Энтони Бёрджесс «Заводной апельсин»

Совершенно не оценил и не понял величие романа, да и шедевральность (оценки imdb 8.3, кинопоиск 8.0) экранизации книги от Стенли Кубрика, которую посмотрел сразу после прочтения, не осознал... Но обо всем по порядку.

Сам роман делится на четыре части, которые условно можно разделить на преступление, исправление, наказание/воздаяние и возвращение. Возможно кто-то по другому определит для себя суть частей романа, но лично для меня нарисовалась именно такая последовательность. Роман читается сложно из-за надсадского (жаргонного) языка подростков. В переводе Синельщикова почти весь текст состоит из англицизмов: блад, каттер, бразерс и т.д. Все слова легко узнаваемы, да и в конце книги дается перевод, но читается трудно. Ритм чтения все время сбивается из-за посторонних и непривычных слов, часть которых узнаешь сразу, о части догадываешься из контекста. Не уверен, что действительно была необходимость настолько насыщать текст жаргоном, но я не автор, не переводчик и давно уже не подросток, так что что есть, то есть. Ну а далее, пройдемся по аннотации, благо она практически полностью передает суть книги.

Читал роман со следующей аннотацией: ««Заводной апельсин» — литературный парадокс XX столетия. Продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, на котором говорит рубежное поколение malltshipalltshikov и kisok «надсатых», Энтони Берджесс создает роман, признанный классикой современной литературы.

Умный, жестокий, харизматичный антигерой Алекс, лидер уличной банды, проповедуя насилие как высокое искусство жизни, как род наслаждения, попадает в железные тиски новейшей государственной программы по перевоспитанию преступников и сам становится жертвой насилия. Можно ли спасти мир от зла, лишая человека воли совершать поступки и превращая его в «заводной апельсин»? Этот вопрос сегодня актуален так же, как и вчера, и вопрос этот автор задает читателю.»

Алексу в аннотации дана довольно точная характеристика, я бы пожалуй по подробнее расшифровал бы слово антигерой, заменив его на подонок или мразь, или нечто подобное по смыслу. Пользуясь силой, своей численностью Алекс и его братья наслаждаются ограблениями, избиениями беспомощных обывателей, вандализмом, угонами, грабежами и прочими развлечениями. Напомню, что речь идет о предводителе 15-летнем подростке, его друзья чуть постарше. Точно шакалы или бродячие псы они ищут развлечения и пропитание вечером и ночью и сражаются между собой при встречах. При чем это не дележка территории, а случайные стычки при встречах. И отношения в банде, точно в стае. Пока вожак силен — он вожак, как только вожак оступился, его скинут/подставят при любом удобном случае. И если друзья у Алекса туповаты, то Алекс умен. При желании он прекрасно разговаривает не жаргонами, у него богатый словарный запас и он превосходно им пользуется (), обожает классическую музыку, но при этом пропитан насилием. Весь ум Алекса направлен на получение наслаждения от насилия, разрушения и избежание наказания. Показателен вопрос «наставника по перевоспитанию» Алекса от исправительного учреждения: «И что на вас на всех нашло? Мы эту проблему изучаем, изучаем, уже чуть ли не целый век изучаем, н-да, но ни к чему все это изучение не приводит. У тебя здоровая обстановка в семье, хорошие любящие родители, да и с мозгами вроде бы все в порядке. В тебя что, бес вселился, что ли?». В конце концов Алекс допускает ошибку и попадает в полноценную тюрьму, ну а уже в тюрьме собственными усилиями и желанием скорейшего освобождения попадает в программу принудительной психокоррекции.

А что же представляет из себя программа коррекции? Это выработка условного рефлекса организма преступника на желание насилия. Вроде бы ты и хочешь кому-нибудь по морде дать, кого-нибудь изнасиловать, а в организм рефлекторно начинает воротить, скручивает болью, тошнота, слабость и т.д.

