Все-таки здорово, что находятся авторы, которым удается вырасти их коротких штанишек атомпанка Азимова-Хайнлайна и смотреть в Тардис постсингулярного будущего без защитных очков. Правда, и читателю приходится несладко. Даже переходные лайт-версии вроде Винджевского Конца радуг требуют определенной работы над собой. Да, главное в них – не технические кундштюки и футуристические картинки, а алгоритмы решения вопроса о перспективах человеческой общности и отдельного индивидуума в таком будущем. Однако вторая часть без первой – ничто, поскольку превращение homo sapiens в homo postsingularis идет не от биологии или развития скрытых способностей, пусть даже технологическим путем, как у Уэльбека или Стругацких, а от внедрения новейших цифровых или – дальше-больше – квантовых технологий.

Это убедительно и эвентуально верно. В конце концов, квантовую механику (логику, etc.) придумали боги, чтобы иметь шанс существовать и не умереть от скуки всеведения. Только таким путем можно преодолеть множество парадоксов, научиться создавать камень, который невозможно поднять. Поэтому создатели постсингулярных миров предлагают своим богоперсонажам играть в игры, развивать неочевидные теории, ставить мысленные эксперименты, разговаривать с китайскими комнатами, как Уоттс в Ложной слепоте. Своеобразный апгрейд приема «нечто в темноте», когда это нечто, вроде, и называют, пощупать можно, но от этого оно не становится читателю понятнее и ближе. Роршах в темноте, ужасная живомертвая кошка в обскуре.

Что касается действительно хардовых вещей – любить, так королеву, красть, так миллион – сравнивать-обсуждать, так Лестницу Шильда с Квантовым вором. Действительно, по плотности сайенса на страницу фикшена эти произведения целиком и полностью заслуживают эпитета the hardest перед аббревиатурой жанра SF. Только идут к вершине авторы разными путями. Дело в том, что мир изменился не в 1900г., когда Планк придумал свою постоянную, и даже не в 1935г., когда Шредингер рассказал о коте и ввел понятие квантовой запутанности, мир изменился в 1964г. Именно в этом году Джон Стюарт Белл дал инструмент для проверки самой основы квантовой механики, отрицания принципа локального реализма. Тогда-то мы и стали жить в новом, предсингулярном мире, еще не зная об этом, пока эксперименты по квантовой телепортации не подтвердили нарушение неравенств Белла. Однако многие из нас родились еще в старом, и им приходится привыкать.

Грег Иган – не исключение. Он любит новое и заставляет героев жить по его законам, порой даже в соответствие с принципом квантового бессмертия, как это сделано в Городе перестановок. Однако авторские миры Игана берут начало в детерминистичном вчера, в вычислимой вселенной-компьютере Тегмарка. Там правят бал логика и математика: арифметические аксиомы влияют на физику мира в Темных целых, графы и внедренная информация перестраивают характеристики вакуума в Лестнице Шильда. Эта вычислимость, эти знакомые островки стабильности придают авторским идеям основательность в глазах читателя – пусть Земля уже не плоская, но она еще не трещит по швам и не плывет под ногами. Это достоинство, но это же и минус романа. Громада Лестницы, выстроенная на прочном фундаменте, способна поразить читателя мощью, но вряд ли может влюбить в себя или хотя бы сильно увлечь.

Другое дело – Райаниеми. Он впитал Brave New World с молоком матери, его музыка – Блюз Космограда – реквием по атомпанку, его домашние животные в Голосе его хозяина носят броню из квантовых точек. Его компания, ThinkTank Maths, играет в квантовые игры уже сегодня, разрабатывает стратегии, доказывая на практике, что запутывание выборов участников игры создает эффект координации их действий без всякой связи между игроками. Людьми ли, интеллектуальными агентами – не имеет значения. По гамбургскому счету, мир Квантового вора как раз такая тотальная многопользовательская игра. Играют все: герои, автор, читатели. Игра захватит, автор гарантирует. Пусть пространство вокруг зыбко и изменчиво – не беда, читатель знает, это как бы понарошку, он уже прошел кучу игр до стопиццотого уровня, разгадал гугол загадок, прокачал вагон персов и отлюбил тележку красавиц. И это снова плюс и минус. Игры увлекательны, но подавляющее большинство пока не путает их с реальностью – отсутствует живая плоть.

