Шахматы здесь не главное. «Защита Лужина» — это история болезни.
Вот коротко самое важное для понимания произошедшего с героем, по пунктам:
1.Холодная семья, без любви между родителями. Отец лжет и изменяет матери — и они друг друга не терпят, а маленький Лужин это чувствует. Лужина родители тоже не любят, он им неинтересен, они не знают как его воспитывать. Ему ближе тётя и даже гувернантка. Все в этой семье не близки и не доверяют друг другу.
2.Отец Лужина — гуманитарий, не заметил и не развивал математических способностей мальчика. Хуже того, отец все время мечтал о каком-то воображаемом сыне, сочинял о нем книги для детей — над которыми дети смеялись — и при этом совершенно упустил сына настоящего.
3.Попытка его социализации (отдали в школу) состоялась поздно, с детьми сойтись он не умел и боялся их, потому что не привык к доверию и близости в своей семье. Отдача в школу стала для Лужина травмой брошенности. Хороших учителей он не встретил, общество сверстников его отвергло, и это усилило травму.
4.Единственным человеком, от которого мальчик получил мимолетное внимание и ласку, была тетя. Именно такого отношения ему не хватало для эмоционального развития. Тетя научила Лужина игре в шахматы и таким образом оказала на него самое сильное влияние в жизни. Тетя стала для него альтернативной матерью, но ненадолго.
5.Альтернативным отцом для Лужина стал Валентинов, который легко руководил им, развивая в нем единственное, в чем видел для себя выгоду — шахматный талант. У замкнутого, погруженного в себя подростка развивался только один участок мозга, зато развивался бешено. Влияние Валентинова на Лужина было огромно. Даже самоубийство в финале он совершил, увидев фотографию готового упасть с небоскреба человека у того в офисе — этот образ стал инструкцией. Никакой мистики — только директивное влияние родителей и альтернативных родительских фигур.
6.Подлинным шахматным гением Лужин не стал, лишь очень сильным игроком. В тексте постоянно упоминаются его призовые, но не первые места на турнирах. Мастерски он решал шахматные задачи в уме, да обыгрывал любителей. Для триумфа ему не хватало эмоционального развития, интуиции, понимания противника. Встретив невесту, он вдохновился и стал играть хорошо как никогда. Поединок с Турати должен был стать триумфом, но не стал — из-за нервного срыва. Самая важная партия в жизни осталась недоигранной.
7.Невеста в его судьбе появилась поздно и не любила его по-настоящему. Она любила в нем свое благородство и милосердие. Она не поняла его и не помогла излечиться. Эмоционально Лужины были не близки — так же, как не были по-настоящему близки между собой родители каждого из них. Неслучайно имя жены мы до конца так и не узнаем: мы не видим ее подлинного лица, как не видим до последних строк подлинного лица Лужина. Имя открывает его, делает персонажа живым, а не шахматной фигурой на доске.
8.Лужин был обречен с самого начала, вопрос был только в том, сойдет он с ума или погибнет. В итоге он сошел с ума и погиб. Врожденная потребность в любви — самая мощная сила в человеке, а герой Набокова умел стремиться к любви только через решение шахматных задач. Это сублимация, вечный бег за недостижимым — ибо бежать надо в другую сторону. Появление невесты ненадолго подарило надежду, но вскоре стало ясно, что она не спасет. Не помог и доктор, хотя и верно направлял Лужина по пути исследования его детства.
9.Вместо шахмат могла быть наука. Например, та же математика. Или литература (по наследству). Или что-то еще. Шахматы — только красивый образ логической игры с несуществующим противником, ловушки судьбы, от которой нельзя защититься без посторонней помощи.
10.Некоторые играющие в романе символы: шахматная доска и фигуры; подвал имения, в котором мечтает спрятаться маленький Лужин и взрослый Лужин после боя с Турати; холодные геометрические фигуры, которые он рисует, пытаясь стать художником; игрушки-марионетки, статуи и восковые фигуры в магазинах моды; недоигранная партия с Турати; образ вундеркинда (отсылка к Моцарту); тропинки, заросли и аллеи среди деревьев (пути разума); музыка и музыкальные инструменты как метафора шахмат; сон — как восприятие Лужиным реальной жизни вне шахматной игры.
Почти все отзывы на «Град» звучат так: красиво, грандиозно, но ничего не понятно.
Расскажу я о том, что в нем увидел. Во-первых – это автобиографическое исследование (рабочее название романа «Мой брат и я»), то есть книга о самих Стругацких. Написанная в стол, почти без надежды на публикацию. Все персонажи – проекции характеров АБС, вернее, каких-то их частей. Две основные – Андрей (прямой и упрямый) и Изя (мятущийся интеллигент): это коллективный герой-проекция. Не АНС и БНС, но части коллективного автора. Остальные проекции – менее значительные, но тоже важные: миролюбивый и спокойный Ван, рвущийся к власти и порядку Фриц, загадочный социал-демократ Кэнси, и т.д. Чем меньшую роль в сюжете играют персонажи, тем они дальше от ядра авторского внутреннего мира.
