Грядущий 2009 год будет, вероятно, памятен всем, кому небезразлично творчество братьев Стругацких: на экраны выйдут сразу два фильма — экранизации романов писателей: «Трудно быть богом» (Алексей Герман) и «Обитаемый остров» (Федор Бондарчук).
Однако и уходящий 2008 год тоже оказался важной вехой стругацкианы — увидели свет несколько книг, имеющих прямое отношение к «жизни и творчеству» этих знаменитых советско-российских фантастов.
Минувшей весной появился четвертый том серии «Неизвестные Стругацкие» (составитель — Светлана Бондаренко), подводящий итог публикации черновиков и вариантов произведений авторов.
Позже был выпущен обширный биографический том Анта Скаландиса «Братья Стругацкие» (издать книгу планировалось в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия», но из-за обстоятельств непреодолимой силы право выпуска перешло к АСТ).
Наконец, осенью 2008-го на книжных прилавках возникла первая книга «Письма. Рабочие дневники. 1942—1962 гг.», в маркетинговых целях снабженная уже знакомым серийным брендом «Неизвестные Стругацкие» (составители и публикаторы — Светлана Бондаренко и Виктор Курильский).
Возможны варианты
Четырехтомник с черновиками и вариантами, кстати, мог бы вообще не состояться: Борис Стругацкий долго сомневался, следует ли осуществлять этот проект в принципе.
«Недоделанное... необработанное, — говорил мэтр будущей составительнице серии. — Под такими текстами подписываться стыдно...»
Мысль о том, что читателям совсем не обязательно знать, «из какого сора» явились те или иные любимые тексты, наиболее емко выразил Михаил Лемхин.
В статье, включенной — в порядке нездорового плюрализма — в заключительный том, Лемхин советовал не подпускать публику ко всему этому «сору», дабы не уронить реноме знаменитых фантастов.
Светлане Бондаренко (благодаря усилиям которой ранее осуществилось 12-томное собрание сочинений Стругацких, где произведения впервые публиковались без цензурных изъятий) пришлось приложить немало усилий, пока Борис Натанович не дал согласие на публикацию.
Члены исследовательской группы «Людены», помогающей составителю, исходили из того, что творчество братьев Стругацких — не просто совокупность текстов, но социокультурный феномен, который вызывает интерес и на макроуровне, и на микроуровне.
Публикация черновиков и вариантов должна была продемонстрировать (и продемонстрировала) не только сам процесс кристаллизации конкретных замыслов, но и писательскую эволюцию.
От простого к сложному, от любительства к высокому профессионализму, от безоблачного мироощущения к беспокойству (один из вариантов «Улитки на склоне» назывался, кстати, «Беспокойство»). От первых сомнений к осознанию глубоких противоречий, заложенных в основе окружающего мира.
Та же «Улитка на склоне» — один из самых мрачных текстов авторов — задумывалась поначалу как приключенческая повесть про космических робинзонов. А к антитоталитарному «Обитаемому острову» авторы приступали, имея намерение написать незамысловатый боевик о приключениях супергероя-комсомольца...
«Раскопай своих подвалов и шкафов перетряси...»
Биография писателей, представленная Антом Скаландисом, вызвала среди почитателей Стругацких реакцию далеко не однозначную.
С одной стороны, современный биограф актуализовал огромное количество документов, прежде лежавших под спудом, просеял тонны периодики, взял десятки интервью у друзей и близких писателей. Некоторые дни жизни писателей воссозданы едва ли не по часам, а некоторые факты стали достоянием читателей впервые.
Биограф запечатлел отношения писателей со своими издателями — сперва почти идиллические, затем все более напряженные, переходящие (уже на исходе брежневского маразма) в позиционную войну, когда издательских начальников можно было обуздать, играя на противоречиях в среде самого высокого советского руководства.
Скаландис не упустил ни одного значимого конфликта, а историю борьбы писателей за книжную публикацию многострадального «Пикника на обочине» запечатлел во всех безрадостных подробностях.
Короче говоря, автором книги (как выразился по аналогичному поводу Саша Привалов в «Сказке о Тройке») «проделана большая работа... добрые намерения... в самом деле, человек же старался...».
С другой стороны, Скаландис порой явно не справлялся с собранным им обширным материалом, пренебрег искусством отсекать лишнее, располагая сведения хаотично.
