Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
В феврале прошлого года купил эту большую книжку (см. фото ниже) и записал себе в утешение в фейсбуке следующие слова:
"Я достаточно долго держался, уговаривая себя, что и без того квартира завалена книгами, что читать некогда, что меня ждёт огромная очередь книжек на прочтение, что если так уж приспичит, можно перечесть имеющиеся у меня произведения этого автора или найти что-то из его вещей в сети.
Моей выдержки хватило на целый год! Ведь симпатичный восьмисотслишнимстраничный омнибус под названием "Счастье — это тёплый звездолёт" Джеймса Типтри-мл. (псевдоним Алисы Шелдон) вышел в "Азбуке" в январе 2018 года. Но упрямый фолиант так или иначе всё время попадался на глаза, искушали упоминания об авторе и книге в интернете. И я всё-таки сорвался, купил книжку, теперь потихоньку читаю- смакую".
Джеймс Типтри-мл. Счастье — это тёплый звездолёт: рассказы, повести. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. — 832 с. — (Мир фантастики).
У Алисы Шелдон чрезвычайно любопытная судьба, вот как раз Владимирский только что про неё много написал.
В 1964-м году издательство «Знание» выпустило книгу «Фантастика Рея Бредбери» (именно так, через букву «е», обозначено на её обложке имя автора). Это был первый сборник рассказов Брэдбери, изданный в СССР. В книгу вошла избранные новеллы из «Марсианских хроник» в ставших теперь уже классическими переводах Льва Жданова. Помню, как в том далёком 1964-м, я, третьеклассник, купил эту книжку за 57 копеек, сэкономленных из денег, выданных мамой на школьные обеды, а потом с восторгом читал волшебную прозу Брэдбери, и по спине моей бежали мурашки от странной и не до конца понятной мне, тогда ещё ребёнку, внутренней музыки рассказов «Марсианин», «Будет ласковый дождь», «В серебристой лунной мгле»... Позднее я узнал другого Брэдбери — создателя жёсткой антиутопии «451 градус по Фаренгейту», яркой автобиографической повести «Вино из одуванчиков», острого памфлета «Ветер из Геттисберга», но имя Брэдбери ассоциируется для меня в первую очередь всё-таки с его изящно-грустными «Марсианскими хрониками».
Фантастика Рея Бредбери: пер. с англ. Л. Жданова. — М.: Знание, 1964.
Кстати, в 2005 году, к 85-летию со дня рождения Рэя Брэдбери московский фантаст Алексей Калугин собрал книгу-трибьют, посвящение, дань уважения знаменитому американцу от современных фантастов под названием "Новые марсианские хроники". А я написал предисловие к этому сборнику (кстати, неплохому), которое непостижимым образом, к изумлению составителя (про себя уж не говорю), из сборника куда-то исчезло...
Если кому-то интересно, см. текст моего предисловия "Глоток Марса" на сайте Алексея Калугина:
Краткое содержание: группа американских пройдох-журналистов, которые все случайно оказываются холостяками (отсюда совершенно бессмысленное название первой части "Синдикат холостяков"), мистифицируют общество мнимым прилётом марсиан. На самом деле марсианами оказываются европейцы, а вся история затеяна для тиража и увеличения тиражей бульварной газетки. Одним из главных действующих лиц является русский эмигрант Сметанин, действующий под именем Ковбоева и состоящий акционером этой газетки. Он вместе с двумя другими эмигрантами — представителями "императора" Кирилла принимает участие в мнимом полёте на Марс. Вместе с ним летят ещё несколько человек: Ирландец, Англичанин, два бежавших с каледонской каторги коммуниста, француженка Ирена. Все они ничем не отличаются друг от друга, появление того или иного персонажа необоснованно и неожиданно. Художественных характеристик никаких. Весь роман растянут, написан с газетной развязностью и скучен.
Интрига жалкая, Сюжет никак не разработан. О стилистике говорить не приходится. О языке тоже. Вот несколько образцов его.
"Дожевав последний кусок, он получил уже доклад о приходе нотариуса". "Лечение капризного органа, заставляющего недоумевать лордовы кишки, поглощало известную часть доходов, близкую к трети оных, а изыскания метрического характера относительно каждой лошади (ибо лорд любил доказывать свою правоту) тоже вгоняли ему, что называется, в копеечку".
"Ослепительное солнце ОТПРАВЛЯЛО СВОИ ОБЯЗАННОСТИ НА ГОЛУБЕЮЩЕМ СВОДЕ НЕБЕС". "Я чувствую, что ко мне приставили диэз, и я должен издать очень мажорный звук". "Ирена, всхлипывая, взглянула на Франсуа, добрыми глазами смотревшего на неё, и сквозь неулагающуюся обиду, внезапную пустоту, постепенно довела до сознания мысль, простую и молодую, мысль, заитожившую нервное напряжение последних дней и начало разговора, разговора в самых майн-ридовских условиях, мысль, заставившую в улыбке развести вздрагивающие губы, обжигаемые солёной влагой слов".
