Помню, в юности я не смог дочитать эту книгу, хотя очень любил АБС. Сейчас читаю и понимаю, что меня оттолкнуло. Любимые мной повести Мира Полудня – фантазии о трудном, но прекрасном будущем и о прекрасных людях будущего. «Лебеди» — глубоко кризисная вещь переживающих тяжелый внутренний конфликт авторов.
Что бы Стругацкие не писали в поздних мемуарах о советской «Стране Дураков», они были воспитаны в духе советской морали и пропаганды: трусить, лгать и нападать – подло; нужно всегда идти вперед ради великой цели в будущем, и при необходимости жертвовать собой; нет в мире ничего хуже фашистов. В их первых книгах герои строят Мир Полудня по этим принципам, под присмотром мудрых и всегда правых Учителей и Мирового Совета. Учителям нужно полностью доверять («лжешь учителю — солжешь кому угодно»). Тут нужно отметить, что собственного отца писатели видели не так уж часто, он много разъезжал по стране, и воспитывала братьев мать. БН признавался в «Комментариях к пройденному», что отца почти не помнит. В такой ситуации для детей особое значение приобретают авторитетные фигуры учителей. Тем тяжелее, думается, им было осознать к середине 60-х годов, что впитанные в детстве принципы часто входят в противоречие с реалиями жизни в стране. Честным и правильным ребятам приходилось воевать с представителями власти и государственных издательств, которые жестко цензурировали их творчество, заставляли говорить не то, что они считали правильным и честным. Сперва тихий бунт выражался традиционным для советского автора способом, в сатире на бюрократов и дураков («Понедельник», «Сказка о Тройке»), потом, когда нажим цензуры стал сильней, в печать не пустили «Улитку на склоне» – назрел кризис, излитый в «Гадких Лебедях».
Кризис выражается в раздвоенности авторской позиции.
С одной стороны, «Лебеди» — это работа, вышедшая из-под пера все еще правильных советских ребят. Наверное, нет ни одной книги у АБС, где бы еще так настойчиво указывали на принадлежность положительного героя (Голема) к коммунистической партии. Он делает все для того, чтобы будущее было светлым. Морально гнилое общество — неприкрыто фашистское, с «красными» в этой стране воевали, а еще здесь все называют друг друга «господа». Порой, когда речь заходит о политике, стиль начинает напоминать политинформацию. «Посмотрите, обращаются авторы к «Учителям» — мы же свои, свои, мы хорошие. Мы против разврата, лени и пьянства, белогвардейщины фашистской, мы за светлое будущее! Вот и ссылки на Шпенглера, и протагонист левых убеждений, честный гуманист, хоть и пьянь!» Так несправедливо обиженный ребенок доказывает учителю, что тот просто ошибается, не одобряя его добрые и искренние фантастические сочинения.
С другой стороны, в тексте уже видна и новая часть творческой индивидуальности: авторы заранее знают, что и эту работу жестко атакует цензура, и книга ее не пройдет. Это их угнетает, но трусить и лгать они не умеют. Послание «эта мрачная страна в чем-то похожа и на нашу» слишком очевидно. По именам и названиям не Франция или Британия, а скорее страна Восточной Европы, в нашей версии реальности они все входили в социалистический блок. Имя протагониста почти русское – Виктор Банев. Но главное – идеи. Например, по выражению покорных мокрецам детей «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем – мы наш мы новый мир построим» — принцип ошибочный. Намек: нужно было строить социализм, не разрушая старый мир. Конечно, подобную книгу в СССР никогда бы не выпустили в печать.
Будущее, о котором столько лет мечтали АБС, в «Лебедях» подвергается пересмотру. Оно долго рисовалось оптимистически-прекрасным, а теперь стало неопределенным, непонятным. В советском варианте Мира Полудня разочаровались, но что вместо него? Мокрецы пришли из будущего в настоящее, исправили ошибки предков и затем исчезли. Ушли в знак того, что будущее перестало быть кошмаром — то есть авторы по-прежнему верят в возможность оптимистического варианта, опять-таки не без жертвенности и путем возвращения на рельсы морали. Но как будущее будет выглядеть – лишь неясные намеки.
