— В последние годы в отечественной фантастике идут загадочные процессы. Тиражи и гонорары падают, внимание «квалифицированных читателей» все чаще привлекают малые и сверхмалые издательства, писатели начинают выяснять отношения не только с критикой, но и с читателями. С чем это связано, как вы считаете?
— Хочется сразу сорвать покровы загадочности с текущих процессов. Происходит кризис перепроизводства на сокращающемся рынке. Издатели, привыкшие гнать «план по валу», а точнее поставленные перед необходимостью заполнять своей продукцией книжные полки, чтобы не пустить туда книги конкурентов, неизбежно понижали пресловутую «планку» требований к рукописям. Гении — товар штучный, а издательства выпускают продукцию массовую.
Отсюда увеличение количества наименований выпускаемых фантастических книг, а значит, и падение среднего тиража. Боливар не вынесет двоих, а покупательская способность читателя ограничена.
Как следствие этих процессов замечательный роман «Дом дервиша» фантаста первой когорты Йена Макдональда выходит тиражом в 2000 экземпляров. Роман весьма объемистый, что увеличивает расходы на перевод и печать и предположительно ставит издание на грань рентабельности.
Разумеется, в этой плачевной ситуации виноваты и затяжной экономический кризис, и инфраструктурные проблемы (сложности распространения), и книжные «пираты», лишающие не столько издателей прибыли, сколько отрасль оборотного капитала.
Однако мне представляется, что главная — в долгосрочной перспективе — причина неурядиц фантастики в другом. А именно в том, что цех фантастов плотно и с удовольствием обосновался на территории массовой литературы. Собственно, фантастика рассматривается как массмаркет во всем мире и российский книжный рынок не исключение. Вот только по мере того, как книги фантастического жанра выбивались в бестселлеры, а гонорары увеличивались, подспудно и постепенно менялись ценностные ориентиры, определяющие содержание фантастики. Вместо произведений, работающих с моделями настоящего и будущего, со смыслами и прочими категориями интеллектуальной прозы, внутрицеховой нормой стали произведения, читателя развлекающие. Примечательно, что на пике своего успеха фантасты умудрились с издевкой поинтересоваться у коллег из мейнстрима: «Это кто еще в гетто живет? Да вы посмотрите на наши тиражи!».
Незамысловатая формула успеха «тиражи-бабки-тиражи» вскружила авторам головы и воспитала привычку развлекать массового (тиражи!) читателя. Произошла фактически самоизоляция жанра в сегменте развлекательной литературы. И тут у бывшего читателя появились другие — причем мобильные — возможности поразвлечься, и массмаркет стал стремительно уменьшаться в размерах. Мат в два хода.
Впрочем, повторюсь, это глобальная тенденция и многие зарубежные авторы, тот же Макдональд, осваивают нишу young adult литературы и пишут книги «для школьников среднего и старшего возраста». Были такие формулировки, если кто помнит.
— Ладно, с этим более-менее понятно. Боливар двоих не вынес. Как говорят настоящие индейцы, «если лошадь сдохла — слезь». Ну а перспективы каковы?
— Что дальше? Попробую сделать прогноз погоды для фантастического жанра. Значительное количество книг (если не по наименованиям, то по тиражам) будут выходить в рамках развлекательных пакетов, то есть как новеллизации фильмов и игр, книги «по мотивам» и вольные продолжения. Был «S.T.A.L.K.E.R.»-кормилец — будут танки.
Примечательно, что попытки авторов создать успешный проект на основе собственного творчества не увенчались успехом — за исключением «Метро» Глуховского. Малозаметны и далеки от первоначальных радужных планов проекты Панова и Перумова. Умер в младенчестве проект Василия Орехова, интересный оригинальным биотехнологическим сеттингом. Непонятна пока судьба «Пограничья» Лукьяненко, но первые читательские отзывы не дают оснований для оптимизма.
Получается, что сгенерировать успешный книжный проект корпорация фантастов оказалась не в состоянии. Не считать же таковыми сиквелы и спин-офы «Обитаемого острова» и «Пикника на обочине».
Следует еще вспомнить «Этногенез» — но это успешный продюсерский проект, в котором писатели-фантасты выступили заведомо на вторых ролях.
