Во френдленте недавно — кто-то уже видел — фотографии советских писателей; в основном из тех, кто не был обласкан Великим Утесом.

В каментах в качестве алаверды дали фотографии писателей западных более-менее того же времени. В сравнимом, как мне представляется, масштабе одаренности; в диаметральной противоположности благосклонности судьбы.

Наши, из-за этой недоласканности судьбой не написавшие ни половины, ни четверти того, что могли бы; медитацией на два ряда фотографий у нас должны бы начинаться все литературные курсы.

Автор топика с фотографиями (сам по себе человек незаурядный, умный и честный, настоящая жемчужина короны) ниже, когда начались сравнения, написал

цитата

Мне кажется, дело не только в фотографе. Получше жизнь была. Но — да, контраст ощутимый. Там люди какие-то рельефные, а здесь — будто по ним долго пемзой по лицу возили. Кому морщин напахали, кому черты стерли. У тех в глазах светится мудрость и печаль жизненного опыта, у здешних — плавится отчаяние и сырок.

Цитата слишком значительна, чтобы отказаться от упоминания ее, в остальном и в мыслях не держу развивать тему, чур меня, чур! sapienti sat, а другим и не надо.

Я размышляю чисто практически. Интернет снимает ностальгию процентов на девяносто; он же связывет писателя-читателя-издателя так ловко, что селиться поближе к родным издательствам уже не нужно. Об отъезде уже думают, кажется, все.

При самом хорошем расскладе люди, не чуждые русской литературе, рассеятся по миру, как евреи после иудейской войны, сохраняя культурную самоидентификацию и общность вместе со своими древними книги. При плохом — рассыпятся поодиночке, теряя силы и время на элементарное обживание. При самом плохом и наиболее вероятном — растворятся в нигде и никогда; плюс проблемы с детьми.

Проблемы с нашими детьми —детьми людей, не чуждых русской литературе — совершенно особая категория, о которой никто, кажется, не знает. Таким людям, завязаным на язык и книги, как мы, в чужом мире поодиночке делать нечего, разве что в очень молодом возрасте.

Короче говоря, я вот о чем. В свою жжешечку начну потихоньку сносить разные варианты переезда и обустройства. Некоторым людям давно обещала, но, японский мой бог, как же мне лень!

Есть, конечно, некоторые варианты, о которых интересно поговорить — заселить брошенную деревню в Южной Европе (несколько лет назад попалась одна просто загляденье — развалины замка, развалины церкви, шесть каменных домов в идеальном состоянии и каменные же стойла и амбары, — правда, пойди еще найди подходящую, с незасоленными землями) или около Андорры; или выкупить дешевую землю в Уругвае у океана или в Патагонии у реки; наконец, Бенин и Мадагаскар тоже, говорят, приятные места.

Те, у кого есть одна-две квартиры в Москве могут без всяких хитростей менять их практически на любую столицу мира, но это настолько просто, что даже неинтересно.

Приятнее всего, конечно, было бы купить вскладчину остров...или около Андорры, опять же, знаю чудную долину. Это, наверное, из области фантастики, но что-то попроще... почему бы и не па.

Во всех случаях, побуждаемая чувством долга, делаю заявку на перед лицом общественности.

Лично моя внутренняя электроовца о всяком таком думает в количествах, в то время как мой внутренний Нео хотел бы уже остановиться и осваивать новые реальности постепенно, а не пробивать головою потолок. Сама же по себе, как совокупность электроовцы и Нео, я больше всего опасаюсь, чтобы проапгрейдясь в очередной раз (что происходит на уровне инстинкта), не оказаться в одиночестве на окраине Галактики; хотелось бы оставаться в своей же страте мышления и миропонимания.

Комментарии к предыдущему посту; конкретно о влиянии текстов на современников.

На его же тему в дневе у ЖСВ angels_chinese написал такую интересную мысль

цитата

При чтении процессор читателя обрабатывает программу писателя — это всегда. Дальше вопросы к мощности процессора и программе — о чем она, хорошо ли написана, не сбоит ли, что дает на выходе и, кстати, чего требует на входе.