Характерно, что Банев – писатель. При работе над такими текстами авторы сильнее ассоциируют себя с протагонистом. АБС редко делали своими героями писателей и вообще творческих людей. Еще более характерны метания героя – он разрывается пополам, не зная какую сторону принять: мокрецов или властей. Его мысли и поступки кажутся нелогичными, импульсивными, он не знает, что делать и как быть дальше. Мокрец (воплощение неизвестного будущего) предписывает Баневу быть наблюдателем. Все персонажи в повести вертятся вокруг Банева, по очереди навещают его, что-то предлагают, требуют, награждают, подкупают, чего-то хотят от него. Даже дети, которым наш мир вроде бы уже малоинтересен, зачем-то зовут его на встречу – где опять же происходит раздвоение: взглядам Банева дети выносят жесткий приговор, но потом каждый просит подписать для себя экземпляр его книг. Центрирование мира на герое означает вторичность реальности по отношению к авторам.
Я уверен, что именно из-за авторского кризиса книга вышла настолько мрачной, с атмосферой сырости, гнилости, болезней, грязи, разврата, хамства, с ощущением тупика. У АБС хватает книг «обличительного», критического содержания, но они не такие выстраданные и мрачные.
Скажу немного о недостатках, что, к сожалению, мешают восприятию истории. Первый. Герои книги все время пьют — чтобы не видеть грязи, в которой живут. Но ведут себя не как пьяные, речь их вполне осмысленна, пьяные провалы приходят внезапно. В провалах начинаются достоверные дебоши и прочий срам, но до провала герои ведут себя неправдоподобно трезво. Приняв алкоголь, человек становится веселым, свободным от запретов и страхов – по крайней мере, на время. Пьянство в искусстве часто сопутствует комедийным сценам. В нашем случае никакого веселья не наблюдается. Второй недостаток: дети ведут себя совершенно неестественно. Допустим, их мозги уже хорошо прочистили мокрецы, и они стали похожими на говорящие компьютеры, но инстинктивную любовь к родителям куда дели? Должны были остаться хотя бы ее отголоски. Это самый сильный детский инстинкт. Кстати, родители в романе по отношению к детям все неоправданно жестоки и тупы, им-то кто стер инстинкт любви? Если тут метафорическое отражение конфликта творца и цензора в СССР, то брать для него вообще всех детей и родителей в социуме – перегиб. Какой новый мир дети построят без любви? Третий недостаток: неправдоподобный образ Дианы. АБС остроумно сделали ее меняющейся, даже дали разные имена в разных сценах, но это только наводит на мысль: братья толком не знали, как изобразить героиню в пару к Баневу. Женские образы в творчестве АБС вообще заслуживают отдельного изучения — чаще всего они сугубо функциональны и одномерны. Предположу, что глубинная причина этого в трепетном отношении авторов к своей матери. Рука не поднималась создавать по-настоящему драматических и сложных героинь.
Разумеется, вскоре братья вышли из кризиса: принялись писать «в стол» для себя (философское), и отдельно для публики (развлекательное). Но до старости осталась горькая детская обида на «Страну Дураков» и ее когда-то почитаемых, а потом – презираемых авторами Неизвестных Отцов.
Впечатления двойственные. Из хорошего: написано приятным языком, образно, с интересными этническими деталями. Нашлась в тексте и идея – показать освобождение личности от мифологического сознания (не совсем удачно воплощена, впрочем). Светлый лучик надежды в конце тоже приятное впечатление оставил на фоне всей прочей чернухи.
