Это необычная книга. Написанная на очень хорошем уровне, отличным языком, она, по-моему, не рассчитана на массового читателя. Во-первых, тут настоящий кровавый хоррор, пробирающий до глубин души; во-вторых, авторы размашисто — и мастерски — используют сюрреализм как метод, и чтобы погрузиться в такой мир, нужно приложить определенные усилия, без этого общая картина может рассыпаться.
Читая, я как будто проваливался в странный и в то же время знакомый мир, напоминающий сон больного лихорадкой; я не мог из него вырваться, мир преломлялся и неожиданно отражался новыми гранями, он выплескивался с экрана, словно тревожащие образы с картин Дали, обращенные напрямую к подсознанию. Времена и пространства здесь перемешались, они взаимопроникают, связанные путешествующими из точки в точку героями. Впрочем, ближе к развязке уровень сюрреалистичности снижается, а из жестокого хаоса оформляется архитектура сюжета – словно проявленная в крови фотография. И только дочитав до последних строк, я понял что именно я читал.
Безотказный прием: поместить в центр кровавого конфликта детей и подростков. Они чувствуют несправедливость и зло гораздо больнее, они легкая мишень для насилия – но все же они с достойным восхищения мужеством пытаются защитить себя и своих близких. Перед нами фантастика, но, если вдуматься, в реальной жизни во время войн люди переживают такие же страдания, встречаются с подобным злом на каждом шагу. Уместной смотрится отсылка к Гайдару («Судьба барабанщика»).
Авторы умело работают с образами-символами, у меня до сих пор стоят перед глазами и жуткая бомба в земле («Тииииииииик!»), и красный платок отца Джека, и коровий череп, и кочующий из эпизода в эпизод огромный револьвер «уокер». И черви, как выжившие люди на руинах сгоревшей в войнах цивилизации. И, конечно, золотые пули — еще одна аллюзия, на одноименный спагетти-вестерн. И рогатый череп – словно демон первобытной жестокости, встреченный Джеком в заваленных трупами, залитыми кровью подземельях боен – жестокости, позволившей ему много раз за короткое время выжить и спасти сестру с матерью, хотя он же кошмарно исказил взгляд Джека на мир и на собственную семью. Но даже в Содоме может быть некто, что попытается защитить горстку праведников от обезумевшего города. Пусть даже без надежды на победу.
Тяжело рассказывать об этой книге так, чтобы не налепить спойлеров. Я просто советую прочитать. Сильная история. «Я расскажу вам о любви и ненависти. Я расскажу вам о добре и его бессилии. Я расскажу вам о смерти… Я призываю Содом на ваши головы. Я призываю огненный столп. Я призываю золотую пулю».
Zотов хитрец. Читая его роман, я сделал множество пометок, чтобы затем вывалить в обзоре все эти замечания – но концовка выставила события в таком свете, что ни к чему нельзя и придраться. Сразу несколько раз все перевернулось, и критиковать автора и за форму и за содержание смысла не осталось. Критиковать можно только героя… а это было бы странно. Сравнение с «выставлением в новом свете» тут мне кажется особенно подходящим: ближе к концу книги мне казалось, что почти уже все понятно, и интересно только чем все кончится – но Zотов будто бы носил яркую лампу вокруг объекта в темной комнате перед моим лицом, и каждый раз я по-новому смотрел на этот объект и воспринимал его по-новому. До самых последних строк.
Стоит отметить любопытную концепцию мироустройства, нарисованную за пару переворотов до финальной точки. Согласно этой теории, мир создан Богом, но Бог утратил к нему интерес, разочаровался в людях и махнул на нас рукой – однако мир продолжает крутиться и жизнь идет своим чередом, ведь это своеобразная отлаженная машина, а уничтожить ее Демиургу не хочется, он и так уже забросил или сжег множество миров, да и людей жалко. В число предусмотренных механизмом сценариев включен и такой: в мире рождаются время от времени мессии, тираны и поэты, а также хулиганистые персонификации смертных грехов – чтобы численность людей не росла слишком быстро. За порядком следит специально приставленный смотритель, который тысячелетиями подчищает, корректирует действия этих фигур дабы все не рухнуло.