Подробности личной жизни старшего из братьев были нарочито выпячены — чуть ли не в духе нынешнего гламурного журнализма. И, что самое прискорбное, автор часто сбивался на дурную беллетристику, зачем-то поминая биографические обстоятельства собственной жизни, вряд ли тут уместные...
В отличие от Скаландиса, составители тома «Письма. Рабочие дневники...» воспользовались своими прерогативами комментаторов лишь в самой минимальной степени — если без связок или ситуативных разъяснений уж никак нельзя было обойтись.
В тех случаях, когда между письмами или дневниковыми записями Стругацких зияет явная лакуна, авторы заполняют ее относящимися к данной теме фрагментами воспоминаний, интервью и заметками, расширяя контекст. Если, например, братья в письмах обсуждают какую-нибудь статью или чье-либо выступление, читатель может тут же, не заглядывая куда-то в примечание, познакомиться с предметом обсуждения.
Первыми письмами Аркадий с Борисом обменялись еще во времена Великой Отечественной, в 1942 году. До 1957 года переписка была нерегулярной, а затем обмен посланиями перестал быть спонтанным и стал соотноситься с их творчеством (старший из братьев-соавторов жил в Москве, младший — в Ленинграде). Эпистолярное общение достигло пика в 1966 году (за 12 месяцев — 75 посланий!) и прекратилось в 1984 году.
Читатель становится свидетелем увлекательного процесса развития личностей: молодые люди, абсолютно советские догматики-сталинисты, постепенно меняются, трансформируются, и вскоре от былой наивности не остается уже и следа.
Период, ограниченный рамками первого тома (1942—1962), был отмечен первыми рассказами и первой опубликованной совместной книги «Страна багровых туч» (1957), а завершился годом, когда в ежегоднике «Фантастика» вышла повесть «Попытка к бегству», знаменующая новый этап творчества писателей.
А дальше будет «Трудно быть богом» (1964), а там и середина 60-х — самый плодотворный период писателей, и пора стремительного общественного «похолодания»...
Впрочем, все это пока еще за рамками первого тома. Продолжение следует. Мы с вами, увы, уже знаем будущее, а герои этой книги еще пока полны счастливого неведения...
Коллаж Niki Sublime по мотивам новости о пропаже искусственной головы Филлипа Дика, созданной робото-скульптором Дэвидом Хадсоном в 2006 году
Ставший посмертно знаменитым после триумфа фильма «Blade Runner» Ридли Скотта (экранизации романа «Снятся ли андроидам электроовцы?») Филип Кендред Дик скончался еще в марте 1982 года.
Собственно говоря, вероятность того, что писатель мог бы благополучно дотянуть до 16 декабря 2008 года, была исчезающе мала.
Дик из целлулоида
Человек некрепкого здоровья, к тому же отягощенного дурной наследственностью, фантаст усугублял свои хвори лихими смесями разнообразных лекарственных препаратов, далеко не всегда безобидных. Плюс, естественно, LSD.
Однако, не будь этого убийственного коктейля, читатель, возможно, не досчитался бы многих популярных книг, а зритель — еще более популярных фильмов.
Дик не успел вкусить кинематографической славы: он умер в год премьеры шедевра «Бегущий по лезвию», а уж затем Голливуд стал пользоваться произведениями фантаста, значительно отклоняясь от фабулы.
«Вспомнить всё» (Total Recall) Пола Верхувена (1990) с Арнольдом Шварценеггером — это уже не столько по Дику, сколько по мотивам, навеянным Диком (автор мертв, сценарист свободен).
После фильма «Blade Runner» бесспорных шедевров «по мотивам» не случилось, однако кинематограф обогатился полудюжиной как минимум профессионально сделанных работ.
Тут и «Крикуны» (Screamers) Кристиана Дюгея (1996; как и у Скотта, кто из героев робот, а кто человек, отличить невозможно вплоть до финала). И «Особое мнение» (Minority Report) гранд-мастера Стивена Спилберга (2002), где персонаж Тома Круза пытался предотвратить собственное будущее. И «Час расплаты» (Paycheck) Джона Ву (2003), где Бен Аффлек расследовал тайны прошлого своего героя...
Из прочих экранизаций выделим еще одну — «Помутнение» (A Scanner Darkly) Ричарда Линклэйтера (2006). Если в других картинах сценаристы сильно отходили от первоисточника, то здесь авторы следуют за Диком.