Вообще уже упоминавшийся мною символический капитал подрастеряла не только фантастика, но фантасты. Как ни печально, но автор, обслуживающий интересы продюсера и развлекающий читателя, должен бы предвидеть, что в таких взаимоотношениях пожелание «сделайте мне красиво» неизбежно становится требованием. А за этим требованием последуют и другие. Возможно, не очень лицеприятные. Так что удивляться частым спорам читателей и писателей не стоит. Да, к сожалению, уже и не приходится.
У происходящих процессов есть и светлые стороны. Появляются издательства — а главное, издатели! — готовые работать с существующим спросом на неформатную, интеллектуальную фантастику. Назову в первую очередь луганское «Шико» Юрия Иванова и «Снежный Ком М» Эрика Брегиса и Глеба Гусакова. К шумным и вездесущим заявлениям последнего о необходимости, государственной необходимости возрождения НФ я отношусь с прохладцей, а вот несколько интересных книг его издательство выпустило. Активно работает с зарубежной фантастикой «Книжный Клуб Фантастика» Дениса Лобанова, в чьих издательских планах культовая антология киберпанка «Зеркальные очки». Интересные книги малым тиражом и большими подвижническими усилиями выпускает липецкий «Крот» Сергея Соболева.
Пожалуй, один из трендов заключается в том, что издательством фантастики стали заниматься энтузиасты. Людей, которые фантастику знают и любят, хватает и в больших издательствах, но вот редакционная политика у энтузиастов и у менеджеров разная. Отсюда и различие в результатах. Уверен, практику работы малых издательств со временем переймут и «старшие товарищи», более инерционные просто в силу размеров.
Окончательный прогноз в том, что фантастика как сегмент еще съежится в размерах, и значительную часть ее будут составлять «продюсерские» и «проектные» книги. Одновременно увеличится и удельный вес неформатных, оригинальных и интересных текстов.
С точки зрения читателя это хорошо.
Появление малых издательств, работающих с узкой и профильной аудиторией, говорит об еще одном важном процессе. А именно о продолжающемся дроблении любителей фантастики на отдельные ниши сообразно персональным интересам.
До сих пор некоторую степень связанности читательской аудитории удерживали тематические журналы: «Если» и «Полдень». Их исчезновение стало и свидетельством, и результатом того, что идет переформатирование сложившихся вокруг и внутри жанра структур. Прежние игроки исчезают, появляются другие журналы, конвенты, издательства, персоналии. Они собираются в новую конфигурацию, и эта сборка открывает новое окно возможностей заинтересованным лицам. Время, по-моему, замечательное.
— Все ваши сольные фантастические романы посвящены, по сути, одной теме: сочетанию сверхчеловеческого и человеческого. Почему этот вопрос для вас так актуален?
— Никогда не задумывался... Действительно, почему?..
Наверное, хочется объяснить людям проклятие талантливого человека.
Когда обыватель видит гениального художника, великого актера или знаменитого режиссера, то сразу начинает завидовать. Мол, вот поперло человеку, ни за что ни про что получил такие сверхспособности.
А ведь не поперло ни разу. Любые способности сверх обычных, любой талант — это не выигрыш в лотерею. Это, скорее, ипотека. Да, у тебя есть возможность сделать что-то необычное, новое. Но это еще и обязанность. Не сделаешь — Дорогое Мироздание тебя так отмудохает, что мало не покажется. Сколько я видел спившихся талантов, которые торговали компьютерами, вместо того, чтобы реализовывать свой дар (под «спившимися» я понимаю «умершими в 40 лет от цирроза»). Сколько знакомых променяли свои способности на сытую жизнь — и теперь похожи на бледные тени самих себя. Да и сам я, хоть талант мой невелик, не могу не писать. Физически не могу — начинается бессонница, головные боли, упадок сил.
В своих книгах просто слегка гипертрофировал ситуацию. Не художник-актер-режиссер, а Мастер смысла, или «Топор», или бродячая душа. Все они не управляют своими талантами, а подчиняются им, оставаясь обычными людьми.
Вот что меня тревожило, оказывается.
Так что отдельное спасибо за вопрос!
— И все-таки большинство ваших книг относится к категории литературы для детей и подростков. Спрошу как эксперта. С детской литературой все более-менее понятно: здесь современный автор еще может найти читателей, если удастся убедить родителей, что его книги не менее важны для ребенка, чем произведения Маршака, Чуковского или Барто. Но есть ли шансы у современного русскоязычного автора, пишущего для подростков? Такое ощущение, что как только ребенок получает возможность выбирать чтение самостоятельно, он тут же подсаживается в лучшем случае на Толкина и Роулинг, а в худшем — на «Метро 2033». Поделитесь опытом: как конкурировать с зубрами подростковой литературы?