Во-вторых, Эксперимент – это самопознание АБС через творчество. Все их книги так или иначе об экспериментах. Задачу формулирует в первой части Изя: «для нас проблема номер один – разобраться в нас самих». Не только в том, кто АБС есть, но и кем могли бы быть. Андрей – советский патриот и комсомолец, готовый биться за идеалы: так себя видели АБС в юности. Изя – набравшая с возрастом силу вторая часть их индивидуальности, еврей-правдоруб (совесть), любитель неудобных вопросов и нерешаемых задач. С течением Эксперимента происходит очистка этой пары от остальных, отслойка шелухи, в конце они остаются вдвоем в пустыне, в нулевой точке своей вселенной. Андрей проходит стадии наивного коммуниста, потом жестокого рычага системы, затем ее рупора, и наконец одного из вождей. Изя из юродствующего чудака эволюционирует в диссидента, затем вырастает в пророка, «жреца храма». Андрей приходит к разочарованию в идеологии и оказывается без почвы под ногами – но Изя предлагает ему новую элитарную концепцию бытия: есть серая масса населения, которую подтянуть до уровня элиты невозможно, но и так можно жить, радуясь, что ты не на самом дне, а являешься потребителем культуры (в широком смысле культуры – не только искусства). По ходу Эксперимента Андрей все легче лжет, а Изя становится все большим авторитетом. В конце Изя пишет книгу и распространяет ее на пути экспедиции, Андрей помогает ему.
Эксперимент не может завершиться успехом. Это игра, «футбол есть футбол». Среда, в которой он проходит, неразрешимые задачи, и внутренние конфликты создают тяжелую атмосферу. Через весь роман красной нитью идет тема самоубийства. Самая умная проекция (профессор Дональд) уже в первой части убивает себя и завещает пистолет Андрею. С этого момента он играет роль подвешенного на стене ружья (будучи советником, Андрей собирает целую коллекцию огнестрелов – метафорическое обозначение его нерешительности). В итоге в нулевой точке мира он выпаливает в самого себя. Но выхода все равно нет, пройден лишь первый круг. Интересно, что в своем мире АБС всевластны, они могли бы придумать светлый мир и хэппи-энд — но их выбор это перманентный кризис, несвобода, грубость, лишения, блуждания в лабиринте мертвых кварталов среди пугающих образов, и исход через смерть. Цитата: «Так вот, великие писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они — это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает».
Можно предположить, что Эксперимент – это творческий поиск всего человечества вообще; он начался задолго до АБС и закончится не скоро. И многое из построенного уже пришло в негодность, разрушилось, а люди умерли, но от них остались записи, в которых роется Изя.
Наставник – это проекция внутри проекции. Набор установок личности, полученных в ученические годы жизни. Для АБС учитель, и это хорошо заметно по первым книгам – замена отца, то же верно для их героев. Наставник — родительская фигура, направлявшая героев по творческому пути, по пути Эксперимента; повзрослев, Андрей с проклятьями избавляется от него («ты совесть моя желтая, резиновая, использованный презерватив») – и Наставник исчезает… но не насовсем, его бесплотный голос остается. Для Наставника важно одно: чтобы Андрей оставался в Эксперименте. По завершении первого круга Андрей обнаруживает себя в юности, и где-то рядом маленький Изя. Это и есть результат познания: прорыв к спрятанному в глубине души подростку. Позже Наставник загонит его в воображаемый Град Обреченный и ребенок будет спрятан. В то же время Изя сохранит детскую непосредственность и этим будет отличаться от Андрея. Можно сказать, что Изя – детская, ищущая, играющая, творческая часть АБС.
Зачем нужно жителям Града все время менять профессии? Это нужно авторам, для того, чтобы свободно двигать героев по социальной лестнице. Логической связи обязательной смены профессий с Экспериментом нет.
Почему герои прибывают в Град из разных времен и культур? Потому что это интересно АБС. В их книгах всегда интернационал и свободное перемещение в пространстве, а время вообще условно (вспомним «Попытку к бегству»). Образы советских героев очень достоверны, а иностранцы словно намеренно клишированы, особенно немцы. Все они в Град будто сбежали из своей реальности (эскапизм в воображаемый мир). Культуры взаимопроникают, искусство интернационально, поэтому все жители понимают друг друга.
Что такое Красное здание, Пантеон, Хрустальный дворец? Это метафорические испытания, узловые точки прогресса характеров. Итоги их неоднозначны. В Красном здании Андрей мог принять правила игры и остаться Следователем навсегда, жертвуя дорогими людьми. Он отказался — и сразу же спас Вана от ссылки на болота (но сдал в тюрьму Изю). В Пантеоне Андрей критикует идею величия человека, элитаризм, насмехается над памятниками – и его шанс стать героем для Града исчезает вместе с крахом разведывательной миссии. О Хрустальном дворце и Плантации нам и вовсе рассказывают вскользь – такая ерунда как жизнь в роскоши не могла остановить АБС. Каждый раз они продолжают движение дальше, к нулевой точке.