Со свойственным ему остроумием Zотов прохаживается по всевозможным порокам общества – в общем-то, если не знать, чем все в итоге обернется, взгляд этот кажется не совсем объективным. Негатив отчасти справедливый, но какой-то упрощенный, стереотипный, словно рассчитанный на простоватого читателя: все кругом разворовали, британские аристократы оскотинились, в церкви торговля, люди живут с головой в айфонах, мораль утеряна, чувство прекрасного ушло, искусство уже не то… При этом стереотипные, больше похожие на обруганные чуть ранее героем «бренды», посланцы из прошлого (мессия, тиран, поэт) сталкиваются со стереотипным настоящим; контраст стереотипов и создает конфликт. Сами посланцы при этом быстро занимают в современном мире соответствующие места: мессия в психушке, тиран создает религиозную секту, а поэт любуется персями дев и за гроши пишет романы для литературных проектов, по штуке в месяц. Это действительно остроумно и забавно описано, я получил удовольствие. На диалоге Пушкина с Гоголем я хохотал.
О недостатках говорить сложно, их мало. Читалось вначале скучновато, но интерес разгорался довольно быстро, к концу книга меня полностью захватила. Написано довольно простым стилем, похожим на язык блогов – но в литературе содержание определяет форму, и язык «Айфонгелия» в данном случае хороший вариант формы. Уровень обычного, стереотипного москвича, пораженного Иерусалимским синдромом. В принципе, книги о богах, божественных силах, чертях, глобальных вопросах мироустройства – тема скользкая и сложная, и поначалу чтение у меня шло тяжеловато именно потому, что выглядела история как очередная попытка перетрясти небесную канцелярию и на пяти пальцах «показать почему все религии мира заблуждаются». Я рад, что ошибся в первом впечатлении.
Мне понравилось высказывание Марии в одном из интервью об этом романе: читатель достоин того, чтобы с ним говорили о сложном, книга не для среднего потребителя, она сложна для интерпретации. О, отлично, подумал я – и, приступая к чтению, был весь предвкушение, весь застоявшаяся в стойле интерпретация. Но, к сожалению, я быстро утонул в ворохе информации, и нужной и ненужной для понимания того, что происходит. Честно скажу – история вообще не захватила, ничем. Быстро стало скучно — наверное, я тот самый средний потребитель. Местами красивый текст, местами неплохой юмор, вот и все, что могу отметить. Интрига? Проблемы высокопарных львовских старичков меня не тронули, и было, в общем, все равно, кто там и чего хочет добиться. Необычные герои? Мне не показалось, что старый ворчливый еврей или взбалмошная оперная дива – это что-то оригинальное. Атмосфера? Согласен, она присутствует, но ради атмосферы продираться через сотни страниц… Идеи? Но герои изрекают банальности, и сами об этом говорят. Загадки, детективная линия? Нет уж — для того, чтобы мозг включился по-настоящему, нужно хотя бы приблизительно понимать мотивы героев, особенно протагониста. Я долго не мог понять, что ему вообще нужно. Кстати, на мой взгляд, неудачным экспериментом стало именование протагониста просто «он»: это все время сбивало с толку. Особенно когда «в кадре» были и другие мужские персонажи. Интересное, красивое фантдопущение – но оно разъясняется автором (именно растолковывается, забудь про интерпретации – весь простор для интерпретатора сужается в итоге до двух опций: был это сон или не сон) только в самом конце.
В романе слишком много политики: тираны, НКВД, гитлеровцы, бандеровцы (стыдливо названные «сопротивлением»), неужели не надоело об этом? Вот уж инерция мышления. На дворе все-таки не восьмидесятые годы. Время от времени перед глазами почему-то вставал образ Ахеджаковой, возмущенно кричащей что-то несвязное о тирании… Также непонятно зачем здесь такое количество гомосексуалистов. То байкеры-геи, нажравшись пива, лезут друг другу в кожаные штаны, то античный герой возлежит с юным мальчиком, то протагонист возбудится, когда его кто-то прихватил за шею. Единственный по-настоящему интересный и оригинальный герой – Урия – вдруг на последних страницах начинает настойчиво признаваться к главгеру в любви (хотя до этого видел его лишь пару раз) и сразу становится менее симпатичным. Впрочем, если все это сон и выдумка – значит, сам протагонист немного голубой, но это не та интерпретация, что могла бы всерьез увлечь.
Если попытаться определить главный недостаток стиля, то я сказал бы, здесь многие вещи в излишестве. Первое. Излишек диалогов. «Он» ходит от героя к герою и везде его встречает многословие и пустословие, и он активно в нем участвует. Второе, аллюзии: тут просто необъятный ворох отсылок к чему угодно, к фильмам, книгам, музыке, я заметил несколько десятков, возможно даже под сотню. А нужно ли так много? Зачем, к примеру, упомянут салон связи «Заводной апельсин»? Как это работает? Я связи с романом Берджесса на увидел. Третье, образы. Есть, например, красивый образ белой лошади, которая бродит по городу – но лошадь встречается так часто, что начинает раздражать. Или неплохая шутка с молчаливыми футболистами по ТВ, она повторяется раз за разом, как будто читатель не в состоянии с первого раза оценить. Или бесконечные упоминания о запеканке. Наконец, говоря об излишках, не могу не сказать о переизбытке сюрреализма. Сюр это прекрасный прием, но от него быстро устаешь.