Но АБС выламываются из этой схемы — они писали программы, которые апгрейдят процессор. Хотя есть нюансы. Условия тотальной невосприимчивости процессора

И в сочетании с

цитата

Интереснее (для меня :), что АБС так все-таки не писали, ИМХО. АБС писали шире — не апеллируя к многоразмерности сознания, а увеличивая его размерность малозаметным для не столь уж размерного (пока) сознания образом.

к самому посту говорит, что идею надо развить дальше и глубже.

То, что АБС не апеллировали к многозадачному мышлению я бы отнесла не к особенностям авторов, а к особенностям эпохи. Собственно, в предыдущем посте я и писала о эпохальных изменениях в способах восприятия реальности, новые же авторы только закрепляют эти изменения в оформленном виде — что с начала времен было одной из задач литературы. На компьютерной метафоре — новое поколение процессоров вызывает к жизни новые поколение программного обеспечения.

Если еще раз изменить ракурс и посмотреть совсем издали, из исторической перспективы, то мы сталкиваемся с таким головокружительным феноменом, о котором не поленюсь сказать отдельно. До самой до индустриальной эпохи многозадачность была неотъемлимой частью мыслящего сознания. Нам совершенно напрасно морочили голову чрезвычайной гениальностью Леонардо да Винчи — мол, и художник, и инженер, и на машинке вышивает. По-другому и не было, ну вот чисто для примера — Кристофер Рен, третий или четвертый президент Лондонской Академии Наук, врач по образованию, в качестве архитектора отстроил Лондон после Большого Пожара, а на сто лет раньше Джон Ди, вообще говоря, астролог и алхимик, в нежном юном возрасте уже мастерил роботов (за летающего механического жука его чуть не выгнали из колледжа) и написал комментарии к Началам Евклида.

Потом три века индустриальной эпохи, знание становится продуктом, философия отделяется от науки, а литература от них обоих, специализация же возводится в ранг добродетели. Когда в семидесятых двадцатого века было объявлено о наступлении эпохи постиндустриальной, сиречь информационной, французские философы (единственная на тот момент серьезная школа, вернее, две школы, в западном мире) обрадовались, как дети, приветствуя "конец темных веков" и возвращение целостного многоразмерного восприятия. Дальше, думаю, все знают — синергетика, информатика, системный подход, теория Хаоса (о теории Хаоса у ЖСВ — это вообще песня! он сам, кажется, не понял, как преподнес ее на блюдечке читателям, апгрейдя всех электроовец без разбору. В то же время она сейчас торчит из каждого приличного западного НФ-текста); одни мозги в состоянии усвоить это изобилие, другие быстро от него устают.

Первых, надо думать, со временем будет становиться все больше, вторые со временем начнут совершать усилие.

Во время АБС читательский эгрегор (жуткое какое слово) был довольно еще гомогенный. До появления Дрюона и Пильняка, если мне память не изменяет, читали все одно и тоже, и только с них начали разбираться; тогда, собственно, у нас началось читательское расслоение.

Вот что меня не перестает удивлять — это то, что с одной стороны, все понимают закономерности такой движухи среди читателей, а с другой — к авторам относятся из какой-то архаичной системы отсчета, ориентируясь не на будущее литературы, а на ее прошлое.

Давайте так: сделаем фантдопущение, что

— есть некая группа авторов, которые знают и любят литературу настолько, что живут в ее поле непрерывно, не дистанцируясь и не проецируя себя на это поле гигантским големом

— и от того движутся вместе с ним (а оно движется вдоль развития мысли), опережая, таким образом, всех электроовец без исключения, включая и свою собственную.

В общем, это не я придумала, что все новое кристаллизируется в социуме через написанное слово (не через каждое написанное слово, добавлю на всякий случай) ; напомню, что с самого начала мыслилось разобраться, в чем же все-таки новаторство Хобо.

И вот в связи со всеми этими сменами эпох, о котрых выше, совершенно убеждена, что многозадачность, многоплановость и разнообразие текста (проза ЖСВ, Ляха, Бэнкса, плюс помощь зала называет еще Пинчона, плюс наверняка есть кто-то еще) не искусственное образование, а вполне себе отражение новых смыслов и возможностей, которые поступили уже в наше распоряжение. Это такой же незаметный апгрейд сознания, который делали АБС, только в другой уже области, не этической, а мироощущальной.