Подобные словесные упражнения, соединенные с полной внутренней бессодержательностью романа, делают его для печати не пригодным.
Издательство: Л.: Государственное издательство, 1928 год, 4000 экз. мягкая обложка, 176 стр. Серия: Библиотека Всемирной литературы
Аннотация: Повесть Риса Уильки Ли о псевдомарсианах, прилетевших в США на звездолете, сооруженном в «глухом углу», носит ярко выраженный сатирический характер. Здесь высмеивались и будни белой эмиграции, и "американский образ жизни" с его "неограниченными" возможностями бизнеса, и политическая жизнь заокеанской "страны истинной демократии".
"Дожевывая последний кусок, Пакки получил доклад о приходе нотариуса".
"Лечение капризного органа, заставляющего недоумевать лордовы кишки, поглощало известную часть доходов, близкую к трети оных, а изыскания метрического характера относительно каждой встречной лошади (ибо лорд любил доказывать свою правоту с документами в руках) тоже вгоняли ему, что называется, в копеечку".
Вот так друг друга узнают/ В моей стране единоверцы
Известный исследователь акмеизма Роман ТИМЕНЧИК недавно издал книгу «Подземные классики: Иннокентий Анненский. Николай Гумилев».
Как утверждает сам Роман Давидович, «формулу «Подземные классики» предложил один французский критик в конце XIX века для тех авторов, читатели которых лелеют свою избранность. Таким был Иннокентий Анненский, вокруг имени которого сложился культ в 10–20-е годы прошлого века. Таким стал Николай Гумилев, окруженный полувековым замалчиванием».
Есть там глава «Читатели Гумилева» — «о тайном культе Гумилева в Советской России». Как известно, вскоре после его расстрела в 1921 году на много десятилетий имя этого поэта в СССР было под запретом.
ТИМЕНЧИК приводит многочисленные примеры, что в 20-30-х годах размытые цитаты из Гумилева спорадически всплывали в советской поэзии. По этим цитатам друг друга узнавали знатоки и любители настоящей поэзии.
Как известно, первые подборки стихов Николая ГУМИЛЕВА были напечатаны после 60-летнего молчания лишь 15 апреля 1986 года в газете «Литературная Россия» и 19 апреля 1986 года в №17 журнала "Огонек". Причем история «огоньковской» публикации подробно рассказывалась: инициаторы до последнего не были уверены, что цензура стихи пропустит.
Самиздатовская «Хроника текущих событий» не раз сообщала об изъятии текстов Гумилева при обысках в конце 60-х и 70-е годы. Попытки официально напечатать стихи поэта или пропагандировать их плохо заканчивались для инициаторов. Подборка таких примеров приведена, в частности, в статье Ольги СУРИКОВОЙ «Судьба наследия Николая Гумилева в 1960-1980-е годы» («Вестник Московского университета». Серия «Филология». 2010. №5).
Но сквозь застойный сизый пепел иной раз удивительным образом вспыхивали алыми огоньками угольки узнаваемых далеко не всеми строк. О чем ТИМЕНЧИК, возможно, и не слышал. В частности, в фантастике. В 60-е это было все же чтением интеллигенции – и технической и гуманитарной. В какой-то мере «сказками для умных». Где говорилось о том, что выделялось из общего обыденного ряда повседневных регламентированных событий.
Например, в первой же фантастической повести Геннадия ГОРА «Докучливый собеседник» 1962 года один из персонажей цитирует две строфы из стихотворения «Память» Николая ГУМИЛЕВА (авторство не указывалось):
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
(Так как в разных изданиях могут быть разночтения, строфы эти я взял из варианта, опубликованного в имеющемся в моей библиотеке авторском сборнике «Глиняный папуас», М.: «Знание», 1966).
А вот сборник «Вторжение в Персей» (Лениздат, 1968). Здесь впервые увидела свет вторая книга романа Сергея СНЕГОВА «Люди как боги», где к одной из частей эпиграфом стоит стихотворение уже с указанием автора: Н. Гумилев:
Христос сказал: «Убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвездные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных...»
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,
Чьи имена звучат нам как призывы?
Искупят чем они свое величье,
Как им заплатит воля равновесья?
Иль Беатриче стала проституткой,
Глухонемым — великий Вольфганг Гете
И Байрон — площадным шутом?..
Сергей СНЕГОВ, кстати, сидел несколько лет в норильских лагерях вместе с сыном Николая Гумилева Львом.
