Определяющее значение для мира Шерера имеет концепция Шерни – творящей силы, ответственной, как минимум, за возникновение разума у людей, котов и стервятников (по крайней мере, таково распространенное мнение). Концепция тем более прельстительная (а именно это слово здесь подходит более всего, о чем – в разделе о мифе и космологии Шерера) и тем более притягательная, поскольку каждая из четырех провинций Армектанской империи четко выделяется не только культурно или социально, но – природными условиями прежде всего. Шерер словно создан искусственно и по определенному плану. Если сводить все к кратким формулировкам, то Армекта – степь, Дартан – леса, Гарра – море, а Громбелард – горы (по сути, горы есть и в Армекте, и в Гарре – если судить по карте; Гарра вообще ближе всего – в географическом плане – к островам Эгейского моря; однако только в Громбеларде горы становятся не столько границей, сколько средой обитания).

Полагаю, что и герб Империи («серебряная четырехконечная звезда в окружении трех поменьше». – С.596) символизирует не столько политику, сколько географию.

Общие размеры этого мира оценить несколько затруднительно: в ГЛ есть единственное указание на масштаб: «..расположенная в неполных трехстах милях Роллайна (от Рикса. – ergos.)». Ориентируясь на приложенную к изданию карту, получаем следующие цифры: материк с севера на юг – 1000-1100 миль, с запада на восток – 900-1000 миль.. Кроме того, связанная с материковым Шерером Гарра и акватория Замкнутого моря – еще 300000 квадратных миль (юг-север – порядка 600 миль, запад-восток – порядка 450-500 миль). Для империи – вовсе небольшое пространство, сравнимое с Украиной в нынешних ее границах.

Кроме прочего (как то: проблема дорог, проблема межкультурного взаимодействия), это означает пространство, достаточно равномерное в климатическом и природном плане. Самое замечательное здесь то, что линия лес-степь проходит не в ориентации север-юг, но в ориентации запад-восток («Дартан бескрайних лесов, широко раскинувшихся полей и ленивых рек» — с. 160).

Итак, Громбелард – горная страна. Но ЧТО это за горы?

Главная их черта, о которой известно из ГЛ – отсутствие снегового покрова на вершинах и отсутствие проблемы кислородного голодания у героев. Оставим за скобками объяснения сверхприродные («Громбелард был краем, проклятым Шернью, краем вечной войны (в первоисточнике, GL – «pobojowiskо», «поле (прошедшей) битвы» — ergos.). Над Громбелардом Шернь вела много веков назад сражения (в GL – с эпитетом «największe» — «самые большие» — ergos.) с чуждой и враждебной силой – с Алером. Говорили, что непрекращающийся дождь должен был смывать пятно, оставленное (в GL – «wyciśnięte», буквально «оттиснутое» — ergos.) на этой земле ненавистно и мрачной силой» — с. 401). Обратимся к описаниям реальным: «Тяжелые горы – наверное, единственное место на свете, где никогда не бывает снега. Никогда и нигде, даже самые высокие вершины – голые и черные» — с. 207. Если судить по подобным описаниям, высота Громбелардских гор – выше линии распространения высокогорных лесов, но ниже линии снегов. Если ориентироваться на условия «текущей реальности» (а на что же ориентироваться кроме нее?), это дает среднюю высоту не больше 2,5-3 тысяч метров. Это – невысокие горы, сравнимые с европейскими горными массивами (исключая Пиренеи и Альпы). Вторая деталь, которая постоянно проговаривается в ГЛ – видимый рельеф, рисунок гор. Здесь доминируют описания «пики», «скалы», «ушелья», «крутые стены» и пр. С другой стороны, почти отсутствуют названия горных пиков (во всей ГЛ их упомянуто три-четыре, включая Корону – как единый комплекс). Кроме того, обратим внимание и на то, что ни в текущей для ГЛ реальности, ни в историческом прошлом не говорится о тектонической активности ни в каком виде (землетрясения, извержения вулканов и т.д.). Единственное место в романе, позволяющее говорить о знании в Громбеларде о горячих источниках и гейзерах, упоминает их в контексте разговора о Диком Крае («Бело-желтые туманы … на самом деле были вовсе не туманами и не паром, вырывавшимся из горячих источников или гейзеров» — с.61). Громбелардские горы, похоже, старые горы.

Еще один момент, требующий внимания: направление водораздела в Громбеларде. Осевую линию, как можно судить по карте, задает цепочка громбелардских городов: с юга на север с поворотом в Ранхгаре на северо-запад (по сути, Разделяющие горы в Армекте – продолжение Громбелардских гор). Водные потоки, в этом случае, направлены в полном соответствии с описаниями ГЛ: «Возникает просто множество ручейков, речек, озерков... Ручьи впадают в реки, реки – в Срединные Воды, или в Просторы, или в горные котловины, где образуются озера. В Тяжелых горах очень много озер» — с. 189.

И здесь мы подкрадываемся к второму моменту, о котором в ГЛ говорится с маниакальной настойчивостью – проблема осадков и воды.

Громбелард в описании ГЛ – страна не только гор, но и дождей. «Дождь идет не все время. Летом – только вечером, зимой – вечером и ночью. Осенью и весной – постоянно» — с. 189; «Даже если не идет дождь, всюду клубятся облака и тучи – перемешанные, просачивающиеся друг в друга» — с. 519.

Но для нас интересным является не само описание бесконечных дождей, а то, что из этого следует: проблемы климата и распределения водных ресурсов.

Сначала – о погоде.

Здесь есть лакуны и ограничения: ни в одной части ГЛ действие не происходит зимой. Вместе с тем, остальные времена года представлены, и особых отличий в погоде почти нет. Годичный перепад температур, судя по тексту, дает разницу самое большее в двадцать градусов (ни разу не описана жаркая погода; минимальная температура, упоминаемая в тексте – порядка семи-пяти градусов тепла: «Было раннее утро, пасмурное и холодное, как обычно в Тяжелых горах. Из ноздрей мулов валил пар» — с. 114). Последнее описание – относится к городу, следовательно, температура в окружающих горах должна быть на два-три градуса ниже. Вместе с тем, мы знаем, что в горах не бывает не только ледниковых шапок, но и снега как осадков. Здесь стоило бы привести слова главной героини: «Дорлан говорит, что здесь очень тепло, и что лишь из-за влажности все постоянно мерзнут» — с.207. Как объяснение, это, боюсь, не выдерживает критики – но дает информацию об особенностях восприятия старика, живущего в горах на протяжении нескольких лет подряд.

И еще несколько цитат: «Ночи в горах были очень холодными» — с.118 (по сути, это – рефрен в описаниях путешествий по горам); «существовало несколько способов согреться перед сном. Первый и самый лучший обеспечивала водка» — с.518; «водка – спутница любого путешественника по горам» — с.469; также упоминаются, как вещи путешественника, оригинальные местные «сумки из пропитанной жиром козьей кожи, были сделаны так, чтобы, развязав два ремня, можно было расстелить их на сухих одеялах» (с.518) (что обеспечивало необходимое дополнительное тепло). Отдельно можно упомянуть температуру горных речек (держа в голове отсутствие ледников и уровня вечных снегов): «Пришлось идти несколько миль под гору вдоль страшно узкого, хотя и довольно мелкого ручья, то и дело останавливаясь, чтобы растереть почти отмороженные ноги, твердые, словно деревяшки» — с.54.

Итак, угрюмые, неприветливые холодные горы, на которые обрушивается огромное количество воды. ..которая, кстати, совершенно непонятно куда девается.