Ну я же еще в первом постике сказала, что по моим впечатлениям, Хобо написан уже из будущего. Муар только один из аспектов и только один из факторов влияния, но почти что самый важный (думаю сейчас).

Для тех, кто еще не в теме —

Вообще-то у меня было намерение поговорить о Андрее Ляхе, но для этого сначала мне придется объяснить, что я имею в виду под муаровым письмом.

Когда я читала Сказку PRO (до конца года, надо думать, она уже будет отдана в издательство, а потом и выложена на сайте ЖСВ), наступил момент, в который я стала замечать стилистические изменения от параграфа к параграфу.

Слушайте, это чертовски интересный момент. Не то чтобы прямо каждый параграф напоминал о ком-то из наших любимых и не то чтобы эти врезки ограничивались одним параграфом, иногда доходит и до страницы; не суть. Смысл в том, что при сохранении авторской интонации и общности стиля, перед восприятием читателя разворачивается переливающееся полотно текста, в котором возникают и изменяются, переходя друг в друга, воспоминания о значимых для не слишком обширной группы книгах.

С уверенностью могу назвать Булгакова, Александра Грина, Стругацких и шестидесятников довлатовского формата; всего не запомнить и не заметить; я даже не поручусь, что сам ЖСВ назовет с уверенностью, какие тени он вызывал и насколько это было сознательно.

Не знаю, придала бы я значение ощущению такой переливчатости текста, — хотя и выписала в заметки слово "муар" — если бы через несколько страниц пейзаж не начал бы меняться в той же тональности, в которой до этого менялись даже не стили, а всего лишь напоминание о них, вплоть до фразы — "реальность переливалась, как муар". Тут-то я и встрепенулась. Мистику и совпадения исключаем, как избыточные; остаемся с наведенным — индуциерумым текстом — расширением сознаваемой реальности.

Вот в этом месте сделаем паузу и перейдем к прозе Ляха. Тут я подвисаю — и вынуждена признать, что эта проза есть тот редкий случай, когда мне не хватает слов. Для тех, кто не знает, о чем речь:

Страница автора лежит здесь http://www.fantlab.ru/autor3720?preview=1 и попасть на нее можно только через превьюшку. Внутренние ссылки на форуме не работают, хотя четыре человека успели оставить отзывы (когда-то эти ссылки работали, надо понимать?).

Или же смотреть прямо здесь. Некоторые считают что Лях лучший в отечественной фантастике (есть даже мнение, что лучший после Стругацких), и хотя контраргументы к этому утверждению вообразить несложно, выходят они не очень убедительными. Пока что, впрочем, не об этом — об этом еще будет время.

Важнее и интересней рассмотреть вот что:

— такое же переливчатое, муаровое письмо, о котором было чуть выше

— такая же насыщенность реальностью и раздвигание ее рамок(не путать с обыденностью!), какую в фантастике до сих пор я встречала только у ЖСВ и Бэнкса (а вот кто еще так пишет, было бы интересно узнать и сравнить впечатления);

— и такой факт (без эпитетов), как нижайшая посещаемость и практически отсутствие комментариев на странице Ляха в либ.ру.

Вот это последнее меня сначала озадачило, а потом обрадовало; об этой радости чуть позже.

По-хорошему, о муаре надо бы подробней; честно признаю, что моей квалификации на это никак не хватает, так что практически на уровне голых впечатлений:

Дело было так. Читая ляховский Реквием по пилоту, я ставила закладки на те страницы, где мне особенно что-то нравилось. То, что фразы, достойные Ильфа и Петрова, разбросаны там в изобилии (а ведь и не подумаешь! настолько гладкий, литературный, старомодный даже в своей элегантности текст, так что все шалости выглядят на первый взгляд по-английски респектабельно), это еще полдела; вторая половина как раз в о-ля-ля каких переходах по теням. Настоящие Хроники Абмера, такое скольжение через литературные реальности.