Агент (Киану Ривз), внедренный в наркоманскую среду, чтобы найти поставщиков синтетической дури, вынужден следить за самим собой, что приводит к конфликту полушарий его головного мозга и душевной болезни, усугубляемой наркотиком.
Режиссер применил метод ротоскопа — то есть обычное игровое кино было затем обработано с помощью компьютерной программы, превратившей живых героев в анимационных.
Такая методика позволила безболезненно внедрить элементы наркотических галлюцинаций главного героя (скажем, когда люди превращаются в жуков, оставаясь при этом людьми).
В некоторых эпизодах картина довольно близка к «Страху и ненависти в Лас-Вегасе» Терри Гиллиама, также построенной на визуализации измененного — под воздействием наркотиков — сознания. Кстати, в свое время Гиллиам сам замышлял экранизацию «Помутнения», но затем, как известно, передумал...
Дик из бумаги
До недавних пор Дика на русском языке издавали вроде бы и много, но как-то хаотично и с оглядкой-опаской. Из всего наследия писателя выхватывались отдельные тексты, по преимуществу известные, однако никто не рисковал публиковать всё подряд.
В «Лениздате» (1992) вышел сборник Дика (упомянутые «Электроовцы», «Человек в Высоком замке» и «Стигматы Палмера Элдрича»).
И поныне «Человек в Высоком замке» — недостижимый идеал для многих сочинителей в жанре альтернативной истории: мир, где Третий рейх одержал победу (и борется с теми, кто в эту победу не верит), выглядит у Дика донельзя мрачной галлюцинацией, из-под власти которой невыносимо трудно выбраться...
Питерская Terra Fantastica (1992) выпустила «Убика» в переводе Андрея Лазарчука. В «Титуле» (1993) к «Убику» добавили «Свихнувшееся время», «Наркотик времени» (он же «Жди теперь прошлого года») и рассказы.
Киевский «А.С.К.» (1993) ввел в оборот романы «Предпоследняя истина» и «Духовное ружье». Калининградское издательство «Российский запад» (1993) представило «Гибельный тупик». «Центрполиграф» (1996) положил в копилку «Глаз в небе», «Куклу по имени жизнь» и «Мастера всея Галактики». И так далее.
Некоторое время казалось, что Дика возьмет под свое крыло АСТ (в начале века выпустившая в разных сериях романы «Пролейтесь, слезы», «Свободное радио Альбемута», «Обман Инкорпорейтед», «Валис» и др.).
Однако последние шесть лет за Дика основательно взялась петербургская «Амфора» (выпустившая в том числе ранее не изданную на русском «Трансмиграцию Тимоти Арчера»).
К юбилею фантаста «Амфора» подогнала и свежепереведенную книгу француза Эммануэля Каррэра «Филип Дик: Я жив, это вы умерли» (1993) — формально биографию американского писателя, фактически роман-реконструкцию, нанизанный на биографический шампур.
Дик как диагноз
Каррэр-биограф не обманул ничьих ожиданий, выстроив свою книгу так, чтобы подтвердить крайне популярную в среде любителей фантастики версию о Дике как о свихнувшемся гении (или гениальном шизофренике). Биограф описал жизненный путь героя как странствие от одного комплекса к следующему, от одной мании к другой.
Комплекс вины? Вот он: во младенчестве скончалась сестра-близнец Фила, Джейн, а Фил выжил (позднее писатель пару раз покушался на самоубийство, но всякий раз медики оказывались быстрее ангелов).
Комплекс лузера? Налицо: среди нормальных писателей, сочиняющих умные мейнстримные романы, он как изгой со своей фантастикой (несколько раз Дик добросовестно замахивался на мейнстрим, но каждая такая попытка оканчивалась неудачей).
«Это были книги с неясной и неровной структурой, полные угрожающе пустых диалогов, раскрывающие в чистом виде меланхолию, присущую их автору…»
Мессианский комплекс? Есть и такой: поздний Дик был, судя по всему, одержим мыслью о том, что Кто-то Там Наверху подает ему сигналы, используя писателя как транслятора.