Судите сами: описания ливня ужасают и там, где у нас есть сведения о горном дожде – и там, где говорится о ливне в городе. Горы: «В одно мгновение среди каменных россыпей вспенились сотни разъяренных потоков; камни катились вниз по склонам, иногда создавая завалы, которые тут же разбивались вдребезги под ударами воды. … Крутая горная тропа, ставшая теперь руслом разгневанного потока» — с.395. Город: «По улицам <Громба> текли потоки воды, мчась в сторону рва. Отводившийся из него избыток дождевой воды давал начало приличных размеров речке, которая несла свои воды среди скал к ниже расположенным местам» — с. 314.

Учитывая же постоянные осенне-весенние и периодические летне-зимние дожди (от мороси до ливней с грозами), среднегодовое количество осадков я даже боюсь себе представить.

Нам говорят, что к западу от водораздела расположено внутреннее море, Срединные Воды, а к востоку – мировой океан, именуемый Простором, а свойство воды, как известно, течь вниз – и в том проявляется ее скромность, однако ни одного упоминания о крупных водных потоках, которые героям приходилось бы преодолевать – я не встретил. Два-три раза упоминаются ручьи (например, «узкий, уходящий в пропасть ручей» — с.162), два раза – речки (один раз – та самая, которой дает начало ров Громба; второй – река Медава, «к северо-востоку от Рахгара» (с.401), т.е., довольно короткая и впадающая в Серый залив на востоке: «вырывалась из земли с бешеной яростью, образуя величайший на свете водопад, после чего устремлялась вниз неукротимая, гневная, смертоносная» — с.402), один, кажется, раз, те самые озера, которых «в Тяжелых горах очень много» (с.189) – «Путь пролегал между двух больших озер» — с.119.

Однако, при упомянутом уровне осадков, громбелардцы и шагу не должны бы ступить, чтобы не наткнуться на водную преграду разной степени сложности форсирования. Отметим себе это как первое явное несоответствие, имеющееся в тексте (и предположим – на будущее – что в этом есть какой-то смысл; особенно, учитывая, что Ц.Зеризес, летописец – лицо, приближенное к Н.Р.М.Верене).

Вторая группа несоответствий – и порождаемых ими вопросов – связана с описанием растительного и животного мира Громбеларда.

Прежде всего – мир растительный. Рефреном – как и с описанием дождей – повторяется мысль о бедности (видовой) и немногочисленности (собственно, отдельных деревьев) растительного мира. Приведем некоторое количество цитат: «Растительность в Тяжелых горах была столь же редка, как и дичь» — с.18; «Кое-где только изредка растут деревца и кусты» — с.207; «В высокогорьях легче было найти золотые монеты, чем топливо» — с.400. Постоянно упоминается лишь два дерева: «карликовая сосна» (напр., с.18) и черные горные ели (напр.: «угрюмые горные ели не позволяли разглядеть всадника, пока он внезапно не появился из-за них» — с.365).

Вместе с тем, когда Ц.Зеризес увлекается повествованием, становится ясно, что растительности в горах хватает – например: «лагерь разбили на краю небольшого леса; в окрестностях росло много таких чахлых рощ» — с.19. В самом начале ГЛ упоминается и то, что «травы, мхи, кусты и деревья … научились питаться одной лишь водой» — с.18. Более того, любая попытка анализа ремесел и хозяйственной жизни в Громбеларде сильно дезавуирует заявления о бедности растительного мира (по крайней мере, в том, что касается немногочисленности лесов и древесины). Об этом, впрочем, – в свое время и в своем месте.

Несколько раз в ГЛ упоминаются и своего рода «альпийские луга», используемые в хозяйственной жизни страны (причем, не могу не заметить, что упоминаются не «благодаря», но «вопреки» желаниям составителя текста ГЛ). В качестве примера, приведу следующие цитаты: «..селениями, лежащими ближе к высокогорным пастбищам» (с.425); второй пример – скорее, говорит о невысоком мнении Ц.Зеризеса о потенциальном читателе: «среди горных вершин не было никаких селений, поскольку не было мест, где можно было бы пасти овец» (с.57).

В результате, снова нельзя не отметить навязчивое желание изобразить природные условия менее приемлемыми, чем можно было бы ожидать на самом деле (при всей гипотетичности этого вот «на самом деле»).

О животном мире Громбеларда мы узнаем еще меньше, чем о мире растительном. Прежде всего – и с самого начала – нас убеждают, что «в Тяжелых горах дичи было очень мало» (с.18). По сути же, упомянуты – так или иначе – три вида животных, из которых лишь один принадлежит к диким: горные козы (при этом, ни разу не упомянуты хищники, которые должны были бы регулировать численность вида), овцы (причем – снова же – с весьма странными представлениями о практиках, связанных с овцеводством; но к этому мы вернемся в свое время, как и было обещано) и кони. Относительно последних – стоило бы привести цитату: «два рослых … коня; крепкие и выносливые горные верховые кони, столь высоко ценившиеся во всех провинциях империи» (с.135). Отметим явную странность «крепких» и «рослых» коней, которых разводят в горах (к тому же – бедных на растительность), но отметим как факт реальности.

Наконец, третий блок сведений в рамках географического экскурса, который вызывает немало вопросов – данные относительно путей и коммуникаций в Громбеларде. Снова, как и в случаях с погодой и растительным и животным миром, составитель ГЛ подчеркивает малость и немногочисленность: теперь – дорог. И, судя по ГЛ, здесь эта проблема куда как сильнее проблемы с дураками (которых, впрочем, тоже хватает).

Снова позволю себе несколько цитат: «..видел только одну приличную горную тропу, связывавшую города Громбеларда и громко именовавшуюся трактом» (с.22); «под потоками дождя солдаты пробирались по узкой тропинке, по которой, скорее всего, никто не ходил – разве что горные козы» (с.57); «От ворот <Бадора> тянулась дорога, ведущая до самого Громба, Рахгара и Лонда. Единственная дорога через горы с юга на север» (с.114); «это такая дорога, на которой лошади ломают ноги, а у повозок трескаются колеса. Впрочем, повозки могут добраться недалеко – только до Бадора. Потом уже не будет никакой дороги – только тропа» (с.161); «между Бадором и Риксом еще как-то тащились, хотя и с трудом, повозки, полные товаров. Но из Бадора в Громб (заметим, в скобках, – столицу провинции! – ergos.) и Рахгар груз можно было доставить одним способом: по частям, на спинах мулов» (с.316).

Полагаю, дальше можно не продолжать – картина совершенно апокалипсическая.

Вместе с тем, целый ряд фактов, фактиков и соображений не позволяют принять эту картину как исчерпывающую и – главное – правдивую. Нам еще придется возвращаться к этой проблеме, пока же ткнем пальцем в два факта: во-первых, самая отдаленная точка провинции – порт Лонд, крайний север Громбеларда; во-вторых, при столь отвратительном состоянии дорог, в Громбеларде действует – и вполне успешно, как можно судить из текста ГЛ, – курьерская служба, представители которой готовы скакать по дорогам, где, как и описано, «лошади ломают ноги, а у повозок трескаются колеса» галопом и ночью. Как на наш взгляд – весьма показательно.