Ну и конечно, Град этот обречен, как и Эксперимент. Как обречены герои, во внутреннем мире которых Град создан. Все разрушит ветер времени и засыплет песком.
Это уже третья книга Евгения, что попала мне в руки. В целом мне нравится, как он пишет. Просто, лаконично, психологично, с уклоном в историю. Все его романы – это взгляд в прошлое, и везде связь человека современного с человеком прошлого: в «Лавре» со средневековым, в «Авиаторе» — столетней давности, в «Брисбене» — с человеком, родившемся в позднесоветскую эпоху. В «Брисбене» две сюжетные линии параллельно повествуют о прошлом и настоящем одного и того же человека, музыканта Глеба Яновского. Фантастического элемента на этот раз у Евгения нет, зато автобиографичность очень чувствуется. Из-за этого книга получилась более откровенной и личной.
Отчасти это прекрасно – но есть и печальная сторона. В «Брисбене» очень сильна депрессивность и ощущение бессилия перед трагической судьбой. Все три упомянутых романа объединены темой борьбы человека со смертью. В «Лавре» и «Авиаторе» чудесный (фантастический) элемент позволяет герою всемогущую смерть на время отогнать – от себя или от окружающих; в «Брисбене» героя ждет провал. Смерть начинает Глеба преследовать с юных лет: его сводный брат убивает у него на глазах человека, затем он становится свидетелем смерти на пляже прекрасной девушки, которая ему так понравилась. Умирают его дедушка и бабушка, затем отец, брат, и так далее. У него начинается болезнь Паркинсона, и Глеб больше не может играть на музыкальных инструментах. Под конец в его жизни вдруг появляется девочка, которую он считает своей дочерью, и это вдохновляет его – но чуда не происходит, и девочка тоже болеет и умирает. Глеб все время повторяет фразу, услышанную в сумасшедшем доме: «Жизнь — это долгая подготовка к смерти». Если бы таким танатологическим был только «Брисбен», но все три книги Евгения, что я прочел, в этом похожи. К сожалению, на современной русской литературе вообще лежит налет депрессивности и безысходности. В этом плане она проигрывает западному искусству, где герой чаще хоть и страдает, но прорывается к миру в душе.
Прекрасны женские образы в творчестве Водолазкина. Спутницами его героев становятся чистые, благородные, верные женщины. У меня ощущение, что и Катя здесь и Настя в «Авиаторе» написаны с одной и той же реальной женщины. Словно для контраста введены Ганна-феменка и Анна – первый сексуальный опыт Глеба, она же мать Веры. И носят одинаковые имена. Любопытна и русско-немецкая тема: отчего-то Евгения она занимает. И русско-украинская (тут все очевидно, позиция автора по отношению к украинскому национализму хорошо видна).
Идея о том, что нужно жить сегодняшним днем, ловить момент, а не гнаться за иллюзиями, не жить мыслями о прошлом или мечтами о будущем и дальних странах – не нова. Но лично мне для ее доказательства в «Брисбене» чего-то не хватило: наверное, ощущения вкуса жизни, этого самого реального момента. Наоборот, герой все время копается в прошлом, словно хочет отыскать там что-то, а что он берет от жизни для себя? Сам Глеб людям щедро дает свой талант, но взамен получает мало хорошего. Он несчастлив и ничего не предпринимает для того, чтобы это изменить. Он прекрасный человек, но пассивный созерцатель, как Иннокентий Платонов. Оба что-то недополучили от жизни в детстве – и, когда выросли, уже не знают, как это взять самостоятельно. И дома и в школе Глеб слышал вещи вроде «жутко жуку жить на суку», и это превратилось в негативную программу. В итоге музыка (в которой он достигает невиданных высот), как и литературный язык для Глеба — формы эскапизма: «Когда спать стало уже невозможно, он обратился к чтению. Оказалось, что книги, правильно подобранные, ограждали от действительности не хуже сна».
Вместе с тем, в романе много здоровых идей, особенно в социальном аспекте, нельзя это не отметить. «Не надо решать проблемы народа — ты же видишь, чем это обычно кончается. Реши свою. Пусть каждый решит свою, и все у народа будет в порядке». «В искусстве лучше недосказать, чем сказать слишком много. А зрители будут плакать о своем». «С точки зрения вечности нет ни времени, ни направления. Так что жизнь — это не момент настоящего, а все прожитые тобой моменты». «Пореже говори мы. Я значит гораздо больше». «Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты считаешь, что ради хорошего стейка нужно сменить систему. Я же думаю, что нужно просто научиться хорошо готовить. А система — она подтянется».
облако тэгов
