Дискуссия о фантастике 1960 года в газете «Литература и жизнь» началась статьей Николая ТОМАНА 18 декабря предыдущего 1959 года. Честно говоря, я был в сомнениях: есть ли смысл в публикации? Ведь пять из семи (а может, даже из восьми) выступлений участников этой дискуссии вполне доступны (в частности, их напечатал в «Истории фэндома» Юрий ЗУБАКИН). Но все же обнародованы до сих пор не все высказанные тогда позиции. Поэтому считаю необходимым представить дискуссию полностью, тем более, что теперь есть возможность оснастить ее гиперссылками.
Н.ТОМАН. Фантазировать и знать!
Заметки о научно-фантастической литературе
За последние годы необычайно возрос интерес читателей к научно-фантастической литературе. По заверению библиотекарей, спрос на книги этого жанра велик. Читают научно-фантастические повести и романы не только молодые, но и весьма почтенные по возрасту люди.
В немногочисленный отряд писателей-фантастов пришли новые талантливые авторы. Больше стало появляться интересных произведений, серьезно ставящих проблемы науки и техники. И нашей критике пора бы обратить внимание на эту литературу, помочь авторам кое в чем разобраться. В том, например, какою же все-таки должна быть научная фантастика.
На первый взгляд, вопрос может показаться странным. Конечно же, она должна быть научной, ответят на это читатели. А писатели? Есть опасение, что некоторые из них отдадут предпочтение второму слову названия этого жанра — фантастике — и притом без особых ограничений.
Почему? По многим причинам. Одних это устроит, потому что тогда, дескать, не обязательно изучать все достижения современной науки. Другим вообще кажется, что наука слишком уж ограничивает полет фантазии, приземляет ее. Некоторые фантасты, например, совершенно убеждены, что можно создать "электронный мозг", превосходящий человеческий. А наука им возражает, отрицая такую возможность. Вот, к примеру, что говорит ученый А. Эйнштейн: "Что бы ни делала машина, она будет в состоянии
решить какие угодно проблемы, но никогда не сумеет поставить хотя бы одну из них".
Поскольку у некоторых наших фантастов фетишизация электронных машин получила довольно широкое распространение, я позволю себе привести еще одно критическое высказывание о "думающих машинах". Вот что говорит о них прогрессивный французский ученый Поль Кocca в недавно вышедшей у нас книге "Кибернетика":
"Дело в том, что машина, построенная человеком, ничего не может сделать без него. Она остается в точности тем, чем человек захотел, чтобы она была: чудесным орудием, но все-таки орудием. В ней полностью отсутствует мысль, а есть только отражение мысли ее творца..."
Небезынтересны и заключительные слова его книги:
"Великолепно, что человек, продолжив ловкость своей руки с помощью орудия, силу своей руки с помощью машины, сумел даже продолжить с помощью новых машин и эффективность своего ума. Парадоксально, что этот триумф человеческого ума мог привести некоторых, даже из числа содействовавших ему, к отрицанию примата Разума".
И еще несколько слов о А. Эйнштейне. В его теории относительности есть положение, именуемое "парадоксом времени", согласно которому временной ритм процессов в телах зависит от скорости их движения и потенциала гравитационного поля. Чем выше скорость, тем медленнее относительно Земли течет время.
Этими релятивистскими законами изменения времени широко пользуются многие фантасты. Герои их книг, совершая космические путешествия, преодолевают такие грандиозные пространства, которые даже свет проходит миллионы и миллиарды лет. На такой срок продлить жизнь героев рискованно, а попасть на другие галактики очень уж хочется, — и фантасты придумывают сверхсветовые (субсветовые) скорости и антипространство (нуль-пространство). А это вступает в противоречие уже не только с Эйнштейном, но и со всеми основными законами современной науки и марксистской философии.
По Эйнштейну, скорость света есть наибольшая из известных скоростей. А принцип постоянства света в пустоте является одним из самых фундаментальных законов его теории относительности. И поскольку теоретические расчеты скорости света, произведенные Эйнштейном, получили в дальнейшем блестящее подтверждение на опыте, у нас нет оснований сомневаться в их достоверности.
Бесспорны наши знания и о пространстве, являющемся объективно реальной формой существования материи. Теория относительности Эйнштейна не только не противоречит этому, а напротив, закрепляет конкретные формы связи пространства и времени с движущейся материей математически выраженными законами.
Понятие прерывности и непрерывности пространства марксистская философия трактует ведь как смену лишь качественных состояний и конечную протяженность материальных тел в бесконечной протяженности пространства. Само же пространство, как сплошная материальная среда, непрерывно в том смысле, что между двумя произвольно взятыми элементами его протяженности всегда существует, третий, который соединяет эти элементы в единую пространственную протяженность.
Допуская существование не только субсветовых скоростей, но и антипространства (нуль-пространства), наши фантасты рассуждают так: "Есть частицы и античастицы, поля и антиполя. Почему же не быть пространству и антипространству?.."
Не следует забывать, однако, что античастицы и антиполя не перестают быть материальными объектами, у них меняется лишь знак электрического заряда и магнитного момента. А отсутствие пространства исключает и материальность, ибо материя немыслима без протяженности, вне пространства.
Все эти отклонения от бесспорных научных истин слишком далеко могут увести фантастов от генерального направления нашей науки, руководствующейся методом диалектического материализма.