До сих пор не опубликованы сотни страниц неупорядоченного потока сознания Дика, будто бы навеянного извне. Один раз, кстати, голос свыше оказался весьма кстати, подсказав трудноопределяемый диагноз болезни сына писателя, — мальчику сделали операцию и он поправился.
Мания преследования? И это в наличии: под влиянием психотропных средств и по внутренней потребности видеть опасность в разнообразных проявлениях окружающего мира Дик с возрастом всё серьезнее относился к теории злоумышленного проникновения в его жизнь разнообразных темных сил.
Он был уверен, что окружающие — не те, за кого себя выдают, что его домашний телефон прослушивается, что за ним ходят соглядатаи ФБР. Неожиданное приглашение Станислава Лема приехать в Польшу Дик принял за ловушку КГБ, а получив безобидное письмо от читателя из Эстонии, писатель настрочил несусветную телегу в компетентные органы.
Впрочем, последняя из названных маний, по Каррэру, способствовала развитию главной темы в творчестве писателя — то, что, собственно, превратило Дика в культового писателя и обеспечило ему прорыв в будущее: имею в виду мотив мира как глобальной обманки, мира-подмены, победы психоделической грезы над сугубой реальностью.
«Ни в чем нельзя быть уверенным. В действительности всё не так, как на самом деле» — вот credo Дика. С кем протекли его боренья? Вопрос открыт.
Еще до возникновения феномена виртуального пространства фантаст создал его аналог (далеко не всегда психохимического свойства), отчего во времена торжества компьютерных технологий замысловатые выдумки сорокалетней давности выглядят на диво актуальными.
Книга Каррэра, конечно, не конгениальна лучшим романам его героя, но написана под явным его влиянием — что отрадно. Общее впечатление слегка портят авторские проколы (биограф путает Андрея и Арсения Тарковских; вместо свидригайловской «баньки с пауками» возникает цивилизованная «ванна с пауками»), а еще больше — небрежность переводчика.
Так, например, в тексте упоминаются некие Джон Колье и Мирсея Элиад, в которых с некоторым трудом можно опознать Джона Кольера и Мирчу Элиаде... хотя, быть может, в вывихнутом мире Дика и впрямь существовали такие персонажи?
Хотя в Штатах эта книга увидела свет еще в начале 2008-го, отдадим должное оперативности отечественных издателей короля страха. Другое дело, что перед нами типичный «поздний Кинг», то есть далеко не самый лучший.
Жизнь после аварии
Руководитель крупной строительной фирмы Эдгар Фримантл чудом не погиб во время аварии на подведомственной ему стройке: автомобиль, в котором он сидел, зацепило падающим башенным краном. Герой получил сильную черепно-мозговую травму, серьезно повредил ногу и остался с культей вместо правой руки.
Фримантл стал путать слова и страдать приступами необъяснимой ярости; в конце концов его бросила жена Пэм, с которой он прожил два десятка лет. Герой стал подумывать о самоубийстве, и тут его психиатр предложил ему на годик удалиться от мира, сняв дом где-нибудь на отшибе.
В итоге было выбрано бунгало на заглавном острове Дьюма-Ки во Флориде: место отдаленное, жителей мало, климат хороший, океан близко. Но именно здесь, на острове, с Фримантлом начали происходить весьма странные события...
На время оставим героя в покое и поговорим о его создателе. В 1999 году Стивен Кинг тоже чуть-чуть не расстался с жизнью — во время его утренней пробежки писателя сбила машина и он еле-еле выкарабкался.
С тех пор в его творчестве навязчивым рефреном присутствует мотив аварии, которая едва не кончилась для кого-то из главных персонажей фатально. До выхода «Дьюма-Ки» этот мотив был наиболее заметен в романах «Ловец снов» и «Темная Башня», а также в мини-сериале «Королевский госпиталь» — кинговском ремейке артхаусного мистического сериала Ларса фон Триера.
На наш взгляд, дело не в болезненной зацикленности автора на неприятном эпизоде своей биографии, но в недостатке иного эмпирического опыта у писателя, живущего в уединении: как это ни печально, авария была самым ярким событием в его судьбе за два последних десятилетия.
Писатель, будь он хоть трижды фантаст, не может совсем обойтись без реализма и вынужден выдергивать по нитке из одних и тех же окровавленных больничных бинтов.
Поначалу читатель сочувственно откликался на сюжетные дубли, однако постепенно даже самых стойких фанатов короля Стивена эти неизбежные «аптека — улица — фонарь» стали постепенно раздражать.