И еще один момент, о котором ГЛ упоминает вскользь, но к которому позже придется возвратиться: достаточно большая часть существующих горных троп связана с ранее существовавшей в Громбе цивилизацией шергардов (см., напр.: «некоторые из этих тропинок – следы древних дорог шергардов» — с.57; или: «ветер и вода … оказались бессильны против прекрасно обработанных каменных плит и блоков, служившим шергардам в качестве строительного материала. Дорогу, выложенную именно из таких четырехугольных каменных плит, видели перед собой ... Ее не сумели размыть дожди, и … провалившаяся в нескольких местах дорога все еще была лучшей во всем Громбеларде» — с. 552).

Но наиболее странным кажется упоминание грязи на Громбелардских дорогах (в горах, напомним, которые «голые и черные»): «дорога была не более, чем узкой полосой грязи, в которую лошади проваливались по колено» (с.180; впрочем, в этом случае – мы имеем дело с издержками перевода: первоисточник говорит: «Konie brodziły w wodzie po pęciny» — то есть, речь идет не о «грязи», но о «колее, наполненной водой». – ergos.) или «<Дождь> монотонно шелестел на ровном ветру, покрывая горный тракт влажной грязью» (с.365; здесь – тоже проблемы перевода, поскольку в первоисточнике говорится «pokrywając górski trakt brudną wilgocią» — «грязной влажностью, сыростью, моросью»).

Наконец, два последних момента относительно природных условий провинции: во-первых, у жителей Громба специфический фенотип: «светловолосые, крепко сложенные, с характерными … грубо вытесанными лицами» (с.106); «настоящая громбелардка, не слишком высокая, широкобедрая, коренастая. … у нее были … прекрасные волосы … солнечно-желтые, закрученные в сотни колечек, густые и пышные» (с.252). И – последнее – согласно мнению, распространенному в империи, «Громбелард был также и наболее давно обитаемым краем Шерера» (с.401).

Поэтому, предупрежу сразу: многое здесь будет более-менее связными пересказами ряда теоретических выкладок по европейскому средневековью и раннему Новому времени (более чем полезными источниками могут служить исследования Ю.Бессмертного «Жизнь и смерть в средние века» и две монографии авторства П.Шоню – «Цивилизация классической Европы» и «Цивилизация Просвещения»). Ну и – пояснение на пояснение: мы ориентированы на европейское средневековье, поскольку ничто в ГЛ не указывает на то, что социальные либо экономические особенности Шерера далеко отошли от европейской истории между XII (формирование рыцарства как значимого социального класса) и XV (определенные технические и мировоззренческие новшества) веками. Наоборот – слишком многое здесь сходно. Единственное отличие – религиозная (или уж – «мистическая») ситуация, но к ней нам еще придется вернуться позже.

Итак, демография. И прежде всего – численность населения Громбеларда.

Здесь имеется лишь одна (!) вразумительная цитата (но в нашей ситуации – «одна» это куда больше, чем «ничего»). Или, вернее, стоило бы сказать «больше, чем полторы» — учитывая их окончательную взаимосвязанность?

Итак, цитаты: «Ты знаешь, господин, сколько народу ему <Крагдобу> служит? Трибунал … оценивает их численность почти в две тысячи. … Во всем Громбелардском легионе едва наберется вдвое больше без морской стражи и гвардии» (с.51). «Крагдоб мог собрать в районе Бадора практически любые силы» (с.368). «..под самыми стенами Громба расположилась армия почти в четверть тысячи – все, что смогла собрать Хель-Крегири из окрестностей Бадора и Рикса» (с.470).

Чем важны эти цитаты? Прежде всего, оценкой приблизительного числа боеспособного населения Громбеларда: фактически, нам указывают на число взрослого мужского населения, напрямую связанного с ведением военных действий. Данные эти не полны: наверняка, Крагдоб, будучи Королем Гор, контролирует максимальное число «бандитов» (как их называют летописцы, приближенные к Легиону); но «максимальное» не означает «всех». Можно предположить, что общее число бандитов в Громбеларде на пике власти Крагдоба не превышало двух с половиной – трех тысяч человек (предполагая от пятисот до тысячи человек в отрядах, по тем или иным причинам не подчиняющихся Крагдобу). Численность Громбелардского легиона – порядка четырех тысяч человек. Еще порядка тысячи-двух солдат следовало бы добавить, учитывая «морскую стражу и гвардию». Отметим, что в ГЛ о морской страже не говорится ничего, размеры же гвардии поддаются прикидкам лишь приблизительно: через упоминания «сотника Громбелардской гвардии» — т.е. не менее нескольких сотен; учитывая отряд котов-гвардейцев в пятьдесят голов («головорезы из Рахгора») и имея в виду обычную соотносимость числа котов к числу служащих в армии людей (не менее один к двадцати – и это будет завышено для армии, но вполне приемлемо для гвардии) – мы бы оценили число гвардейцев Громбеларда в «около тысячи». По логике вещей, не меньшее число (или уж – сопоставимое) должно бы служить и на флоте, имея в виду таможенную службу, боевые операции, отряды сопровождения и т.д.

Итого – три + четыре + одна + одна – порядка девяти тысяч человек. Стоит добавить еще с тысячу: упоминающиеся в ГЛ наемники, непременные купеческие охранники и т.д. Десять тысяч человек вооруженных мужчин между пятнадцатью и пятидесятью годами.

Это – отправная точка для дальнейших рассуждений (которые, каюсь, строятся по аналогии – но лучше так, чем никак, повторюсь).

Самым примечательным в Громбелардском легионе (как, впрочем, и в остальных военных подразделениях в Армектской империи) было то, что легионеров набирали из местного населения: армектанцами оставалась – в лучшем случае – лишь офицерская верхушка. Впрочем, как известно, «каждый офицер легиона, чтобы дальше продвигаться по службе от сотника и выше, должен отслужить на Северной границе» (с.22), поэтому преемственность правил, характерных для вооруженных сил Армекта, – вполне сохраняется и в Громбеларде (оставляя пока что за скобками проблему, собственно, армектанцев как тоже горцев).

Относительно демографии: зная численность легиона, вполне можно пытаться предположить численность местного населения.

Главная проблема – соотношение «военного» и «мирного» населения. Учитывая особенности Армектанской империи как политической структуры – и армектанского легиона как структуры военной – мы могли бы проводить аналогии, скорее, с Римом, чем с феодальными армиями средневековой Европы (т.е. армия формируется по не сеньориально-вассальному принципу, а через рекрутирование «свободных» и обладает при том жесткой единоначальной вертикалью осуществления властных полномочий). По данным, например, Я. Ле Боэка («Римская армия эпохи ранней империи»), к 23 г. н.э. (т.е. относительно стабильное время пост-Августа) число войск составляло порядка 300 тыс. человек (10 тыс. римского гарнизона, 40 тыс. «флотских» солдат, и по 125 тыс. легионеров и вспомогательных частей в пограничной армии). Приблизительная численность населения Римской империи к тому моменту – порядка 45-50 млн. человек (здесь, признаться, я так и не нашел, откуда и на основании чего указывают такой порядок цифр, увы). Т.е. для Рима на пике военно-политического роста и – при том – при спаде во внешних войнах, 0,5-0,7 % от общего числа населения вполне хватало для поддержания порядка и удержания завоеванных территорий. Более важными для нас могли бы оказаться цифры, например, по Британии (учитывая тамошнюю военную и политическую ситуацию): при населении, оцениваемом в 1 в.н.э. в миллион, там расположено три легиона – 30 тыс. человек (15 тыс. солдат и 15 тыс. вспомогательных войск; при этом, Британия достаточно «горячий», в смысле поддержания спокойствия, регион) – т.е. порядка 3 % от численности населения. Предлагаю, пока это не будет опровергнуто уважаемыми читателями ГЛ, отталкиваться именно от последней цифры.

