Сальников поступил хитро – в первых главах вроде бы ничего не происходит: лишь многословное, с обилием деталей бытописание персонажей. Все это так знакомо, тут и там узнаешь ситуации, в которых бывал сам. Читать реально скучновато, порой начинаешь уже плеваться от многословия – мне лично все время хотелось бросить, на 30, потом на 50, потом на 100 странице, и вот уже середина книги, но все не бросаешь… почему? Думаю, дело в реалистичности. Пусть тут нет экшена и автор будто намеренно не заботится о создании интриги – но обилие (даже переизбыток) деталей делает рассказ очень жизненным. Тем, кто решился читать и быстро заскучал, советую потерпеть до середины, станет интереснее. Кусочки истории начнут собираться в паззл и к концу романа все встанет на свои места. Тягучая, длинная, «кирпичная» подача в итоге себя оправдывает. Содержание определяет форму: от скучных реалий, сдобренных гриппозной бредовостью, через вспышки трэша к мистической концовке. Языком автор владеет мастерски, язык богатый фигурами речи и сдобренный юмором, так что совсем скучать не придется. А стилистические «корявости», на которые пеняют критики, введены явно с умыслом.
Теперь о собственно истории. Она заставила вспомнить роман Брета Истона Эллиса (кстати, Сальников упоминает его в тексте) «Американский психопат». Нет, сюжет несколько другой, однако сам принцип построения цепочки «герой – мир – сюжет – идея» схож: персонажи – на первый взгляд заурядные члены общества, но с жуткими скелетами в шкафах. О книге Эллиса заставила вспомнить манера протагониста вдруг не к месту рассуждать о современных фильмах, книгах и т.д., это прямая аллюзия на «Психопата». Помимо Эллиса на ум пришли ранние фильмы Тарантино – он тоже любит долго погружать зрителя в обыденные и по-своему интересные ситуации, заканчивая их неожиданными кровавыми вспышками. Поведение героя в «Петровых» выглядит естественным и на удивление хладнокровным, когда надо вдруг разнести из пистолета голову своему лучшему другу и потом подчистить следы самым рациональным и где-то даже благородным способом.
Обозначение всех членов семьи просто фамилией «Петров», даже без имен, превращает ее в коллективного героя. По ходу сползания кусочков паззла в единую картину – сползаются и родственно-дружеские связи едва ли не всех персонажей, и возникает что-то вроде коллективного мегагероя – у которого нет определенной сюжетной задачи: это большой портрет вроде мистерий Ильи Глазунова, перенасыщенный деталями, нарисованный на фоне новогодней екатеринбургской суеты, слегка размытый гриппозным сюром. Вчитываясь, внимательнее присматриваясь к деталям, начинаешь прозревать: все это нагромождение персонажей и вовсе является грандиозной фантазией самого Петрова. И жену-маньячку он выдумал. Между прочим, ни одного убийства она по сюжету так и не совершила, лишь даны какие-то бледные намеки-фантазии. «Не нужно уподобляться юному Сергею, — думает Петров о своем творчестве, — и поэтому идея про супергероя-женщину, которая днем учит детей в начальной школе, а по ночам режет всяких отморозков, — это очень плохая идея». Выдумал и друга-покровителя Игоря (воплощение его мечты об успешности). И сына (его внутренний ребенок, персонаж его комиксов — то есть воплощение мечты о супергеройстве). И друг юности, писатель Сергей – это часть личности, которую он в себе метафорически убил. В итоге Петров – это одинокий, неустроенный, бедный современный русский человек около тридцати лет, живущий в значительной степени в своем воображаемом мире. К тому же больной и пьяный.