Ну и наконец, братья СТРУГАЦКИЕ.
В главе 8 «Эйномия. Смерть — планетчики» повести «Стажеры» есть следующая фраза: «Ого! Я уже не гожусь в начальники? Это что, бунт? Где мои ботфорты, брабантские манжеты и пистолеты?» (даю по перевертышу 1968 года. «Молодая гвардия»). Это цитата из знаменитых «Капитанов»:
— И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
В 1 номере журнала «Байкал» в 1968 году начала публиковаться повесть Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ «Улитка на склоне» (Часть «Перец»). В 3 главе Перец является в приемную директора, где знакомится с неким Ахти:
— А "Голубка" Пикассо! — сказал мосье Ахти. — Я сразу же вспоминаю: "Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, мгновения бегут неудержимо…" Как точно выражена эта идея нашей неспособности уловить и материализовать прекрасное!
И перед нами снова цитата из Николая ГУМИЛЕВА. На этот раз «Шестое чувство»:
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Так что советские фантасты в самую глухую пору запрета вовсю цитировали Николая Гумилева. А напоследок еще один пример. Иосиф ШКЛОВСКИЙ, конечно, не фантаст, но в 70-е и 80-е годы каждый советский любитель фантастики знал его книгу «Вселенная. Жизнь. Разум» о возникновении жизни во Вселенной и поисках внеземного разума. В начале 80-х он написал мемуары «Эшелон», опубликованные впервые в журнале «Химия и жизнь» в 1989-м и 1990-м. И есть в них главка «На далекой звезде Венере», где рассказывается, как ему удалось процитировать Николая Гумилева в центральной газете «Известия» в 1961 году:
— Позвонила Женя Манучарова: «Мне срочно нужно Вас видеть» Манучарова — жена известного журналиста Болховитинова — работала в отделе науки «Известий». Только что по радио передали о запуске первой советской ракеты на Венеру — дело было в январе 1961 г. Совершенно очевидно, что немедленно нужен был материал о Венере, — ведь «Известия» выходят вечером, а «Правда» — утром, и органу Верховного Совета СССР представлялась довольно редкая возможность опередить центральный орган… «Известия» тогда занимали в нашей прессе несколько обособленное положение: ведь главредом там был «Зять Никиты — Аджубей» (цитирую популярную тогда эпиграмму).
Вот это — та самая публикация в "Известиях"
Когда я усадил гостью за мой рабочий стол, она сказала: «Умоляю Вас, не откажите — Вы же сами понимаете, как это важно!» Не так-то просто найти в Москве человека, способного «с ходу», меньше чем за час накатать статью в официальную газету. Осознав свое монопольное положение, я сказал: «Согласен, но при одном условии: ни одного слова из моей статьи Вы не выбросите. Только прошу запомнить, что «Венера» — не последнее наше достижение в Космосе. Если Вы свое обещание не выполните — больше сюда не приходите. Кроме того я постараюсь так сделать, что ни один мой коллега в будущем не даст Вам даже самого маленького материала». «Ваши условия ужасны, но мне ничего не остается, как принять их», — без особой тревоги ответствовала журналистка.
И совершенно напрасно! Я стал быстро писать, и через 15 минут, не отрывая пера, закончил первую страницу, передал ее Жене и с любопытством стал смотреть, какая у нее будет реакция. А написал я буквально следующее: «Много лет тому назад замечательный русский поэт Николай Гумилев писал: «На далекой звезде Венере солнце пламенней и золотистей; на Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья…» Дальше я уже писал на привычной основе аналогичных трескучих статей такого рода. Правда, в начале пришлось перебросить мостик от Гумилева к современной космической эре.
И самое интересное – 13 февраля 1961 года это было опубликовано в «Известиях». Правда, в заголовке цитату несколько исказили: «На далекой планете Венере…», но в самом тексте ничего исправлено не было:
— А через несколько дней разразился грандиозный скандал. Известнейший американский журналист, аккредитованный в Москве, пресловутый Гарри Шапиро (частенько, подобно слепню, досаждавший Никите Сергеичу), опубликовал в "Нью-Йорк таймс" статью под хлестким заголовком "Аджубей реабилитирует Гумилева". В Москве поднялась буча. Аджубей, как мне потом рассказывали очевидцы, рвал и метал. Манучарову спасло высокое положение ее супруга. Все же каких-то "стрелочников" они там нашли. А меня в течение многих месяцев журналисты всех рангов обходили за километр.
Автор не лишён таланта и оригинальности. Но его рассказ, как чисто психологическая арабеска на тему о значении нюансов "чуть-чуть" в искусстве и жизни для "Прибоя" не подходит.
облако тэгов
Л.: 