Методика была успешно опробована Алексе и после двух недель обработки он был выпущен в мир, где столкнулся со всеми своими бывшими жертвами, но уже с позиции слабой стороны и наконец попал в руки оппозиции, которая использовало его как средство смены/отставки текущего правительства. Концовка книги это печальный итог политической борьбы оппозиции и текущего правительства. Почему печальный, узнаете прочитав книгу.

При экранизации, имхо, Стенли Кубрик излишне театрализовал книгу и изменил некоторые сцены, добавив или убрав нюансы. В итоге фильм, хоть почти и повторяет сюжет книги, но в то же время смотрится более мягко и одновременно гротескно по сравнению с ней. Возможно для своего времени фильм и смотрелся как прорыв, но лично я просмотрев его ничего кроме недоумения не испытал. Что это? Зачем это? Почему это? Откуда такие высокие оценки?

Лично для себя выделил в книги несколько действующих сил: государство, бандиты (Алекс), оппозиция и обыватели-страдальцы.

У государства все швах... Преступность огромная, тюрьмы переполнены и исправительной функции не несут, после выхода из тюрьмы преступники берутся за старое. И тут появляется революционная методика!, две недели и матерый преступник не представляет угрозы для общества. постоянное исправление, нет необходимости в куче тюрем, сильных полицейских силах (со временем конечно) и т.д. Это выход для государства? Лично я считаю что да, причем отличный перспективный выход.

Бандиты, в контексте книги — жертвы. Им промыли мозги, лишили воли и средства на самооборону, самоопределение и т.д. Нельзя так поступать с человеком! Я в упор не понимаю почему нельзя? Взять Алекса — антигероя книги, несколько убийств, избиения, ограбления, изнасилования, угоны, и это только то, что успели натворить Алекс и команда в течении пары дней. Его бы пристрелить стоило, как бешеную собаку, а его всего лишь отучили насильничать. Он не перевоспитался, нет... В мыслях он тем же Алексом остался, но вот тело отказывается от насилия. Негуманно? По мне так вполне справедливое наказание. У Алекса появились все шансы исправится.

Оппозиция. Эти ничем от правительства не отличаются. Алекс и задействованная методика лишь инструмент в политической борьбе. Основной аргумент — сначала методикой промоют мозги преступникам, затем всем инакомыслящим (т.е. оппозиции). Забавно, но оппозиция критикует инструменты, но не предлагает своих решений существующих проблем. А по части использования людей, что одни, что другие одинаковы.

Обыватели-страдальцы. Их даже силой не назовешь, кто лучше говорит затем и идут,того и поддерживают. Сила, но безликая.

Вообще, если взять в нашем мире какое-нибудь гетто, то в нем будет ситуация один в один с книгой. Да то же Детройт например. Государство не способно управлять ситуацией, все нормальные и финансово обеспеченные люди уехали в более благополучные и защищенные полицией районы. Появись у государства инструмент психокоррекции и будет все тоже самое что и в книге. Я уверен, что правозащитники подняли бы хай на весь мир о нарушении прав человека, что под это дело произошел бы передел сфер влияния и все вернулось бы на круги своя. Наверное из-за этого книга и не впечатлила, не тронула, В 1962 это возможно и было откровением, а сейчас... По мне так единственный стоящий путь — это научится воспитывать/культивировать правильные черты характера с самого детства и только при накоплении критической массы хороших/достойных людей произойдут существенные изменения в обществе. И изменения должны идти от людей, а не от государства. А сейчас идет борьба с последствиями, если идет...

Самое большое впечатление в «Заводном апельсине» на меня произвела последняя глава. Та, которая была изъята из американского издания романа. Потому что вплоть до нее роман читается как типичная антиутопия: взята некая глобальная анти-идея (насилие как движущее средство человеческого существования), вокруг стержня которой взращена сумрачная альтернативная реальность.