Интересно, что на этот роман много восторженных отзывов и много ругательных. И забавно, что и те, и другие по-своему правы. Автором проделана очень хорошая работа. Но читатель (даже «квалифицированный», ха-ха) не всегда способен считать скрытые послания, даже если спокойно и скрупулезно читает книгу дома на диване – а не листает торопливо «читалку» в транспорте в коротких промежутках между офисными и домашними хлопотами. Даже современный читатель, знакомый с довольно сложными литературными конструкциями. И как автор имеет право затеять на страницах прихотливые игры разума, так и читатель имеет полное право заявить, что он так не играет.
Роман Сальникова заслуженно отмечен премией «Национальный бестселлер». Книга достойна встать в длинный ряд современных талантливых (без всякой иронии) авторов, живо, с юмором, рисующих свинцовые будни одинокого и неприкаянного героя, бухающего в депрессии, сходящего с ума, бредущего за ложными или неясными целями, или просто плывущего по течению. Под серым знаменем, на котором начертано «не мы такие – жизнь такая». Наверное, и в самом деле у современной российской интеллигенции такая жизнь, а все эти презентации с винишком, красивые интервью, округлые улыбчивые лица авторов – просто маска, чтобы скрыть кричащий экзистенциальный вакуум.
Это подростковая история, рассказанная от лица подростка – и рассказанная реалистично – читая, веришь, что говорит подросток. Говорит богатым, приятным языком. Вкрапления из татарского языка не просто создают атмосферу, в какой-то момент начинает казаться, что читаешь текст на татарском. Встречал мнение, что не всем подросткам удобно воспринимать текст с такими включениями. Я все же думаю, что подростки умнее, чем кажется некоторым взрослым. Если книга интересная, то даже десятилетние дети с упоением читают и вовсе взрослую литературу, вроде «Гиперболоида инженера Гарина» и разбираются что тут и почему, а новое в таком возрасте усваивается влёт.
Как раз «Убыр» — книга интересная. Уже одно название навевает жуть и хочется узнать, о чем она, потому я и выловил ее из десятка заготовленных к чтению книг. Начало было таким захватывающим и леденящим кровь, что я читал, не отрываясь в метро, потом дома, во время ужина и после ужина — и потом еще глубокой ночью, хотя уже пора было спать. Где-то с середины повествование стало более громоздким, но все равно не отпускало до конца. Некоторое утяжеление изначально очень легкому тексту придают сцены, где протагонист подолгу действует один, в них много его размышлений, переживаний и психологических деталей. Но все это прощаешь из симпатии к Наилю и Дильке. Наиль изображен уже не совсем мальчиком, но еще не мужчиной. В нем уже нет трогательной беззащитности и романтичности, но и настоящей силы пока не хватает. Вот ее-то он и набирается во время своих приключений, становясь подлинным героем с былинным оттенком. При этом с самого начала Наилю не занимать смелости, это импонирует. Он не боится ни злых людей, ни зверей, ни чудовищ, отважно бросается в бой, рискуя жизнью, чтобы защитить близких людей и даже случайную беременную женщину в поезде. Симпатичная, хрупкая и плаксивая Дилька его прекрасно оттеняет.
Идиатуллину хорошо удается нагнетать жуть. Называть хоррором подростковую книгу я бы не спешил, но жанр близок к этому. Образ чудовища особенно страшен потому что оно вселяется в родных и близких людей. Вообще система образов в романе хороша: начиная с красной кофты мутирующей мамы и заканчивая воткнутыми в дерево клинками во многих сценах.
Реальность в этой истории размыта, она скользит от обыденной (школа-уроки-тренировка-домашние хлопоты) к страшно-сказочной. Герой то и дело проваливается в странные, тревожные сны или обморочные состояния – а когда выныривает из них, действительность кажется продолжением тревожных снов. За подобными перипетиями сюжета следует и язык, то ясный и звонкий, то тягучий и вязкий, словно рвущийся клоками и полосами. Догадываюсь, почему автор оставил концовку открытой: все-таки воевать подросткам с собственными родителями, пусть даже на страницах романа – это уж слишком, хватит и побоища с дядей Маратом в электричке. К тому же кульминационная точка – сражение с Убыром – уже была позади, а новое противостояние могло вылиться в такое же по накалу действо. Ласточка в небе дает надежду, что после смерти Убыра и его дела исчезли, то есть родители излечились и надобность в новой драке отпала. Мне показалось, что автор намекает именно на это.