Но минусов у романа тоже много. Во-первых, историческая часть, вернее ее подача. Даже в ряду многочисленных современных книг о ГУЛАГе эта история выглядит нарочито жесткой и примитивно скроенной. Скотски-равнодушные красноармейцы в буденновках убивают-грабят крестьянство под видом раскулачивания; в мечети селят стадо овец вместе с арестантами, тут же злодеи и трахаются, украсив минарет красным флагом, пока умирает мулла. Потом морят крестьян в тюрьме, затем набивают ими товарные вагоны, полгода (!) везут от Казани до Красноярска (половина эшелона умирает от голода и болезней – и мертвых даже не дают хоронить); затем выживших 300 человек загоняют в ржавую баржу, чтоб отвезти в спецпоселение – но баржа, конечно же, тонет в реке из-за грозы, а караул разбегается, махнув рукой на запертых в трюме людей (все равно же кулачье, пусть дохнут). Остатки эщелона, 30 человек, бросают накануне зимы в тайге на берегу Ангары, без провианта и почти без инструментов – авось как-нибудь выживут. Привозят новых и новых «политических» – и они продолжают там массово умирать, до трети населения поселка каждую зиму. Руководят всем людоедским процессом скоты-чекисты, они глумятся, объедают, унижают, насилуют женщин, самодурствуют, фабрикуют дела на поселенцев, чтоб двинуться по карьерной лестнице. При этом не забывают жрать водку и пулять из пистолета по людям. В итоге у Зули любовь вот с таким чекистом – вдобавок, убийцей ее мужа.
Если открыть Прилепина или Водолазкина – то там тоже есть ужасы ГУЛАГа, но они обходятся без этой подростковой нарочитости. Здесь же мне будто какую-то сказку страшную рассказывают, а не исторический роман. Уже в начале сюжет становится предсказуемым – если в баржу загружают людей, значит она должна утонуть, и так далее. Для чего так долго возят людей по стране, если весь путь можно было проделать за 5-10 суток? А для того, чтобы роды героини совпали с приездом в тайгу – «начало новой жизни». Можно было как-то менее топорно подгонять, думается.
Советский Союз на карте Зулейхе представляется огромным мерзким слизняком (что это, если не авторская позиция?). Страна в чем провинилась? Ведь она же не вся из злодеев-чекистов состоит. Полным откровением для меня стало заявление героини, что Казанское ханство столетиями воевало с Золотой Ордой. А чекисты и красноармейцы — это наследники той Орды, Зулейха зовет их «красноордынцами». Эта штука даже посильнее украинских исторических нововведений будет.
Явно перегибает автор и с живописанием судьбы Зулейхи. Это несчастное забитое существо, похоронившее четверых дочерей, живущее рабыней при свекрови-Упырихе и ее маменькином сыне, которые выжили во время голода, поедая старших детей Упырихи. Зулейха поклоняется духам, а также целыми днями драит-готовит-возит дрова-парит в бане свекровь, и т.п. Свекровь ее с утра до вечера оскорбляет и изводит, натравливает на нее сына (кстати, даже не смешно, что Галина Юзефович в своей рецензии именует это все «патриархатом»). Никаких жизненных устремлений, интересов, внутренних конфликтов у Зулейхи нет. Она плывет по течению: убили мужа – ложится с ним рядом и лежит; выслали в Сибирь – едет, не пытается бежать, да и не в ее характере подобное. В спецпоселке она вдруг являет себя с неожиданной стороны. Зачем-то отвергает ухаживания главного по поселку, чекиста Игнатова, хотя он ей нравится. Нет, она потом с ним спит. Но сначала, как водится, надо гордо посылать его лесом – и Игнатов идет лесом, и Зуля еще и ружьем ему грозит. К счастью, в этот момент приходит из тайги медведь и наша героиня отправляет косолапого на тот свет одним выстрелом (стреляла впервые в жизни). Немедленно после этого ее годовалый сын залезает на голову медведю и со смехом играет с его ушами. Ну знаете, как-то не очень правдоподобно это все. Спустя некоторое время, Зулейха начинает спать с Игнатовым. Но потом снова уходит от него. Зато спит в одной постели с сыном, хотя ему уже почти шестнадцать.