Нет, это не будущее, а, скорее, сгущенное до черных красок настоящее. Мы уже живем в мире, жизнь в котором строится по законам подчинения, через самоутверждение одних над другими. Берджесс лишь немного выкручивает тумблеры. Да и такого, пожалуй, не скажешь, спустившись в ближайшую подворотню. Посему вопросы, поднимаемые в «Заводном апельсине», актуальности не теряют. Что делает человека человеком в мире насилия? Можно ли вообще остаться человеком в таком мире? Возможно ли насилие искоренить насилием? Собственно говоря, по всем пунктам даются ответы, и антиутопия, как положено, эффектно завершается… но в предпоследней главе.

А вот последняя глава романа — о том, «что было потом» — его, если угодно, изюминка. С ней «Заводной апельсин» приобретает дополнительное измерение. Хотите — перечеркните задаваемые выше вопросы и читайте с ней роман как притчу о взрослении. Хотите — считайте данную главу авторской насмешкой, последним сатирическим гвоздем в гроб отраженного в «Заводном апельсине» общества. Лично для меня именно она сломала последнюю стенку, позволявшую говорить о романе, как о художественном вымысле. Обыкновенно в антиутопиях какая-то дистанция между читателем и читаемым сохраняется все равно: «вот так могло бы быть, если бы [художественное допущение]». После финала же «Заводного апельсина» ни о каких допущениях уже не думаешь; это общество — наше общество, и жизнь — наша сегодняшняя жизнь (ну есть еще выдуманный слэнг nadtsatyh — но это, право, частности), и точка, и никакой нудной морали в духе Ф. Александра, только жизнь. Вот это и делает «Заводной апельсин» по-настоящему великой классикой.

Перед вами один из самых ярких, скандальных и неоднозначных представителей классики XX века. Книга, ставшая культовой и приведшая к созданию не менее (а даже скорее всего и более) культового фильма. Не знаю, просто лень это или подспудное желание познать произведение с разных ракурсов, но добрался я до рецензии как раз только после того, как ознакомился еще и с творением Кубрика.

«Заводной апельсин» является антиутопической драмой, что полностью определяет характерные черты, свойственные всем представителям этого жанра — ярко выраженный социальный подтекст, попытка прогнозирования будущего, затрагивание серьезных проблем и определенная доля гипертрофированности и гротеска. Однако Бёрджесс не просто воспользовался этими инструментами, но и довел их до предела — более безбашенной, мрачной и странной книги, относящейся к «классике» мне никогда не доводилось читать. Да, когда открываешь произведения Кинга или Гранже, ты только и ждешь очередную кровавую или отвратительную подробность, здесь же это было немного неожиданно. Однако я совершенно не хочу сказать, что это навредило — при ознакомлении с «Апельсином», ты четко понимаешь, что иначе посыл автора донести было нельзя.

Помимо жестокости и антиутопичности, книга может похвастаться еще одной изюминкой — необычным «языком надсат», характеризующийся множеством добавлений слов со славянскими корнями. Здесь русскоговорящему читателю единомоментно и повезло, и не повезло — с одной стороны, мы можем понять абсолютно весь текст произведения и посмеяться над знакомыми словечками, ставшими частью жаргона, с другой стороны, мы не можем видеть текст глазами автора и целиком проникнуться его задумкой, нам не нужно угадывать значения неизвестных слов и часть эффекта теряется. Эта ситуация переносится и на фильм — недаром Кубрик завещал выпускать фильм в русском прокате исключительно с субтитрами.

Продолжая проводить аналогии с экранизацией, плавно переходим к главному минусу книги — ее последней главе, которая, по сути, перечеркивает большую часть морали, заложенной в произведении (спойлерить не буду, если вы уже читали, то понимаете, о чем я, а если нет, то поймете после ознакомления). Складывается такое ощущение, что Бёрджесс сам испугался своих мыслей и постфактум дописал эпилог, который сместил акцент и привел к абсолютно неадекватной (по мне) мысли. Слава богу, Кубрик проигнорировал это окончание и выдержал основную мысль — в этом фильм однозначно обошёл первоисточник. В общем, в качестве итога хочу процитировать рекламный слоган: «Смотрите фильм, читайте книгу!», ибо оба эти произведения относятся к явлениям мирового масштаба — относиться к ним можно по-разному, но точно не равнодушно.