Вдохновленный открытием для себя Веркина, я решил почитать других относительно молодых фантастов, ибо долгое время не уделял им внимания. Начать решил с Тима Скоренко. У него много премий, и в его адрес я вижу время от времени одобрительные отзывы. Сам он лучшей своей книгой называет «Легенды неизвестной Америки», с нее я и начал.
Сразу вспомнилась ранняя работа Скоренко «Баллада о черных слонах», я читал ее в рамках мастер-класса на Росконе-2007. Она поразила мощным объемом (300 страниц в word, и это первый роман Тима!). Почти все это была «вода», налитая для объема. Автор поставил себе цель наколошматить 300 страниц и добился ее. К примеру, полторы страницы он описывал, как герой входит в здание, как выглядит здание, как выглядит дверь, как он поворачивает ручку и т.д. Я начал читать ЛНА и с грустью поймал себя на ощущении, что за 5 лет, прошедших между этими книгами, в авторском стиле Тима мало что изменилось. Конечно, «воды» стало меньше, но повествование такое же пресное. Журнальный, а то и разговорный, сдобренный канцеляризмами язык. У меня впечатление, что автор собрал истории, с которыми сталкивался в своей журналистской работе, добавил немного вымысла и отдал в печать. Много реальных героев, те же сестры Сазерленд или Рэд Байрон. Почему же тогда это «неизвестная» Америка? Добавить загадочности в название? Это помогло распродать тираж 2000 экз.?
Все истории даны от первых лиц. Реально сбивает с толку. Разные герои, свидетели и участники событий – но в каждой истории новое первое лицо, и по стилю одно никак не отличается от другого. Почему не написать от третьего лица? Судя по всему, что я читал у Скоренко, он этого в принципе не делает. Так тупо легче?
Первая легенда вовсе не об Америке, а об американце в раннем СССР. Она нафарширована устаревшими еще в 1980-е годы штампами в духе «никого не щадила сталинская машина», тут полно злобных лубянских соглядатаев (один из которых живет прямо в квартире у сотрудника американского посольства! и бухает с ним водку, не закусывая, послушайте, это точно не сюр?), а также хрестоматийных советских очередей, нищеты и беспросветности. Среди этой клюквы находится место любовной линии. Герой встречает на прогулке даму, у них возникает романтическая связь. Характерен их диалог в момент знакомства:
«Добрый день», — сказал я. «Меня зовут Джед».
«Как?» — Она чуть нахмурилась.
«Я сотрудник американского посольства. Американец. Джедедайя Джонсон. Переводчик».
«А я — Лена», — представилась она.
И я молчал. Я сидел рядом с ней и молчал, как полный дурак.
«Что же вы молчите?» — спросила она.
Я улыбнулся. «Не знаю, что сказать». Она улыбнулась в ответ. Так мы и познакомились.
Это нормальный диалог у Скоренко. Он почти не несет информации, никак не двигает действие и не содержит конфликта. Тим не умеет делать диалоги, к сожалению.
Когда Джедедайя вынужден уехать из СССР, Лена отказывается ехать с ним. Потому что любит Родину. И сам Джед не хочет остаться у коммунистов. Лена проходит лагеря (ведь сталинская машина не могла не сожрать ее), но пишет спустя годы Джеду, что ни о чем не жалеет. Послушайте, но автор же убил этим всю драму. Было бы куда интереснее, если б один из героев ради любви наступил на горло своим политическим убеждениям. А так, вышла длинная экспозиция — а когда пришло время первого импульса, герои повернулись друг к другу спиной и разошлись. Какая же это любовь? Ради любви в литературе герои предают семьи, пешком идут через весь мир, отдают последний кусок хлеба. А что у нас? Потрахушки под сталинской машиной, с водкой и КГБ. Вы будете смеяться, но здесь есть даже медведи, ватники и советский антисемитизм — совершенно не нужные по сюжету.