— В последние лет десять в русскоязычной подростковой литературе произошел настоящий бум. Появилось несколько очень толковых премий — «Книгуру», имени Крапивина, имени Михалкова, «Новая детская книга». Работают семинары, создаются литературные журналы, формируется специфическая «подростково-литературная» критика. В результате буквально из ниоткуда материализовалось несколько десятков авторов книг для подростков — и сами книги, конечно.
Пока они не конкурируют с Толкиным и Роулинг, но скоро будут. Стакан полон еще только на четверть, но следует учесть производную по времени — стакан достаточно быстро наполняется. Даже журналисты, которые славятся ленью и склонностью к затертым стереотипам, перестали бухтеть, что «детская литература умерла».
И продажи пошли вверх. Не знаю данных коллег по цеху, но по нашим с Евгенией Пастернак книгам могу сказать: рынок заинтересовался. Пять лет назад мы продавались с трудом, теперь суммарные тиражи каждой книги вышли на неплохие 50 000+. Не Глуховский, но на пути к нему, потому что продажи монотонно растут год от года. Уверен, что у других подростковых авторов — Сабитовой, Кузнецовой, Веркина и прочих — картина похожая.
Скоро мы начнем теснить зубров, это станет видно невооруженным взглядом. Почему? У нового поколения русскоязычных авторов есть хороший козырь против Роулинг и Толкина: мы пишем про «здесь и сейчас». В последние два-три года все больше текстов становятся по-хорошему реалистичными. А даже если есть фантастика, то она происходит с современными подростками в их мире.
Мне кажется, что читатели (даже юные) стали подуставать от эскапистской литературы. Им хочется видеть себя — восьмиклассника со смартфоном, который сидит в «Контакте» и переживает из-за соседки по парте. Не в Среднеземье, не в готическом метро Глуховского, а прямо тут, в реальном мире.
Плюс — у нынешних подростков есть свои, очень современные, проблемы, о которых Роулинг с Толкином не подозревали. Это и тупая система образования, и коммуникативный коллапс (многие уже не умеют общаться не в виртуале), и передоз информацией. Даже наркотики — тема вроде как старая — стали другими, они доступны и практически легальны. С кем поговорить об этом? Иностранцы заморочены своими проблемами, классики отдыхают, фантасты устремлены в будущее... Остается только отечественная реалистическая проза. То, что раньше называлось «школьная повесть».
Поэтому скоро подросток не Роулинг, не Глуховского — Жвалевского и Веркина с базара понесет.
Зубры-то сдают позиции. Та же Роулинг, если верить данным Российской книжной палаты, давно уже не является номером один для наших подростков. И даже номером 20 не является.
И, кстати, чисто «детскому», не подростковому, автору гораздо сложнее пробиться через заслон Маршака-Чуковского-Барто, чем нам — через Роулинг и Толкиена. Инерция мышления родителей (а чаще бабушек) чудовищна, с подростком договориться проще.
— Современная российская альтернативно-историческая и тем более попаданческая фантастика то и дело впадает в одну из крайностей: или чрезвычайная поверхностность — или увлеченность, образно выражаясь, заклёпками, мелкими технологическими деталями в отрыве от экономики и геополитики. Комплексный, системный подход к истории в такой литературе скорее исключение, чем правило. В чем тут дело на ваш взгляд?
— Если вкратце, то проблема заключается в интересах разных целевых аудиторий. У нас же гражданская война вроде бы и не закончилась: тру-монархисту не предложишь текст про победу «кровавого Сталина», ему нужно, чтобы в 1918 в Москву вошел Адмиралъ Колчакъ и перевешал комиссаровъ на фонарях. Леваку такой сюжет будет противен, ему подавай товарища Троцкого и Мировую революцию. Заклепочничество же хорошо в меру; я нисколько не возражаю против увлечения техникой, сам грешен, но нельзя превращать худлит в технический справочник! Надо уважать читателя, соблюдая баланс — но, увы, комплексного подхода от многих авторов не дождешься. Пипл и так схавает.
— Казалось бы, жанровый рынок давно перенасыщен, однако романы про попаданцев продолжают выходить ровным потоком, несколько издательств целиком переориентировалось на выпуск литературы такого рода. Каков ваш прогноз — когда это кончится?