Неслучайно уже в начале нынешнего столетия Кинг пообещал читателям, что уйдет на покой, как только завершит «Темную Башню»: мол, в этом возрасте, да еще после тяжелой болезни, он уже ничего оригинального создать не сможет и потому, дескать, не хочет, чтобы его поклонники стали свидетелями его творческого угасания.
Будучи редкостным трудоголиком, Кинг своего обещания, разумеется, не исполнил, но диагноз себе поставил верный. Действительно, в каждой вещи, написанной после 1999 года, число самоповторов стало угрожающе расти и в «Дьюма-Ки» достигло максимума.
Персефона, гоу хоум!
Вернемся к Эдгару Фримантлу. Действие романа тянется неторопливо, а потому первые из упомянутых странностей выявляются примерно на исходе первой трети романа.
Свойственная ампутантам фантомная боль (когда дает о себе знать уже не существующая конечность) в данном случае трансформируется в мучительный зуд в отрезанной руке — и избыть его можно, только если здоровой рукой герой начинает что-то рисовать, с натуры или нет.
Получившиеся картины обладают разнообразными необъяснимыми свойствами: герой с помощью своих графических или живописных работ может отображать происходящее за тысячи километров от Дьюма-Ки.
А еще он с помощью своих рисунков может, например, излечить своего друга от смертельной болезни («вынув» пулю из его головы) или, допустим, сломать далекий разводной мост («стерев» главную шестеренку подъемного механизма).
Кроме того, Фримантл-художник способен предсказывать будущее, узнавать тайны прошлого, говорить с призраками и ошеломлять своим новообретенным изобразительным талантом самых взыскательных искусствоведов.
Жизнь как будто налаживается, раны потихоньку затягиваются, приступы ярости проходят, жена готова вернуться... Но за всякий необычайный дар приходится дорого платить.
Как выясняется уже к середине книги, сверхъестественные способности героя — побочное следствие пробуждения от многолетней спячки жуткого потустороннего разума, таящегося в старинной фарфоровой кукле.
Древние греки называли существо Персефоной — владычицей преисподней, римляне — Прозерпиной, хотя на самом деле монстр намного древнее и греков, и римлян, и египтян, и вообще, откуда он (она) взялся (взялась), даже помыслить страшно.
Уже по этому краткому пересказу фабулы заметно, что король Стивен в новой книге основательно попасся на своих собственных фантастических угодьях, заимствуя крупные и мелкие повороты сюжетов из «Мертвой зоны», «Мешка с костями», «Безнадеги», «Сияния», «Истории Лизи» и еще множества других. Кинг даже — до кучи — для кульминационного эпизода позаимствовал коробку в форме сердца из одноименного романа своего старшего сына Джозефа.
Конечно, писательское мастерство не пропьешь: даже в этом насквозь вторичном и безмерно затянутом романе есть несколько по-настоящему жутких сцен и как минимум один непредсказуемый сюжетный поворот. Да и саспенс всю дорогу нагнетается не зря.
На последних тридцати страницах проглядывает прежний Кинг, энергичный и динамичный, так что эпизод финального пленения и изгнания монстра прочитывается на одном дыхании. Но...
Будь это рассказ или хотя бы повесть в полторы сотни страниц, слабые стороны произведения не успели бы так заметно проявиться. Увы, в романе «Дьюма-Ки» без малого семьсот полновесных страниц, и американский редактор книги Чак Веррилл (которому автор в послесловии выражает благодарность за «сочетание мягкости и безжалостности») был, похоже, недостаточно безжалостен к мэтру.
Альтернативно-исторический подход примечателен тем, что порою настигает даже тех из фантастов, которые к подобному жанру изначально не причастны. К примеру, англичанин Джордж Оруэлл, написавший в 1948 году антиутопию «1984» (о грядущем воцарении тоталитарного Большого Брата), едва ли задумывался о том, что после реального календарного 1984 года его роман автоматически перейдет в иную жанровую категорию и из предупреждения о весьма неприятном будущем превратится в несбывшийся вариант прошлого.