Каким же может быть решение научно-фантастической проблемы в пределах достигнутого современной наукой?
Попробуем представить себе это в следующем виде. Допустим, нам нужно "населить" планету, о которой науке известно, что на ней нет или слишком мало кислорода, отсутствуют углерод и азот, неподходящая температура и наличествуют еще какие-нибудь неблагоприятные для органической жизни обстоятельства. Как же быть? Проще всего отвергнуть все это и придумать более благоприятную обстановку. Но верно ли такое решение? Думаю, что нет. Правильнее создать такую гипотезу, которая не противоречила бы науке. Преимущество писателя-фантаста тут в том, что он может придумать что-нибудь еще не известное или не открытое наукой. Но опять-таки в пределах реально допустимого, то есть на основании бесспорных законов природы.
Предлагается, следовательно не игнорировать научные данные, а, опираясь на них, предвидеть дальнейшее развитие науки и техники. Желательно также развивать свою точку зрения на гипотетические положения современной науки.
Мне могут заметить: "Позвольте, какая же это фантастика? Это скорее научное исследование". Если хотите — то да, но при условии, что исследование осуществляется средствами не только науки, но и художественной литературы. Положение это должно относиться к фантастике научно-технической в такой же мере, как и к социальной.
В связи с этим возникает вопрос: не засушит ли глубокая научная аргументация литературно-художественную сторону? Но тут уж все зависит от чувства меры и степени литературной одаренности. Во всяком случае, серьезное знание науки авторами, пришедшими в последние годы в научную фантастику, явно способствует успеху их произведений. А пришли такие новые писатели, как В. Савченко, А. и Б. Стругацкие, А. Полещук, А. Днепров. Их повести и рассказы завоевывают все большую популярность.
Особенно удачными считаю я повести "Черные звезды" В. Савченко и "Страна багровых туч" А. и Б. Стругацких. Оба эти произведения, написанные с серьезными знаниями науки и техники, не нуждаются ни в какой "скидке на жанр". Савченко рассказал увлекательную историю создания сверхпрочного металла, а Стругацкие — драматическую повесть об освоении Венеры. В последнее время появилось довольно много произведений о вояжах на эту планету, свидетельствующих о легкомысленном отношении некоторых авторов к данным современной науки и упрощении всей необычной сложности подобного путешествия...
Произведения Савченко и Стругацких не лишены, конечно, недостатков, но в целом удача их несомненна.
Любопытна повесть М. Ляшенко "Человек-луч" (альманах "Мир приключений" № 4). Она не случайно названа просто фантастической, ибо научная проблема ее нереальна, хотя и основывается на одной из идей основателя кибернетики Норберта Винера. В своей книге "Кибернетика и общество" Н. Винер допускает возможность разложения человеческого организма на простейшие его элементы, а затем передачу их в виде обычных телевизионных или телеграфных сигналов на большие расстояния. При этом сам Винер вынужден заметить, что любое "развертывание" человеческого организма должно представлять процесс прохождения луча через все элементы его структуры, что повлечет за собой разрушение живой ткани.
М. Ляшенко и не берет всего этого всерьез. Идея Винера о возможности передачи человека с помощью электромагнитных волн нужна ему лишь как условный прием, позволяющий героям совершать сказочные приключения.
И снова возникает вопрос: а могут ли наряду с произведениями научно-фантастическими существовать просто фантастические? Думается, что могут, но, конечно же, в границах нашего материалистического миропонимания — без мистики и явного абсурда. И дабы не вводить читателей в заблуждение, их так и следует называть престо фантастическими.
В связи с этим хотелось бы сказать несколько слов о статье Ю. Рюрикова "Через сто и тысячу лет", опубликованной в № 12 журнала "Новый мир" за 1959 год. Справедливо критикуя писателей-фантастов за недостаточное внимание к социальным темам, темам коммунистического завтра, статья эта создает впечатление, будто вся наша научно-фантастическая литература должна решать только эти задачи. А это, неверно, ибо литература требует разнообразия. Согласен, что социальному устройству будущего общества надо уделить главное внимание. Но не нужно забывать и других темах научной фантастики, героями которых могут и должны быть наши современники. И не следует бояться, что это слишком приземлит полет фантастики. Почти все герои произведений Жюль Верна были ведь его современниками. В талантливой повести В. Савченко "Черные звезды" действие тоже происходит почти сегодня, однако произведение читается с неослабевающим интересом и волнением за судьбу описываемого в нем открытия. Все дело, значит, не в "дальней" или "ближней" фантастике, а в мастерстве автора, глубине знания им научной проблемы, в умении интересно ее поставить и решить.
То же самое нужно сказать и о сюжете. В зависимости от замысла он может быть либо острым, полным динамики и неожиданных поворотов, либо, напротив, лишенным внешнего эффекта, но углубленным в область психологии. Готовых рецептов никому не следует навязывать.
Хотелось бы также, чтобы критики приключенческого и научно-фантастического жанра поосторожнее обращались с "бранным" словом "детектив". А то ведь "детективом" стали "обзывать" почти любую попытку создания острого сюжета.
С моей точкой зрения на научную фантастику не все, видимо, согласятся. Хорошо было бы шире поговорить о ее задачах на страницах нашей печати.