Не могу сказать, что культовая история садиста-меломана Алекса меня особо впечатлила. Берджесс замахивается на очень серьезный этический вопрос: есть ли у общества право заставить индивидуума быть хорошим или все же свобода выбора сверхценна? Но вместо того, чтобы дать однозначный ответ, все сводит к простой истине — пока мы молоды, мы способны на все, что угодно, а когда мы взрослеем, и наши дети повторяют те же ошибки, мы не в силах на них повлиять. Что, в общем-то, и так достаточно очевидно, ничего нового тут нет.

Две другие прочитанные мной книги Берджесса — антиутопия «Семя желания» и полусатирическая стилизация с элементами хоррора «Однорукий аплодисмент» — на мой взгляд, заслуживают большего внимания.

Книга понравилась, в свое время вообще наверное шок с фурором производила на читателя. На протяжении повествования я испытал к главному герою от отвращения и презрения, до жалости к нему и обратно. Далеко не каждому роману такое дано. Хочу выделить язык повествования слова типа kisa, korova, koreshami, britva ну т.д, а так же сленг ультранасилие или «старое доброе сунь-высунь» и т.п. добавляют колорит. Далее не буду расписывать о романе, т.к. и до меня много отзывов написано, хочу сравнить книгу с фильмом Кубрика. Многие восхищаются фильмом, я же еле досмотрел его, и вот почему он мне не понравился. В книге главные герои подростки им лет по 15, в фильме же мужики по 25-30 лет играют подростков. В фильме очень много лишний эротики, например бар корова, или одежда главных героев вообще сюр какой-то. Заключение в тюрьме, и лечение Алекса в фильме показали как то по детски что ли, в то время как в книге все описывают гораздо жёстче. И самое главное в фильме не показали финал книги, так что если хотите прочувствовать «Заводной Апельсин» в полной мере — читайте книгу.

Встречал не раз реакцию на этот роман, где у людей хоть один раз возникала во время прочтения головная боль или дрожь в различных участках тела, а тема подросткового беспредела и небольшой объем еще больше подталкивал меня к прочтению. Дочитывая последние страницы, того ужаса не замечалось. Эти подробности занимают на общем фоне довольно малую часть. Весь ужас творится в том мире лишь в тех вещах, которых принято считать нормальными.

Бунт для подростков — это нормально. Как и акне: абсолютная вероятность встречи и неприятные годы. А вот лечить или нет — кому-то придется выбирать. Алекс выбрал лечить, так как это советовали для отличного эффекта и быстрого выхода на свободу. Думал «крем» поможет ему намного лучше, чем и собственно помог ему доктор Браном. Однако «кожа» напрочь поменяла свой прежний вид. Результат, естественно, не удовлетворил Алекса, а от воспоминаний прежней жизни буквально выворачивало кишки.

Не отдаваясь в последующие моменты в жизни Алекса, стоит выделить то, что не только он такой — всё окружение по своему ужасно. Те же родители Алекса, которых не интересует жизнь их сына. «Настоящие друзья». Отдельные виды заключенных. Интеллигенция, использующая человека лишь в своих целях, которые еще и представляют собой оппозиционеров. Но «борцы» здесь борются не за смену системы и ради благоустройства народа, а за смену человека на довольно удобном кресле. То же самое, что и до этого, только всё новые и новые личности пытаются озолотиться.

Вот тут то и пугает меня книга. Личность Алекса — не совсем.