На эти переходы, короче говоря, я и ставила маркеры. Чтобы попозже вернуться и разобрать, как это устроено. Нуивот, спустя первую сотню страниц открываю их — а ничего уже нет, все сместилось и каким-то образом преобразилось. Начинаю вчитываться в текст, через пару страниц появляется, открываю закладку — опять пропадает. Такое ощущение, что эта переливчатость недоступна прямому взгляду, что заметить ее можно только краем глаза, на грани.

У ЖСВ, в Сказке PRO, к слову, то же самое. Более того, какой-то пейзаж в Сказке напомнил пейзаж из лемовского Пиркса; спрашиваю, так ли это; нет, говорят, не помню точно, говорят, но скорее из Кинга.

Очень сложно передать мысль и сильно боюсь ее не донести, но, насколько я понимаю, смысл вот в чем.

И Лях и ЖСВ настолько погружены в литературный поток, что перекраивают его реальность прямо по ходу дела, не вполне отдавая себе в этом отчет (Одихмантий, скажем, в рассказах о Синельникове или Ленка Колхия, скажем, в дискографии Хобо это другое, не муар и не постмодерн, простое "пользуясь случаем, хочу передать привет маме и соседям"). Более того, читатель участвует в этих метаморфозах сам собой, в соответствии своему настроению, литературному опыту и цитато-тезаурусу; автор, фактически, создает реальность, с которой читатель может оперировать — еще не как с грубой материальностью, но уже и не так, как с виртуальностью, не поддающейся воздействию.

И вот что я бы хотела знать — кто из западных писателей так пишет? Потому что как ни изощряйся в языках, эти переливы стиля (не явные, как у Джойса, не зримо-ощутимые, как в грубом первичном постмодерне, а на уровне того, что в магической фэнтэзи называется "переходом по теням", апеллируя при этом не к магии, а к многоразмерности человеческого сознания) — муар этот не оценить и не заметить без попадания в ту же читательскую страту, в которой находится и автор.

Что означает начало не только нового литературного направления, но и нового жанра, выходящего за рамки традицинного рассказа.

Еще важнее, что оно означает полное adios демократии в искусстве.

Наконец, что означает оформление новых способностей восприятия-передачи, — предупреждая заранее всякие фантазии на тему эволюции, зафиксируемся на освоении многозадачной виртуальной реальности и порождаемых этим эффектах.

Многозадачность здесь особая тема; вместе с насыщенной и расширенной реальностью. Об этом точно уже не сейчас.

На волне разговоров "писателей уже больше, чем читателей" логичным продолжением будет "каков писатель, таков и читатель". Без всякой критики, кстати, исключительно как математическая категория.

Девушка в своем блоге пишет — "читая Шмаракова, я поняла, что такое хороший читатель. Хороший читатель, — сообщается нам — это тот, кто встретив сложное незнакомое слово, не станет кривить лицо и презирать автора за интеллектуализм, а встанет с дивана и устремится в поисках словаря". И, заметьте, в контексте Шмаракова это, возможно, и есть адекватная реакция на стимул (сильно подозреваю, что цена вопроса — не только словарь, но пока сама не читала Шмаракова и ничего сказать не могу).

В случае условно-сферической Донцовой, предположим, хороший читатель — тот, кто покупает ее книги, а не пиратит их.

Хороший читатель для Шекспира совершенно не равен хорошему читателю Кафки, зато равен или очень близок читателю Чуковского. Первый и третий должны резонировать своему автору возрожденческой живостью чувств, второй — мизантропией.

Читатель ждет уж рифму розы.

Да, так вот о Жарковском.

То, что ЖСВ нужно читать долго и перечитывать — как бы очевидно. То есть если не, то незачем и начинать. Сказку PRO, на которую фантлабовская аннотация ужасна и даже ужасТна, я вообще читала две недели — несчастные стопийсят страниц, первую половину, я имею в виду (вторая все еще томится в драконьих пещерах и поди ее оттуда добудь).

В этом месте возникает интереснейший эффект. Насколько я начинаю понимать, хороший читатель для глубокой литературы это тот, кто читает мало, а перечитывает много. Относительно мало, хочу я сказать, но безотносительно качественно. Такая мысль у меня возникала с Бэнксом, однако привычка переходить от одной книги к другой незамедлительно в один день не исчезает.

