У каждого читателя с опытом есть собственная территория комфорта, сформированные со временем литературные предпочтения. Выход за пределы читательских вкусов не всегда приносит положительные впечатления, но порой необходим для того, чтобы яснее понять, почему определенные книги импонируют, а другие вызывают неприятие.
Прекрасным примером выхода за пределы комфорта может служить знакомство с произведениями в жанре антиутопии, ведь основная задача ее – предостережение или предупреждение чего-то, что так или иначе присутствует в сегодняшнем мире, однако не дошло ещё до своего катастрофического апофеоза.
Современная научная фантастика активно эксплуатирует жанр антиутопии. Различные варианты будущих ужасов и невзгод, ожидающих человечество – сценарии, популярные среди молодых писателей нашего времени. Среди польских авторов заметен в этом жанре Цезарий Збешховский.
«Всесожжение» (в оригинале «Holocaust F») – одна из самых известных фантастических книг последних лет, написаных на польском языке. На русском языке сборник вышел в 2019 году, включив заглавный роман и несколько рассказов из цикла «Рамма». Если кратко охарактеризовать атмосферу книги – это сочетание серости мрачного города, подсвеченного мертвенным неоном ночной рекламы «Обители зла» с безнадёжностью тёмного киберпанка. Читателя без предупреждения с головой погружают в мир грязи и крови, а вишенкой на торте выступает нецензурная брань, которую слышим от главного героя, страдающего копролалией. Атмосфера продиктована не только подходящей (анти)эстетикой, но и философской концептуальностью. Збешховский в конце романа постулирует тезис о том, что человек, его разум и цивилизация – словно раковая опухоль на теле Вселенной: чем больше развивается рацио, тем меньше становится божественной гармонии, которая растворяется в интеллектах отдельных личностей, а это приближает (F)инальный холокост, то есть конец света.
Сам мир романа представляет собой сплошной сюрреалистический кибернуар: понятия «жизнь» и «смерть» относительны и теряют свой антагонизм; размывается разница между традиционным «я» и постсингулярным «не-я», уверенным в своей аутентичной идентичности не может быть никто; биологическое и искусственное настолько переплелись, что разделить их уже невозможно. В этой картине, где нано является настоящей эпидемией, заражающей все вокруг, туннели Хокинга и гипотеза многомирия представляются чужеродными вставками, хотя на самом деле они составляют основу пессимистической концепции романа. Ведь именно раковая опухоль разума привела к столкновению параллельных миров, взаимопроникновение которых повлекло за собой медленную смерть сущего.
Основной конфликт в романе проходит между условно человеческим и бесчеловечным. Протагонист, проходящий несколько перевоплощений, противостоит нелюдям с испорченным программным обеспечением внутри головы – орде Саранчи. Читателю изображают сцены кровавых боев с полчищами киебервампиров, где по умолчанию за «добро» принимается сторона повествователя. Однако если взглянуть на ситуацию внимательнее, то увидим и другое противостояние, антагонизм старый, как мир.
Уже сегодня мы являемся свидетелями того, как информационные технологии влияют на общество, как новейшие средства коммуникации и технические новинки меняют жизнь людей. Выигравшие на рынке IT, программного обеспечения, медиа и связи диктуют повестку дня. Збешховский продолжает эту тенденцию в будущее. Здесь олигарх покоряет и деморализует профсоюзы, его частная армия при необходимости уничтожает целые кварталы, заваливая трупами вампиров специально вырытые для этого ямы. Абсурдистские апокалипсические картины сосуществуют с инвестициями, биржевыми спекуляциями и заботой о сверхприбылях. Не отстает от крупного бизнеса и государственный аппарат. В мире, летящем в адскую бездну, даже эпидемию суицидов государство использует для собственных интересов. Ситуация, описанная в рассказе «Монета», когда самоубийство является монопольной платной услугой в специализированном учреждении, выглядит почти правдоподобной, учитывая различие общечеловеческой и казённой морали, наметившееся нынче в некоторых странах.
