Танцевал двумя стихотворениями. Теперь можно показать их названия.

1.

Греза, навеянная триптихом Ирины Рагозиной СТИХИЙНОЕ через две недели после прочтения

цитата

Пусть в застывшем лимане нет клёва,

Пусть все вороны чёрны, а совы седы –

Мимо белых акаций и темной воды

Мы скользим в полонезе хмелёвом.

Пусть все вороны чёрны, а совы седы –

Осень красит закат кумачовым.

Мы скользим в полонезе хмелёвом,

Прогоняя недобрые знаки беды.

Осень красит закат кумачовым,

Мимо белых акаций и темной воды

Прогоняя недобрые знаки беды,

Пусть в застывшем лимане нет клёва.

Собственно, это был эксперимент с новой для себя твердой формой, пантуном-берикатом, иначе — прошитым пантумом.

цитата Гаспаров М.Л.

В малайской народной поэзии пантум (точнее, «пантун») – это импровизированные четверостишия (обычно с тематическим параллелизмом), иногда соединяемые в цепочку так, чтобы 2-й и 4-й стихи каждой предыдущей строфы повторялись как 1-й и 3-й стихи следующей строфы. Именно в таком «цепном» виде пантум был усвоен европейской поэзией (впервые – французскими романтиками), но широкого распространения не получил, примкнув к ряду твердых форм с повторами, представленных выше... традиционный пантум имеет перекрестную рифмовку. Если четверостишия в пантуме будут иметь охватную рифмовку (№ 161), то повторяться будут строки нерифмующиеся и воспринимать такие повторы будет труднее.

Думаю, deepressure, получив рифмы, оценил прикол. Но если бы он выбрал тему, было бы не менее весело.

2.

Покой

Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду.

Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к

самой крыше.

Булгаков М.А. Мастер и Маргарита

цитата

Синие ночные листопады

да луна, что в форточку прокралась,

не вернут утерянного лета.

Эти бутафорские наряды –

все, что нам от прошлого осталось,

от изломов и петель сюжета.

Декорации не тронет тленом,

пластиковых лилий увяданье

не разбудит в памяти сонеты.

Здесь ничто не будет незабвенным:

за окном мелодией прощанья

гонит свои волны речка Лета.

Где тут кто осень увидел... листопады разве что.

1. В первом туре надо было создать стихи с заимствованными у А.С. Пушкина строками. Я взял за основу пару строк из "Бахчисарайского фонтана" и решил писать онегинской строфой. Редкий случай для меня — использовал эпиграф (взял строки из Руми).

Круг факира

Я – пылинка в солнечном луче
И целое солнце
Джалал ад-Дин Руми,
«Я – это ты», Диван Ша́мса Тебризи

Что смотришь, мальчик караванный,
На трюки дивные огня,
Как будто жизнь – строка Дивана,
Напоминая мне – меня?
И я когда-то за верблюдом
Ходил и в зной, и в холод лютый,
Пока баши́ в седых песках
К Колодцу Снов не отыскал
Пути. Ждал дервиш, маг бродячий,
Там спутников в Хиву́, и нас
Решив занять в полночный час,
Прошел по углям наудачу.
Так жребий мы встречаем свой –
Случайно, вдруг, врасплох, впервой.

Перед рассветом смежив веки,
Я услыхал простой совет.
Блажен факир, узревший Мекку
На старости преклонных лет, –
Шепнул и сгинул волхв украдкой.
Вмиг стала мне тесна палатка.
От сытых дней и праздных фраз
В обитель дервишей, в Шираз
Увлек меня мой дух мятежный,
Где от космических начал
Науку чар я изучал
Семь лет бессонно и прилежно.
Почил там мальчик, вышел в мир
Бродяга-фокусник, факир.

От Синда до снегов Арзрума
Могилу, Лестницу, Канат* –
Три фокуса, а сколько шума –
Являл народу я стократ.
Двуглавый наг, свирепый, жуткий
Мне танцевал под пенье дудки
И жаждущим дарил от бед
Суфийской мудрости секрет.
Но на кольце у ибн Дауда
Три буквы сомкнутые есть:
Проходит все – любовь и честь,
И слава, и мгновенье чуда.
В свой час, презрев упадок сил,
Почтить Каабу я решил.

Но что тебе, погонщик юный
Чужих дорог слепая вязь?
С чужих небес чужие луны
Ты не достанешь, не спросясь.
Под плеск воды в колодце круглом
Так думал я, трещали угли
Под грубой кожей бо́сых ног...
К утру, из слов слепив манок,
Блажен факир, узревший Мекку
На старости преклонных лет, –
Шепнул – и все, меня уж нет,
С лица земли исчез навеки.
На час прослывшие людьми,
Кто мы? – Лишь строки из Руми́.

2. После победы в первом туре я выбирал тему третьфинала и предложил "Летний сонет", вырвав кусочек творчества А.А. Ахматовой (как раз в годовщину написания первоисточника).
Сонет дался существенно тяжелее, долго не давался 2-й катрен — не получалось выбрать подходящий вариант.

