В одном смысле Темные века точно были самой светлой эпохой: обязанности и свободы никогда не были столь же четко прописаны, как в те времена. Король мог дурно править, но все знали, что значит хорошее правление. Каждый граф и барон, даже каждый простолюдин и селянин – все имели представление о том, что должен делать и говорить идеальный король. Крестьянин мог поступать плохо, но он не искал одобрения ни у себя, ни у окружающих. На эту тему можно без конца ломать копья: разумеется, всегда найдутся исключительные люди и исключительные обстоятельства. Тем не менее, именно такова общая правда о христианизированном обществе варваров, и вся система доказательств, которая апеллирует к исключениям, неверна в корне, даже если приведенные примеры реальны и честно отобраны. В ту пору, когда лишь немногие это понимали, и еще меньшее число представляло, что из этого следует, Дж.Р.Р. Толкин и понимал, и осознавал следствия, и был в силах выразить это понимание в искусстве. Со временем – в Искусстве с большой буквы.

Думаю, именно это меня столь сильно привлекло в Толкине, когда я впервые прочел «Властелина колец». В детстве меня учили, как следует себя вести. Нужно быть вежливым и внимательным, особенно к тем, кто слабее меня – к девочкам и женщинам, и прежде всего – к старикам. Менее образованные люди могут занимать худшее положение в обществе по сравнению со мной, но это не значит, что они сами по себе хуже – они могут быть, а зачастую и в самом деле будут – опытнее, смелее и честнее меня. К ним также следует проявлять уважение и выражать благодарность, если они мне чем-то помогают, даже в пустячных делах. Законной власти следует подчиняться, не увиливая и не сомневаясь. Грубой силе, принуждению (тому, что в Вашингтоне зовется «властью», а в Чикаго – «влиянием») надо сопротивляться. Возможно, рабство предпочтительнее смерти, но смерть предпочтительнее осознанного, молчаливого рабства. Прежде всего, следует быть со всеми честным. По долгам надо платить, и данное слово должно быть настолько надежным, насколько это возможно.

Храня эти заветы, я шел к Фабрикам Мордора, где вежливость суть слабость, честность суть глупость и жестокость суть забава.

Какое-то время я жил в мужском общежитии: практически все в нем напоминало YMCA(1). Приходилось отказывать себе в очень многом; в колледже и армии я жил куда вольготнее, зато впервые в жизни у меня были деньги на журналы и книги в твердой обложке. Прошло время бульварной литературы, которую я читал мальчишкой, спрятавшись за лавкой со сладостями в ричмондской аптеке — Planet Stories, Thrilling Wonder Stories, Weird Tales и Famous Fantastic Mysteries. Зато по-прежнему издавались в дайджест-формате Astounding Stories(2), и стоили они поменьше, чем большинство книг в мягких переплетах. Еще был The Magazine of Fantasy & Science Fiction(3), который печатался в "Меркьюри", издательстве, выпустившем «Полицейского за шторой»(4) и еще кучу детективов. Мы с мамой глотали их один за другим. Я подписался на оба издания, а вскоре и на все прочие, которые смог найти.

Страшно несправедливо с моей стороны, но я не смогу припомнить, кто написал ту рецензию в Fantasy & Science Fiction, попавшуюся мне на глаза; скорее всего — покойный Энтони Бучер(5). Рецензия была восторженная; если бы я нашел ее, дал бы несколько развернутых цитат оттуда. Я тут же пришел к мнению, что «Властелина колец» просто необходимо прочесть. Тогда, в середине пятидесятых – если вам удастся представить столь давние времена – периодические издания предлагали книги на продажу. В журнал можно было написать письмо, приложив к нему чек, и получить по почте желанную книгу. Привыкши заказывать на Амазоне, вы, наверное, посмеетесь над столь примитивной системой, но с другой стороны, вам ведь не доводилось в юности пожить в другом городе вдали от дома и без друзей. Осознавайте на здоровье свое превосходство, но, пожалуйста, не забывайте, что тогда не было и привычных нам книжных мегамаркетов. Не было ни хранилищ стоков «Барнс и Нобл»(6) с тысячью позиций в каталоге фантастики и фэнтези, ни двухэтажных «Бордерс»(7) с гостеприимными кафешками и дюжиной услужливых администраторов. Были, как правило, один-два дряхлых магазинчика в центре – и то, если повезет, и город окажется большим.

Возможно, будет понятнее, если я приведу пример. В 1939 г. Огюст Дерлет и Дональд Вандрей(8) издали две сотни копий «Изгоя и других историй» Г.Ф. Лавкрафта своими силами. Фэнзины охотно и широко разрекламировали их проект, но на то, чтобы продать эти книги по цене в три с половиной доллара по предзаказу и в пять долларов после издания, ушло четыре года.