На другой стороне социальной пирамиды видим безликую массу, которой скармливают модные обновления и вживленные гаджеты, которые то ли от мутации, то ли от сознательной манипуляции делают потребителя безвольным и зависимым. Обыватель влезает всё глубже в кредитную ловушку, чтобы не отстать в погоне за новинками от других. Конец таких историй известен – программа делает из потребителя, который уже не способен приносить никакой пользы в качестве покупателя, полного идиота. Стремление к единению в общей ментальной сети в несовершенном обществе приводит к печальным последствиям. Формируется масса ущербных особей с мутированным программным обеспечением в черепных коробках и группа избранных, подчёркивающих свою принадлежность к «настоящим» людям. В конце концов, история об элоях и морлоках получает новую интерпретацию в мире посткиберпанка.
Картина дегуманизации доходит до своего апогея – среди целого ряда персонажей мы не встретим ни одного, который в полной мере соответствовал бы спектру оттенков значения слова «человек». Холокост торжествует, ветер гуляет на месте того, что когда-то было человеческой сущностью и нравственностью.
Из этого мира ушел бог, его роль должен взять на себя человек, но для такого «человека», не способного на акт творения, эта ноша тяжела. Понятие «бог», кстати, автором употребляется не в переносном смысле. Збешховский поселяет собственного бога в каждый отдельный мир, а при столкновении миров чужой бог стремится перенастроить фундаментальные константы другого мира под себя, делая существование местной жизни и разума невозможным по определению. Метафизику-мистику романа дополняет плазмат – загадочное вещество, формирующее души. Как узнаем из рассказа «Другого не будет» весь плазмат исчез из мира Раммы в год Зеро, немногочисленные праведники (интеллектуально развитые личности и члены «просветленной» секты) умерли, а жить остались проклятые – большинство населения.
Збешховский ретранслирует библейские понятия и идеи в посткиберпанковской стилистике. Рассказ «Безлюдье», в котором раскрывается механизм трансформации человека-потребителя в вампира, апеллирует к Откровению Иоанна Богослова. Вампиры здесь в поистине библейском духе показаны как необходимое звено разрушения, которое было послано в мир «падших». В рассказе «Стакан лимфы» мы видим прозрачные аллюзии на христианские символы (например, растворенный в лимфе плазмат намекает на таинство причастия), однако все они помещены в десакрализованную тень былого мира. Бог – элемент материальной картины мира, теория вероятности – это промысел божий. Выход за пределы Солнечной системы является выходом из «деосферы», вне которой не действуют никакие богом установленные законы. Поэтому новый Ноев ковчег корабля колонистов, улетающий от проклятой Земли, преследуют странные эффекты, не поддающиеся никакому логическому объяснению. В отличие от библейской притчи в рассказе «Печаль парсеков» (не вошёл в состав русскоязычного сборника «Всесожжение») внутри ковчега видим совсем не праведников, призванных перезагрузить мир, а поражённых проклятием среднестатистических особей. Это и решает судьбу экспедиции.
«Всесожжение» – вещь, показательная как в философском, так и социальном смыслах. Как мировоззренческие идеи, так и картина будущего, описанная автором, ярко иллюстрирует фобии, упадничество и тревожные ожидания мира современности. В конце концов, даже довольно условный хэппи-энд не развеивает тьмы безграничного пессимизма. Идеалистическое мессианство посредством вымышленной автором «теофизики» показало, что не может обойтись без умножения лишних сущностей, даже если и выгонит их в параллельные миры. Сочленение христианской десакрализованной эсхатологии с посткиберпанковскими декорациями так или иначе присутствует во всех произведениях цикла. Философия упадка отдельному члену общества отводит роль пешки, которой манипулируют непостижимые высшие силы, как это описано в рассказе «Место на дороге». Либеральный техницизм расписался в неспособности к построению приемлемого образа социального будущего, или даже в сознательном отказе от него.
Остается надеяться, что изображенная Збешховским картина тотального отчаяния и безысходности не будет задавать тон в человечьих помыслах и чаяниях, а значит, не будет указателем в деле построения мира грядущего.
цитировать
свернуть ветку
Если не ошибаюсь, вы придерживаетесь левых взглядов и, тем не менее (насколько я могу судить, конечно) у вас есть симпатия к разного рода упадничеству в литературе. Как это может совмещаться?
Зато теперь вижу четко обе стороны медали.
Этому этапу два-три года всего.
Ах, тени былого величия...