Итак, порядка пяти-шести тысяч человек, входящих в Громбелардский легион, гвардейские части и морскую стражу. Это соответствует 160-200 тыс. человек населения провинции Громбелард.

Много это или мало? Учитывая, что Громбелард занимает площадь порядка 45 тыс. квадратных миль (если верить карте и опираться на расстояние от Роллайны до Рикса), это дает густоту населения порядка 3-5 человек на квадратную милю – более чем порядком для «заброшенного бедного края, над которым постоянно идут дожди». Особенно, если учитывать, что горы – не равнины, они населены куда более неравномерней, например, того же Армекта в ГЛ.

Отдельная проблема – соотношение городского и сельского населения. В целом, для Европейского средневековья (причем – высокого, XII-XIII веков, отмечавшегося ростом городов), это соотношение довольно стабильно удерживается на уровне 85-90 % сельского против 15-10 % живущих в городах. Для Громбеларда, опираясь на наши гипотетические данные, число жителей городов можно было бы принять в 20 тыс. человек (причем, эта цифра явно будет несколько завышена).

Учитывая, что «в Громбеларде есть только пять городов…» (с.306), то среднее число жителей одного города – порядка 4 тыс. человек (даже меньше, учитывая Громб как столицу – и, соответственно, оценку его населения в 6 тыс. – если не больше). Остальное население – от 140 до 180 тыс. человек – жители сельские.

И здесь стоило бы попытаться взглянуть на то, что города и веси ГЛ из себя представляют.

Сразу же обратим внимание, что Ц.Зеризес и в этом случае допускает досадные недоговоренности – и прежде всего, в том, что касается «весей». ..и это тоже вызывает определенные подозрения и наводит на определенные мысли.

Прежде всего – странная привязанность описаний Ц.Зеризеса к высокогорью, что, конечно, может быть объяснено описываемыми событиями. Но подобные умолчания – все же слишком нарочиты.

Там же, где селения упоминаются – как и в случае с растительным, животным миром, дорогами и пр., – возникает чувство, что ради неких неясных пока что целей, летописец замалчивает, а то и фальсифицирует информацию. Например, на прямой вопрос: «-Здесь есть какие-нибудь людские поселения?», громбелардец, якобы, отвечает: «–Здесь? Нет... В лучшем случае какие-нибудь логова разбойников» (с.180). Или – не менее прямо: «..несколько селений возле дартанской и армектанской границы, еще до Узких гор. Все остальное – одни лишь горы» (с.380). Или, например, кровавые истории о том, как «во время войны за Громбелард армектанцы предали огню множество подобных деревень, полагая, что этим наносят тяжкий удар по прячущимся в горах бандитам. … Новые разбойничьи логова выросли как грибы после дождя – только теперь их приходилось искать заново» (с.424). Ясное дело, мы ставим под сомнение не факт карательных операций, а эту вот установку на мобильность населения, готового бесконечно перемещаться по горам, раз за разом выстраивая на голом месте новое поселение. Опыт европейской истории говорит об обратном: например, во время Столетней войны (достаточно жестокой, заметим), безвозвратно исчезают (т.е. покинуты после разрушения и не были восстановлены) не более 5-10 % деревень из тех, что пострадали от военных действий. Люди слишком консервативны в массе своей.

Вместе с тем, как и в случае с географией, увлекаясь, автор допускает вполне значимые проговорки, дающие возможность заполнить возникающие смысловые лакуны. Так, почти случайно, краем глаза, можно зацепить, что «все остальное – лишь горы» — не всегда соответствует реальности. Так, например, упоминаются «деревни пастухов из долин» (мы ведь не забываем, что «горы» — это не только вершины, да?). Но наиболее четкая картинка – вокруг поселения Овраг. Внешний вид: «маленькое горное селение – несколько хижин – пряталось на дне мрачного ущелья» (с.424); «Горцы называли такие деревни «высокими селениями» (с.424). Начальная точка существования Оврага, как ее излагает наш летописец, такова: «Когда-то они пасли скот, потом случилась война с селениями, лежавшими ближе к высокогорным пастбищам» (с.425). Оставляя пока что за скобками проблему пастухов как социальной группы, зафиксируем, как выглядит горное селение согласно летописцу: «Селение было укреплено, словно крепость: у входа в ущелье стоял частокол, вдоль которого шел глубокий ров. Солидные ворота охранял детина с крепкой дубиной в руках» (с.425). Здесь, кстати, самое время вспомнить жалобы Ц.Зеризеса на недостаток дерева, от которого страдает весь Громбелард (летописец, что правда, тут же понимает, что понаписал лишнего, и прибавляет: «Частокол являлся признаком того, что в окрестностях когда-то рос горный лесок. В этой части Громбеларда высокогорные деревья были настоящей редкостью; и здесь древесины хватило едва-едва на то, чтобы возвести частокол и несколько убогих домов» (с.425), однако же эти «лесок», «едва-едва хватало», «убогие дома» никак не отменяют «солидные ворота» и частокол, «словно у крепости» из предыдущего предложения). По всему, именно здесь мы видим типичный образ одного из тех селений, в которых в Громбеларде проживает более полутора сотен тысяч человек.

Город – в отличие от села – труднее обойти вниманием: города всегда на виду. Их приходится описывать, так сказать, близко к реальности.

Описания городов, согласно Ц.Зеризесу, выглядят следующим образом: «Все эти города (за исключением Лонда) возникли одним и тем же образом: более могущественный и богатый чем остальные предводитель разбойников возводил в горах цитадель. В этой цитадели жили его люди и кони, там же держали женщин и многое другое. У стен крепости собирались горцы из пастушьих селений, платя дань в обмен на защиту от нападения других банд. … Цитадель, расположенная, как правило, довольно высоко в горах, не соседствовала с территориями, где можно пасти овец. Так что горцы бросали пастушье ремесло, пополняя отряды хозяина крепости, или становясь ремесленниками» (с.306). Пока что оставим без комментариев особенности их возникновения и связанные с этим социальные связи: станем говорить лишь о внешнем виде города. То же, как города выглядят, летописец описывает следующим образом: «Все громбелардские города похожи друг на друга. … неописуемо уродливый вид. Черный камень и коричневый кирпич служили как для строительства башен и стен, так и укрытых в их кольце домов. Почти все строения имели узкие небольшие окна. Все лестницы были крутыми, все помещения мрачными. … улицы узкие, крыши черные» (с.522). «Одно-, двух-, а иногда трехэтажные дома отличались друг от друга исключительно высотой» (с.522). Вполне явственно, кажется. Здесь, разве что, отметим невесть откуда появившийся «коричневый кирпич», который в пространстве ГЛ связывается с Дартаном, а не с Громбелардом.

Следующая важная проблема демографии – количество мужчин и женщин среди населения. Для Шерера это проблема важная тем более, учитывая, например, легендарную историю первой Дартанской войны: «Дартан завоевали для того, чтобы добыть здоровых мужчин, поскольку в Армекте их стало не хватать» (с.213). Обратим внимание на то, что случившаяся (и довольно скоро после Дартанской войны) война за обладание Громбелардом, совершенно не упоминает подобных целей: здесь речь идет уже исключительно о контроле над коммуникациями («Громбелардом правит тот, в чьих руках города и связывающий их тракт. Все остальное не имеет значения» (с.210); тут сделаем себе пометку на будущее). Поскольку же это так (и поскольку институт рабства в Армекте не известен – по крайней мере, он ни разу не проговаривается ни как реальность, ни как возможность), историю о «борьбе за мужчин» можно со всей определенностью отнести к легендарным (вроде историй о «скифских рабах» нашей реальности).

