не будет литературы, вот что. Мы умрем, и дети наши умрут, и рот наших внуков забьет могильная глина, а литературы у нас не будет. Конечно, будут иногда возникать там и сям достойные вещи и иногда будут удостоиваться публичного признания, но лишь на основании принципа Карлсона: "Сегодня тебе удалось по ошибке прекрасно приготовить эскалопы" — а литературы, то есть поля, на котором действуют прозрачные, значимые для всех и имманентные этому полю, а не занесенные на него из морали, политики, постели членов жюри и т.п. интересных мест критерии, не будет.

Можно считать, что это преувеличение и такой художественный прием, а то совсем грустно. Но про отсутствие поля — ничуть не преувеличено, и о том-то и речь.

В фантастике то же самое.

Жарковский пишет в стол, Ляха в лицо никто не знает.

Ученики АБС...мда...

Только женская фэнтази еще где-то и как-то соответствует средне-мировому. Со взглядом в прошлое, по традиции, не так плохо.

Избушка-избушка, повернись к лесу задом, к городу передом. Какая фантастика при закрепленной почти на уровне инстинкта окаменелости литературного языка и, соответственно его вырождения, общего безразличию к мысли, нью-эйджевой эзотерики вместо философии, откуда? Только если чудом и случайностью; и все равно не простят.

***

И вот не надо в меня тыкать именем Лотмана, это опять историческая лингивстика, ёшкин же кот. А не те исследования, которые обеспечивают развитие культуры и развитие языка, на которых вырастает профессиональные школы критики и мысли.

То есть о связи языка и сознания, языка и мышления у нас говорили не меньше и не хуже, чем на Западе, но все участники той группы очень быстро стали невыездными и мало тиражируемыми, а после девяностых, когда динозавры умерли, а ученики разъехались, их имен никто и не вспоминает (сотня философов и сотня читателей — даже не капля в общем море, а вообще ничто, взвесь, испаряющаяся на глазах; хуже, что любители-лингвисты их знать не знают и знать не хотят). Если нет среды, преемственность не работает.

***

Наконец, я скажу, почему меня лично так задевает эта гаврилиада. И. И. Мещанинов (директор Института языка и мышления), собственно, мой двоюродный прадед; несмотря на внешнее благополучие его биографии, для меня всегда он был трагической фигурой — не настолько, как Бахтин, но всё же. Прямо как Северус Снейп, принявший руководство Хогвартсом во время власти сил зла.

***

Слушайте, тут есть кое-что, касающееся многих из нас. Я давно наблюдаю, как притягиваются люди, обладающие "грамматическим геном" (концепция Стивена Пинкера и дамы с прекрасным именем Мирна Гопник). Кроме того, что этот ген наследуется в некоторых семьях как доминирующий, у него есть одна чарующая особенность — иногда он проявляется внезапно, и важно понимать, в каких условиях.

Вот смотрите сами, сколько людей из семей самых обычных, без всяких литературных акцентуаций, вдруг пробуждаются к чтению и литературе, — то есть их не приучают с младенчества, а они так сами оппа! притягиваются к библиотекам, перу и бумаге.

Учитель в этом смысле — условие важное, но не самое-самое. Учитель, собственно, всегда найдется, если нужно. Условия для пробуждения гена граммотности, думаю я, суть два — доступность чтения и развитое мышление.

Я собрала целую коллекцию историй, в которых люди буквально обучаются чтению в возрасте уже недетском, и хотите верьте, хотите нет, но действие этого грамматического гена связано со способностью к мышлению совершенно недвусмысленно. Это какие-то магически связанные спсобности — к говорению/чтению/письму и думанию.

Развитие же мышления нуждается в свободе. В больнице очень сложно ясно мыслить, в тюрьме, по слухам, тоже. Могильник, одно слово. (с), разумеется.

***

Вывод для себя я из этого сделала довольно неожиданный — начинаю внимательно следить за украинской литературой. Сербская, румынская, польская и болгарская меня давно удивляли, — в таких, казалось бы, не самых статусных странах и такое цветение и языка и мысли. Буду теперь смотреть за украинской. Фантастика пока не сильно отличается от отечественной, но критика бывает хороша, — значит, есть надежда и на формирование литературного поля и на частные подвижки. (У нас же опять — есть отдельные критики, но нет общего поля. Все против всех, иногда даже против самих себя).