Вторая легенда: о гонщике Байроне. Эпиграф готовит нас к тому, что это история великана среди пигмеев. Автор вкратце поведал его биографию, затем стал отвлекаться и рассказывать какие-то посторонние вещи о гонках в Голландии, сопровождая комментариями «я снова отвлекусь, простите меня». Тим, это же текст, если отвлекся, можно просто вернуться назад и удалить лишний кусок. А если он не лишний, не надо заливать, что отвлекся. У меня ощущение, что ты вообще не возвращаешься назад, чтобы что-то улучшить или поправить. «И так сойдет!»… Затем автор многословно описывает как Байрон выигрывает заурядную гонку в провинции и гордо уезжает в закат. И это гигант?Герой войны, но таких героев много, да ведь о войне тут очень мало, весь гигантизм заключается в умении гонять тачку, как стритрейсер. Чем в принципе должна эта история цеплять? Неужели конфликтом между гонщиками, о которых мы ничего не успеваем узнать?
Третья легенда, о волосах сестер Сазерленд (в аннотации почему-то прекрасных, а в тексте уже некрасивых), выглядела поначалу многообещающе, но стала полным разочарованием. Тим, вот ты серьезно писал про череп с алмазом внутри, спрятанный внутри ковра, который висел на стене? Как, КАК можно спрятать человеческий череп в ковер шесть на десять футов (2 на 3 метра), пусть даже сшитый из волос?? Каким образом никто не заметил его за десятилетия?? Никто его не увидел, на нащупал, не услышал? Алмаз внутри черепа должен был издавать звуки при прикосновении, нет?? Глупо вообще его туда прятать, проще и надежней зарыть где-нибудь. Зачем вообще потребовался череп? Это не просто невероятно, это нелепо.
По сути, на этом обзор можно заканчивать. Все до единого персонажи картонные и скучные, диалоги бессодержательные, сюжеты бесхитростные, стиль – журнальная статья, перекроенная в байку. И «вода», целые озера «воды». И неизменное скоренковское брюзжание ни к селу ни к городу. Он ворчит и бухтит в разговорах, в своих блогах и своих книгах. ЛНА еще относительно спокойная в этом плане вещь, но и здесь обязательно наткнешься на что-то вроде «в курятине в KFC полно химической дряни». Вот зачем это – в истории о гонщике-«гиганте»?
Чтобы не заканчивать в стиле Тима («всё тут одно говно»), скажу вот что: буду рад ошибиться — но по-моему Скоренко попал в литературу случайно. Судя по тому, что я о нем знаю, он неплохой журналист, интересующийся техникой. И по образованию технарь. Литературу он не чувствует, учиться писать ему не интересно. Потратил на нее несколько лет, но потом нашел себя в другой сфере – в «Популярной механике» или где он сейчас пишет о технологиях и истории науки. От души пожелаю ему там успехов.
Фантдопущение перспективное, но воплощение на крайне низком уровне. То же касается и идеи: подобная критика мироустройства, общества, церкви и так далее — все очень вторично и в такой форме просто не работает. Если взять и в произвольном порядке расставить на листке слова «Бог», «Мессия», «архангел», толку будет столько же. Есть ощущение, что Скоренко нахватал отовсюду каких-то кусков информации, использованных идей и форм, и из этого торопливо сложил текст, даже толком не вычитывая. Не зря на всех мастер-классах и в любых пособиях о литературном мастерстве учат: пишите о том, в чем вы разбираетесь. Тим пишет о том, в чем явно понимает лишь на самом популярном уровне — это касается и христианства, и общественной психологии, и философии, и живописи. Зато он явно разбирается в некоторых журналистских приемах: броское название, скандальность, чувствительность темы, общественно-политический подтекст — все это на месте.