Нomo postsingularis Игана-Райаниеми – продолжения самих авторов и их вселенных. Герои первого берут начало в классическом мире, просто их отчужденность друг от друга доведена до логического конца – друг другу они случайные попутчики, делящие общее пространство, иногда тело. Им веришь, но не сопереживаешь – слишком далеки они от нас, почти чужие. Герои второго – персонажи на экране, по-своему близки, но плоски в нашем понимании, свободны от любой психологии, кроме психологии персонажа игры. За них можно болеть, но опять же не сопереживать. Возможно, сейчас я говорю про невозможность сопереживания так, будто это что-то плохое. Однако это справедливо: платить за вечность либо памятью, либо одиночеством. Авторы не нашли, но пока и никто не нашел другого решения. Видимо, это имманентное свойство нового мира, когда все запутаны друг с другом, но не спешат вступать в контакт, который может вызвать коллапс волновой функции.

В конце отзыва-сравнения положено раздать оценки авторам или хотя бы назвать победителя спора. Напрашивается вывод, что истина где-то посередине, и хочется выдать равные баллы. Однако мы живем в новом мире, да и писательство – кооперативная игра с ненулевой суммой, где победить могут оба. Поэтому я сейчас выставлю одному произведению 8, другому 9, но обязуюсь время от времени менять одну оценку на другую в соответствие с новыми правилами.

цитата Осип Мандельштам

Я пью, но еще не придумал, из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино...

***

Una canción para Marina

Отборочный тур. Стихи о любви

Подозревал я, конечно, что отклонения от классических построений не приветствуются судьями, и, тем не менее, решил это проверить еще раз.

цитата

Обращение

Мы заперты в клетках разных на белом поле тетрадных страниц, в море росчерков лиц, клинышков синих птиц, немых, так же, как мы, флатландцы, па чернильного танца.

По линиям слепо рвемся за край слева – в трехмерный май, март, июль – выбирай.

Вверх с полушажка падаем в ночь зрачка.

Где-то в ночи обращаемся в звук, спешим с воскресеньем; томно, трудно срываемся с губ:
Я помню чудное мгновенье.

Первоначальный вывод подтвердился, о чем открытым текстом сказали некоторые судьи. Я оказался в третьфинале только благодаря попустительству соперника, с худшим среди прошедших дальше участников результатом, 11,7 балла. Основные претензии: отсутствие темы, смена ритма в концовке и нелогичный финал.

Попробую объяснить мои мотивы. До того, что речь идет о словах, первоначально написанных на бумаге, потом увиденных глазами и воскрешенных в звуке губами, догадалось большинство. Я так и не понял, увидели ли судьи за этой тетрадью с галочками и профилями именно Пушкинскую тетрадь. В июле 1825г. он встречается с Керн в Тригорском и, перед ее отъездом 19-го, дарит известные стихи. Я несколько переосмыслил встречу. Такой вот второй слой. И решение темы. Нелогичный финал? Не думаю, просто не совсем удалось донести.

Кстати, для хотя бы минимального ритмического согласования столь разных стихов и была сделана предпоследняя строка. Хотелось показать некоторую протяженность, сложность, медлительность процесса «воскресения», в отличие от стремительных букв, летящих с листа.

Третьфинал. Недетские сказки

Попробовал сказать о слиянии исполнитель-инструмент-образ на примере сюиты Римского-Корсакова «Шехерезада». Наиболее подходящей формой для этого мне показалась касыда. Не только и не столько потому, что она вся из себя восточная, сколько из-за того, что, происходя от арабского «направляться к цели», синонимична русскому «путь». Чтобы хотя бы приблизится к музыкальному дао единения. Поэтому

цитата

Опус 35. Касыда скрипки

Когда волной качнется море зала,
Когда проснутся духовые сзади,

Я дам смычку пройти по звонкой квинте,
Освобождая суть. Шехерезаду.

Она и я, мы будем лгать о море,
О птице Рух, о пери и Синдбаде.

О мертвых городах и горных тропах,
О мире новом, дивном. Но однажды

На джинне улетая с Аладдином,
В толпу метнув последние дирхамы,

Она и я единым станем целым,
Как были вечно, издревле, измлада...

Себя забыв, в объятиях Маруфа
Покажемся на улицах Багдада.

Али-бабу опоим сонным зельем,
Чтоб из зерна, из семени сезама,

Из самого ядра, из сердцевины
Добыть то слово, что владык пронзало.

Затем одна – двойною, неразъемной –
Пойду в покои грозного султана

Из ночи в ночь бессонно, плотно, верно
Плести ковер чарующих сказаний.

И ошибусь-то раз, когда, под утро,
Не пригасив последнюю лампаду,

В шальварах из прозрачного муслина
Перед тираном на подушки сяду.

Забуду я лишь пару старых истин,
Глупцов и пьяниц детские шарады:

Чтоб разглядеть Мицар в пиале неба,
Кому нужны визир да алидада?

Ужель важней отточенные бейты
Простых движений, искренних, нескладных,

Когда в рассветный час снимаем маски,
Устав от хороводов маскарада?

