Анонимный доброжелатель беспокоится о благополучии Дэвида Брина, который собирается на Роскон:

«Не советую, гражданин… мнэ-э… не советую. Съедят». Вы же критикуете Путина, а мы знаем, что бывает с критиками Путина.

Брин ответил, дескать, куда хочу, туда еду, не ваше дело. Да и вообще общаться буду с гиками, а не с Путиным.

https://www.blogger.com/comment.g?blogID=...

Сергей Шульц

ATTIS

Вот поля поля пустые вот поля покрытые сном

По торцам такыров плоских мимо кучек белых костей

Мимо желтых гряд песчаных мимо серых чахлых кустов

Мимо мертвых тихих кладбищ ты летишь в своей ладье

Над тобой сияет солнце над тобою кружится смерч

Над тобою ввысь взлетает сероструйный быстрый песок

Над тобой в миражных далях полыхают тени теней

Над тобой едва подвижный раскаленный синий свод

Ты летишь ты мчишься дальше ты летишь вперед и вперед.

Желтогривые барханы точно львы по такырам бегут

Прижимаясь мягким телом к их нагой соленой груди

Легкий тлен летучий панцирь шелестит по спинам песков

И бежит бежит тушканчик по сыпучим зыбким волнам

Не догнать тебя ни птицам ни огромным звездам ночным

Не догнать сиянью солнца не догнать дыханью весны

Не догнать тебя надежде и тоске тебя не догнать

Ты летишь ты мчишься дальше ты не слышишь речи моей.

Ты несешься голой пустыней сквозь хрустящий быстрый песок

Вечно мчащийся без цели без забот без горестных дум

Без надежды без награды без желания что-то понять

Без души без глаз открытых без начала и без конца

Принимая форму ветра и на ветре в небе держась

Он летит как черная туча туча-смерть или туча-бог

Призрак-сказка за тобою мельтеша на паучьих ногах

Саван-хохот в небо взвивает нить-безумье падает вниз

И со свистом нависая задает все тот же вопрос

Задает вопрос-загадку задает вопрос-приговор

Путь забвенья шаг неправды треск поленьев кружится снег

Черный пепел белый саван Furi et Aureli мертвая зыбь.

И на форуме те же толпы и все тот же скалится жрец

Тот же друг руками за горло тот же вопль раздирающий ночь

Тот же кубок упавший под ложе та же женщина то же вино

Тот же парус летящий в безумье тот же бешеный крик поутру

Тот же хохот гремящий из окон та же кровь на пятнистом песке

Тот же глаз умирающей птицы тот же бешеный бешеный крик

Это ветер ветер ветер свист песка ничего больше нет

Tipanum tuom Cybele tuae mater initia.

Там за морем в тени деревьев среди бешеных волков

Там в ветвях запутался шарик словно красный амулет

Словно веточка коралла словно выкуп брошенный в ночь

Он качается под ветром в нем все тот же тот же вопрос

Я хочу ответ услышать жизнь моя в ответе твоем

Поняла ли ты моя Аттис поняла ли ты теперь?

Но меня не слышит Аттис от забвенья радужных крыл

От забвенья низких истин от забвенья правды и лжи

От могущества забвенья от холмов ночной пустоты

Где всего всего земного протянулась зыбкая грань

Ты летишь ты мчишься дальше ты летишь вперед и вперед.

Да теперь я знаю знаю где ты ищешь себе приют

Ты бежишь из края мертвых молчаливых призрачных рощ

Ледяного плена Стикса гладь оставив за собой

Из страны где все измены сведены к одному столу

Из серебряного мира напоенного речкой дня

В ту страну где нет ни смерти ни тиранов ни рабынь

Где поют миллионы Лесбий простирая руки на юг.

1962

Лави Тидхар

Она вошла ко мне в офис, и я понял, что будут неприятности, как только взглянул на неё. Она была холодной — холодной, как зима.

— Ты Снусмумрик, сыщик? — спросила она.

— С какой целью интересуетесь?

Когда она двигалась, то оставляла за собой след инея.

— Я Морра, — сказала она.