Если же взять пример из отечественной литературы, то, скажем, вышедший в 1939 году роман Ник. Шпанова «Первый удар» (о советском авиационном блицкриге начала 40-х) сегодня вполне можно было бы переиздать в одной серии с аналогичными произведениями Василия Звягинцева, Андрея Лазарчука, Сергея Переслегина и прочих современных сочинителей «альтернативок». У Владислава Гончарова, составителя книги «Первый удар» (издательства «Яуза», «Эксмо», серия «Военно-историческая фантастика»), духа не хватило включить сам вышеназванный опус 1939 года в одноименный ему сборник, а жаль.
Нынешний ремейк работы Антона Птибурдукова заметно уступает шпановскому сочинению: то, что у советского живописателя виртуальных авиабитв шло от сердца, для его последователя — лишь холодная игра разума, готового вписаться в предложенный формат.
Если кто помнит: дедушка нашего сегодняшнего автора Александр Птибурдуков развлекался тем, что скрупулезно выпиливал из фанеры модель дачного сортира в масштабе 1:100 (смотрите роман И. Ильфа и Евг. Петрова «Золотой теленок»). Птибурдуков-внук примерно с таким же тщанием, достойным лучшего применения, выстраивает игрушечную войнушку большевиков с Англией: утомительнейшее и дотошнейшее квазиописание выдуманных авиа- и морских сражений продолжается почти четыре десятка страниц и завершается списком кораблей-участников — куда там Гомеру с его жалким перечнем!
Еще один внук тоскливого инженера Птибурдукова Сергей Анисимов («День в середине месяца») старательно стилизует свой текст под письмо ветерана в исторический журнал. Окажись описанная морская битва 1916 года реальной от и до — и то любителю, взыскующему деталей, трудновато было бы продраться сквозь десятки страниц суконного стиля; поскольку же читателю явлен бой ненастоящий, смысл милитаристской фантазии С. Анисимова начисто ускользает.
Надо отдать должное составителю, который — равновесия ради — населяет сборник и другими родичами незабвенных ильф-и-петровских персонажей. Так, «Конец хроноложца» (Иван Кошкин) возвращает читателей к известной сцене в «Вороньей слободке»: роли гражданина Гигиенишвили, камергера Митрича, ничейной бабушки и других играют Иван Грозный, Чингисхан, Батый и прочие деятели, а справедливой порке подвергается невесть каким образом попавший в эту компанию автор «Новой хронологии» народный академик Фоменко.
В свою очередь «Лучший вариант» (Андрей Уланов), «Канонизация» (Игорь Пыхалов), «Сослагательное наклонение» (Святослав Логинов) и «Невольник чести» (Владимир Серебряков), безусловно, созданы внуками Фунта и других «пикейных бронежилетов»: первые два автора решительно и отважно не советуют читателям класть палец в рот наглой американской военщине, расширяющейся на восток и на юго-восток (у Пыхалова базы НАТО доползли до Нижнего Новгорода). Третий из «жилетов», С. Логинов, предлагает рецепт превентивных мер против США — мол, если бы в прошлом русские и англичане полюбовно разделили Америку между собой, нам бы не о чем было волноваться. Что же до В. Серебрякова, то он распространяет тезис «Пушкин — наше все» на весь глобус: Александр Сергеевич, очутившись в Японии, защищает интересы России не столько пером, сколько шпагой (ух и несдобровать же французикам!).
Недурно представлены в сборнике и потомки бухгалтера Берлаги: если бы самому Берлаге, ускользнувшему в психушку, удалось создать что-то вроде «Apocalypse Return» (И. Д. Бугайенко) или «Простой жизни старшины Нефедова» (Вадим Шарапов), профессор Титанушкин никогда бы не изгнал бухгалтера из клиники. Особенно хороша в этом смысле повесть В. Шарапова. Автор предлагает слегка обалдевшему читателю эпизоды Великой Отечественной в магическом варианте: на стороне гитлеровцев воюют зомби, оборотни, суккубы, темные эльфы (альвы) и прочая нечисть, однако и российские маги не лыком шиты, им есть чем ответить. Так что враг будет разбит, рассеян, заколдован, испепелен... съеден в конце концов. В буквальном смысле съеден — без всяких метафор.
По договоренности с Романом Арбитманом (пока он ещё на завёл свой блог у нас) буду выкладывать ряд его рецензий на вышедшие книги, надеемся, что сотрудничество будет более или менне постоянным и он постарется радовать нас своими рецензиями.
