«Поплит» в очередной раз совершил чудо: корявая история мажористой девочки-подростка из 2020 года (которая вдруг стала вляпываться в нелепые и страшные уголовки, ДТП, утопления в душе — потому что она избранная и вообще) побила рекорды продаж на годы вперед. В прорыв была брошена тяжелая артиллерия в лице не элиты, но вполне себе ведущих эшелонов отечественной фантастики. Возможно, сыграла ураганная реклама и максимальная припонтованность проекта (в котором даже части указываются не нормальным образом, а как математическая степень – так, что получается «Маруся в квадрате» или «Блокада в кубе»).

Однако ни Кирилл Бенедиктов, по совместительству являвшийся главным редактором издательства и проекта, ни Александр Зорич с Игорем Прониным, ни другие умные умелые авторы не сумели приблизиться к рекорду первой «Маруси», проданной в количестве 300 тысяч. Тем не менее, суммарный тираж одинаково оформленных книжек (вышло 20 штук, реализовано или почато девять трилогий из 12, финиш ожидается в конце нынешнего года) достиг 1,2 млн – и наступила пора переизданий в твердой обложке. Призванных, видимо, представить продукт принципиально новому читателю. От его лица и буду говорить.

На сегодня переизданы два первых цикла – «Маруся» и «Блокада». В процентном отношении этого, конечно, недостаточно для рассуждений о сериале в целом, но некоторые вещи очевидны.

«Этногенез» сильно меняется от книги к книге, но вполне трактуется как поклон (разной степени глубины) нескольким явлениям: теориям Льва Гумилева, советской фантастике ближнего прицела, приключенческой литературе классического извода, криптобоевикам и компьютерным играм двадцатилетней давности. Сюжетообразующим элементом сюжета являются металлические статуэтки животных, в додревние времена подброшенные человечеству то ли инопланетянами, то атланто-гиперборейскими предками. Каждая из статуэток наделяет обладателя уникальными свойствами (знание любых языков, способность нуль-транспортироваться, крушить или рубить все вокруг, бессмертие и т.д.) – и, видимо, служит источником пассионарных толчков, в которых Лев Гумилев видел причины рождения наций и империй, передела мира и прочих проявлений социального прогресса.

Сам-то Гумилев кивал на какие-то космические лучи, но не исключал иных причин – вот «Поплит» ему и помог. И не только теорией: род Гумилева представлен во всех циклах проекта «Этногенез». Например, Маруся является потомком ученого, а сам Лев Николаевич активно действует в «Блокаде».

Правила игры, заданные «Этногенезом», выглядят вполне щадящими. В пресловутом цикле с точками фиг выйдешь за пределы Зоны – а тут получается как в публицистике 70-х годов: хотя бы разок процитировать Ленина (упомянуть чудотворные бирюльки) необходимо, но затем можно играть сюжетом, героями и эпохами как угодно и безо всякой оглядки на якобы заданную тему. Примерно так поступает Сергей Волков, автор второй «Маруси», которая полностью соответствует подзаголовку «Таежный квест». Это на самом деле нормальный тщательно сработанный таежный квест, что-то типа Бушкова, внезапно излечившегося от инфантильной истерики. Фигурки зверей в приключениях Маруси, пересекающей кишащую выродками тайгу на пару с воспитанным российскими учеными снежным человеком, играют не слишком значительную роль.

Кирилл Бенедиктов в «Блокаде», напротив, целиком строит военный криптотриллер на влиянии волшебных артефактов: именно металлический орел помог Гитлеру прийти к власти, обмануть Сталина и дойти почти до Москвы. К лету 1942 года советская разведка это поняла и решила выкрасть орла с помощью паранормальной диверсионной группы, видными представителями которой являются зэк Лев Гумилев и боец Василий Теркин. А фашисты, наоборот, озабочены сбором полной коллекции фигурок, для чего забрасывают суперменов в осажденный Ленинград и направляют целые группы армий на Кавказ. Словом, надергиваем из бессмертного «Посмотри в глаза чудовищ» военные фрагменты, меняем Гумилева-отца на сына, добавляем звериной серьезности и ответственно, со знанием дела, реалий и деталей расписываем до объема, сопоставимого с источником вдохновения.