Николай ТОМАН
«Литература и жизнь» от 18 декабря 1959 года, стр. 3
Дискуссию о фантастике 1954 года в «Литературной газете» завершает статья Ивана ЕФРЕМОВА, Александра СТУДИТСКОГО и Льва ЖИГАРЕВА. Она широко известна и не раз цитировалась. Так что я далеко не первый, кто представляет ее. Но она важна, как точка в этой дискуссии накануне жанрового «взрыва» в советской фантастике.
И. ЕФРЕМОВ, А. СТУДИТСКИЙ, Л. ЖИГАРЕВ. О литературе крылатой мечты
Отрадно сознавать, что на предсъездовской трибуне «Литературной газеты» нашлось место для серьезного разговора о литературе научной фантастики и приключений.
С. ПОЛТАВСКИЙ выступил за фантастику широкую, за то, чтобы смотреть «далеко в будущее». В. НЕМЦОВ ответил ему путано и противоречиво. В начале статьи он как будто бы поддержал ПОЛТАВСКОГО, а в конце, противореча сам себе, начал убеждать читателей, что основную задачу фантастики можно выполнить только, урезывая себя, не заглядывая слишком далеко, придерживаясь сегодняшнего дня.
Мы боимся, что эта позиция вытекает из глубокого непонимания подлинных задач и возможностей фантастики.
Когда в научно-фантастических произведениях герои покоряют вулканы, уничтожают льды Арктики, улетают на Марс и т. д., то эта фантазия демонстрирует грандиозность творческих замыслов и могущество человеческой мысли. Большая научная идея покоряет воображение читателя и властно ведет его дальше по страницам книги.
Но не надо забывать, что главное в этих книгах — познание мира, поэзия творчества, а фантастика — только средство в руках писателя. Поэтому мы не можем полностью удовлетвориться статьей С. ПОЛТАВСКОГО, хотя автор начал нужный и, несомненно, важный разговор о дальнейших путях в развитии нашей научной фантастики. Под лозунгом «Как можно дальше в будущее» можно сбиться с дороги, заняться фантастикой ради фантастики, утратить связь с жизнью.
Мы не можем безоговорочно осуждать В. НЕМЦОВА. Если НЕМЦОВ хочет писать фантастический роман без фантастики, — его право… Но нелепо доказывать, что этот путь — главный для научно-фантастического жанра.
Откровенно говоря, НЕМЦОВ выступил как защитник тех «предельщиков», которые подвизались в этой области в течение последних лет и лишили нас очень многих интересных произведений. Кое-кто из этих пределыциков, подобно НЕМЦОВУ, уговаривал нас, что фантазировать
надо поближе к сегодняшнему дню, лучше — в пределах пятилетнего плана, еще лучше — совсем не фантазировать. Были и такие, которые ограничивали место действия — уверяли, что писатель не имеет права удаляться за пределы земной атмосферы, а планеты и звезды, дескать, — отрыв от действительности. В результате попытки создать фантастический роман превратились в своеобразный барьерный бег. И что греха таить, ловкачи, которые перепрыгивали все барьеры, слишком много занимались прыжками, слишком мало думали о художественном воплощении замысла.
И вот сейчас перед съездом хочется громко сказать: давайте расчистим дорогу научно-фантастическому жанру, давайте уберем все барьеры. Пусть к нам приходят ученые, пусть нас не боятся маститые писатели. Пусть будут книги о далеком и о близком, о геологии и агрономии, предоставим автору выбирать средства, но пусть он даст нам произведения глубокие по мысли, увлекательные по сюжету, с яркими, художественными образами.
Нет, суть вопроса не в «обветшалых традициях», против которых ополчился В. НЕМЦОВ в своей статье «Традиции и новаторство». Главное, по нашему мнению, заключается в том, чтобы решающим, отличительным признаком советской научно-фантастической литературы, как и всех других литературных жанров, был образ героя нашего времени, воплощающего свои дерзновенные замыслы о переустройстве нашей планеты.
Некоторые критики считают фантастику чем-то вроде заштатного раздела научно-популярной литературы, полагая, что научно-популярные книги пишутся о работах ученых, а научно-фантастические — о их замыслах. Получив в руки новый роман, такой критик прежде всего осведомляется, кто из ученых работает над этой проблемой, дает ему книгу на отзыв и получает исправный разгром с точки зрения сегодняшнего состояния науки. Но вот беда, далеко не всегда ученый специалист компетентен в вопросах литературы.
Известно, что Жюль Верн, например, не подсказывал изобретателям конкретной технической идеи подводной лодки. В своем романе он воплотил давнюю человеческую мечту о покорении морских глубин. И так как наряду с замечательным писателем-фантастом над осуществлением этой проблемы настойчиво бились лучшие умы эпохи, подводная лодка была изобретена.
В научной фантастике может быть роман об уничтожении болезней, о стремительном росте деревьев, об управлении погодой, изменении климата Арктики, о путешествии в глубинах океана. Пусть автор не угадал научных методов (кстати сказать, Жюль Верн тоже их не угадывал), ученый найдет правильные методы. Пусть специалисты утверждают, что идея беляевского человека-амфибии невозможна с точки зрения современной науки. Это не так важно. Важнее другое: рано или поздно человек станет хозяином океанских глубин.