Трудно называть это литературой, это эпатажная байка, растянутая до крупной формы. Такие байки можно рассказывать за кружкой пива — если слушатели не разбегутся от всех этих соплей и говна. Подражание Паланику в наличии — но у Паланика грязь работает на идею, а здесь автор ее просто смакует. «Вы ненавидите американцев. Этих жирных тупых ублюдков, которые жрут в «Макдоналдсах», а потом подают в суд из-за своего ожирения и почечной недостаточности» — так пишут не для того, чтобы что-то читателю донести, это банальный троллинг. Троллить читателя, впрочем, тоже прием, но целый роман посвятить этому — какая-то подростковая шалость.
Действие подано в виде побасенки, описаний мало, диалогов совсем мало, а те, что есть, очень бледные. Вот лингвистический анализ соседнего текста Тима, его можно смело применить и к СИБ: Активный словарный запас: чуть ниже среднего, Средняя длина предложения: на редкость ниже среднего, Доля диалогов в тексте: гораздо ниже среднего. Это авторский стиль Скоренко. Стоит к этому добавить, что неумеренное самолюбование и отсутствие самокритичности Тиму, на мой взгляд, мешают адекватно смотреть на то, что он делает. В конце этого романа он уже от первого лица с удовольствием вещает, как Господь Бог, поучая и разъясняя что же такое он написал и как человечеству вообще понимать мир (ответ: никак, сами разбирайтесь, вы мерзкие человечки в этом гребаном мире — да, это не шутка). Тысячи лет христианские философы и богословы тратили жизни, чтобы попытаться понять, что есть Бог и каково Его отношение к человеку и обычно избегали категоричности, потому что признавали, что Бог в принципе для скромного человеческого разума непостижим, а человек по сравнению с ним непостижимо мал. Но у нас 26-летний парнишка весело и быстро, через говно, кровь и сопли, раскладывает все по полочкам. Серьезно этот текст я воспринимать не могу.
Мне нравится, как Веркин обращается со временем, в его книгах повествование легко прыгает из будущего в прошлое, и на третий временной слой, и снова в будущее — это дает новый взгляд на события, разное ощущение от них. Так же легко он двигается от события к событию, отсекая несущественное, промежуточное. Долго описывается бытовая жизнь отряда, без боестолкновений – и когда начинаешь с удивлением думать, что партизаны ведут вполне себе безмятежную жизнь, война врывается во всем ужасе. Одна боевая операция, но этого достаточно. Это, конечно, авторский прием: в жизни Саныч провел много боев. Роман подчеркнуто неполиткорректный, и потому правдивый. Легкие элементы сюрреализма удачно передают восприятие войны, особенно — контуженным подростком. Блестящий образ замерзшего в лесу одинокого немца с пачками писем. Кто он такой? Как сюда попал? Заставляет работать фантазию. Прекрасная книга, из которой вышел бы прекрасный фильм.
Приходилось читать отзыв, в котором говорилось, что «выпадает» эпизод с художником. А на мой взгляд он как раз один из ключевых.
Книга — попытка изобразить героя, дать его портрет. Четко, фотографически, это невозможно — ушло много времени, наслоились пропагандистские искажения. В романе Саныча старательно живописуют: рассказчик, корреспондент, он сам (привирая), художник (вписал в картину), потом снова корреспондент, уже как писатель в мирное время, и в конечном счете все это сам Веркин, подступающий к задаче с разных сторон. Кстати, настоящая фотокарточка Саныча есть, но ее нашли не сразу и в пятидесятые годы растиражировали фото младшей сестры, изобразившей его по просьбе биографа. Художник в романе — это собирательный образ человека искусства, изображающего героев войн. Получается у него не очень четко, но все равно образно.
облако тэгов