Бенедиктов не Богомолов, конечно, но с Ардаматским-Хруцким сопоставим – а это довольно круто.

Что Волков, что Бенедиктов упомянутому принципиально новому читателю вполне интересны: герои выписаны выпукло, авторы компетентны, сюжет мчит и обрывает дух. Удивляет разве что способность персонажей «Маруси в квадрате» стрелять, нажимая на курок — но, может, у девочек и снежных людей так принято. Впрочем спусковой крючок они используют намного чаще.

Первые две части «Блокады» сработаны очень чисто, если не придираться (ну заказывает француз виски, а бармен наливает его в бокал – бывает, Франция же; или говорит Гурджиев, что Гумилева расстреляли в 1918 – ну, Гурджиев же).

В последней «Блокаде» автор, похоже, впадает в цейтнот. Он предполагает, что немец формулирует вопрос «Wie spaet ist es» так: «сколько сейчас может быть времени» — и принимается маркировать реплики в стилистике талантливой молодежи с портала «Самиздат»: «– Доннерветтер, – сплюнул лейтенант фон Хиршфельд», «– Ничего, – скрипел зубами капитан», «– Что, прям целая дивизия? – хмыкнул Ковтун», «– Не пройти вам туда, – покачал головой Крюков».

Особенно мне понравилось: «– Ого! – присвистнул Грот».

Возможно, Кирилл Бенедиктов в последний момент сообразил, что не следует слишком сильно отрываться от уровня, заданного родоначальницей Полиной Волошиной. Ни ему, ни Сергею Волкову это не удалось – что подтверждается и цифрами продаж, и примитивным сопоставлением текстов.

«Маруся», обычная и в кубе, не то чтобы чудовищна – это просто не книга.

То есть она пытается, конечно, походить на книги, в том числе вполне определенные – возможно, прочитанные автором, возможно, услышанные в вольном пересказе автора идеи проекта Константина Рыкова или в пересвисте какого-то Рабиновича. На предполагаемое сходство девочки из будущего Маруси и девочки из будущего Алисы любезно указывает само издательство в предисловии (иначе бы не всякий догадался), завязка романа в ноль напоминает «Черновик» Сергея Лукьяненко, офтальмологические проблемы героев, подвергшихся магическому воздействию, вызывают в памяти «Кесаревну Отраду» Андрея Лазарчука, а металлическая фигурка ящерки будто бы сошла со страниц «Мальчика и ящерки» Владислава Крапивина. Потом, конечно, на страницах появляется оживленный мамонт (привет из «33 марта» Виталия Мелентьева), а в целом повествование, переместившееся в научный лагерь, начнет походить на любой образец ФБП 50-х. Не хватает только любознательного мальчика Павлика, допытывающегося у рассеянного профессора, а чо это за странные цепи охлаждения на высоковольтном ядерном комбайне. Остальное в наличии: и рассеянный профессор, и малолетние хулиганы-изобретатели, и красивые девушки, и сильные юноши, один из которых растяпа, и обаятельные злодеи, и коварные китайцы.

Более, того, Волошина время от времени честно пытается соответствовать фантастическому жанру. Получается так:

«Если бы каким-нибудь ученым вздумалось измерить напряжение электричества в воздухе в этот самый момент и в этом самом месте, они смогли бы констатировать, что данного количества энергии хватило бы на освещение Гонконга в момент празднования китайского Нового года и еще пары деревень в Саратовской области.»

Или так:

«Самая близкая визуальная аналогия, которая всплыла в голове у Маруси, – графика, имитирующая работу эхолокации у китов. Будто вы излучаете какой-то сигнал, а он, отталкиваясь от поверхности других предметов, которые вы еще не видите, возвращается к вам и сообщает, где что находится с точностью до миллиметра. Но то, что исходит от вас – не просто сигнал, а целое поле, которое охватывает собой всю Землю и возвращается к вам же с информацией о каких-то… черт! О чем же это оно?»