В ответ на отзыв Юлии Юферевой

https://vk.com/wall-88887311_14228

У подростка всегда бунт. Он ищет себя и ваша доморощенная мораль и унылые правила ставят ему рамки, которые подросток желает преодолеть. Моим бунтом было чтение литературы +18

«Заводной апельсин» Энтони Берджесса я купила на первом курсе юридического, в 16 лет. У меня был бюджет в 200 карманных рублей на неделю и я отдала 80 из них за тонкую голубую книжечку с полу-фруктом, полу-часовым механизмом. Я подумала почему-то тогда о бомбе. Чем-то оформление книжки меня так зацепило, что решила ужать все свои потребности, но этот томик приобрести обязательно. Уточним, что с экранизацией я встретилась позднее, и на визуализацию текста фильм никак не повлиял.

Книга не мерзкая и не отвратная. Если хотите прочесть действительно мерзкое и отвратное — ознакомьтесь с Уголовным Кодексом Российской Федерации — перечнем бл*дств, которые одни люди совершают в отношении третьих, и читайте проникновенно, вчитывайтесь в составы преступлений.

Заводной апельсин — это книга боли. В основе трагедия писателя и это результат самотерапии, борьбы человека за себя. И то, что она собой представляет — талантливо выстроенная композиция проблематики и сюжетных ходов, острой иглой проникающая в самую глубь мозгового вещества.

Ответы на вопрос о подростковой жестокости явно не из сферы художественной литературы. Он слишком многогранен, чтобы уместиться в маленькую голубую книжечку даже со столь плотно упакованным посылом аудитории. Это к социологам, психологам, педагогам.

Заводной апельсин — это лишь отражение, блик жизни. Да, да, да, обыкновенной жизни, от которой порой каждый из нас защищен и с которой мы не сталкиваемся, потому что потому.

Алекс — «главарь» шайки подростков (вы поймете, почему я зачекрыжила его статус, чуть погодя). Он презирает собственных родителей. Отца за то, что он беспробудный трудяга, а мать за ограниченность своей жизнедеятельности, он их считает мещанами и вообще — социальным плинтусом. Себя же он считает человеком иного склада. У него свой круг общения, свой сленг (так мешающий многим мгновенному пониманию происходящего), свои правила поведения с окружающими.

Алекс — это поточный конвейер зла и жестокости: драки, ограбления, избиения, гонки на городских улицах, легкие (и не очень) наркотики с молоком (трогательно-то как, а?), секс вкупе с изнасилованиями...

Его подельники от него не отстают, берут в пример.

Я не соглашусь, что предыдущий рецензент читал книгу внимательно:

Алекс отнюдь не исправился. Он затаился. Как тысячи тех, кто прошел тюремное исправление, он вернулся в общество и автор простился с персонажем (а героев в этой книге нет) практически сразу, показав нам (весьма символически) очень маленький отрезок времени, а вот социализировался ли Алекс или нет — это даже не вопрос просто потому, что его не перед кем поставить, кроме как перед самим собой.

А еще очень странно, что в рецензии не отмечено, какое насилие над человеком претерпел сам Алекс. Что у него отобрали не просто возможность наслаждаться насилием, а выкорчевали способности наслаждаться даже гармоничностью музыки — именно это стало и последней каплей, и отправной точкой его попытки суицида и основанием закрытия экспериментальной программы исправления.

Вот и получатся, что Алекс попал в систему жестокости, более ресурсную, чем его шайка-лейка, и он такой же изнасилованный, как и его жертвы. А вернулся он в систему, где нет подсистемы «банда Алекса», а есть подсистема «полиция», в которой теперь служит один из подельников Алекса (старый знакомый не преминул угостить дорогого друга отличным избиением, чем и преподал Алексу один из жизненных уроков — не зарекаться и не удивляться).

Каким он станет?

Что далее будет определять его поступки?

Как сложится его судьба?

Финал в книге открыт, как ворота Бухенвальда.

Почему подростки жестоки?

Просто потому, что могут себе позволить.

Потому, что мы им такими позволяем быть.