Есть формулы, предвидящие впрок
Все сущее. Они универсальны.
В них скрыты геометрия Версаля
И хаос вавилонского метро.

Что ни возьми: гармоний ровный строй,
Дождя ли шум, игру ли волн в кристалле –
Их символы все в мире проницают,
Сплетенные теорией хитро.

И приучают верить в бренность тел…
Бессветье как исчисленный предел
В наш век уже секрет Полишинеля.

Логичен суд – но поезд вдруг, шаля,
Из сумрака халдейского тоннеля
Выныривает в августе в Филях*.

* – станция московского метро Фили расположена на стыке тоннеля и открытых путей

Нареканий было больше — не всегда точна рифма, трудно читается "волн в кристалле". С волнами согласен, с рифмой — мне кажется, она в порядке. Да, почему "халдейский тоннель" — в Нововавилонским царстве заправляли халдеи. По Филям проверил по Вики (вдруг забыл?) — перегон "Кутузовская — Фили" почти целиком подземный (кроме самих станций и коротких примыканий), до и после перегона — да, открытые пути.
Наградой за старания стал личный рекорд 16,4 балла.

3. В финале все писали стихотворение в духе метареализма. Сам был не рад, что навел irish на представителей этого поэтического направления. Но я согласен с ней: хочешь называться поэтом — поднимай планку. Вроде, справились. У меня вышло следующее.

В кино

Помнишь ли ту детвору
в заэкранном пространстве?
Карабкались
к небу взахлеб ввечеру
по стремянке.
Пусть полотняному –
им дотянуться бы только
до сини, до дали, до доли.
Что там крутили тогда –
не «Джульетту и духи»?
Шушукалась
на космотрапе орда
вольнодумцев:
сквозь белолунную
ткань образа́ проступали
зеркально природе и залу.
Двигались стрелки часов
от двенадцати влево,
да бе́з толку:
время назад не текло –
мы взрослели,
близкого не́бушка
трогали гладь… чемпионы
с гравюрищи Фламмариона.
Рва́лись наружу, в рассвет,
попадали в ночь зала
с печальными,
младше пропащих детей
матерями
и понимали, что
нужно еще, напоследок
по пыльному яркому следу –
ровно туда, где исток,
теургический центр
гомоте́тии,
в крипту, где царь-колесом
вертит ленту
сам нестареющий
киномеханик, где шалость
и свет получают начало.
Жаль одного лишь – не все
успевали: сеансы
кончаются
вовремя. С нами ли, без.

Ну, чемпионом я не стал, но, считаю, стихи годные получились — не хуже сонета, хоть и наиграли на 14,5 всего. Был вопрос, как это сделано технически. Это 5 с половиной восьмистиший aBBaBBCC (строчные буквы — мужская рифма, прописные — женская, курсив — дактилическая), каждое из которых можно записать в пару длинных дактилических строк (10 и 7 стоп) или четверостишие BBCC (нечетные строки — дактиль, четные — амфибрахий) с урезанной последней строкой.

Несколько стихотворений, попадавших в призы фантлабовских конкурсов

3-е место на осенних Поэтических сборах 2013г. (тема "Чудо. Город. Космос"). Признаюсь, это был эксперимент — попытка написать диамант, а попадание в тройку сразу за двумя мощнейшими стихотворениями ("Вечный город" Аисы-Алиены и "Вот и город уснул..." ФАНТОМА) — просто неожиданная удача.

цитата

Пора бы привыкнуть уже, да никак не выходит: одна в пустом доме, жених с сыновьями в столице весь месяц весенний, что длится, и длится, и длится... И хочется книгу читать, но уж близко суббота.

Что ж все как-то враз на нее в этот день навалилось – и дом прибирать, и прясть занавеску для храма? Как с бытом справлялась ее престарелая мама? А ведь не роптала, не впала в отцову немилость.

Да, нужно еще на источник, за свежей водою: пусть ветры с предгорий под вечер весь город застудят, пусть в Риме давно, говорят, провели акведуки... пусть хочется книгу читать, да никак не выходит, однако же солнце к закату, и близко суббота.

Все. Бросила книгу на тот покосившийся столик – жених бы сумел починить, только где он, Иосиф? – и встала-пошла. Что там дальше – не ваша забота.

2-е место на Весеннем Звездовее 2014г. в номинации "Благовещение". На мой взгляд, одна из лучших вещей, которые мне удавались.

цитата

Кто нас двоих провел по этим тропам –
в дурман пруда, под сень семиметровых
осин – вокруг да около вести
игру в слова,
чтоб к ветреным шести
все паутинки снова оборвать,

чтоб неохотно под руку к воротам
длить расставанье, слышать Нино Рота
откуда-то из суеты, извне
едва-едва,
как рыбы в глубине
дыханье слышат телом. Невпопад

закованная в трубы Самотёка
журчала под землей. Неподалёку
кружили тени парою в lancier*
и досказать
брались – себе ли, всем? –
что не успели сотню лет назад.

Заахали москвички: колобродят
курсистка тут с уланом желторотым,
но я вдруг понял – это я и ты...
И дивный сад
стал изменять черты,
истачиваться и терять цвета.