— Пока есть запрос от читающей публики — не кончится. И пока существуют авторы, воображения которых хватает лишь на то, чтобы отправить условного Васю в условный 1941 год, сотый раз «предупреждать о нападении». Весь этот мутный поток мне очень напоминает ситуацию середины 90-х годов, когда после оглушительного успеха «Волкодава» Марии Семеновой все ринулись писать «славянскую fantasy». Помнится, тогда в издательстве «Азбука» главред Вадим Назаров требовал поставить «славян» на конвейр, в результате чего появились литературные монстры наподобие «Владигора», забыл как имя автора. Кстати, благодаря тогдашней «Азбучной» политике я доселе испытываю отвращение к запаху любых литературных онуч — не столь давно предлагали мне войти в проект по временам Ивана Грозного, сулили неплохой гонорар. Отказался. Не могу, хоть ты тресни. Славянское моровое поветрие иссякло лет через пять, когда лапти-онучи-поневы и мечи-кладенцы попросту надоели до тошноты. Думаю, и с попаданчеством произойдет ровно то же. Давно пора.
— Вероятно, вас можно назвать одним из пионеров отечественных «книжных проектов» — особенно если вспомнить Конана, в девяностых исправно кормившего десятки российских писателей. Авторы, которые сегодня пишут в «серии с точками», часто оправдываются: мол, и в рамках проекта можно создать шедевр — к чему все они, естественно, только и стремятся. Не просто крепкую коммерческую вещь, а нечто такое, что станет общелитературным событием... Много ли на вашей памяти появилось таких шедевров?
— О-о, старина Конан! Кормилец, поилец и спать уложилец на протяжении многих лет. В голодные девяностые мы с прежним соавтором Мариной Кижиной исписали по теме Хайбории глубоко за четыреста авторских листов. Огромный объем. Помнится, как раз перед кризисом 1998 года нам в голову пришла мысль написать что-нибудь вроде Хайборийского «Властелина колец». Получилось — дилогия «Полуночная гроза», два толстенных тома, с сотней действующих персонажей, хронологией, картами и тьмой приложений. Судя по отзывам, до сих пор считается одним из лучших текстов в серии «Конан». К этому герою у меня отношение как к члену семьи.
С «общелитературными событиями» сложнее. Долгоиграющие серии обычно вырождаются — достаточно вспомнить пана Сапковского, с которого требовали еще, еще и еще «Ведьмака» (коммерческий успех был колоссален!), в результате последние книги резко упали по уровню качества. Большим событием в отечественной fantasy был «Тайный город» Вадима Панова, действительно отличная вещь, но сейчас (по моим ощущениям) автор начал от серии уставать.
Так что раз на раз не приходится. Главное не перезатягивать, как это произошло с бесконечными продолжениями «Летающих островов» А. Бушкова: новые похождения сексуально-озабоченного майора ВДВ Сварога сейчас вызывают грустную усмешку, а ведь первые книги вошли даже не в золотой, а в бриллиантовый фонд русской фантастики.
— Аня, на «Петербургской фантастической ассамблее» вы делали доклад, посвященный жанру стимпанк. Насколько я знаю, вы и сами активно работаете в этом направлении. Так что же такое, с вашей точки зрения, стимпанк?
— Стимпанк — довольно молодое направление, проросшее на ниве хорошо забытого старого. Это научно-фантастическая «веточка», основными чертами которой является принадлежность к эпохе расцвета механики и паровых машин вкупе с эстетикой викторианской Европы. Стмпанк вполне можно назвать субкультурой, из рамок жанра он вырос. Он охватывает и литературу, и кино, и музыку, и моду, и живопись, и анимацию. Это очень яркое с визуальной точки зрения направление — чем и цепляет людей.
Для меня стимпанк — это не столько антураж викторианской эпохи, сколько альтернативные технологии и идеи того времени. Я выросла на книгах одного из предтеч стимпанка — Жюля Верна. Романтика путешествий, герои-бунтари и изобретатели, эпоха серьёзных политических перемен в благополучном, образованном обществе Европы конца девятнадцатого века и целая лавина открытий — ну чем не раздолье для человека пишущего?
Если я скажу, что стимпанк-антураж меня интересует только в литературном плане, я сильно покривлю душой. У меня очень талантливые друзья-хэндмейдеры, я с удовольствием ношу их изделия. Я всё же женщина, у нас любовь к одежде и украшениям в крови. К тому же если тебе что-то идёт, почему бы в этом не показаться, если это красиво и интересно?