Есть еще один «косяк», характерный для женщин, пишущих от лица мужчин. Мужские образы в романе «он» воспринимает по-женски, в стиле «ах, какой красивый мужчина» (может, отсюда и гомосексуальные наклонности героев?). Автор при этом пару раз обращает внимание на женщин и пытается их как бы по-мужски оценить — замечает, как у официантки задница круглится и тому подобное… звучит это ненатурально. Лучше не трогать вопросы сексуальности противоположного пола, если пишешь за него. Тут фальшь очень легко чувствуется. И рядом с этим «косяком» стоит вся странная романтическая линия. Ну допустим, герой пришел к Валевской в особняк, она с ним поговорила на повышенных тонах, потом разделась и изнасиловала его, а потом выгнала. Потом — то по морде ударит, то провожать на вокзал придет. Ну вот странная девушка, ладно, спишем на гормональные заскоки. Но в принципе — зачем вообще нужна в этой истории романтическая линия? Поднять общий градус безумия? Никаких чувств между ним и ею автор не показала, их нет. Короткая сексуальная сцена, от которой осталось ощущение легкого недоумения.
При всех недостатках роман вовсе не лишен определенного шарма. Пусть сюжет хаотичен и оставляет сплошные вопросы – но есть интересные повороты, яркие образы; например, неожиданный разговор героя с отцом, телебашня-великан с горящими глазами, эти забавные контактеры-охотники… И раз уж это заявлено как эксперимент для элитарного читателя, я не стану слишком строго судить. Пусть элитарных авторов судят элитные читатели.
И снова история у Веркина не тянет на детскую. Персонажи – дети и подростки, но книга не для них. Лексика, тематика, идейная глубина – все не детское. Возможно, часть старшеклассников поймет что-то, но в массе вряд ли.
Роман о том, как двое людей начинают жизнь вместе, но потом социальная пропасть разводит их в стороны. Они могли бы быть вместе до конца дней, они друг друга по-детски любили, и отлично друг другу подходили — но начав взрослеть, не смогли оставаться парой. Они старались, но обстоятельства оказались сильней. Иван страшно комплексовал, и это ему мешало быть более решительным — хотя трусом его нельзя назвать. А Уля не дождалась. Главный вопрос из финальных строк можно перенести в начало истории: «почему у нас так?» и ответ на него: «так бывает». И все же — в эпилоге социальной пропасти между Иваном и Улей уже нет, и для читателя остается надежда, что герои еще будут вместе. Не зря же они встретились после стольких лет. Так тоже бывает.
Интересна аллюзия на «Братьев Карамазовых». Прием создания портрета современника в трех лицах, тот же что у Достоевского. Коллективный герой. Младший – светлая душа (Алеша – Славик), средний – стихийный философ и мечтатель, запутавшийся во внутренних конфликтах (в обоих романах Иван), старший… за старшего я долго принимал Чугуна, и не сразу понял, что Чугун – это Смердяков, бастард. Уже в конце «Д-А» упоминается, что самый старший сын ушел из семьи Аксеновых. Как и Дмитрий Карамазов, он уехал из родного города – но, в отличие от него, не вернулся. Чугун внешне не похож на Аксеновых, он темный, с монголоидными чертами; подобно Смердякову, он говорит братьям: «вы, Карамазовы»; также внимательный читатель заметит, что у детей разные отчества. От матери все трое отчуждены (как и Карамазовы от отца), они зовут ее по имени, а не «мама», и даже имя это неправильное (Верка, а не Вероника). Впрочем, сюжет «Друга-апреля» на сюжет в романе Достоевского совсем не похож, и вообще между ними нет параллелей, но такая связь не случайна. Это нить, соединяющая времена. Россия тогда и сегодня.