Вплотную к научной фантастике примыкает обширная, не связанная с наукой литература, использующая фантастические образы и ситуации. Среди этих книг есть произведения, оставшиеся в веках: «Путешествия Гулливера» Д. Свифта, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Раблэ, «Остров пингвинов» А. Франса, «Шагреневая кожа» О. Бальзака, «Хромой бес» Лесажа, «Янки при дворе короля Артура» М. Твена. В этом далеко не полном перечне встретились разнообразные произведения. Перед нами огромное богатство, богатство, которое многим и многим писателям позволяло создавать на фантастической основе глубоко реалистические книги. Так зачем же все стричь под одну гребенку, к примеру, отправлять «Баню» Маяковского на консультацию к физику и, получив ответ, что появление фосфорической женщины из будущего противоречит закону причинности, снять со сцены эту глубокую и прекрасную вещь.
Мы очень бегло коснулись разнообразных задач, стоящих перед фантастической литературой. Советскому читателю нужны все виды фантастики — популярная книга и политическая сатира, мечта о будущем и путешествие в прошлое — нужны десятки книг ежегодно. К сожалению, издательства не справляются с этой задачей, выпускают новые научно-фантастические вещи очень робко.
Вместе с тем отрадно отметить, что перед съездом писателей оживилась работа молодежной периодики. Журнал «Техника молодежи» проводит конкурс на научно-фантастический рассказ, специальный номер журнала «Знание—сила» посвящен научно-фантастическому и приключенческому жанру.
Эти факты убедительно показывают, что на первых порах собирателем новых творческих сил в научно-фантастической и приключенческой литературе должен стать специальный журнал по типу ранее издававшегося журнала «Мир приключений».
«Литературная газета» № 147 от 11 декабря 1954 года. С. 3.
В статье С.ПОЛТАВСКОГО «У порога фантастики» («Литературная газета» от 7 августа) есть искренняя забота о дальнейшем развитии научно-фантастического жанра, пользующегося большим спросом у читателей. К сожалению, основные положения статьи представляются нам неверными, дезориентирующими как читателя, так и писателей, работающих в этом жанре.
Советская научная фантастика крайне молода. Отказавшись от традиций западного буржуазного романа, она ищет свои пути, и в этом ей нужна помощь.
Иные критики, находясь в плену старых традиций и заботясь о мнимой «чистоте жанра», направляют писателей по неверному пути, ограничивают действительные возможности увлекательной книги в воспитании молодежи. Большинство критиков, в том числе и С.ПОЛТАВСКИЙ, упрекает писателей, что они слишком осторожно фантазируют, что мечта у них куцая, нет далекого загляда в завтрашний день, что жизнь подчас обгоняет эту мечту, бескрылую, приземленную.
Такие высказывания можно найти чуть ли не в любой статье, посвященной этому жанру, в рецензиях на книги, в некоторых читательских письмах и выступлениях. Получается, что главный порок этих книг в отступлении от канонов жанра.
Между тем даже во времена Жюль Верна понятие научной фантастики толковалось гораздо шире, чем это делают сейчас многие критики. Жюль Верн называл свои романы «необыкновенными путешествиями», сюда входили произведения как фантастические, так и приключенческие. Г. Уэллс вовсе обходился без подзаголовка, определяющего жанр. А.Толстой пользовался термином научно-авантюрный роман. Разве, например, в таком произведении, как «80 000 километров под водой», читателя увлекает только фантастический корабль «Наутилус», а не фигура капитана Немо, мстящего англичанам за свою порабощенную родину? «Аэлита» А. Толстого – это прежде всего социальный роман, так как при всей фантастичности картин выдуманного автором марсианского мира центр тяжести лежит на образе Гусева, даже на Марсе выступающего против поработителей.
В данном случае речь идет о социальном научно-фантастическом романе, где открытия науки и техники играют только подсобную
роль и, как правило, далеки от возможности реального воплощения.
Если же мы обратимся к произведениям, составляющим основное ядро советской научной фантастики, то есть к таким произведениям, в которых сама научная канва не вызывает возражений, то на первый взгляд может показаться, что авторы их действительно не умеют мечтать.
Многие произведения нашей фантастической литературы написаны людьми, пришедшими из мира науки; тут и ученые, и изобретатели, и путешественники. Почему же в последнее время у нас нет ни одного романа, скажем, о полете на Марс, опирающегося на современные достижения техники? В принципе нельзя возразить против такой постановки вопроса. Однако наш любознательный читатель, достаточно знакомый с условиями развития науки и техники, понимает, что прежде, чем мог бы осуществиться такой полет, должны быть пройдены труднейшие подготовительные этапы.
Поэтому необходимо показать, каким путем можно приблизить эту мечту, показать людей-созидателей, борьбу, преодоление трудностей, причем не выдуманных, а конкретных, основанных на глубоком проникновении в сущность научного материала. Иначе богатая идея, не облеченная в плоть и кровь, оставит читателя равнодушным.
Нам кажется, что это и есть одна из главнейших задач советской научной фантастики.
Повествуя о приключениях «смелой мысли», автор должен пользоваться широкой палитрой художественных средств, точно следуя методу социалистического реализма, далекого от схематичности традиционной научной фантастики.
Эти требования не могут вступать в противоречие со спецификой жанра, остается и острый сюжет, и романтика необычного, и занимательный рассказ о науке – все, что присуще лучшим образцам этой литературы. Зачастую в соответствии с жизненной правдой писателю приходится ограничивать рассказ о применении новых открытий, новых изобретений рамками лаборатории, института, рассказывая лишь о первых испытаниях завтрашней техники. Отсюда и «малые масштабы», и «бескрылость», и так называемая «куцая мечта».