А то и так:

«Удивительно, все-таки, устроен человек. Он может не отдавать себе отчёт в том, что голоден, но если пучки света, отраженные от вкусной еды, попадают на сетчатку глаза, а пучки молекул, испускаемые вкусной едой, попадают в эпителий носа и все это, объединяясь, перемешиваясь и преобразуясь в электрический сигнал попадает в мозг, то вот уже у вас полный рот слюней и вы хватаете пальцами горячущую сосиску, и отправляете ее прямиком в рецепторы вкуса. Другими словами, сосиска отправляется в рот. Ее тонкая, но упругая оболочка сначала слегка продавливается, а потом отчаянно трескается под натиском зубов, брызгаясь на эти ваши рецепторы вкуса прозрачным соком. Но главное даже не это. Главное, что пока происходит весь этот фантастический процесс, и на время, пока происходит этот фантастический процесс, вы забываете обо всем. Маруся даже подумала, (думать было сложно, но где-то между первой и второй сосиской она уловила момент, чтобы быстренько подумать), что перемирие животных на водопое это вовсе не проявление благородства, а вот это самое (тут началась вторая сосиска и мыслительный процесс прекратился), в общем удовольствие, которое временно вытесняет из головы все другие мысли."

И, совсем уж освоившись с терминологией:

«Свет поступал снаружи, и еще откуда-то изнутри, будто сами стены подсвечивались, хотя никаких источников света видно не было.»

Впрочем. автор быстро успокаивается и возвращается к привычному образному ряду: «вообще все вокруг было очень красивое, прозрачное и зеркальное, как будто они вдруг оказались внутри витрины дорогого супермаркета».

Проблема в том, что всем перечисленным авторам, включая создателей высоковольтных комбайнов, было что сказать. В большинстве случаев говорить – вернее, писать, — они умели и темы свои знали. Полина Волошина писать и придумывать не умеет и, похоже, мало что знает.

Являясь, таким образом, идеальной моделью для своей героини. Которая совсем ничего не знает и не умеет, не любит читать, учиться, готовить и нормально разговаривать. Она не способна к коммуникации: любой короткий диалог приводит Марусю либо в раздражение, либо в отчаяние.

Маруся умеет и любит есть, спать и выяснять отношения. В свою очередь, являясь идеальной моделью для среднестатистической школьницы из соцсети, которая не то чтобы стыдится таких своих особенностей, но слышать упреки по их поводу устала. А тут здрасьте вам – ровно такая же героиня, даже еще тупее – и она, во-первых, красавица, во-вторых, носительница сакральной силы, в-третьих – потомок небожителей. И таких среднестатистических у нас, видимо, как минимум 300 тысяч.

На самом деле, конечно, моделью для Маруси, мыслящей в стилистике «В порядке ли Бунин? Может быть, она спасет ему жизнь? А может, у него оторваны ноги?» является не автор, а ее первое уникальное изобретение – страшенная кукла Мукла, которая лет пять назад, судя по отзывам, взорвала игрушечную индустрию, светскую тусовку и половину Вселенной оригинальностью, неповторимостью и тонкостью замысла-воплощения. На фоне восторгов мало кто вспомнил, что лет за десять до этого Вселенную российских детей взорвала другая кукла Мукла – картонная сборная игрушка, вкладывавшаяся в турецкие, что ли, жвачки или конфетки. Да это и неважно – у каждого этноса, в том числе кукольного, свой генезис.

Важно, что «Маруся», что первая, что третья, построены ровно по принципу игры в куклы. Часть первая: вот это аэропорт, появляется такая Барби – вернее, Мукла, конечно, — она такая несчастная, тут ее хоба – и в тюрьму, а потом приходит сильный такой папа и говорит: а ну-ка выпустили мою доченьку быстро! И выпустили, ага. Теперь вторая часть: Мукла такая на здоровской машинке едет-едет – бабах, перевернулась. И чо? Ничо, дальше пошла. А давай ее переоденем, у нее ведь платья такие здоровские! Давай. И искупаем! Ну давай. А она пусть такая утонет, но не до смерти. Как утонет, в душе? Ну да. А почему? А просто так. Ну давай. А что аэропорт? Какой аэропорт?