Там и усну, и вспомню сон о мире,
Где снова до летучего стакатто

Мой Шахрияр мои ласкает струны.
И я пою, его Шехерезада.

Опус прошел в финал «на волоске», опередив замечательную «Алису» Ириш менее чем на десятую балла, хотя и наиграл на личный рекорд 14,9 балла. Основные претензии: длинновата касыда, многовато незнакомых слов и неотточенность бейта.

Ну, во-первых, если касыда коротка, как у великолепного псевдо-Мутаннаби by nika-tyan, она уже и не касыда, а, скорей, газель. Минимум для касыды – 15 бейтов, желательно даже 20. Мне кажется, второпях сливаться в газели – моветон. Я взял 19, чтоб успеть.

Во-вторых, сколько здесь малознакомых слов? Квинта – первая, верхняя струна скрипки, настроенная на «ми» второй октавы. Дирхамы, сезам, шальвары и пиалу, думаю, знают все. Мица́р (от арабского пояс, лоно) – звезда, вторая от конца ручки ковша Большой Медведицы. Визир и алидада – части астрономических и геодезических инструментов. Летучее стаккато (staccato volant) – движение смычка при игре, когда он подскакивает, отрываясь от струн. И таки да, хотелось дать чуть эротики, но не прямо…

В третьих, с замечаниями по устройству бейтов согласен. Бейт обязан быть самостоятельным, законченным в смысловом плане. Это правило крайне редко нарушалось корифеями, и делалось это, как правило, чтобы четче выразить сложную мысль:

цитата Хафиз Шерози

Если вдруг, без видимых причин, Затоскую, загрущу один,
Если плоть и кости у меня Станут ныть и чахнуть, без кручин,
Не давай мне горьких пить лекарств: Не терплю я этих чертовщин.

В случае Шехерезады, я, скорее, пытался усилить музыкальную составляющую, приблизить ритмический рисунок стиха к мелодике «персидских ночей». Отсюда и постоянно слегка плывущие рифмы. Сознательно жертвовал отточенностью формы ради атмосферы, о чем и предупредил заранее.

Получилось, нет ли – судить не мне, и хорошо. Сам бы снизил балл-другой точно.

Продолжаю внедрение реально хардовой НФ в неокрепшие умы.

В этот раз захотелось разнообразить историю игрой с читателем. Надеялся на расширение целевой аудитории. Отсюда и присутствие книжных миров – в конце концов, отчего не отдать должное Ффорде как придумщику темы. Ну и да, не без Борхеса и Орлова (не Алекса, если кому не ясно, а создателя «Останкинских историй»).

Кроме того, казалось полезным вернуть НФ к ее истокам: предвидением завтрашних (или послезавтрашних) устройств, как это было в годы ее молодости. Где, блин, новые наутилусы и гиперболоиды? Я их хотеть!

Основана на фиксации макросклейки массовым сознанием. Сначала Кижер ищет правдоподобный вариант реализации какого-нибудь чуда, пригодный для начала процесса на уровне не оформившейся идеи. Поскольку, грубо говоря, все сами находятся одной ногой в разных виртуальных вселенных, таковой может найтись. Потом Кижер начинает сообщать о наличии этой идеи подходящим людям, которые переосмысливают, дорабатывают, одновременно «заражаясь» ей. А дальше идея по-ленински овладевает массами, и в какой-то момент чудо обретает право на существование. Киже с ним.

Мне было интересно разобраться с основными ловушками-последствиями существования такой штуки и методами их обхода…

Ближайшее будущее. Ну, слегка наличествует альтернативная история. Россия чуть шире границ Российской Империи, включает часть Польши, Австрии, Словакию с частью Чехии. Фиальта (результат склейки!) – адриатический форпост между итальянским берегом и землями Великой Албании.

Вроде, более или менее поняли все. Лиходелов забрал Кижер, а Леша его искал. Самым простым способом: прикидывал потенциально возможные чудеса. Вспомнил про упоминание моршанского буфета в «Альтисте Данилове», потом Набоковскую Фиальту.

Наверное, этот конкурс должен был появиться давно, ведь тех, кто могут писать столбиком и рифмовать строки, на Фантлабе не один десяток. Но так же, как должны были найтись орги для ФЛР, так и для Звездовея должна была найтись irish. Et voila — два Зв просвистели и ага.

Я принимал участие в обоих без особого успеха, и теперь жажду ответить с пролетарской прямотой могильшикам моих творений в стиле "объясняем анекдот".

1. Зв-1. Номинация «Что в этот час приснится…»

цитата

Барристер спит.
Играют с дядей в суде
Кошечки в кости.
По Кэррола, номер шесть -
Свежий след Снарка. Осень.