Морра заправляла всем снегом в Муми-доле с тех пор, как я себя помню. Говорят, что половина хатифнаттов работает на неё, а другая половина мертва.

Нашлась сколько-то лет назад шляпа Волшебника, а через год нашёлся сам Волшебник — то, что от него осталось, во всяком случае. Теперь Морра может вынимать из шляпы магическое оружие — достаточно, чтобы армию вооружить. С Моррой не спорят. Её главный боевик — Малышка Мю, и никто не хочет, чтобы к ним в гости пришла Малышка Мю, или это будет последний гость в их жизни.

— Чем могу помочь? — спросил я.

— Живущий под Кухонным Столиком, — ответила она, — Он пропал.

— И?

— У него есть то, что принадлежит мне. Я хочу это вернуть.

Никто не знает, как выглядит Живущий под Кухонным Столиком. Полагаю, что теперь, когда он уже не под Кухонным Столиком, можно называть его просто Живущий. Как бы то ни было, лучше его не трогать.

— Что мне за это будет? — спросил я.

— Твой дружок... Как там его звали?

— Муми-тролль.

— Ах да. Что один муми, что другой, выглядят одинаково. Не находишь?

— Не нахожу.

Я вспомнил Муми-тролля и тот последний раз, когда его видел. Бойня на острове хатифнаттов. Я ни разу не взял в руки губную гармошку с той ночи.

— И что? — сказал я. — Он мёртв.

Я чувствовал страшную усталость.

— Ты уверен? — сказала Морра.

— Я видел, как он погиб. Молния... была такая большая молния!

— Он жив, — сказала она. — Я могу его вернуть тебе. Если возьмёшься за работу.

— Откуда я знаю, что вам можно доверять?

— Ниоткуда.

Я вспомнил то лето, давным-давно, когда мы были вместе в Муми-доме, до того, как Муми-папе пришлось убить Сниффа, до битвы на острове хатифнаттов, когда мы с Муми-троллем были друзьями, когда было место для музыки.

Теперь всегда зима, всегда снег, всегда лёд. Лёд снаружи и лёд внутри, который оседает и остаётся в душе.

Доверять Морре нельзя, но терять мне было нечего.

— Я возьмусь за работу, — сказал я.

https://twitter.com/lavietidhar/status/96...

Анатолий Хотимский

ГРАВИТАЦИЯ

В глухую даль космических просторов,

К лиловой точке дальнего огня

В сопровожденье знающих приборов

Послало человечество меня.

Не видно мне из этой страшной глуби

Той точки, где земные небеса,

Где ждут меня доверчивые губы,

Где ждут меня тревожные глаза.

Безвременье. Безлюдье. Невесомость.

Здесь нету дня. Здесь не наступит ночь.

И если мне придется звать на помощь,

Придется самому себе помочь.

... Чтобы за мной могли идти другие

К далекому лиловому лучу,

Упрямо и уверенно лечу

И одолею геоностальгию.

Александр Олейников (сын обэриута)

***

А это было?

— Было.

Но когда?

— Планета, потерявшая дорогу,

Летела сквозь системы и года,

Подвластная неведомому богу.

Молились ей

на скалах и в морях,

Молились ей

на дне седых ущелий.

Суровый гунн

и сумрачный варяг

Ей на заре хвалебны пели.

Смеялась даль.

Рыдали города,

Рядясь в уборы перистых закатов,

И колыхала смрадная вода

Тела мурен

и спины скатов.

Вскрывал араб глухой подземный ход

Велением невзрачного симзима.

Плыл Магеллан,

и шел в атаку взвод.

Сиял Синай,

пылала Хиросима.

Пил гегемон.

И спал с чужой женой.

Влюблялись дети.

Гибли касты.

Страна за Марс боролась со страной.

Мальчишек поджидали педерасты.

Луну изрыли взрывами ракет.

Сменяли войны мирные минуты.

Откормленный старик

играл в крокет.

И папа торговался с Бенвенуто.

Все знали —

есть

Китайская Стена,

Все знали —

ласка

сломит недотрогу,

Но ни один —

куда летит она,

Планета, потерявшая дорогу.