Итак, запускаем
"Итоги 2008 года" (Новая газета 2008).
Если сложить все названия книг в жанре фантастики, опубликованных в истекшем году, сумма выйдет внушительной. Если же суммировать общие впечатления от прочитанного, итог небогат. Прорывов не случилось. Зарубежные мэтры (хотя и не все) подтвердили свой статус, отечественные халтурщики выдали положенные килобайты, урожай счастливых дебютов оказался скуден. Наибольшее внимание у любителей SF & Fantasy вызвали отнюдь не романы, а жизнеописания самих фантастов — Говарда Филлипса Лавкрафта, Филипа Кендреда Дика и братьев Аркадия и Бориса Стругацких (последняя — работы Анта Скаландиса, даже вызвала нешуточный спор о пределах вторжения биографа в личную жизнь своего героя).
Рыцари хрустального черепа
Еще в начале третьего тысячелетия стало ясно, что фантастика окончательно перестала быть «нашим всем», как в советские годы (тогда она — в лучших своих проявлениях — заменяла сатиру, антиутопию, философскую прозу, злободневную публицистику и так далее). Уже в 90-е все встало на свои места, каждый род литературы обрел более или менее адекватное воплощение, а потому груз ответственности с плеч фантастики был аккуратно переложен и равномерно распределен. Теперь от российских НФ и фэнтези требовалось, как и во всем мире, одно: быть прежде всего добротной, хорошо продаваемой и желательно оригинальной беллетристикой. То есть, во-первых, отвечать пожеланиям читателей и, во-вторых, еще чуть-чуть вести их за собой, не скатываясь в предсказуемый трэш.
С первым условием отечественные фантасты (в особенности молодого поколения) справились, надо сказать, шутя и играя, а вот со вторым возникли проблемы. Оригинальность не способствовала тиражности: лучше всего продавался верняк — стандартные повороты давным-давно известных, без сюрпризов, сюжетов.
Напомним, что в старинные времена даже маститые писатели-фантасты не могли обойтись без инопланетных пришельцев, Тунгусского метеорита или разумных дельфинов. Новые времена — новые жанро¬вые атрибуты: Допотопное Знание, Третий Глаз, Мировое Зеркало, Чаша Грааля. Кирилл Бенедиктов, автор премированной «Войны за Асгард», вынес на суд читателей апгрейд давнишнего романа на сей раз под названием «Завещание ночи» (М.: Популярная литература). И из этого обязательного выбрал Чашу, присовокупив к ней еще два Предмета — Хрустальный Череп из четвертого фильма про Индиану Джонса плюс Железную Корону с чудо-камнем. Дежурную эзотерику автор бодро перемешал с детективом, к Москве 90-х добавил немного Древнего Вавилона, бывшему морпеху Киму дал в противники почти бессмертного лысого Нираха Проклятого, прослоил action-сценами… В итоге коктейль вышел тяжелова¬тым для любителей чтива и попсовым для ценителей жанра.
В свою очередь создатель многочисленных «дозоров» Сергей Лукьяненко, выпустив вяловатую космооперу «Конкуренты» (М.: АСТ), разочаровал даже преданных поклонников. Герой книги, московский журналист, раздваивается: один осознает себя за тысячи парсеков от Земли, в эпицентре схваток гуманоидов с чужаками, а первый, оставшийся в Москве, пытается разобраться, кто и с какой целью занимается вербовкой межзвездных волонтеров, воображающих, будто их пригласили участвовать в компьютерной игре. Автор, собственно, и не скрывал, что книга написана на скорую руку и как минимум половина текста — лишь новеллизация компьютерной игры «Старквейк». Да, с точки зрения бизнес-стратегии все сделано грамотно: умелый продакт-плейсмент наверняка привлечет новых игроков (о какой еще российской игрушке можно сказать, что для ее продвижения популярный фантаст написал целый роман?). Каждый волен зарабатывать, как умеет. Когда бы Лукьяненко одновременно с «Конкурентами» выпустил и нечто самоценное, он был бы прощен; читателей, похоже, сразил именно цинизм, с котором кумир тинейджеров впаривал свою книжку-рекламку вместо настоящей новинки.