Тут вот еще что — если с испанского на итальянский переходят за две недели, подумала я, то почему бы не читать мне Жадана прямо на украинском?

Если мое первое впечталение верно и Жадан — это такой украинский Керуак, то имеет смысл чуть-чуть напрячься, открыть словарь и читать в оригинале. Вчера сделала усилие в эту сторону и вдруг, внезапно так, оказалось сильно иначе, чем читать на русском (если кто-то оттуда окажется здесь у нас и захватит с собой книжку-другую, то я в честь этого зарежу овцу и даже попрошу мужа собрать морских ежей).

От украинского же и до польского ближе, а на польском хорошей фантастики мноооого. То есть раз уж у нас здесь такая мертвечина, то надо поискать в ближайших литературных окрестностях, вот что я хочу сказать.

Dixi и алес капут.

И чтобы два раза не вставать, кстати, сплетня про ЖСВ. Перед самым Новым Годом он, ЖСВ, в смысле, сидел как-то и перечитывал в почти-последний-раз Сказку, преодолевая нежелание отдать ее в издательство. И тут его осенило, — а хорошо бы, подумал ЖСВ, теперь написать все то же самое от лица другого персонажа. И сел писать четвертую часть.

Так вот о сравнительной лингвистике, с помощью которой можно было бы вытащить всю цепочку срез реальности-мышление-ценности-мотивации-цель-действие, которыми оперирует автор. Можно бы. Бы, понимаете ли.

Оказалось еще интересней, чем я предполагала, но и значительно сложнее — никакой литературы о анализе текста на русском языке так и не удалось найти. То есть ничего конкретного, теории-то расписаны вдоль и поперек...в таких, однако, выражениях...мда.

Смысл, говорят, не является постоянным, но зависит от конструала. От конструала, значить. А языковые конструалы порождают проблемы концептуальности.

Богато излагают, что сказать.

Чтобы прорубить все это богатство нужен не один год, а чтобы перевести с птичьего языка на человеческий и надеть на него конкретику, вдвое больше.

Вот в этом месте надо сказать о том, почему в России эта тема так неразвита. Все же помнят о гонениях на кибернетику и генетику в свое время? Не знаю, насколько широко известно, что на лингвистику тоже были наложены очень жесткие ограничения; ну что там ограничения, целое направление лингвистики было объявлено вредительским и множество проектов свернули. Причем если происхождение языков и историческая лигвистика еще как-то выжили, то самое важное для нас — когнитивная лингвистика (просто говоря, анализ текста и речи на интеллектуальный/социальный уровень речующего и, ergo, его групповую принадлежность) было совсем запрещено, как классово чуждое.

Язык как надстройка мыслящего сознания — вместе с его изменчивостью и непрерывным формированием — был объявлен буржуазным заблуждением, "после Октябрьского переворота русский язык не менялся" — было произнесено и впечатано в учебники, и вот вам результат, двенадцать негритят.

Милейшая Кадендула в прошлой колонке задала вопрос, примерно звучавший, как «сравнение каких языков?». Если даже не считать, что неполные фразы не всегда понятны, в тупик меня поставил сам факт того, что речь шла о анализе литературных текстов и все, на мой взгляд, было предельно ясно, — мне сложно вообразить человека, который в профиле заявляет о интересе к предмету, но не знает о когнитивном аспекте сравнительной лингвистики.

(То есть — повторю для сугубых технарей — о предмете, изучающем то, как по синтаксису, грамматическим конструкциям и проч. понять, на каком уровне мыслит автор, как работает его понятийный и онтологический аппарат, а также много всяких занимательных подробностей).