Сейчас, пока я пишу эти строки, на столе передо мной лежит тот самый экземпляр «Хранителей», полученный из Fantasy & Science Fiction. Полагаю, это первое американское издание книги. Оно появилось в 1956 году (тогда же я его приобрел) в бостонском издательстве Houghton Mifflin(9). Книгу украшают золоченые буквы и обложка чуть выцветшего джинсового цвета. Изящный супер, к сожалению, давно потерялся, впрочем я до сих пор помню, как он выглядел – на задней странице была сложенная в несколько раз карта Средиземья, шириной в шестнадцать дюймов. На ней были и Шир, и потерянное королевство Арнора, и Лихолесье, и Бурые Равнины, и Рохан, и Гондор. На шмуцтитуле теперь красуется цитата из Генри Торо(10), которую я вывел чернилами много лет назад. Приведу ее здесь: ничто не даст понять лучше этих слов на пожелтевшей бумаге, что значил для меня в те дни «Властелин колец».

Хотите верьте, хотите нет, но я до сих пор, спустя пятьдесят лет, помню, как строго приходилось ограничивать себя в чтении. Я буквально заставлял себя тормозить и не читать больше одной главы за вечер. Подвох, военная хитрость, позволявшая обойти мной же установленный порядок, заключалась в том, что мне было дозволено читать одну главу сколько угодно раз, а еще возвращаться к страницам, прочитанным ранее. Были вечера, когда я заново перечитывал всю книгу до, например, совета у Элронда, и приказывал себе отложить томик.
Разумеется, «Две твердыни» я заказал при первой же возможности. После мучительного ожидания вторая книга оказалась у меня в руках – так же роскошно изданная, как и «Хранители». С такой же картой, хотя, признаться, я рассчитывал на что-то новое. Если к «Хранителям» мною была приложена цитата из Торо, то для «Твердынь» я выбрал строки Конрада Айкена(12).

В ожидании «Двух твердынь» я принял решение не наступать дважды на одни грабли и «Возвращение короля» заказал сразу, как только увидел объявление о продаже. Эта книга теперь тоже лежит на моем рабочем столе. В ней все-таки было одно отличие от предыдущих томов – сзади обнаружилась восхитительно прорисованная карта Рохана, Гондора и Мордора. Стихи, которые я вынес на шмуцтитул третьего тома, принадлежат Роберту И. Говарду. Вы вправе не соглашаться, но я считаю, что эта цитата лучшая из трех. Прекраснейшие строки, которые мне довелось читать:

Если вы помните конец третьего тома, как Фродо едет к Серебристой Гавани в узкий залив Люн и садится на белый корабль, чтобы навсегда исчезнуть из Средиземья, то поймете, почему я выбрал именно эту цитату и почему я по-прежнему дорожу ей – как и книгой, которую она украшает. И есть еще один момент, о котором я хотел упомянуть.

Дело в том, что спустя десять лет я написал Дж. Р. Р. Толкину письмо. Он на него ответил, и я прикрепил этот ответ к карте на обороте обложки. Текст письма набран на печатной машинке – насколько я могу судить, на электрической – а вот сноска добавлена от руки. Я бы хотел выразить признательность Дугласу А. Андерсону(15): он знаком с почерком Толкина и любезно подкорректировал то, что мне удалось расшифровать.

Уверен, не надо лишний раз рассказывать, как я читал и перечитывал эти книги. В ноябре полного чудес 1956 года я женился. Мы с Розмари читали вслух друг другу, чаще всего пока сидели в машине. Пометка на последней странице «Возвращения короля» от 20 апреля 1957 года свидетельствует о том, что мой старший сын Рон тоже слышал эти истории. (Рой родился в 1958 году). В конце концов, мне стало страшно, что я зачитаю свои томики до дыр, поэтому взамен твердых переплетов, отправившихся в старый застекленный шкаф, были куплены экземпляры в мягких обложках. Сейчас, как только я отдам дань уважения их автору, издания Houghton Mifflin снова окажутся в том шкафу.

Собственно, в некотором смысле, я уже закончил, показав, что эти книги значили для меня – надеюсь, убедительно. Если вы найдете отголоски «Властелина колец» в моих романах и рассказах (особенно в «Рыцаре-чародее», с которым я намучился в прошлом году), я не обижусь, даже буду горд. Терри Брукса часто обвиняли в том, что он подражает Толкину, особенно те, кто считал книги Брукса стоят гораздо ниже по качеству. Скажу лишь, что мне хотелось видеть еще больше подражателей – они нам нужны. А еще, что любое подражание такому оригиналу все равно будет ниже по качеству.