Игры медного короля
Однако вернемся к литературе. Несравненно более удачным, чем две ранее упомянутые книги, оказался роман Марины и Сергея Дяченко «Медный король» (М.: Эксмо). Чтобы превратиться из ничтожного изгоя в повелителя, главному герою, полукровке Развияру, придется пройти несколько кругов ада. Прыгнуть в море. Стать рабом на галерах. Стражником. Разбойником. Сражаться с жуткими тварями. Полюбить женщину, обладающую магической силой. Потерять ее любовь. Вступить второй раз в то же море уже другим человеком. Победы Развияра — его проклятье. На грани гибели он заключил нечто вроде союза с местным дьяволом. Чтобы уцелеть и дальше, герою нужно непрерывно жертвовать этому медному молоху самое дорогое — последний ломоть хлеба, единственную свечу во тьме, любимую детскую игрушку. Но что потом? Какой будет последняя жертва?
У Марины и Сергея Дяченко жанр фэнтези (в отличие от многих коллег-фантастов) лишен одномерности: в придуманных мирах, населенных странными существами, таятся до боли знакомые проблемы. Авторы, пользуясь приемами развлекательной литературы и отлично прописывая фактуру необычного мира, из чудесной истории выходят в притчу. Загвоздка в том, что прошлогодним блестящим романом воспитания Vita Nostra киевский тандем слишком высоко задрал планку — и теперь любая их «нормальная», то есть просто хорошая и добротная, вещь будет выглядеть шагом назад.
Золушке отрубили голову
Половину традиционного сборника «Фантастика-2008» (М.: АСТ) составили произведения, победившие своих еще более слабых конкурентов в очередном сетевом конкурсе «Рваная грелка». В этих рассказах нашлось место и для антиголливудского антивестерна (Шимун Врочек), и для двигателя на сурковой тяге (Дмитрий Колодан), и для карандаша как орудия пролетариата в борьбе с Америкой (Леонид Каганов), а также для жирафов, эльфов, марсиан и Агасфера. В сборнике «Лучшее: герои. Другая реальность: антология альтернативной классики» (СПб.: Азбука-классика) авторы задействовали литературный конструктор — приспособление для того, чтобы хозяйничать в реальности, не ими созданной. Читатель наблюдает с виноватым любопытством за вивисекторскими опытами фантастов: Олег Дивов выводит фамилию капитана Блада из русского ругательства, Тимофей Алешкин решительно убивает Николая Ростова и княжну Марью, Артем Царев гильотинирует Золушку. И так далее, в том же веселом духе. Книга завершается самым отвязным текстом — повестью «Что делать, Фауст» Василия Мидянина. Здесь XIX век микшируется с XXI, Пушкин вместо Куняева редактирует «Наш современник», пишет книжку про Аллу Пугачеву, запускает руку в редакционную кассу и по-свински напивается, повергая в отчаяние Натали (которая от безнадеги давно уже закрутила роман с Дантесом). Будь Пушкин жив сегодня, Мидянину не миновать пощечины и дуэли, но покойники, как всем известно, беззащитны…
Трудности царства свободы
Напоследок о более приятных материях — фантастике переводной. Хотя в истекшем году мы, похоже, не дождемся нового романа Стивена Кинга «Дьюма-Ки» (его еще нет на прилавках), а вышедшая на русском «Трансмиграция Тимоти Арчера» Филипа Дика оказалось чтением ОЧЕНЬ на любителя (препараты, которыми при жизни злоупотреблял фантаст, похоже, порушили смысловые связи в этом тексте), 2008 год не прошел даром. На русском изданы «Правда» Терри Пратчетта и «Шрам» Чайны Мьевиля (оба — «Эксмо»). Великолепная ирония первого и мощная фантазия второго не разочаруют нашего читателя.
Пратчетт испытывает придуманный им Плоский Мир гласностью (в Анк-Морпорке появляется газета!), а Мьевилль переносит своих персонажей из пышущего горячим паром города-монстра Нью-Кробюзона в пиратскую республику Армаду, на остров погибших кораблей, — из царства необходимости в царство свободы. К сожалению, героям трудно заметить момент, когда обретенная свобода начинает скукоживаться под напором необходимости… Впрочем, проблема эта трудноразрешима не только и не столько в переводной фантастике.
облако тэгов
) буду выкладывать ряд его рецензий на вышедшие книги, надеемся, что сотрудничество будет более или менне постоянным и он постарется радовать нас своими рецензиями. 