Запойное чтение в некотором роде вроде наркотика, и ничего хорошего в этом, разумеется, нет. Формируется этакий "взгляд туриста" и чтение превращается в бесмысленное времяпрепровождение. В лучшем случае активизируются старые паттерны, когда скоростной пробег по новому высвечивает что-то из хорошо усвоенного во времена более благодатные.

Нет, я вполне критично отношусь сама к себе и отдаю себе отчет, что честнее было бы читать таким образом Донцову, без всяких претензий на интеллектуальность. Ну или ограничиться блогами в ЖЖ, тоже вполне себе интересно.

Самым счастливым временем для меня, при всем при том, были те пять лет, за которые я не прочла ни одной книги (по специальности не считается), но каждый день перечитывала Улисса и манновского Иосифа. Всему хорошему в себе я обязана отказом, блин, от беспорядочного и избыточного чтения.

Возможно — и даже наверняка — что у каждого из нас свой режим и ритм чтения; одного серьезного автора, может быть двух, трех — (во всех случаях, ограниченное число) хватает на несколько лет, если читать вкруговую вокруг некоторой неподвижной точки отсчета.

(Кто помнит, буддистская история с мастером, учеником-биологом и рыбой — самое то в контексте).

(Было бы лицемерием говорить, что при этом я отказываюсь от развлекательного чтения и перехожу на одни акриды и лилии полевые).

Жаль, конечно, что у ЖСВ выложен только Хобо — хотя сейчас, начиная его перечитывать, еще и еще раз убеждаюсь, что больше он (ЖСВ, не Хобо) может ничего и не писать. Зато в ситуации есть замечательный бонус — вполне себе живой русскоязычный автор с массой отсылок на другие тексты (не только литературные, кстати сказать) и в самом романе и во вполне доступном ЖЖ; вполне можно, определив себе Хобо как центр круга на, скажем, год (на самом деле, как пойдет) исследовать прилегающие территории. Правду сказать, то же самое мне бы хотелось сделать и с Бэнксом, но тут меня подводит слабый английский.

Вообще говоря, это не оригинальная позиция, мое личное все, Фрэнсис Йейтс, точно так же поступила с Шекспиром, став в результате крупнейшим специалистом по английскому Ренессансу. Ну а поскольку ни одна эпоха меня не привлекает так, как множественная реальность вне времени, то проза Жарковского и Бэнкса будет как раз по размеру.

Нуивот, на этой территории, простирающейся вокруг центра, среди прочих драконьих сокровищ встречается имя Андрея Ляха.

На этом Шахерезада прерывает дозволенные речи, откладывая продолжение на завтра.

...на самом же деле хобояз это одно, а жаргон/диалект/язык космачей — другое. Космаческий язык в Хобо вообще имеет отдельное название, а именно трабл (см. в комментариях).

Откуда название и с чем связано, неизвестно; зная, как непредсказуемо работает литературная фантазия у ЖСВ, может, например, оказаться что и космач происходит не от слова космос, а от какого-нибудь Козьмы Африканского, покровителя странствующих (ну, в порядке бреда и как пример того, что ожидать можно буквально чего угодно).

Не было бы оно пройдено в "Флебе" Бэнкса, мне бы и в голову не пришло вычитывать дополнительные смыслы в комментариях Хобо, а там между делом присутствует прелестнейший стеб — некоторые сноски помечены как, скажем, (мтрн), а другие, такие же — (трбл). На узком поле играется отдельная игра — кроме (мтрн) и (трбл), есть (...) (sensored — мтрн.), (...) (трбл.), (..ли) (мтрн.), некоторое количество только окончаний, без корней (рядом же — обсценная лексика живьем и в полный рост); вдруг (...)[19] в тексте и Император на сноске 19, или такое же безвинное вот так на сноске 20 и (hstr-mark), которое, кстати, мне лично не понятно и хотелось бы этот вопрос прояснить.

Веселое хулиганство вообще привлекательно, когда ненавязчиво (в Хобо — ненавязчиво, роман — без комментариев — можно хоть детям давать, все там вполне благолепно), но в разнообразие комментариев упакован один очень и очень важный аспект романа, вернее, надстройки его — многообразие как способ мышления. Об этом, однако, ниже.