— Несмотря на то, что «стимпанковская эстетика» сама по себе пользуется в России определенной популярностью, книги, написанные в этом жанре, не спешат становиться бестселлерами. Иными словами, носить «стимпанковские» очки и прочие аксессуары публика любит, а вот книжки читать как-то не очень, хотя такие произведения и издаются у нас с дивной регулярностью. В чем тут дело, как вам кажется?
— По-моему, причин как минимум две. Первая и основная — качество текстов. Почему-то попадаются две крайности. Либо они сложноваты для широкой аудитории, либо слишком примитивны для взыскательного читателя. И продвигать стимпанк наши издатели опять же даже не пытаются. Хотя «Вокзал потерянных снов» Чайны Мьевиля полностью раскуплен в двух изданиях и ожидает третьего. Чем не коммерческий успех?
Российский стимпанк не отличается разнообразием. Почему-то у нас он упирается в среднего качества детективы с фэнтезийным уклоном или подобие игровых вселенных на бумаге. Проблема переводного стимпанка — либо раскрученность откровенно попсовых текстов низкого качества, не вызывающих интереса у аудитории, привыкшей к серьёзным вещам, либо недостаточная известность книг, адресованных читателю думающему и подготовленному.
Второй момент очень прост и естественен: стимпанк — это прежде всего антураж, а гогглы (пресловутые «стимпанк-очки») и юбка с турнюром внешне производят куда большее впечатление, чем книга в руках. К тому же стимпанк-хэндмейд — дело модное, востребованное и приносящее умельцам неплохой доход. И еще это тусовка, а их так любит наш люд. По книге — максимум народный арт и ролёвка, а в рамках субкультуры можно развернуться шире. В Москве регулярно собираются стимпанк-пати, летом проводятся викторианские пикники, фотосеты, на западе фанаты стимпанка съезжаются на конвенты. Читать стимпанк хорошо, но гораздо больше производится стимпанковской продукции, предназначенной для визуального наслаждения. Люди в большинстве своём тянутся к тому, что доступнее. «Хлеба и зрелищ» же.
— Попробуем заглянуть на пару-тройку лет вперед: за какими темами и направлениями, на ваш взгляд, будущее — если оно вообще есть у отечественной фантастики и литературы в целом?
— Прогнозист из меня так себе, но как говорится, пока живу — надеюсь. Будущее у литературы есть — и точка. Книга прожила много веков, и уж точно будет жить ближайшие лет двести. В каком виде она будет процветать — уже другой вопрос. Несомненно, электронные читалки удобнее, но я из тех, кто считает настоящей только бумажную книгу. Я не хочу спорить о преимуществах и недостатках виртуального и материального. Просто я люблю бумажные книги, это моё право, как и право верить в то, что она проживёт ещё долго-долго.
Будущее у фантастики есть всегда. Я не вижу ни одной причины утверждать обратное. Предсказать её дальнейшее развитие я не берусь. Что-то новое появляется, что-то отмирает — это нормальный эволюционный процесс. В последнее время стало модно хоронить научную фантастику. Интерес, мол, угас. Так в чьих же руках, собственно, судьба НФ? Кто делает текст хорошим, востребованным, интересным? Кто же, кроме авторов? Само собой, без поддержки издателей не обойтись, нужна реклама, нужна раскрутка, но если не будет хороших текстов, как можно раскручивать то, чего нет?
Фантастика жила, живёт и жить будет, претерпевая неизбежные изменения в своей структуре. Людям тесно в той реальности, в которой они живут. Пока человек мыслит, пока к чему-то стремясь — жив и его интерес к историям, произошедшим в других мирах, реальностях и условиях с такими же, как он сам, героями.
Убить фантастику можно только одним способом: убив в человеке способность думать и желать хоть чего-то, отличного от еды, сна и секса. Такое возможно только в условиях повальной зомбификации населения земного шара. И это будут уже не люди. Значит, фантастика жива, пока жив человек. В это я верила, верю и верить буду.
— Мне всегда было интересно, что заставляет обращаться к литературе людей вполне зрелых и состоявшихся. Ваши романы «Каллиопа, дерево, Кориск» и «Овидий в изгнании» впервые вышли крошечным тиражом, так что о финансовой составляющей речь не идет. В то же время вы уважаемый переводчик, доктор наук, университетский преподаватель, так что дело и не в удовлетворении амбиций. Так в чем же дело?