Советская научная фантастика достаточно умело рассказывает о технике, будит воображение читателя, помогает молодежи в выборе профессии. Все это, конечно, важно, но нельзя упускать самого главного – великую задачу советской литературы в идейном воспитании нового поколения.
Что там греха таить – немало среди нашей молодежи тех, кто признает лишь приключенческую литературу и научную фантастику, а других вещей читать не хочет. Есть люди, вовсе не приученные к книге, для которых первой ступенькой, открывающей широкий мир познания жизни, может быть книга лишь очень интересная. Это налагает огромные обязанности на писателей, работающих в жанре остросюжетной литературы.
Как же можно в научно-фантастическом романе отказаться от глубокого проникновения во внутренний мир героя? Как можно лишить его примет нашего великого времени?
В заботе о сохранении старых традиций научной фантастики иные критики устанавливают границы жанра, отмеряют точные дозы, сколько места в романе должна занимать фантастика, сколько – приключения, сколько – бытовые подробности. Казалось бы, что здесь нет повода для спора – зачем стеснять свободу автора, он волен в выборе темы и ее масштабов. Однако, как это ни странно, именно научную фантастику, когда она пытается вырваться на простор, сбросить с себя груз обветшалых традиций, услужливые ревнители жанра тащат назад.
Современная американская фантастика рисует космические корабли, которые снуют в Галактике, давно уже освоены авторами Плутон и Юпитер. Но это вовсе не значит, что советские писатели безнадежно отстали, ютясь на старушке Земле.
Если по приказу своих хозяев американские романисты стараются загипнотизировать читателя, оторвать его от насущных забот о близком будущем, разжечь его воображение битвами в Галактике, то у советской научной фантастики путь иной.
Наша литература в большом, неоплатном долгу перед современником, перед нашим великим временем, перед всей нашей планетой, которую, по словам Горького, надо превратить в прекрасное жилище для человечества. Этого не должны забывать и писатели, работающие в жанре научной фантастики. Задачи у всех них общие.
«Литературная газета» № 129 от 28 октября 1954 года. Стр.3.
Занимаясь в последнее время историей и авторами советской фантастики, хочу представить лаборантам ряд дискуссий, которые шли тогда о фантастике в периодике. В 1954 году одна из таких дискуссий состоялась в «Литературной газете». Началась она в 94-м номере за 7 августа статьей С. ПОЛТАВСКОГО «У порога фантастики» (Евгений Харитонов в биобиблиографическом справочнике "Наука о фантастическом в России" называет его Сергеем, Валерий Окулов в "Персоналиях" — Семеном):
С. ПОЛТАВСКИЙ: У порога фантастики
Мы присутствуем при своеобразном, пожалуй, даже необычном литературном явлении.
Писатели пишут книги, которым нельзя отказать ни в целеустремленности, ни в значимости темы, ни в знании материала, ни в литературном мастерстве, — разном у разных авторов. Книги эти — результат настойчивых поисков и раздумий — должны были бы представлять собой бесспорное, притом значительное достижение для жанра, о котором идет речь. К книгам этого жанра читатели, особенно молодежь, устремляются с жадностью. На полках библиотек их никогда нет: они всегда «на руках», на них длиннейшая очередь с записью на месяцы вперед.
Но вот что странно: дорвавшись до такой книги, с волнением, без передышки проглотив ее всю, от первой страницы до последней, нетерпеливый читатель со вздохом разочарования откладывает ее в сторону. Книга его не удовлетворила.
Речь идет о жанре очень популярном, очень увлекательном, пользующемся неизменным и устойчивым спросом: о научной фантастике. Реакция читателя может показаться неожиданной.
Но ничего неожиданного нет. Реакция эта закономерна.
Не так давно вышла в свет книга В. Охотникова «Первые дерзания», названная автором «научно-фантастической повестью». В библиотеках на эту, как и на другие книги того же автора, есть спрос. Но почти всегда, по отзывам библиотечных работников, читательское мнение формулируется так:
— Книжка интересная. Только почему она называется научно-фантастической?
В самом деле, почему?
Писатель рассказывает, как пытливые, любознательные ребята, ученики ремесленного училища, движимые чувством нового, проходят трудный, но увлекательный (автор сумел это показать) путь от робких, неуверенных рационализаторских начинаний до попыток — еще несовершенных, но правильно нацеленных — стать изобретателями. Получилась интересная, живо написанная книга, в которой много ценного образовательного и воспитательного материала. Но фантастики в ней нет.
Лишь к концу повести юные герои тайком от взрослых работников конструкторского бюро начинают трудиться над моделью «звукокопательной» машины, в действительности еще не существующей. Модель эта, по отзыву главного инженера (на последней странице повести!), «весьма примитивная и несовершенная». Все значение ее исчерпывается тем, что «они (ребята)… подтолкнули нас (инженеров) на скорейшее
осуществление этой темы. Ну, и кое-что из их опыта можно будет почерпнуть!»…
Только и всего! Недоумение и неудовлетворенность читателя законны. «Фантастическая» идея не осуществлена даже в модели! Реализация ее оборвана автором на самой начальной, предварительной стадии. Повесть закончена буквально у порога фантастики. Почему же, в самом деле, она называется научно-фантастической?
Есть у того же автора сборник рассказов «История одного взрыва». Молодой читатель, интересующийся практическими приложениями физики, охотно прочтет сборник. Пища для мысли есть. А для воображения?..