Еще один литературный «гость» из XIX столетия – дядя Гиляй. Это прозвище носил писатель Владимир Гиляровский. Родом он был из Вологодской губернии (близко к месту событий «Д-А»), много путешествовал, исследовал социальное дно, был цирковым артистом, писал и переводил на русский стихи. Он мог бы походить на плод фантазии Ивана: порой его действия выглядят, как чистая фантастика – тем не менее, он вполне реален, его замечают и с ним говорят другие члены семьи Аксеновых. Он поселяет в душу Ивана стих про ворона, и тот, словно семя, прорастает в ней. Сначала любовь к девочке помогла Аксену не стать таким, как Чугун еще в детстве, затем любовь к поэзии помогла ему развиться в хорошего человека. Кто же такой дядя Гиляй на самом деле? Он называет себя человеком, морально павшим — и делает добрые дела в качестве компенсации мирозданию. Он материализует предметы и разговаривает с пустотой, сам неожиданно исчезает и появляется – то есть для него нет грани между материальным и нематериальным. Он и плод фантазии – и реальный герой. Он помогает Ивану подняться над его печальной действительностью в волшебном пузыре. И Иван не только спасается сам, но и спасает младшего брата.
Не понимаю, почему это маркируется, как детская литература. Это книга для взрослых, да еще и далеко не для всякого взрослого. Неудивительно, что в сети так много недоуменных отзывов. Убеждаюсь, что Веркина нельзя просто прочесть, чтобы его понять, его нужно толковать, и именно это я попробую сделать с «ЧЯП».
Дальше интересно только тем, кто читал, а остальных предупреждаю: спойлеры.
В прологе отец путешествует с сыном и заводит его в тупик. Юноша начинает сам исследовать окружающий мир, собирая то, что ему понравилось, и встречается с чудесным, возможно инопланетным созданием, сперва пугается его, но потом предлагает помощь – и существо помогает ему в ответ: награждает даром удачливости. Конечно, это никакой не сон. Все, что происходит с Синцовым дальше не случайно. И удачная встреча с Грошевым сразу по приезду тоже.
Синцов на первый взгляд герой серенький, но это не так. Во-первых, он зеркало для дуэта Грошев — Царяпкина, он оттеняет их. Во-вторых, у него важнейшая функция, он носитель удачи, вокруг которой вертится вся история – и правильно, что такой герой выбран как протагонист. По ходу сюжета удача сопутствует ему и окружающим постоянно, а в кульминации с ее помощью даже воскресает погибшая Царяпкина.
ЧЯП и Царяпкина дополняют друг друга, они как Дао. Не зря у них созвучные имена. Грошев – гениальный юноша, тяжело пострадавший физически и психически, городской изгой, вхожий в самые высокие кабинеты. Он напоминает манекена, а становится настоящим лишь когда мечтает о несбыточном. Первый уровень его собирательства – монеты для перепродажи («темное дело», нумизматов презирает), второй уровень – жетоны, и стоящие за ними легенды, третий – вещи, связанные с Гагариным. Он сам хочет стать в чем-то первым на Земле, как Гагарин, первым дозвонившимся до Бога. Он рассказывает притчи, через которые передается магическая природа материальных вещей – и сам же учит Синцова сочинять легенды о вещах, то есть создавать ложь, за которую люди будут выкладывать деньги и тратить жизни, как Чучел. Царяпкина тоже живет в мире иллюзий, боготворя «художников и поэтов» Дятловых, раскрашивая собак, сражаясь с мельницами и с теми, кто осмелится с ней спорить. При этом Ц и Ч к друг другу очень неравнодушны. Это вечная битва материального и духовного, и вечная их неотделимость друг от друга.
Идея романа лежит на поверхности: гоняться за вещами, копить их и одухотворять материальное – способ потратить жизнь зря. Не бегите за великой, но нереальной мечтой, не стремитесь стать владычицей морскою. Лавр Чучел – это возможное будущее ЧЯПа. Имя Лавр двузначное: лавровым венком можно увенчать победителя, а сушеную лаврушку добавляют в суп. Он хотел стать кем-то, но уже забыл кем, и теперь он старик, преисполненный сожалений, живущий среди чучел и распродающий, уничтожающий свою коллекцию барахла. Не зря в финале герои обнаруживают себя на помойке, покупающими таракана у человека по имени Ливингстон.
Ниже лежит еще один смысловой уровень – злоупотребляя удачей, можно разбудить антиудачу (они, по-видимому, находятся в природе в некоем равновесии), а это смертельно опасно. Собирая в реке редчайшие жетоны и монеты, герои едва не погибают, наткнувшись на медведя. Пытаясь дозвониться до Бога в заброшенном поселке, ЧЯП пробудил лихо, что чуть не убило его подругу.
Синцов понял, что с ним происходит и отказался от пути собирательства, указанного ЧЯПом, он стал раздавать свой дар, приносить удачу другим людям.
Интересно, что многие рецензенты даже не могут понять где в «ЧЯП» фантастика.
облако тэгов