Если снова обращаться к опыту европейского средневековья, то соотношение взрослых мужчин к взрослым женщинам до Нового времени включительно, составляло приблизительно 55 % к 45 % (или 120-130 к 100; мужчин, соответственно, больше). Коэффициент детей (выживающих, не тех, что родились) – 1,15-1,2. Совершив немудреные арифметические подсчеты (правда, напомним, сделав их на довольно шаткой демографической базе), получим приблизительные цифры распределения населения по полу и возрасту: взрослых (т.е. после 15 лет) мужчин – порядка 50 тыс. человек; взрослых женщин: порядка 40 тыс. человек; детей обоих полов – порядка 110 тыс. человек.

И еще несколько цифр, характерных для европейской средневековой истории и могущих пригодится для описания Громбеларда в частности и Шерера в целом: детская смертность (по крайней мере, до XVIII века) – до 50 % (до совершеннолетия; смертность в первый год жизни – до 20 %). Видимо, для Громбеларда, учитывая природные условия, вполне возможно повысить последнюю до 25-30 %, однако общая детская смертность может оставаться в указанных пределах – учитывая описания взрослых в Громбеларде как достаточно крепких физически).

Наконец, последняя проблема в рамках демографии – средняя продолжительность жизни, и восприятие отдельных возрастов. Как известно, средний возраст в Европе, до раннего Нового времени включительно, не превышал 35-37 лет. Это, ясное дело, не означало, что люди не жили дольше. Вовсе нет: например, М. Пастуро («Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола») описывает ситуацию следующим образом: «Средняя продолжительность жизни составляла 30—35 лет (причем это не намного меньше, чем в первой половине XIX века) в основном из-за детской смертности: треть новорожденных не доживала до пяти лет. Те, кто выжил, благодаря естественному отбору, имели все шансы достигнуть весьма преклонного возраста. Можно утверждать, что в Англии в XIII веке из 1000 детей, рожденных в один год, 650 доживали до 10 лет, 550 — до 30, 300 — до 50, 75 — до 70 лет». Запомним эти цифры: до 30-ти доживает едва ли каждый второй, до пятидесяти – каждый третий, до семидесяти – 7,5 %.

Соответственно, можно было бы ожидать соответствующего восприятия «молодого» и «пожилого» у жителей Громбеларда. И здесь, чаще всего, ГЛ вполне адекватна в описаниях, как кажется. См., например: «Я уже слишком старая … Мне уже пятнадцать лет» (с.55). Десятник Барг, чьи глаза, согласно ГЛ, оказались пересажены Каренире (и который старше ее, которой чуть за двадцать, на пятнадцать-двадцать лет), описан как «старый десятник» (с.21-22).

Но есть несколько – даже не персонажей, а возрастов – относительно которых автор начинает запинаться: «Тридцатилетний молодой человек» (с.46); «Он молод, ему тридцать шесть лет» (с. 371); «она была истинной дочерью Армекта, женщиной, рано ставшей красавицей и долго остававшейся молодой. В двадцать восемь лет у нее было тело молодой девушки» (с.450). По странной случайности, возраст, о котором таким образом говорит Ц.Зеризес, относится к возрасту официальных лиц Громбеларда – князя-представителя и княгини, Н.Р.М.Верены в соответствующие описываемым событиям годы. Совпадение достаточно показательное, чтобы довольно много сказать о самом летописце.

Мысль о том, что «человек есть то, что он ест» – привічна. Рисунок нашей культуры в немалой степени создают и пищевые цепочки. К тому же – пища это проблема жизни и выживания.

Если глядеть на ГЛ под этим углом зрения, то прежде всего бросается в глаза обилие упоминаний о мясе и мясной пище. Герои, кажется, потребляют его в любом количестве и во многих видах. Его едят все – и разбойники, и солдаты, и горожане: «Кага встала и принесла бурдюк с вином и копченое мясо» (с.54); «порылась в мешке Байлея, достала оттуда три куска соленого мяса» (с.230); «села у костра, съела кусочек сушеного мяса» (с.141); «он с трудом жевал жесткое мясо» (с.231); «корчмарь уже появился сам, ловко неся четыре оловянные миски, полные мяса» (с.298); наконец – самое непривычное описание: «поставленный на огонь, котелок начал издавать булькающие звуки. Еще раньше в воду всыпали немного мясного порошка» (с.21). Есть даже хранящиеся в сундуках (ага, именно там: «она показала на сундук с колбасами» — с.524) «сухие колбасы», количество которых даже у отдельных купцов, как сказано, «неисчерпаемые» (с.523).

Если копченое, соленое, вареное и прочее мясо нам довольно хорошо знакомо, то «мясной порошок», полагаю, остается исключительно изобретением Громбеларда. Вообще, обращает на себя внимание отсутствие в описании похлебок – исключительно «бульоны» и исключительно для согревания.

Что же это нам дает? Как минимум, указание на доступность мясной пищи, а значит – на то, что существуют группы тех, кто выращивает скот на забой – и их очень много.

А вот со вторым (а по историческому опыту – первым) универсальным продуктом в ГЛ дело обстоит похуже. Я говорю о зерновых и о хлебе. Кажется, хлеб в ГЛ не вспоминается ни в каком виде (полагаю, в ином случае меня легко поправить – и сделать это с цитатой). Более того, умолчание о нем совершенно необъяснимо.

Впрочем, нет – как минимум дважды сама тема возникает. Один раз, правда, через фигуры умолчания, зато во второй – вполне четко фиксируя важность зерновых для цивилизации Громбеларда.

В первом случае, мы говорим о том, что в тексте ГЛ встречается перечисление наиболее распространенных товаров, которые лежат на купеческом складе (причем, в складе таком – нет ничего уникального; таких, по словам ГЛ, в городе «не меньше сотни» — с.523). Здесь перечисляются товары самые разнообразные (продукты, заметим, фиксированы как привилегированный вид запасов), но странным образом в этом перечислении нет того, чье наличие в подобных перечнях ожидается по умолчанию – муки и зерна. Колбасы, фасоль, крупы – есть. Зерна – нету. Если не списывать все на забывчивость Ц.Зеризеса, возможно было бы предполагать следующее: здесь четко зафиксировано, что купцам не имеет смысла везти в Громбелард. ..поскольку, видимо, на этот товар не найдется покупателя – свое имеется.

А зерно – и вправду имеется: вторая цитата говорит об этом с отчетливой ясностью: «..избыток дождевой воды давал начало приличных размеров речке, которая несла свои волны среди скал к ниже расположенным местам. Силы воды было достаточно, чтобы привести в действие мельницу – которая была также и постом громбелардского легиона» (с.314). Оставляя за скобками отчего-то удивляющую автора «силу воды», которая столь, значит, велика, что приводит в действие мельницу (чему удивляется летописец ГЛ – совершенно непонятно, учитывая опыт строительства водяных мельниц в Европе даже на спокойных речушках), укажем на два момента. Во-первых, сам факт существования мельницы (если есть – да еще и «приводится в действие», следовательно, работает не вхолостую; следовательно, мелет зерно – то самое, которое купцы сюда отчего-то не везут). Во-вторых – и это, как нам кажется, даже важнее – контроль за мельницей осуществляет громбелардский легион. По сути, это чрезвычайно напоминает политику европейских феодалов в отношении возникающих в Европе мельниц – как стратегических ресурсов (см., например, роскошное исследование Броделя «Структуры повседневности: возможное и невозможное», первый том его «Цивилизации, экономики и капитализма»). То есть, мельница едва ли не прямо заявлена в качестве того самого стратегического ресурса (который, заметим, контролируется не администрацией, а именно армией – а это дорогого стоит).