«Заводной апельсин» не просто описывает сцены насилия и разных гадостей — нет, здесь всё несколько глубже. Мы можем увидеть картины на всегда актуальную тему уличного беспредела, который творится не только руками кровожадных и просто жадных до лёгких денег простолюдинов, но и руками (и не только руками) представителей закона. Мы можем проследить, как человек проходит стадии формирования личности и характера, преодолевая трудности, преподносимые ему жизнью (в чём частенько он сам и бывает виноват, конечно). Мы можем понять, что всё происходящее с нами сейчас, может резко измениться, и эти изменения могут иметь корни как внутри нас, так и вне. Мы можем в очередной раз убедиться, что политика — это грязь и притворство. И в конце концов, мы можем интересно скоротать несколько вечеров. Главное, настроиться.

Не могу сказать, что книга мне сильно понравилась, читать ее было довольно тяжело. И не сколь из-за сленга, сколько из-за содержания, сюжета. Гуманизм переплетается с слепой жестокостью, насилие возводится в ранг искусства, а потом свергается в низы. Но все это происходит лишь в рамках одного юного сознания, лишь одного!

А сколько еще остается таких же, кто не доходит..?

Я, как, наверное, и большинство, познакомился с данной книгой после просмотра экранизации. И могу сказать, что Кубрик-режиссер проявил себя лучше, нежели Берджес-писатель. Но Кубрик не стал включать в фильм четвертую часть романа, заключительную и самую короткую (впрочем, он не включил или изменил и некоторые другие сцены, но они не так уж и важны для восприятия идей, которые пытался донести автор). В итоге, у фильма расставлены несколько другие акценты.

Каждый из нас встречал в темное время суток (да и не только) компании молодых людей. Эти malchiki тоже весьма своеобразно одеты, встреча с ними не сулит ничего хорошего. Многие из них из относительно благополучных семей; некоторые вспомнят не такие уж давние времена, когда у любого школьника хватило бы денег на такое вот вполне легальное moloko, только оно вовсе не выглядело как молоко. И да, некоторые опасаются встретить ночью милисменов (читай, полицию) ничуть не меньше, чем malchipalchikow . Этот абзац для тех, кто считает «Апельсин» антиутопией; в романе продемонстрирована только возможность ее зарождения, с помощью единственного фантастического элемента в книге (я о способе «лечения»).

Про такие идеи как «природа насилия» и «добродетель людей, совершающих ее без права выбора» пишут во всех рецензиях, и эти темы затронуты и в фильме. Но после прочтения эпилога (4-ой части), я для себя выявил и другую идею, о ней ближе к концу. Эта идея не затронута в фильме как раз из-за отсутствия эпилога, и потому что Алекс из фильма совсем не похож на 15-летнего(!) подростка, каким является в книге.

Вот несколько нюансов. Во-первых: на надсаде никто из взрослых не разговаривает, они даже не понимают его. Это язык надсатых— людей моложе двадцати лет. Кроме них и Джо ни у кого в речи слов на сленге не встречается. Личность и мотивы этого самого Джо остались тайной, возможно он просто подражал манере речи Алекса. Во-вторых: Алекс дважды называл «kashkami»(сокращенно от «старикашки») даже людей тридцатилетнего возраста. И в-третьих: Алекс и его друзья никого целенаправленно не убивали.

После прочтения последней главы я понял, что не воспринимаю Алекса, как отрицательного персонажа. Наоборот, я считаю таковыми всех, кроме Алекса и тюремного священника. И насилие со стороны Алекса воспринимается как что-то стихийное, что-то не поддающееся контролю, что-то, что не стоит осуждать. И эта тяга к насилию подходит к концу, когда Алексу исполняется 18. Так что, для меня, подростковое насилие в романе— это утрированное олицетворение юношеской непосредственности, максимализма, безумия и отваги, наконец, противопоставления себя всему миру.

Вспоминая свои 14-16 лет, непременно провожу параллели. Как общался с людьми, такими же подростками, совершавшими поступки сродни героям книги и не испытывающими раскаяния за них; с подростками, употребляющими наркотики (да и сам пробовал). Как был готов драться с кем угодно, хоть было порой очень страшно; или, во всяком случае, я был уверен, что готов. Помню, как всегда носил с собой nosh, и, к счастью, применять его мне не пришлось, хотя и к этому я был готов. Но к выпускному классу это все пошло на спад, а к восемнадцати годам исчезло совсем.