Сын Юзуф наследует «суперспособности» от матери – он в семь лет начинает говорить по-французски, а позже становится талантливым художником. Всему он научился от ссыльной ленинградской интеллигенции. Собственно, целый ряд персонажей и введен в роман только для того, что «обрамить» Юзуфа – раскрыть его «суперспособности» и дать возможность уехать из поселка в Ленинград. Это уже не на сказку похоже, а на какие-то «невыдуманные истории» в ток-шоу на первых телеканалах.
Мотивация героев – слабое место. Чекисты насилуют-бухают-убивают просто потому что они вот такие плохие и тупые мужчины, все без исключения, даже Игнатов. Не потому что они маньяки или у них мозги на войне отбиты – а просто советский чекист не может быть другим в этой картине мира. Чего хочет, например, Игнатов, как человек? Бросить все и сбежать – но этого не делает, потому что ему пригрозил начальник. Ну он и не борется никак. Хочет Зулейху – и не добивается ее. Не идет Зуля к нему в избушку – и ладно. И Зуля чекиста тоже хочет – но тоже не идет. А потом идет. А потом испугалась за сына – и снова не идет (мифологическое сознание таки не отпустило бедную женщину). «Я вся такая внезапная, противоречивая вся!» По сути, Игнатов совершает два реально важных поступка за всю книгу – убивает мужа Зулейхи и спасает ее сына в конце. Благодаря любви к ней он стал лучше? Тогда вопрос – а почему раньше, за 16 лет, он не стал лучше, почему гонял людей на каторжные работы, почему не чувствовал к ним ничего и плевал на их жизни? Снились ему убитые (почему вдруг стали сниться? почему перестали?) – и что? Никого не жалел, а в конце-таки одного пожалел. А если им не любовь руководила — а обида на Кузнеца? Уволили из органов, Игнатов и взбунтовался. Одни вопросы без ответов.
За всем этим мне видится некоторая наивность автора, которая, надеюсь, с опытом уйдет. Но критичность восприятия литературы в наше время упала очень низко, и потому – на «Зулейху» восторженные отзывы, высокие оценки, премии и тому подобное. К тому же тема печальных и жестоких сталинских времен (действительно печальных и жестоких, без иронии) это теперь что-то вроде пропуска в большую литературу. Как на Западе тема ЛБГТ. От ГУЛАГов нам еще некоторое время никуда не деться. Нынешние правящие элиты России все еще ментально в позднем Союзе и часто повторяют позднесоветские приемы руководства; также и нынешние литературные элиты ментально в 1980-х годах, когда срывались покровы, а умы потрясали «Покаяние» и «Холодное лето 53-го». Со сменой поколений эта тема станет менее актуальна. В принципе, не вижу ничего криминального в этой теме, но мне, как историку, хочется достоверности. Все-таки история страны — это не пересказ бабушкиных преданий, а нечто более сложное.
В этой истории Веркин достигает совершенства авторского стиля. Странно, что на «Герду» столько негативных и недоуменных отзывов. У меня ощущение, что именно здесь Эдуард попытался дать читателю все ключи для понимания своих ребусов. Главный принцип – неоднозначность образов и явлений. Герда (бойцовская собака) спасает детей от смерти, но и сама при этом – живое орудие для убийства. Семья Орловых дает детям заботу и высокий материальный достаток – но превращает в бездушных негодяев. Дуалистична и перспектива: повествование идет поочередно от лица Игоря и Альки, у которых есть общие и различные черты. Часто образ распадается на два смысловых уровня. Бомжи-убийцы — это инопланетяне, «центавры», Герда – загадочное существо с волшебными глазами, способная видеть тайное. Даже когда она ослепла после предательства тех, кого спасла, сохранила это зрение. Сам мир в романе двуслойный: из-под обыденного проглядывает фантастическое, необъяснимое.