Кстати, без зерна был бы невозможен и другой продукт, широко распространенный в Громбеларде, но об этом – чуть ниже.

Еще одна группа «не», о которой стоило бы упомянуть, говоря о пище и еде в мира ГЛ, это каши и овощи. Каши, кажется, упомянуты лишь единожды – и то лишь в смысле круп и фасоли, которые купцы считают товаром, что пользуется спросом (с. 523 – с перечислениями, о которых мы уже упоминали, говоря о «сундуке с колбасами»). Из всех овощей же – единожды упомянута репа. Совершенно умалчивается – даже мельком – о сыре, но мы смело можем добавлять его в список обычных продуктов, учитывая овец, которых точно разводят в Громбеларде. Наконец, то, что упоминается лишь на столах знати – это фрукты («..там стояло большое блюдо с фруктами» — с.502).

Сделать какие-то заключения о птице и рыбе на основании ГЛ не представляется возможным (правда, мы можем предполагать наличие морепродуктов в Лонде – как портовом городе). Только в одном месте упомянута «большая корзина с яйцами» (с.532).

В целом же, говоря о рационе громбелардца, мы, пожалуй, можем отметить избыток мясной пищи и недостаток огородных и плодово-ягодных культур. Пища, богатая протеином, но бедная витаминами.

Вторая составляющая повседневного человеческого существования – жидкости, которые люди в себя вливают: чтобы выжить и чтобы получать от жизни удовольствие.

Итак, питье в краю воды.

С воды же и начнем.

Вода

Воды в Громбеларде, на первый взгляд, достаточно: благо, дожди идут круглый год. Соответственно, именно дождевая вода должна и должна доминировать. Прямых указаний здесь немного, но вот характерная цитата: «задумчиво посмотрела на маленький котелок Старика, который поставила вчера на камень. Теперь он был полон дождевой воды. Сделав пару глотков, поставила котелок на место» (с.230). Обратим еще внимание на своеобразные колодцы в столице Громбеларда – судя по легкости, с которой с ними обращаются, они не доходят до водоносного слоя, а служат водосборниками именно дождевой воды (именно в один из таких колодцев Глорм приказывает сбросить труп: «утопи его в колодце неподалеку от дома отца; на колодце напиши его имя, а чуть дальше имена остальных троих» — с.360 – действие, невозможное там, где чистая колодезная вода является важным жизненным ресурсом).

В условиях обилия дождевой воды, похоже, даже не возникает вопроса о сложности с ее хранением (а, следовательно, практически не развиты системы обеззараживания ее – пусть даже на уровне привычного для средневековья добавления вина или уксуса в питьевую воду). Полагаю, это вполне могло бы служить спусковым механизмом для вспышки кишечных инфекций – природных или искусственных, возникни в последних необходимость.

Пиво

Второй напиток, играющий важную роль в горах Громбеларда, это пиво. По частоте упоминания в книге – оно, пожалуй, находится на первом месте (после воды, конечно, – дождь здесь вне конкуренции).

При этом, пиво, похоже, рассматривается не просто как напиток простолюдинов, но как местный напиток, напиток горцев и гор. Именно пиво требуют герои, находясь на постоялых дворах («на постоялых дворах она пила пиво» — с. 110; «пиво появилось раньше; она подняла глиняную, вмещавшую добрых полкварты кружку и выпила одним духом» — с.299; «она съела кусок жаренного мяса, выпила две кружки крепкого пива» — с.332). Именно пиво здесь питье привычное и естественное («люблю пиво, а в Дартане пить его считается неприличным» — с.347).

Я бы даже сказал, что пиво в Громбеларде – напиток максимально «домашний»: по крайней мере, в смысле дешевизны – и в смысле отображения подобной дешевизны даже в пословицах («твоя жизнь не будет стоить и кварты пива» — с.21). Дешевизна же продукта – особенно в условиях медиевальной экономики – прямой признак его местного происхождения.

Здесь – еще одно: «пиво» означает «зерно». То самое зерно, следов которого напрямую в тексте не обнаруживается. Но «зерно» — означает земледелие, «земледелие» — означает поля; «поля» — означает достаточно развитую хозяйственную инфраструктуру в долинах (опять же – тех самых, о которых ГЛ последовательно умалчивает. Кроме того, «пиво» и «зерно» означают систему коммуникаций, связывающих систему «поле–пивоварня–потребитель». А это – еще один знак вопроса на полях текста, живописующего ужасы выживания в Громбеларде.

Вино

Вино в Громбеларде описывается как гость – но гость привычный и желанный. Его уже пьют в тавернах («сняв комнату, ужин она забрала туда с собой. … и еще бокал вина наутро, прополоскать рот, когда проснется» — с.332), казармах («она задумчиво потягивала неплохое вино» — с.110), даже среди бандитов в горах («Кага встала и принесла бурдюк с вином» — с. 54). При этом, пьющие вполне в силах различать вина «неплохие» (см. с.110) и «никудышнее» (см. с.54). На него есть достаточно широкий спрос, оно требует определенную посуду («бокал» — с.332), оно – вызывает в памяти определенные ритуалы («вкус благородного напитка … вызывал воспоминание о мягком прикосновении платья, которое она когда-то носила после службы; в нем ощущалась заколдованная музыка, блеск горящих в изящных подсвечниках свечей, тихий звон серебряных ожерелий и браслетов» — с.110). В конце концов – оно и определяется как «благородный напиток».

Что, впрочем, совершенно неудивительно, поскольку вино распространяется, так сказать, «сверху вниз»: от аристократической верхушки – в низы, как маркер достатка и определенного культурного и социального благополучия. Здесь совершенно неудивительно, что во дворце князя-наместника замерзшей Каренире предлагают «подогретого вина, меда, горячего бульона» (с.377) — именно в таков вот порядке.

Мы можем предположительно описать и восприятие вина в двух других провинциях Шерера. Прежде всего – Армект, политический центр страны. Здесь, если судить по воспоминаниям Карениры, едва-едва прибывшей в Громбелард, пиво и вино уже рассматриваются как равновесные напитки – по крайней мере, на уровне армии («В Армекте офицер после службы охотно пил пиво или вино в обществе простых солдат» — с.12). Это вот «или» — более чем характерная оговорка. Правда, тогда нам приходится фиксировать, что ценовая разница пива и вина в Армекте – несколько уже, чем в Громбеларде (я бы лично, на чистой интуиции и на том, что мы знаем о равнинном и теплом Армекте, поставил бы не на более дешевую дорогу даже, но на собственные виноградники).

Наконец – Дартан, истинная родина «благородного напитка», страна классического феодализма – с рыцарями, турнирами и феодальной раздробленностью. Здесь – центр виноделия, отсюда – наиболее лучшие вина («дартанское» — эпитет «хорошего вина» даже в Армекте, где в этом не знают особого толка).