Так же как у В. Охотникова, непропорционально малое место занимает фантастика в книгах Л. Платова «Архипелаг исчезающих островов», Н. Лукина «Судьба открытия», Н. Дашкиева «Торжество жизни» и ряде других. В сборнике научно-фантастических новостей «Три желания» В. Немцова все время видна борьба между «чувством необычного», которое есть у автора и проявляется в выборе темы, и опасением перешагнуть через «грань возможного», останавливающим авторское перо как раз там, где должна начаться специфика жанра. Можно поистине удивляться необычайному постоянству, с каким культивируется эта осторожность в произведениях фантастического жанра.
Интересны ли эти книги читателю? Да! Нужны ли ему? Безусловно. Фантастичны ли? Нет!
***
Почему так получилось?
Писатели говорят в своих книгах о важном и нужном; о том, как в нашем «сегодня» начинается будущее.
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — поется в песне. Нет нужды доказывать, что процесс превращения сказки в быль в высшей степени увлекателен, поучителен, показ его нужен читателю. Что касается «были» и первых шагов ее превращения в небывалое, то они изображаются писателями в большинстве случаев убедительно и способны увлечь читателя романтикой «овладения будущим». Но ведь это же наш сегодняшний день! Это наш советский, социалистический быт! Вчера смелая новаторская мысль наших изобретателей и проектировщиков создала небывалую в мировой технике электростанцию на атомной энергии мощностью в 5 тыс. киловатт, а сегодня эта мысль уже работает над конструированием станций мощностью в 50 — 100 тысяч киловатт. Что это: фантастика или быт? Единая высоковольтная энергетическая сеть, охватывающая всю страну, в законченном виде еще не существует. Но она уже есть — величественная, реальная — в энергетическом плане, первые звенья которого уже стали действительностью в облике Цимлянской ГЭС, становятся былью в гуле гигантских работ Сталинград- и Куйбышевгидростроя. Но даже и в той части, которая еще ждет своего осуществления, — это не научная фантастика, а научный план. Можно ли, не совершая насилия над логикой, смешивать эти два понятия?
Если герои «Первых дерзаний» В. Охотникова, подростки и взрослые, работают с увлечением над идеей «звукокопателя», который на страницах романа так и не вошел в жизнь; если герои «Огненного шара» В. Немцова в полном опасностей рейде проверяют аккумулятор, все необыкновенные возможности которого, способные пленить воображение читателя, — в будущем, за пределами произведения, можно ли говорить здесь о фантастике?
Боязнь заглянуть далеко вперед приводит к тому, что вместо смелой мечты писатели чаще всего преподносят читателям проблемы, техническое осуществление которых уже стоит на очереди дня. Поэтому в книгах, претендующих на фантастику, зачастую описываются поиски технических решений. Это мельчит фантазию, сводит ее к поискам чисто конструктивных или технологических находок. Случается порой, что жизнь обгоняет куцую мечту автора, и к моменту выхода такой книги в свет описанные в ней поиски уже становятся реальностью…
Мечтать в пределах сегодняшнего дня и ближайших пятилетних планов очень нужно, — как можно чаще, как можно больше! Это с успехом делает научно-популярная литература, не забывающая осветить в своих книгах наряду с историей и новейшими достижениями разных наук также перспективы их развития на ближайшие десятилетия, и именно в связи с нашими пятилетними планами. Стремясь положить ту же задачу в основу литературы художественной, писатели создают не что иное, как научно-популярную беллетристику.
Можно ли что-нибудь возразить против этого? Ничуть! Такая беллетристика нужна. Она принесет свою долю пользы определенному кругу читателей. Но какое отношение это имеет к научной фантастике?
Некоторые писатели забывают, что подлинным «воздухом» фантастики является не просто новое, а необычайное, подчас даже не только необычайное, но и невероятное; что именно в фантастике, больше чем в любом другом жанре, способно приобрести огромную силу и обаяние литературное допущение, иначе говоря — условность.
Не будь этой условности, как одного из незыблемых законов жанра, вся фантастика немедленно потерпела бы крах.
Специалисты утверждают, что идея жюль-верновского «Наутилуса» с его способностью неограниченного пребывания под водой, добычею электрической энергии из воды и пр. не более реальна, чем идея вечного двигателя. Но разве очарование книги, ее образовательное и воспитательное значение стали от этого меньше? В «Гекторе Сервадаке» кусок Африки, оторванный столкновением с кометой и унесшийся в небесное пространство вместе с несколькими людьми и затем с математической точностью вернувшийся на прежнее место, с научной точки зрения — чудовищная бессмыслица. Но эта озорная и смелая шутка жизнерадостного писателя дала ему возможность наполнить книгу ценным познавательным астрономическим материалом и некоторыми политическими идеями своего времени. Писатель с мудрой усмешкой как бы вызывает читателя с первых же страниц, раньше чем тот найдет в конце расшифровку парадокса, на жаркий спор, предвидит и недоверчивые улыбки, и взрывы иронического смеха, и возгласы возмущения. Ему надо, чтобы читательская мысль бурлила, кипела, изумлялась, негодовала, а не текла спокойно в русле привычных представлений.
Да только ли в наследии прошлого мы найдем образцы этой смелости, стремления взволновать читательское воображение, погрузить его в атмосферу необычного?
В повести И. Ефремова «Звездные корабли» тема обитаемости звездных миров «повернута» автором так, что читатель невольно останавливается изумленный.