Я скучаю вовсе не по наркотикам, нарушениям закона и общению с отморозками. Я скучаю по юности. Когда после первой сильной влюбленности тебе кажется, что ты все понял о женщинах. Когда уверен, что любая дорога, по которой пойдешь, приведет к успеху. Теперь уже и нож где-то пылится на антресоли; и, с все теми же друзьями, пьешь на душных кухнях и слушаешь одинаковые разговоры об одинаковых девушках и одинаковые обсуждения одинаково скучных вещей. А раньше вы всю ночь пили и веселились на улице. Раньше нравилось ночью гулять по плохо освещенным улицам и «неблагополучным» дворам; а теперь лишний раз из дома выходить страшно, и пугаюсь на ночных улицах каждого шороха. Наверное, боюсь встретить себя старого (то есть, как раз, молодого) и понять каким стал starikashkoj, бллин.

Книга для тех, кто повзрослел, но еще хорошо помнит свою юность, и чья юность протекала, не сильно считаясь с мнением этих скучных umnikow «взрослых»; она точно не для подростков(а то начитаются, насмотрятся всякого и начинают безобразничать, бллин). За то, что помогла вспомнить пусть не самые светлые и чистые, но самые живые, времена, поставлю 8. Объективно— 6.

Не очень люблю писать отзывы, но почему то глядя на книгу спустя довольно продолжительное время после прочтения, возникло желание описать то, что осталось спустя столько времени. Жуткая, страшная книга. При этом она проникнута каким то невероятно знакомым для меня духом. Как будто автор взял всю тяжесть реальности и выразил это в словах. Вспоминая предысторию написания этой книги невольно понимаешь, что у автора все вышло, да, он передал всю возможную жуть жизни. Боль, безнаказанность, даже какую то иронию и сатиру.

Все написанное ниже является сугубо моим личным мнением. Никому его не навязываю. От него никто не зависит.

Эх, не хотел я писать это здесь...

Думаю, за следующее предложение меня будут готовы утопить, простите за выражение, в дерьме. Эта книга — не лживое «Вино из одуванчиков», где якобы каждый ребенок имеет свое счастливое и безмятежное детство. В своей книге Бёрджесс показывает, что не у каждого оно есть.

Антиутопия? Возможно. Но если сравнить «Заводной апельсин» с «1984» или «Мы» или «О дивным новым миром» или «451 градус по Фаренгейту», то сюжет какой книги более реален? Я ни в коем случае не называю эти книги плохими. Просто я считаю, что «Заводной апельсин» иллюстрирует хоть и не наше общество, но очень к нему близкое и похожее. Мы пока что не ходим строем, не выращиваем людей в бутылках. Конечно, мало кто читает книги, особенно классику, но и сжигать никто их не собирается. А вот подростковое насилие уже сейчас начинает набирать обороты.

Что еще сказать? Стилистика не блещет, но и особо плохой ее не назовешь. Герои вроде живые. Сюжет по оригинальности весьма средний.

Итог: поставил десятку только из-за реализма. Так была бы оценка семь.

P. S. Никого не хотел обидеть. Книги Хаксли, Оруэлла, Замятина, Брэдбери считаю великими, как и вы. Ни в коем случае я не называю их слабыми.

Как скорпион, кусающий сам себя и погибающий от укуса, эта книга с каждой новой частью отменяет смысл самой себя.

Вторая часть низводит первую до положения вступления (введения, предисловия).

Третья – делает вторую фактически бессмысленной, этаким резонером, деталью, имеющей исключительно служебную цель.

Четвертая круче – она отменяет вообще всю книгу. Она советует читателю не беспокоиться, так как проблемы, которыми он был озабочен, пока читал первые три, яйца выеденного не стоят. Не достойно его внимания.