Водка

Но есть в Громбеларде и еще один напиток, который упоминается не реже пива. Это – водка. Как нам приходилось уже писать, водка – не столько напиток расслабляющий, сколько своего рода «лекарство», «походная необходимость»: «водка – спутница любого путешественника в горах» (с.469). Она – согревающее, а не веселящее, способ согреться перед сном, причем – «первый и самый лучший» (с.518). Кроме того, ее используют в качестве антисептика («кто-то принес бинтов, кто-то – воды и водки» — с.83) Но при этом, запасы ее – если и не неограниченны, то весьма обширны: путешественник берет с собой в горы не меньше бурдюка (т.е., всяко больше литра) – «в голову пришла мысль о водке, которая была у него в бурдюке» (с.88); «в бурдюке у нее была водка» (с.110). Водку – подмешивают в пиво, чтобы то казалось более крепким (что, кстати, тоже требует: а) немалых наличных запасов; б) дешевизны – поскольку пиво достаточно дешево, как мы уже отмечали).

Осталось лишь решить, что это за водка – в смысле, из чего ее гонят.

Как известно, в Европе алкоголь – aqua vitae – стал вырабатываться в значимых масштабах к 16 веку: с появлением специальных перегонных кубов, и первоначально «выкуривали» его из вина, а занимались подобным делом – аптекари (как и табак, как и шоколад, как и кофе, водка долгое время воспринимается, прежде всего, как лекарство). В конечном итоге, открытие винного спирта, вышедшего за рамки аптек и лекарственной номенклатуры, открыло дорогу коньякам и прочим крепким алкогольным напиткам. Северная же Европа, в свою очередь, изобрела «хлебное вино»: более дешевый и более простой в изготовлении вид алкоголя.

Громбелард, полагаем, пошел именно по второму пути: учитывая относительную дешевизну конечного продукта (истории с разбавленным водкой пивом) и достаточно высокий спрос на нее (проблема «водки для горных путешествий»), можно предполагать, что «курили» водку из зерновых.

Подобный же вывод, во-первых, лишний раз косвенно подтверждает выращивание зерновых в долинах Громбеларда и возможность доставлять их (или продукты, получаемые на их основе) в города – причем, без серьезных издержек в логистике; во-вторых же, говорит о достаточно развитом техническом снаряжении алхимической базы. Перегонный куб – побочный продукт (ал)химии и один из ее родовых признаков. Не станем забывать об этом последнем моменте – он вполне сможет нам пригодиться в будущих разделах.

От еды – двинемся в дома, и двинемся – через кухни.

Громбелардская кухня, похоже, где-то между горами и городом претерпевает резкое структурное изменение.

Все, что нам известно о домах в горах, заставляет предполагать очаговое отопление. Здесь не знают печей, здесь не знают дымоходов – очаги предельно примитивны в смысле использования огня и отопления. Вот характерный пример: «в большом, невероятно вонючем помещении. … Дым от очага с трудом находил дорогу к дыре в потолке» (с.427). Т.е. центральный открытый очаг, дыра в потолке, сажа на стенах, сильный запах.

Город (низ и средний уровень), похоже, представляет уже собой некий переходный вариант: кухня здесь уже отделена от основного помещения, однако упоминаний о плитах или закрытых очагах пока что нету. «была лишь дверь в соседнее помещение, завешанная какой-то облезлой, похоже, собачьей шкурой. К этой двери подходили и стучали кулаком в стену. Тогда голос из-за вонючей шкуры спрашивал...» (с.297). Наконец, в армии, в казармах – появляются системы отопления, принципиально инаковые. Примером могла бы служить комната коменданта Бадора: «в камине горел огонь, в комнате было почти жарко» — с.109; камин, причем, здесь не в смысле средневековом, а в смысле отопительной системы. Казармы и комнаты офицеров – небольшие (по крайней мере, те, что чаще всего описываются: «в помещении, наводившем мысль о тюремной камере» — с.46). Замок, несмотря на то, что отличия здесь – прежде всего в размерах (о замке: «ей все время казалось, что она находится скорее в комендатуре местного гарнизона, нежели в доме первого человека в провинции» — с.374), остается местом необустроенным – «жилые помещения были оборудованы всюду, даже в бывших складах и амбарах» (с.375). Более того, даже центральные для князя-представителя помещения в резиденции (спальня и библиотека) отапливаются более чем древними методами («в углу располагалась постель, заваленная многочисленными шкурами, в другом углу громоздилась груда больших камней. Их приносили сюда горячими, прямо из огня, чтобы просушить и обогреть помещение» — с. 580). Здесь следовало бы отметить «приносили … прямо из огня» — т.е. из открытого очага, а не из закрытой плиты.

Впрочем, есть здесь и эпизод, рисующий чуть более оптимистичную картинку относительно, как минимум, библиотеки князя-представителя: «о всяческих документах и книгах приходилось заботиться специально – в помещениях, где они хранились, днем и ночью поддерживался огонь» (с.499).

Соответственно, и посуда для приготовления пищи едва ли не исчерпывается упомянутыми в ГЛ котелками – как походными на несколько человек, так и индивидуальными (например, у Старика). Учитывая же европейский опыт, кроме котлов кухня с очагом должна иметь и сковороды – соответственно, жареная и вареная пища остается основой для громбелардской кулинарии.

Кстати, к слову, очаг на кухне означает приготовление пищи в склоненном, согнутом положении – а, соответственно, определенные телесные практики и определенные физиологические последствия (особенно в сыром климате Громбеларда).

Относительно посуды – обратим внимание разве что на упомянутые материалы (при всей их, казалось бы, стандартности): олово, глина, дерево (деревянные кружки описываются как достояние каждого легионера – например, сцена на привале: «солдаты не торопясь пили горячий бульон из деревянных кружек»). Единожды упомянута «большая бутыль» — т.е., стеклодувное производство (однако, похоже, что не местное – поскольку бутыль упомянута как интерьер трактира на границе с Дартаном). Олово и керамика – одновременно и знаки существующих промыслов; трогательные деревянные кружки солдат – замечательно смотрятся на фоне рассказов об общей нехватке дерева в Громбеларде. И то, и другое, и третье – достаточно характерные штрихи для мира ГЛ.

Но возвратимся к домам.

Жилье, так сказать, «минимального уровня» можно зафиксировать в описании хижины Старика: это пещера, но – оборудованная дополнительными поверхностями: «видел деревянную стену с дверью и кривым окном. … Стена из почерневших от влаги досок» (с.162). Вместе с тем, внутри этой хибары обеспечен достаточный микроклимат для того, чтобы не портились книги, которых у бывшего посланника вдоволь – а значит, стены здесь не просто сколоченные на скорую руку преграды от ветра (вообще – снова, раз за разом возникающие большие деревянные поверхности заставляют все больше усомниться в бедности Громбеларда деревом).

Следующий уровень комфортности – трактиры и гостиницы. С одной стороны, это всегда строения в несколько этажей (герои всегда «поднимаются по лестнице», чтобы попасть в снятые ими комнаты) и с достаточно большим общим залом (по крайней мере, здесь всегда помещается некоторое число столов – как минимум, больше трех; причем, всегда есть вероятность, что размеры «самых больших» столов – значительны: «посетители шумели за столами; на самом большом, занимавшем всю середину зала, танцевала девушка» — с. 528; здесь, кстати, отметим курсивом, что история о том, как Каренира сражалась в трактире («..вскочили, но тут же отлетели назад, придавленные столом, который она швырнула в них, словно он весил не больше табурета» — с.300) воистину относится к легендарным. Как, впрочем, и упоминание «табурета», а не «лавки».