Испокон веков, в сотнях «космических» романов встреча обитателей земли с марсианами или жителями других планет относилась к далекому будущему или, как у Уэллса, к современности. Ефремов перенес визит обитателей иных миров на землю к отдаленному прошлому, когда на ней еще не было человека. Этот домысел или, если хотите, вымысел писательского воображения, научное обоснование которому бесполезно было бы искать в данных современной палеонтологии, переворачивает вверх дном устоявшиеся представления, поднимает множество вопросов, заставляет перебрать в памяти, переосмыслить все, что до сих пор было известно по этому поводу. Это и есть выполнение фантастикой ее прямых функций — пробуждения творческой активности мысли.
И у других писателей, еще ищущих и экспериментирующих, есть изобразительное мастерство, хотя не у всех и не всегда достаточно отстоявшееся, есть хороший юмор, есть уменье показать читателю неожиданности развертывающихся событий не в виде надуманных «приключений» старой буржуазной фантастики, а в виде естественных трудностей, непредвиденных препятствий, закономерно преодолеваемых умом, волей, мужеством героев.
Главная беда и авторов, и произведений, и жанра, однако, заключается в том, что фантастика у них не только обеднена, но и оттеснена на задний план. Лишь моментами она мелькнет заманчивым силуэтом где-то в последних кадрах и скроется прежде, чем читатель успеет вглядеться в нее, сжиться с ней.
А сжиться ему надо непременно. В одной из читательских анкет так прямо, с подкупающей искренностью, и сказано:
— Хочется хоть немного пожить в будущем, посмотреть, какое оно!
***
Пренебрежение спецификой жанра кладет отпечаток не только на тему, на ее «радиус действия». Оно сказывается и на развитии сюжетной линии, нарушая присущие жанру пропорции, и на характеристике героев, короче говоря, — на художественном мастерстве писателя в целом. Здесь тоже оказывается много нерешенного, недоделанного, недодуманного.
Стремясь следовать принципам социалистического реализма, писатели подчас не замечают, что они подменяют принципы литературными канонами, заимствованными из бытового и психологического романа.
Привлекательный многими чертами инженер Крымов из «Дорог вглубь» В. Охотникова, умеющий отдаться, как он говорит, «вдохновенной романтике творческих исканий при конструировании новых машин», герои романов В. Немцова и других писателей, возможно, воспримутся читателями как типические характеры, проявляющиеся в типических обстоятельствах.
Но что это за характеры? И каковы эти обстоятельства?
Те и другие явно не соответствуют свойствам жанра, так же как и методика их изображения. Изобразительная манера здесь расточительна вместо того, чтобы быть лаконичной. Она допускает обилие психологических и иных деталей. Каждая из них по-своему интересна и содержательна, каждая что-то добавляет к облику героя, а все вместе — уводят в сторону от фантастической линии повествования, делают образ героя бытовым.
Схематичности, условности действующих лиц, свойственной старой фантастике, разумеется, не может быть места в фантастике советской. Но, с другой стороны, не может оправдать себя и та широкая палитра красок, нюансов, какой пользуются в изображении характеров художники литературы психологической. В научно-фантастическом произведении, так же как и в художественных произведениях других жанров, должны жить и действовать живые люди, с полноценно, выпукло очерченными характерами, с ясно ощутимой динамикой развития этих характеров, со всеми контрастами и противоречиями как в психике отдельного человека, так и в отношениях между людьми. Все эти моменты должны быть, однако, отражены в произведении методом максимально скупым, лаконичным, уплотненным. Научная (то есть познавательная) и фантастическая (то есть вводящая в область необычного) линии должны занять в произведении подобающее им место, иначе теряется самый смысл, обесцвечивается специфика жанра. Бытовая размашистость образа вместо романтической его заостренности, нежелание (вряд ли можно предполагать неумение) сразу поместить действующих лиц в гущу фантастических событий, предоставив характерам «доразвиваться» в условиях, отличающихся от обычных, стремление заранее «сформировать», подготовить героев к предназначенной им роли — приводят к тому, что развитие действия, которое, ясно, должно быть динамичным, надолго застывает на подготовительной стадии, характеры героев тускнеют, обычное занимает непропорционально большое место, а необычное входит на минутку с заднего крыльца лишь для того, чтобы показать читателю, как хорошо, продуманно, обоснованно оно было подготовлено.
***
Советская научная фантастика очень молода. Она заметно накапливает силы и в основном развивается в верном направлении.
Тем более насущно и неотложно внести ясность в понимание задач жанра и его специфики. Надо полагать, что Второй всесоюзный съезд советских писателей в числе других творческих вопросов советской художественной литературы поставит и внимательно обсудит также вопросы дальнейшего роста одного из популярных и любимых читателем ее разделов — научной фантастики.
Хотел бы защитить стиль научной фантастики, который я называю трансреализмом. Трансреализм — не столько разновидность научной фантастики, сколько разновидность литературы авангардной. Я считаю, что трансреализм — единственный верный подход к литературе на данном этапе развития.
Трансреалист пишет о непосредственном восприятии фантастическим образом. Любая литература, которая не имеет отношения к действительности, слаба и анемична. Но жанр прямого реализма уже не работает. Кому теперь интересны реалистические романы? Инструменты фэнтези и научной фантастики предлагают средства для сгущения и усиления литературы. С их помощью можно манипулировать подтекстом.