Некоторые разгадки лежат на поверхности. Очевидно, что Алькин психотерапевт – плод ее воображения. Никто больше из членов семьи его не видит, они с удивлением слушают ее рассказы о нем, но не спорят. Фантазии Альки — это ее форма взаимодействия с миром, психологический щит. Старшую дочь родители уже воспитали неприятной особой; средний сын Игорь на глазах трансформируется в такого же типа (предавая свою любовь и убивая спасшую его Герду); самый маленький сын, Мелкий, еще неизвестно кем станет, но родители над ним уже работают (держать двухлетнего ребенка на поводке – символично). И только Алька, закрывшись своими фантазиями, имеет шанс спастись и остаться хорошим человеком.
Тема Ковчега и спасения немногих проходит красной нитью. Взросление по программе родителей Орловых равносильно гибели, и лишь немногие спасутся. «Спасутся лишь те, кто хочет спастись», говорит Саша. Игорь легко, не бунтуя, выполняет родительскую установку, и от предложенного судьбой шанса отказывается. Интересен образ Саши – она единственный довольно однозначный персонаж (и по отзывам видно, что читателям она как раз понравилась больше других). Саша и была шансом Игоря.
Везде по тексту рассыпаны пугающие образы, отсылки к гибельному потопу – чудовища глубин: Левиафан, Ктулху, «Латимерия, символ древнего зла из бездны». Герда, кстати, латимерию уничтожила.
Восхитительно и то, что от настоящего места и времени тянутся своеобразные ниточки к другим местам и временам. Постоянно упоминаемые инопланетяне, божества из мифологии шумеров и филистимлян, мамонты и окаменелые морские существа, литературные герои разных стран и эпох. Конечно, это все непросто для подросткового восприятия, даже я несколько раз заглядывал в интернет, чтобы понять, о чем идет речь. Что еще раз подтверждает: никакой Веркин не детский писатель.
Во-первых, читателям нравится история любви. Маргарита ради одной надежды, что ей вернут возлюбленного, готова отдать душу дьяволу и вообще все, что имеет. И спасает его. Мастер же гонит ее от себя, хотя и страдает без нее – только чтобы она не погибла с ним рядом. Оба по-своему приносят себя в жертву ради того, кого любят.
Во-вторых, здесь действительно великолепный язык. Мало кто из наших авторов двадцатого века может к нему хотя бы приблизиться. Образный, насыщенный фигурами речи, звучный, легкий, поэтичный. Даже этого одного уже достаточно для высокой оценки.
В-третьих, юмор, ирония, сарказм. Люди обожают смеяться, особенно смеяться над кем-то. Если всмотреться, то смеется автор вообще надо всеми своими современниками. Мастер и его возлюбленная – как бы одни против всего мира. Воланд вскрывает порочность и глупость населяющих мир людей: длинный ряд плохих поэтов, ханжей-критиков, казнокрадов, бюрократов, спекулянтов, вороватых чиновников и т.д. Социальная сатира была популярным жанром в то время.
В-четвертых, связанная с этим идея справедливого воздаяния. Все подлецы и негодяи, от критика Латунского до буфетчика Сокова, получают за свои грехи так, что мало никому не показалось. Читатели подобное очень любят, особенно в России.
В-пятых, здесь оригинальный взгляд на Евангелие и на роль Понтия Пилата. Для своего времени революционный. До того в умах господствовала либо ортодоксальная церковная картина мира – либо воинствующий атеизм.
В-шестых, философский подтекст. Некоторые идеи прописаны прямо – тот, кто любит, должен разделить судьбу того, кого любит, например. Но есть и более глубокие пласты — о судьбе творца и его творения, о природе добра и зла, о том, что человек не знает своей судьбы, как бы самонадеян он ни был («человек внезапно смертен»). Иногда этот философский подтекст выражается только в образах – например, пришедшая тьма скрыла город вместе с золотыми идолами, и Маргарита признается, что эти золотые идолы беспокоят ее.