Итак, вот у нас трабл...

А то уж очень мы получаемся, космачи, — в далях... к-космических! — траблово сказал он.

...а вот хобояз:

Я пялился ему в спину, не в силах ничего.

или -

СПАСИБО ТЕБЕ ЗА НАПОМНИЛ

и вот -

Как ты себя чувствуешь? — Я себя чувствую.

а еще —

А вы бы не трусил? — спросил я.

или вот -

я тут и расписание, и штатное, и я именно тот, кто его, расписание, расписывает, штатит и расчерчивает в таблицу на два листочка...

или же -

Что, не вопросно тебе?

Хобояз включает в себя и трабл и авторскую речь; суть его не набор новых лексем, а вовсе наоборот, принцип конструирования. Совершенно новый принцип языка, который мы можем заимствовать, не повторяясь, к своему удовольствию и пользе.

Свободное использование морфем в хобоязе (как пример конструирования) vs придуманные лексемы обычной фантастики (авторские наименования, удачные или неудачные. Самыми удачными, наверное, можно считать воннегутовский карас и сепульки, неудачным несть числа)

Если что, еще пять минут назад я не знала, чем отличаются морфемы от лексем, а через день, наверное забуду, но очень уж красивые слова, ничего, что я их сюда вставлю?

Итак, хобояз.

Свободное образование глаголов от существительных, деепричастий от глаголов, всего и всех от всего и вся — с сохранением корня (морфем:) богатое какое слово!) и без потери смысла,

Выбрасывание слов из устойчивой идиоматики, опять же без потери смысла,

Употребление глаголов в неожиданных формах — с прибавлением килограммов и киллометров смысла

Сохранение стержня, пребывание в общекультурном поле, с явным или неявным использованием не столько аллюзий, как делает постмодернизм, сколько цитат как элемента эстетики, музыкального оформления речи и готовых смысловых кирпичей, прямо по Витгенштейну.

...................................................... ......(что-то наверняка забыла; морген, морген)

Разглядывая хобояз как непрерывно меняющиеся узоры в калейдоскопе, вполне можно увеличить свободу собственной речи, пропедевтический такой загон. Уже говорила и опять повторю — Хобо написан из нового способа мышления и понимания реальности и мне это не только дико нравится, но и кажется весьма и весьма полезным.

Вообще говоря, давно к этому идет — во-первых, от долгого употребления слова и формы замыливаются, теряют выразительность, требуют — вопияют прямо-таки — обновления. Во-вторых, эмоциональная скупость языка много работающих людей (нас) и эмоциональная недостаточность интернет-общения требует, опять же, новых форм выразительности речи.

Эмоциональная скупость современного литературного языка — серьезный момент (вовсе не негативный) — в девятнадцатом, еще частично в двадцатом веке в литературе не только барышни были чувствительны, весь строй речи направлялся прежде всего на коммуникации, на отношения (с собой, с прочими, с наружней окрестностью) и в последнюю очередь на точное описание процесса. Возможно, я ошибаюсь, но как по мне, то вот так; сейчас стало иначе — глаголов и существительных больше, наречий и деепречастий меньше, литературный язык упрощается и теряет объем; отечественная фантастика же....ну, все тут знают, как обстоят дела с литературным языком в отечественной фантастике (впрочем, можно и порадоваться тому, сколько способных писателей в нее пришло, если довольно скудными средствами иногда создаются замечательные вещи).

(Среди испаноязычных литераторов, к слову сказать, тоже встречаются попытки — пока еще в устной речи и не слишком часто — ставить глаголы, существительные и особенно местоимения в непривычную форму, нарушать конструкцию фраз не ради комического эффекта, а ради большей выразительности.)

Язык Хобо не искусственное образование, а естественная потребность ноосферы, бггг, немного (или много?) опередивший стихийное развитие речи. Что, вообще говоря, всегда было прерогативой хорошей литературы — я имею в виду опережение и влияние, структурирование и шлифовку стихийности.

Полифония и насыщенность реальностью хобояза еще более интересная тема, но о них надо отдельно, это особо значимая часть надстройки романа.