В чем же заслуга Толкина? И почему у него всё получилось? На второй вопрос легче ответить, чем на первый. Он был филологом (от греческого фило- логос, т.е. «любящий слова»). Каким-то образом Толкин сумел вырваться за рамки современного мировоззрения, возводящего невежество в добродетель, и презрительного отношения к нашим предкам, которые как-то перебивались без стиральных машин и кондиционеров. Я приводил уже достаточно цитат в этот раз. Надеюсь, вы мне простите еще одну:

Это написал К.С. «Джек» Льюис, близкий друг Толкина.

Часто – и не без оснований – говорят, что без потерь нет развития. А желая уничтожить доброе, в ста случаях из ста говорят, что того требует прогресс. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: на самом деле те, кто это говорят, прогресс ни во что не ставят. Они разрушают только во имя собственного блага и, будучи неглупыми людьми, стараются убедить нас, что «прогресс» и «перемены» суть одно и то же.

Я привел научное доказательство, тогда как Толкин использовал исторический подход. В этом есть признак истинности: к одной и той же правде можно идти разными путями. Увлечение филологией привело Толкина к тому, что он занялся изучением обществ Северной Европы в период от падения Рима до начала подлинного Средневековья (приблизительно 400 – 1000 гг. н.э.) – обществ, по большей части безграмотных. В них он обнаружил одну особенность – назовем ее «простонародным правом» — которая почти ушла из его и нашего мира. Это укоренившаяся добрососедская традиция Шира. Фродо «богаче» Сэма, хотя ни один дракон не признает во Фродо богача. Сэм беднее Фродо, хотя куда богаче Голлума, пожираемого изнутри пороками одного Кольца. Фродо не презирает Сэма за бедность, а нанимает его. Сэм не испытывает ненависти к Фродо из-за того, что тот богаче: он благодарен за возможность поработать. И ключевой момент – разница в их положении не мешает дружбе между ними. В конце романа бедняк Сэм поднимается в своем статусе в Шире, благодаря союзу с Фродо. Богатый Фродо приносит себя в жертву ради блага всех Сэмов.

Еще одно доказательство мы видим на примере эльфов Лориена, их любви к природе и красоте. Вот лесные (восточные) эльфы, которые приняли решение повиноваться старшим (западным) эльфам. Они решили поставить над собой тех, кто лучше их, так же, как мы ставим над собой тех, кто хуже. Их стремление сохранить мудрость Первой Эпохи – самое яркое подтверждение того, о чем я говорил раньше.

Я задал вопрос, в чем заслуга Толкина и как он этого достиг. Теперь мы вплотную подошли к тому, чтобы ответить на первый вопрос. Он изучал варварские племена, доказавшие против всех ожиданий, что достаточно сильны и способны сокрушить великие цивилизации Греции и Рима. Он заново открыл их забытую мудрость, не только открыл, но еще и понял ее. Понял, как сила варваров – неодолимая мощь, сметавшая легионы – черпалась из той мудрости, что по крупинкам выветривалась на протяжении последующих тысячи лет.

Сделав выводы, Толкин создал Средиземье и постарался отразить эту мудрость в самом ярком и благоприятном свете. Его вклад, казалось бы, невелик: всего три томика на фоне колоссального потока книг, выходящих каждый год, — но он сделал, что мог, он знал и был уверен как никто другой, что из горсти семян вырастает лес. Он насадил в моем и в вашем сознании ту истину, что обществу совсем не обязательно быть таким, каким мы его видим сейчас

Сэм Рэйберн(17), опытный политик, однажды сказал, что любое законодательство – это законодательство в узкогрупповых интересах. Для нашей страны в XX веке это особенно верно, впрочем, так совсем не должно быть. Над нами есть бесполезная, вредоносная орда весьма умных людей, называющих себя слугами общества, тогда как буквально все кричит о том, что они на самом деле наши властители. Они клепают законы, правила и юридические прецеденты быстрее и с большим рвением, чем какой бы то ни было завод, делающий цепи, — и налагают их на нас.

Так не должно быть. Мы можем построить общество, где законов мало, где они справедливы, просты, неизменны и известны всем. В этом обществе люди будут стоять плечом к плечу, потому что все живут по одним и тем же прочным правилам и прекрасно знают их. Когда эта пора наступит, мы будем жить в обществе, где недостаток богатства будет не причиной негодования, а побуждением к стремлению достичь большего. Где излишки не служат поводом для самодовольства, а побуждают к служению. Когда-то уже существовало такое общество, и однажды в третьем тысячелетии эта пора снова наступит. И если, когда такие времена настанут, мы забудем поблагодарить за них Джона Рональда Руэла Толкина, мы снова начнем медленный, порой заманчивый путь в Мордор. Свобода, добрососедство и личная ответственность – крутые утесы. Толкин не может пройти весь путь за нас, это должны сделать мы сами. Но он указал нам путь и награду в конце пути.