Напоследок добавлю — часто высказывают такую претензию: бледный и невнятный Мастер. Но ведь Булгаков намеренно не раскрывает его традиционным путем. Мастер – это его литературный труд, роман о Пилате. Герои в литературе раскрываются через поступки; его поступок – это создание романа. Сам Мастер почти обезличен, даже имени не имеет. Даже Маргарита воспринимает его, не отделяя от романа. Он весь – это его книга, и более ничего не надо. И когда книгу не принимает общество, он скатывается к гибели и безумию, спасает лишь чудо.
Роман приключенческий, напряженный, местами настоящий триллер — о вторжении Чужаков на нашу планету. От огромного большинства подобных историй отличается тем, что герой – не крутой десантник или пилот, что ломает черепа инопланетянам и с самолета торпедирует главную базу на орбите («День независимости») – и не перепуганный, пытающийся выжить свидетель катастрофы («Война миров») – и не ученые, что пытаются отравить чужих бактериями («Кукловоды») – и не пьянчужка-поэт, что ловко притворяется сотрудничающим с чужаками, а потом уводят летающую тарелку на солнце («Томминокеры»)… извините, увлекся. Можно бесконечно долго продолжать список испробованных фантастами вариантов борьбы с вторжением. Герой Казакова – профессор-лингвист Ник Новак — не вступил в борьбу с пришельцами. Оказавшись в оккупации, он вынужден был пойти к ним в услужение переводчиком, потому что должен был кормить семью. Он пережил опасную операцию на мозге, но остался землянином, и хотел бы помочь своим в борьбе с Чужаками – но мог сделать только то, что умел, как ученый: изучать их язык и образ мышления и попытаться поделиться этим с Сопротивлением. Читатель — современный городской житель — скорее почувствует симпатию к такому протагонисту, чем к крутому десантнику.
Ожидаемо, Ник все время скользит по грани смерти, потому что Чужаки безжалостны и к людям относятся, как к скоту. Он становится свидетелем, и в какой-то мере даже соучастником их бесконечных преступлений: ведь он вынужден переводить и во время пыток, и во время карательных акций, и на тяжелых работах, придуманных оккупантами для населения. В отличие от некоторых землян, что с радостью работают на инопланетных хозяев (такие коллаборанты находят себе оправдания почему нужно мучить и убивать себе подобных, и даже получают от этого удовольствие), Ник тяжело переживает свое вынужденное соучастие. Он по-своему благородный герой, очень честный — не может даже оговорить на суде негодяев, чтобы остаться жить. Фактически, он приносит себя в жертву ради семьи. Возникают параллели между поведением Чужаков и поведением, к примеру, гитлеровских или натовских военных преступников в недавнем прошлом – а также с жизнью людей на оккупированных ими территориях. Очень узнаваемо – и куда более правдоподобно, чем героические подвиги вояк в «Дне независимости».
Совершенно необычно, что Казаков пытается выстроить теоретическую базу под лингвистический аспект возможного будущего контакта землян с представителями других миров, нащупать возможные при этом проблемы. Кому-то из читателей эта часть может показаться скучной и узко-специальной – но для фантастики как футурологии это весьма любопытно. И для понимания психологии межнациональных контактов тоже важно. Язык создается разумом – и наоборот принципы построения языка оказывают влияние на психологию, культуру и на темпы развития наций. Ментальность и язык неразделимы. Конкуренция культур и языков в мире очевидна; а создание искусственных языков может повлиять на будущее человечества.
Отмечу еще, что любой роман о вторжении на Землю вертится вокруг того, как же землянам удастся справится с захватчиками. В «Оковах разума» задолго до конца истории становится понятно, что это не главная проблема. В центре сюжета выживание героя и его семьи, а не всего мира. Мир, по закону этого жанра, справляется с проблемой чужаков сам (в 99% таких историй нашу милую планету так или иначе очищают от врагов – силой оружия, гриппом-ветрянкой или даже музыкой Элвиса Пресли). А конкретный человек, прошедший через то, что досталось Нику Новаку, вызывает даже более сильное сопереживание, чем вся цивилизация. История получилась очень человеческая, психологичная.
облако тэгов