То, что Календула не знала про такую область сравнительной лингвистики, само по себе не страшно — но потом я подумала-подумала и пришла к выводу, что как эту важную тему обескровил Величайший лингвист всех времен и народов (брошюра 1950 года «Марксизм и вопросы языкознания»), так она и осталась анемичной и вялой. До распада Союза историческая компаративистика так и превалировала над компаративистикой когнитивной и групповой , а потом, видно, не до этого оказалось — все увлеклись подсчетом слова «снег» у эскимосов. Хотя казалось бы.

***

Вот еще о когнитивной лингвистике — то есть устной или письменной речи как надстройки сознания.

Например, если пользоваться таблицей Грейвза (можно и любой другой, нам нужна только верибильная точка отсчета), то секрет писательского успеха раскладывается на составляющие неожиданно просто.

Возьму для примера Пелевина, ладно? Это очень богатый пример, очень. Ну не брать же Перумова, скажем, с его «два притопа, три прихлопа» — с этой позиции можно анализировать любой текст и найти там много гитик, но давайте посмотрим на максимально рястянутые по вертикали тексты.

Вот буквально в двух словах — следите за руками: Пелевин описывает мир третьего и четвертого уровня (выживание, бабло, власть, иерархия) картинками пятого (разнообразие образов и наукообразные, логикоподобные объяснения) с попутным развенчанием шестого (классический романтизм, интеллигентность, непрактичность, неконкретность). При этом он пользуется средствами седьмого (проработка и описание нескольких систем и наведение мостиков между ними) и протаскивает читателя за собой в якобы-восьмой (изнанка мира и универсализм). Восьмой на самом деле выглядит не так, реально вместо подъема читателя в восьмой он сваливает его во второй (таинственный и страшный мир, задабривание духов для общей безопасности) — и все в восторге, как дети на американских горках.

Повторить этот трюк никто не может, потому как талант Пелевина не литературного рода, а мыслительного — такой диапазон почти во всю октаву, моментальное переключение с любой модели мышления на любую другую.

Фактически, именно таким диапазоном задействуются разные читательские страты, а уровни становятся проницаемы.

Теперь возьмите дикого, только что с пальмы, МТА в худшем смысле этого термина. Писал бы он про внятную ему обезьянью жизнь в словах и конструалах (дивное слово!) своего второго-третьего уровня, проводя героя на уровень-другой выше — этически, ценностно, прежде всего — цены бы этому не было. Но когда он — МТА, в смысле, в худшем значении — начинает мешать язык Тургенева и Лимонова, являющиеся надстройками совсем других способов жизни и сознания, то хоть святых вон выноси.

С точки зрения моделей мышления анализировать текст худо-бедно мы можем, но хотелось бы подробней о средствах выражения.

Хотелось бы, а нету.

Связка язык-мышление вообще вопрос первостепенный для послевоенных лингвистики и философии и каждый образованный человек, казалось бы, должен в нем разбираться хоть на базовом уровне — для критиков и всяческих жюрений без этого вообще никак. Никак не отличить коммерческую литературу от подлинной, а претензию от искренности, — все отдано на откуп случайности и личным качествам критика. Назад в дописьменную эпоху стройными рядами, ура, товарищи.

И вот сидим мы все такие, сожалеем об упадке русской литературы и недостатке Белинских, а ручки-то вот они. Более того, англо- и франкоязычная лингвистика нашу проблему не решат, поелику каждый язык обладает своими слепками; ну и с отсутствием профессиональной школы критиков тоже все становится понятно — откуда ей взяться, если главный метод и инструмент оценки текста изъят из обращения.

Так что я на эту тему буду дальше искать, а пока что скажу подробней о моделях мышления и о том, как они задают мировозрение. При желании из них тоже можно вынуть относительно беспристрастные критерии для оценки текста.

Кстати, когда мы говорим о том, что кто-то живет в другой реальности, это тоже к таблице Грейвза. Я ее перевела на русский, как просили, и сейчас выкладываю еще раз.

PS "дифференцированное мышление" можно перевести как "различающее". Ничего популярного я так и не нашла, но вот, например, работы Мераба Мамардашвили "Эстетика мышления" разрабатывает именно его — и не так сложно, как французкие постструктуралисты. Всячески рекомендую, для начала, наверное, одно из лучшего.

ТВС (Морген, морген)