* — лансье, уланская кадриль

2-е место на только что состоявшемся Крылатом поэтическом. Надо было передать смысл пословицы стихотворением. Я пытался передать "Время красит — безвременье чернит", но никто не расшифровал. Ну, это моя вечная болезнь — прятать смысл дальше, чем требуется. Но, вроде, обещанная в статье "Провалы" перезагрузка таки удалась, и стихи вышли удачней.

Собственно, началось с того, что где-то в середине октября мне попалась на глаза статья о том, как Александр Алехин провел последний год жизни в Португалии. Зацепила интересная подробность — рядом с телом после смерти нашли томик Маргарет Сотерн "Стихи изнанника" (тут отдельная история — выяснилось, это роман, но я-то сначала не знал). Я и подумал — дай, попробую что-то сделать. Рассчтывал успеть к 122-летию со дня рождения, но не вышло. Даже с названием не до конца определился...

К равноденствию стало теплей. Сквозь горчичный песчаник

старых улиц, дворцов, площадей он ходил к океану.

Ровно в полдень на пляже шезлонг брал и ставил у края

маслянистой воды. О былом вспоминал: подбирая

португалок соленых тела да резную фактуру

сонных мавров, не раз и не два расставлял их фигуры

на доске и играл. Сам с собой, не халтуря, вслепую

комбинировал, вел на убой рыб, слонов и горгулий.

Засыпал на исходе сиесты. Во снах видел ели

в белотканой простой кисее из снежинок. Отдельно –

гимназистов беспечных толпу на Пречистенке, пегий

дом с колоннами, тополя пух и верлибры соседа

по галерке. За ними – тюрьму, то – в начале Германской

ту, где строила глазки ему дочь тюремщика Ханни

или Хель, то – Одесский подвал, бегство на параплане

от расстрела, то вдруг узнавал на путях санитарный

эшелон, кислый запах бинтов с формалином и ложек…

В пять казалось, его уж никто добудиться не сможет.

Понапрасну ярился прибой: укрепляли надежно

кости мамонтов трон раскладной из шагреневой кожи.

Пусть орали сирены навзрыд, и любя откликались

пешкадоры* с рыбацких корыт на их зов, пусть нахально

стимфалиды роняли в пике свои перья из стали –

знали все, что его не отвлечь от его Зазеркалья.

На квадратных полях целый день там родные гостили,

и соперники накоротке пили чай, и кубинец

угощал иудея «Эль Рей»** под дешевый мотивчик

из кино про любовь с Соней Хени, и вновь были живы

белый шляпник и старый чешир. Но сновидца украдкой

начинали друзья тормошить заведенным порядком

чаепития, ровно к шести оставляя за кадром

эту сладкую ложную жизнь. Ото сна на закате

восставал их хранитель и гость, и в заждавшийся город

куртизанок, шпионов, шутов и царей на покое

на «порше» по мощенке влетал, казино и притоны

огибая за лье. Суета заведений игорных

не манила его – к почтарям он катил по проулкам,

чтобы молнию от англичан, чуть дыша, караулить

у окошка. На вздох «ничего» обижался: ему-то

обещали в посольстве вот-вот все решить, за минуту,

но с депешей никто не спешил. В Альбионе веками

так велось, ведь готический шик – куковать в ожиданьи

робингудовых стрел, не щадя за промашки титанов,

потому он и жаждал сейчас выйти на поле брани.

Никогда не страшили его оппоненты. И этот,

из чухонского царства снегов, чемпион Ревсоветов,

на разборчивый взгляд, автомат с электрическим сердцем

и, наверное, тысячью глаз, исключением не был.

Замыкается круг. Десять лет, как они в Ноттингеме

сшиблись так, что в драконьем огне пол-аббатства сгорело,

хоть все силы пожарная часть разом бросила в дело.

И вот ныне сходились опять все пути в том же месте,

и он все еще был королем с многозубой короной

из московского дуба и слов, и плохих, и хороших,

в облупившейся старой коре, словно в детской коросте,

в мелких оспинах памятных дней, тусклых пятнах на солнце.

Съев на ужин бифштекс, коньяку он глотал пару рюмок

от давления. Слушал игру скрипача, пересуды

на двунадесяти языках, звон пиратских эскудо

в портмоне дипломатов. Впотьмах шел читать по-французски

«Вер лекзиль»***. Том прислала жена – на манер сарацинов,

уж четвертая – с надписью «там о тебе» на посылке.

Оказалась права. Все ходы – точка в точку, как в тире,

вот теперь: «положил под язык...» грош? таблетку? пастилку?

* peskador (порт.) – рыбак

** El Rey del Mundo (исп. = король мира) – бренд гаванских сигар

*** Vers l’Exile (фр. = стихи изгнанника) – тот самый роман Маргарет Сотерн

Несколько стихотворений, которые с треском провалились.

Последнее место на 2-й годовщине "Лаборатории души".

Ниже — пара вещей с последнего литературно-художественного Звездовея.

1. по Ю.Панцыреву "Интерьер" (дележ 14-15 места)

2. по П.Еськову "Петербург" (дележ 16-17 места)