Более того, гостиницы эти настолько велики, что могут позволить себе селить одного человека в одну комнату (и даже не тогда, когда гость готов платить много, как в случае с Каренирой, швыряющей золото с легкостью неимоверной). Обычно, напомним, комната сдается нескольким постояльцам (в чем есть и несомненный практический смысл – при не отапливаемом помещении стоит спать по нескольку человек в одной кровати). В городе, к тому же, гостиниц всегда несколько: даже в пределах одного квартала («обычно она останавливалась в гостинице, находившейся рядом с городскими воротами, однако сейчас до рынка было ближе. Там тоже был постоялый двор. Даже два» — с.527). Вдобавок к этому – некоторое число разнообразных питейных заведений: «вечерами в городских корчмах собиралось довольно многочисленное общество» (с.527).

Здесь – уже несколько удобней, чем в горных домиках: как минимум, в обстановке предусмотрена кровать с набитым соломой матрасом. Кровать, кстати сказать, в ГЛ описывается именно как привычная нам: она высока настолько, что под кроватью может уместиться крупный разумный кот («спрятавшийся под койкой Рбит» — с.350), а следовательно, можно предполагать и жаровни под кроватями в холодные громбелардские ночи (пусть даже нам ни разу о них не упоминают).

Следующий уровень комфорта – дома горожан. Наиболее ярко (настолько, насколько вообще такие детали возникают в ГЛ) описан дом Лошадника в Громбе – двухэтажный и достаточно вместительный (по крайней мере, на первом его этаже вполне помещаются подсобные помещения, кухня, комнаты для хозяина и как минимум несколько комнат для постояльцев – «Лошадник ... брал неслыханную плату с тех, кто снимал там комнаты. … На втором этаже никто не жил» — с.342). Дом вообще в достаточной мере продолжает напоминать маленькую крепость (и это, как полагаю, не только от специфики работы Лошадника, но и наследие громбелардского взгляда на мир): узкая крутая лестница на второй этаж (с.342), двери, которыми можно «хлопать» (с.346) – т.е., как минимум, достаточно толстые и крепкие.

Замок князя-наместника в отношении удобства и уютности – дому Лошадника явно проигрывает. Правда, именно таковы условности и условия его существования («мрачная древняя разбойничья цитадель (правда, богато обставленная), в которой обитал громбелардский представитель» — с.374). Как уже отмечалось нами в предыдущих разделах: «почти все строения имели узкие небольшие окна. Все лестницы были крутыми, все помещения – мрачными. …улицы узкие, крыши черные» (с.522).

К тому же, резиденцию князя-представителя отличают как минимум два весьма неудобных для жизни момента: теснота и сырость: «мрачная цитадель, достаточно просторная для предводителя разбойников, оказалась чересчур тесной для почти королевского двора» (с.375); «уже придворные среднего ранга считали себя счастливыми, если в их распоряжении имелась тесная комната в четырехугольной башне» (с.375); «ткани и меха, покрывавшие стены, быстро пропитывались влагой, плесневели, воняли тухлятиной. Ковры гнили» (с.499).

Впрочем, именно дворец в Громбе отличается рядом деталей, которые, в немалой степени, и превращают его в княжескую резиденцию. Упомянем здесь лишь две – достаточно показательные. Во-первых, это зеркала – причем, ростовые, не просто ручные («глядя в огромное зеркало, Каренира отдавала себе отчет, что...» — с.504; и здесь же: «она разделась донага и снова посмотрелась в зеркало»). Второе место, где такое возможно – имение одного из старейших родов Дартана («огромное, занимающее полстены зеркало» — с.131). По сути, подобных успехов европейская, например, технология, достигла только в Новое время.

Второй момент, на который стоило бы обратить внимание в описании княжеской резиденции, это «бесценные дартанские стекла, вставленные в посеребренные рамы» (с.573) – что, кстати, тоже напрямую связывается с успехами в изготовлении стекол – достаточно прозрачных, чтобы стать «бесценными» и достаточно больших, чтобы быть основой для ростовых зеркал.

Наиболее же приспособленными для жилья, как ни странно, – если, конечно, судить по описаниям ГЛ, – остаются в Громбеларде солдатские и офицерские казармы. Здесь, правда, тоже – не без противоречий. Стандартные описания этих казарм, на первый взгляд, не выходят за рамки привычной тесноты громбелардских помещений: «сидели за большим столом в помещении, наводившем мысль о тюремной камере: именно так выглядели обычные апартаменты имперских командиров громбелардских гарнизонов» (с.46). Но – в самом начале ГЛ – вдруг возникает несколько иной образ казарм Громбелардского легиона. Во-первых, в них есть второй этаж – и там обитают исключительно офицеры гарнизона («помещения офицеров гарнизона располагалось на втором этаже» — с.11); к тому же, здесь наблюдается минимальный комфорт: комнаты не общие, но раздельные, выходящие в единый коридор («надсотник прошел по недлинному коридору. Внутри здание сильно напоминало армектанский постоялый двор с комнатами для гостей» — с.11); более того, о том, что здесь живут «достаточно комфортно» (с.11) сказано прямым текстом (правда, оговорено, что подобный комфорт наступил «с некоторого времени», однако никаких дополнительных и проясняющих обстоятельств не упомянуто). Есть в гарнизоне Бадора и еще одно обстоятельство, выпажающее из привычного образа казарм в ГЛ – большие окна («его ослепил все еще яркий, несмотря на вечер, солнечный свет, падавший через широкое распахнутое окно. Полуобнаженная девушка, опиравшаяся руками о подоконник, оглянулась…» — с.11).

Отдельно имело бы смысл упомянуть ряд подсобных помещений, среди которых наиболее часто упоминаются «склады», «конюшни» и «амбары». Кстати, эти вот «амбары» попадаются на глаза всякий раз, когда заходит разговор о замках Громбеларда – хоть старых, хоть нынешних; отметим, что это – лишнее подтверждение того, что зерно в горах есть, и его достаточно много).

Ну и напоследок – буквально несколько слов об одежде, которую героям (а прежде всего – героиням) приходится носить. Описания одежды – выходящей за рамки «лохмотьев» и «ветоши» — здесь нечасты. Отметим же несколько: во-первых, куртка из лосиной кожи, которая до самого конца книги остается одним из отличительных знаков Карениры (и, полагаю, это вовсе не форменная куртка, а нечто, напоминающее о доме). Во-вторых – «форменная юбка» как одежда женщин солдат (причем – не столько громбелардского легиона, где женщины не служат, а – армектанских частей). Уставная длина (короткая) и разрезы по бокам делают ее дьявольски нефункциональной для выживания в горах, однако героиня кряхтит, мерзнет, но носит ее – видимо, как знак «настоящей армектантки высокой крови». В-третьих, несмотря на подобные мучения, главная героиня порой вспоминает о том, что женщины носят и иное – раза три на страницах ГЛ мелькает Каренира или одетая в платье («зелено-белое платье стоило целое состояние, но достойно было своей цены. Его скроил и сшил настоящий мастер. Трудноописуемым способом были соединены крайности – богатство со скромностью и простотой, серьезность с фривольностью» — с.504) или к платью приоценивающаяся («– Нужно купить что-нибудь специально для тебя? – Пурпурное платье» — с. 524). Наконец, в-четвертых, нельзя обойти вниманием изобретение дартанских модниц – туфли на высоком каблуке (хотя, ради справедливости, высокая платформа вполне могла бы быть изобретена и в обильном дождями Громбеларде – и вернуться в него, сделав круг по чувственному Дартану).