Последнее место в номинации. Оценка 5,6 по 20-балльной системе. Основные претензии: Кэррол — не Кэрролл, танка — не танка, смысла никакого нет, одни несвязные слова или нечитаемый шифр.

Согласен с ораторами. Было дело, перешифровал. Однако ключики не прятал. Если что, Барристер — один из персонажей Кэрролловской "Охоты на снарка", и, одновременно, барристеры в Великобритании — адвокаты высокого ранга. Ну, какие Кошечки у нас присутствовали в суде в прошлом году, многие вспомнят и без меня. Правда, дело слушалось в Хамовническом по 7-му Ростовскому переулку, 21, а не по Кэрролла, 6. Последнее число — номер главы "Сон Барристера", где тот во сне видит, как Снарк выступает защитником в суде. Признаюсь, позволил себе высказать в такой вот форме отношение к участникам суда как к Кэрролловским персонажам, а самому процессу как к абсурду. Абсурд заметили. Больше того, из него выросла целая номинация на Зв-2. На большее я особенно и не рассчитывал.

Да, танка, конечно, не танка — сознательно, иначе я бы рифмовать не стал и ритмику не держал. Форму то под 31 слог переделать несложно — достаточно взять барристеров во множественном числе, но содержание в принципе не танковое. А с Кэрролом чисто лопухнулся.

2. Зв-1. Номинация «Рондо»

цитата

Виев сон

На веки мне наложена печать
Давным-давно. Объятья тьмы сейчас
Уже привычней, чем топчан калеке.
Лишь сон один, повторный, где алеет
Закат, никак не перестанет докучать.

В том сне влюбленный юноша-смельчак
В движеньях звезд мнит будущего вехи,
Все мешкая примерить роль Монтекки
Навеки.

Там знаю я: пускай погас очаг,
Шаги крымчанки впереди мельчат –
Не проклятым, не Вием подземелий
Еще есть шанс остаться – человеком.
Шанс быть и в смерти зрячим, как свеча,
Навеки.

4-е место в номинации. Оценка 13,3 по 20-балльной системе. Основные претензии: вольная рифмовка, неяски с крымчанкой, зрячая свеча.

Пожалуй, следует признать правоту Че

цитата

показалось, что рондо сыграло роль прокрустова ложа – где-то пришлось подтянуть, где-то обрубить. Отсюда и некоторая вычурность рифм.

По свече — хотелось дать аллюзию на, например, "Aliis inserviendo consumor" (светя другим, сгораю сам). Это было выбором других, в т.ч., и у Гоголя, и таки их помнят — навеки.

3. Зв-2. Номинация «Поэзия абсурда»

цитата

Гость

На днях среди ночи
Смеющийся крок
Ко мне, между прочим,
Ступил на порог.

Во все мои двери
Он громко стучал:
Я к вам с бюллетенем,
Развеять печаль!

Засов отодвинув,
Его я впустил,
И чаю с малиной
В фужеры разлил.

Отпив из фужера,
Он врал наяву:
Хочу вашим мэром
Я стать к Рождеству,

Но крок и поныне
Из списков изъят -
Ведь croc по латыни
Лишь грай воронья.

Нет места на бланке
Мне – ты уж поверь,
Ведь crock по-шотландски
Лишь кляча – не зверь.

Мне кажется, крока
Надежней сменить
На клок или дрока,
На прок или крик...

Быть может, быть нужно
Слепым, словно крот,
Как кроль простодушным
И ловким, как кот?

Я молвил, украдкой
Заправив кальян:
Наш город – корабль,
Ну а ты – капитан.

Кивнул он: Бесспорно!
И – шасть через люк...

Теперь у нас в городе
Мэром – сам Крюк.

3-е место в номинации. Оценка 13,9 из 20. Претензии: много политики, дверей, неточные рифмы и не абсурд, а детская речевка.

Ну, по дверям и рифмам я сразу отвергаю — стих читается, и хорошо. Ну, мб, "быть может, быть нужно", стоило смягчить на типа "А может, стать лучше". Политика есть, а куда ж без нее. Но я, как и в "Кошечках", хотел выразить. Вроде, никто против не был.

Отдельно скажу по детским речевкам. Какое точное замечание и интересный вопрос! Дело в том, что корни поэзии абсурда, что английской, что обэриутской, растут их детских речевок и песенок-потешек. Основа всего — игра, связанная на смене привычных связей и морфем на на первый взгляд бессмысленные аналоги. Хармс на допросе сознавался, что сознательно превращает реальность в детскую считалку. Поэтому границу раздела между детской игрой и игрой взросло-абсурдной, если таковая существует, следует искать, на мой взгляд, в тематике, а не в форме. А тематика в Госте, скорее, взрослая. Как-то так.