Конечно, я никогда не была читателем 60-х, я не могу представить, как это читалось тогда. Сейчас шокировать или удивить людей гораздо труднее. Однако шокирующая форма (даже если) не отменяет пустоты содержания. Увы.

P.S. Да, я в курсе обстоятельств жизни автора. И да, это многое объясняет, в том числе «крутую» четвертую часть.

P.P.S. Да, я вижу какие проблемы поднимает автор. Но, фигурально выражаясь, автор их поднимает и, подняв, просто разжимает пальцы.

«Заводной апельсин» — это бесспорно грандиозный триумф авторской мысли, беспрецедентная классика литературы жанра личностной антиутопии, однозначно культовая книга, которая охватывает не просто пласт тем моральных ценностей общества, но и пласт вопросов о моральном поведении одной единственной личности, одного человека.

Но во всяких ли рассматриваемых ипостасях эта книга хороша? Знаете, сейчас будет чистейший субъективизм, ни в коем случае не претендующий на звание «последней инстанции», однако для меня лично ответ отрицательный. В мир, созданный Энтони Брджессом не веришь. При прочтении складыавается ощущение не обширной, широкой Англии, а какого-то локального, не то что даже городишки... Скорее не так: кулуаров, местности ограниченной и небольшой — вот такое складывается впечатление, лично у меня. Героев немного и они не разнообразны, а плеяда странных, словно магических совпадений и вовсе обустраивает сюжет таким образом, что в конечном итоге остаешься с вопросом: «А в этом мире есть ещё хоть кто-то, кроме двух-трех знакомых главного героя?». Я понимаю, все эти события специально построены таким образом, дабы двигать сюжет, который полноценно ведет диалог с читателем на темы личностной свободы, нравственности и ценностей обыденного бытия. Но, пожертвовав столь малым объемом, может, можно было немного расширить?... Хотя нет, знаете, наверное, это просто такая особенность, которую я не сумел полностью осознать и принять. Что ж, бывает.

В отличие от иной особенности: главной темы книги. Как я уже говорил — это это вопрос личной морали и самоуправления. Способность управлять своей жизнью — она неприкосновенна? Или, может, если человек опасен для общества, то можно ли ограничить его в обыкновенных людских правах и сделать всего лишь оболочкой, как раз, заставить его потерять контроль над своим поведением, своими действиями, создать «заводной апельсин»? Что значит понятие «переходный возраст»? Подростковая жизнь — время, когда ты вредишь всему вокруг, или время, когда ты просто не можешь совладать с вулканом чувств да эмоций внутри? Стоит ли терпеть эти протуберанцы, животные физические изъявления человека, который их «перерастет» в конечном итоге? Или, может, срубить, так сказать, все на корню?...

Книга не дает однозначных ответов. Она рассуждает и рассуждает на данную тему, показывая небольшой эпизод из жизни человека в альтернативной вселенной, таковой небольшой антиутопии, очень напоминающей наш мир, где сама история одной личности или мрази (это решать читателю) являет собой также антиутопию. Вот только справедливую ли?

Это предстоит решить читателю самостоятельно.

По закону жанра, все антиутопии строятся на доведении до абсурда какого-либо явления или закономерности, присущей обществу в целом. Как человек не может быть на 100% хорошим либо на 100% плохим, в нём обычно намешана масса полутонов, оттенков и граней, так и совершенно нормальным является факт таких же полутонов и оттенков среди законов и закономерностей в обществе целиком. Они бывают позитивно направленные (например, благотворительность. Она есть всегда и везде), нейтральные и негативные. В антиутопиях на особенности, в той или иной концентрации присущие ЛЮБОМУ нормальному обществу, делается ставка художественного повествования. Главное, довести развитие этой особенности до крайной степени, возвести в абсолют, а уж общая фабула выстраивается так, что внешняя среда «антиутопийного» общества только способствует развитию, укреплению и массовому воспроизводству этого явления.