Все герои являются частью механизма, который крутится лишь одновременно с героиней, служащей единственным приводным ремнем: жизнь начинается, когда Маруся вступает в кадр, и тут же застывает, едва она из кадра выходит – остальные герои оттягиваются на свой участок экрана и валяются брошенными марионетками, ожидая, пока автор вспомнит про них, приведет на этот участок Марусю и заставит хозяина участка изображать злодея, героя или просто красавчика.

Может, это и правильно – если даже добрый профессор реагирует на возможную гибель подчиненных интенсивным потреблением компота, анекдотами и диалогом:

«– На месте хранилища остался котлован. Не сохранилось вообще ничего. Стены перемолоты в щебень. Оборудование уничтожено.

– Ну что ж... прекрасно.

– Разрушен только этот участок. Все остальные объекты не пострадали.

– А люди?

– Выясняем.

– Хорошо.»

То же самое относится к самым старательно придуманным особенностям мира: в следующем эпизоде герой про них забывает, так что не пригождается ни система надзора за гражданами, тщательно описанная в первой части, ни волшебная лодка-самолет – можно ведь и на обычном самолете перемещаться, ни антипанический пластырь, без которого Маруся раньше вроде бы помирала. Об объяснении даже ключевых событий не стоит и говорить – не забывала бы про них автор напрочь, и то хлеб.

А может и забыть. Например, от увлеченности альтернативной анатомией героев. Об этом можно судить по фразам: «Лицо, невероятно бледное, с яркими голубыми прожилками на висках и на шее», «та повернула ей голову на бок», «Маруся расправила легкие, наполняя их до краев и выше», и особенно «Маруся стянула с себя платье и вытащила розовое». Впрочем, «Громоздкий и тяжелый Гена послушно взял стакан компота и закинул его в глотку» можно отнести к той же категории исследований, как и «Маруся попыталась представить это все в воображении».

Ничего нового в таком подходе, конечно, нет: даже новейшая история российской фантастики знала периоды мегапопулярности Эрнста Малышева, Владимира Кузьменко и Вилли Кона, которые писали ужасно и много, а Юрий Петухов – еще и долго. Другое дело, что издательства, претендующие на солидность, не ставили их паровозами больших проектов. Так ведь тогда и проектов не было.

Показательным, однако, следует считать тот факт, что в рамках «Этногенеза» доктрина обучения и прогресса решительно отодвинута в сторону. Ведь Сергей Волков очень сильно прибрал за первой «Марусей», увязал большинство ее косяков, вдохнул жизнь куда только можно и направил действие во внятную сторону. Волошиной осталось принять эстафету. А она раздраженно ее обнулила и принялась городить волапюки с чистого листа – не изменяя заявленному принципу «Когда думать о чем-то надо, но не хочется, появляется приятное, почти философское чувство невозмутимости».

А раз «Поплит» и тысячи читателей ее в этом порыве поддержали, значит, «Этногенез» — это не шуточный эксперимент, в рамках которого тысяча обезьян, круглосуточно барабанящих по клавиатуре, рано или поздно должна натворить ПСС Шекспира. Это вполне серьезный проект с прямо противоположными целями.

Некоторые достижения неоспоримы. Скажем, характерная для третьей «Блокады» манера маркирования диалогов вполне перекликается с волошинским:

«– Значит, папе не придется продавать машину! – захихикала Женя и отключила связь.

– Зато я с Комаровым целовалась, – расплылась в довольной улыбке Катя.

– Ты целовалась с Комаровым? – закричала Света.

– О, Господи, – взмахнула руками Маруся, – покажи мне того, кто не целовался с Комаровым?»

Конечно, Бенедиктову еще далеко до «Однако пройдя первые двести метров на каблуках, желание куда-то улетучилось».Но ведь и «Этногенез» еще не завершен. А если что – можно запустить второй «Этногенез».

Нация мукл будет создана.