Привычные инструменты НФ — путешествия во времени, антигравитация, альтернативные миры, телепатия и т.д. — на самом деле символизируют архетипические способы восприятия.
Путешествия во времени – это память, полет – озарение, альтернативные миры символизируют великое разнообразие индивидуальных мировоззрений, а телепатия означает способность к полноценному общению. Это все – транс-аспект. В отличие от просто реализма, который связан с тем, что произведение искусства должно иметь дело с миром таким, какой он есть на самом деле, трансреализм пытается трактовать не только непосредственную реальность, но и реальность высшую, в которую жизнь встроена.
Понятно, что литературные персонажи должны быть основаны на реальных людях. Но в обычных фантастических произведениях они описаны настолько пресно, что очевидно являются марионетками воли автора. Их действия — предсказуемы, а в диалоге сложно отличить одного от другого. В реальной жизни люди, которых вы встречаете, почти никогда не говорят того, чего вы хотите или чего от них ожидаете. Но по ходу контактов с ними, особенно со своими знакомыми — долгих и шероховатых – у вас в голове формируются их образы. Эти образы навязаны вам извне и они – если действительно соответствуют прототипам — не реагируют на воображаемые ситуации так, как вам хотелось бы. Позволяя этим образам управлять вашими персонажами, вы можете избежать механического исполнения ими только ваших желаний. Важно, чтобы персонажи были в некотором смысле неуправляемы, как и реальные люди, — ибо чему можно научиться, читая о людях, полностью вымышленных?
В трансреалистическом романе автор обычно предстает как реальный персонаж или его/ее личность разделена между несколькими персонажами. На первый взгляд, звучит эгоистично. Но это не так. Это простая необходимость. Если вы действительно пишете о непосредственном восприятии, то какая точка зрения, кроме вашей собственной, возможна? Гораздо эгоистичнее использовать идеализированную версию себя, вымышленное "я", и позволять этому пара-я навязывать свою волю кучке податливых рабов-персонажей. Трансреалистический главный герой не представлен каким-то сверхчеловеком. Он так же невротичен и неэффективен, каким каждый из нас себя считает.
Автор-трансреалист не может предсказать окончательную форму своего произведения. Трансреалистический роман растет органично, как и сама жизнь. Автору лишь надо выбрать персонажей и обстановку, вводить тот или иной фантастический элемент и нацеливаться на определенные ключевые сцены. В идеале трансреалистический роман должен писаться без плана. Если автор точно знает, как будет развиваться его книга, то и читатель это предугадает. Предсказуемое произведение не представляет интереса.
Тем не менее, книга должна быть связной. Конечно, жизнь часто не имеет смысла. Но люди не будут читать книгу, в которой нет сюжета. Книга без читателей не является полноценным произведением искусства. Любой успешный роман должен увлечь читателя. Но как можно его написать, не имея плана? Это можно сравнить с рисунком лабиринта. У каждого лабиринта есть начало (персонажи и обстановка) и определенные цели (ключевые сцены). Хороший лабиринт заставляет попавшего в него последовательно проходить все цели.
Когда вы создаете лабиринт, то начинаете с основного пути, оставляя ряд дополнительных, ведущих по другим направлениям. При написании связного трансреалистического романа вы включаете в текст ряд необъяснимых событий, причин которых вы не знаете. Позже вы сгибаете нити разветвленного повествования, чтобы зацепиться за эти узлы. Если узлы не связывается в петлю, вы возвращаетесь назад и создаете другие узлы (как стирание куска стены в рисунке лабиринта). Хотя чтение линейно, письмо — нет.
Трансреализм — революционная форма искусства. Основным инструментом контроля над сознанием масс является миф о консенсусной реальности (Consensus reality). Рука об руку с этим мифом идет понятие «нормального человека». Но нормальных людей не существует — просто посмотрите внимательно на своих родственников, на людей, с которыми вы сталкиваетесь чаще всего. На каком-то глубинном уровне все они странные. Однако традиционная художественная литература обычно показывает нам нормальных людей в нормальном мире.
Пока вы живете с ощущением, что вы единственный чудак на свете, вы чувствуете себя слабым и извиняющимся. Вы готовы пойти на поводу у истеблишмента и немного боитесь поднимать волну — чтобы вас не разоблачили. Реальные же люди странны и непредсказуемы, вот почему так важно использовать их в качестве персонажей вместо невероятно хороших и плохих бумажных кукол массовой культуры.
Еще более важна идея разрушения общепринятой, консенсусной реальности
Именно здесь инструменты научной фантастики особенно полезны. Каждый разум сам по себе является реальностью. Пока людей можно обманом заставить поверить в реальность новостей в 6:30, их можно пасти, как овец. «Президент» грозит нам «ядерной войной», и, охваченные страхом «смерти», мы бросаемся за «ширпотребом». Но на самом деле происходит следующее: вы выключаете телевизор, едите что-нибудь и идете на прогулку, при этом бесконечное количество мыслей и восприятий смешивается с бесконечным количеством входных данных.
Вам всегда найдется место для бегства от реальности – традиционные произведения жанра НФ. Но нет причин позволять этому ограниченному и реакционному стилю определять всю нашу фантастику.
Трансреализм — путь к подлинно художественной научной фантастики.
Первая публикация в «Бюллетене SFWA», № 82, зима 1983 года.
облако тэгов