— Почему не предположить, что дело именно в удовлетворении амбиций? Хорошая научная работа живет четверть века, о степени доктора наук даже на могильном камне не напишешь — дурной тон — а литературные труды при счастливом повороте дела принесут гораздо более длительную известность на этом свете и, может быть, некоторое оправдание на том. Я не очень дорожу своей академической карьерой, как и своими научными работами; мои переводческие опыты имеют смысл, видимо, для одного меня; но судьба моих литературных текстов мне небезразлична.
— В связи с недавним вручением премии «Новые горизонты» активно обсуждался ваш роман «Каллиопа, дерево, Кориск». Вас упрекали в излишней «филологичности», вязкости текста, претенциозности. На ваш взгляд, есть ли зерно истины в этих комментариях?
— Если под «вязкостью текста» понимается «кумулятивный сюжет, перебиваемый постоянными отступлениями», то спорить с этим не приходится. Если «претенциозность» значит «отсутствие простоты и естественности», то да, эти добродетели в моем цветнике не растут. Что такое «филологичность» (или «филологическая проза»), я понимаю тем меньше, чем чаще слышу эти слова; но если не вдаваться в спор о терминах и предположить, что в данном случае это означает перевернутый куль с авторской эрудицией, то и на это возражать трудно. Удивительно лишь, почему все это считается безусловным грехом и поводом для более или менее кроткой укоризны. Конечно, если я у публики первый, кто поразил ее подобными качествами, то она в своем праве; но не читала ли она, например, Стерна — а если читала, что о нем думает? Если же публика ответит, что в «Тристраме Шенди» фонтанирование учености имеет мотивацию, а у меня нет, то тут я позволю себе не согласиться и попросить ее читать внимательней: возможно, она найдет уместным переменить свои мнения. Я не сравниваю себя со Стерном, упаси Бог, а просто говорю о странностях пристрастий.
Упрекали меня также в том, что я пишу из самолюбования. Это неправда, и обидная. Самолюбованию я хожу предаваться на работу, а литература — дело серьезное, и свой нарциссизм в нее тащить не стоит. Тут надо, как Моисей, разуваться при входе.
— Как человек, неплохо представляющий эволюцию художественной литературы от античности до наших дней, какие бы вообще формальные критерии новизны, «неформатности» вы предложили бы для прозы — по крайней мере, фантастической? Возможен ли вообще «разрыв шаблона», или современный автор обречен повторять за классиками, пусть даже сам того не осознавая?
— Если бы я знал такие критерии, то никому бы их не сообщал и пользовался ими втихомолку. В конце концов, это ведь сфера профессионального соревнования — «зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник», как говорит Гесиод, — и чрезмерное великодушие здесь ведет к чувствительным убыткам. Но поскольку я этих критериев не знаю, то могу рассуждать об этом вопросе с чистой совестью и открытым лицом.
Больше двухсот лет назад Ив. Ив. Дмитриев написал сатиру «Чужой толк», в которой, думая, что говорит о лирической поэзии, изобразил типовую ситуацию в русской словесности вообще. Будь моя воля, я бы каждого русского писателя принуждал учить этот текст наизусть и каждый месяц исполнять его самому себе с выражением. В финале сатиры излагается мнение некоего одописца, который в древнем споре между ingenium и ars безоговорочно становится на сторону ingenium: «Природа делает певца, а не ученье; Он не учась учен, как придет в восхищенье; Науки будут всё науки, а не дар; Потребный же запас — отвага, рифмы, жар». Такого рода мнения у нас поныне слышатся на каждом углу: научить писать нельзя, главное — чтобы талант был у мальчика, и тому подобное. Что же дальше? Дмитриев изображает творческий процесс этого поэта, и выясняется, что этот сторонник натуры и отваги впадает в самые затертые жанровые штампы:
«Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг!
Скажу: Кто завесу мне вечности расторг?
Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света
И то, и то... А там?.. известно: многи лета!
Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть!
Да здравствует поэт! осталося присесть,
Да только написать, да и печатать смело!»
Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело!
И оду уж его тисненью предают,
И в оде уж его нам ваксу продают!
Казалось бы, это очень простая мысль: невежество — не залог оригинальности, писательское ремесло — дело высокой сознательности, предполагающее, что ты понимаешь, в какой точке развития своей национальной литературы находишься, что в ней можно делать и какими средствами, а чего делать не следует, потому что это задолго до тебя и гораздо лучше тебя сделал Мамин-Сибиряк... Но нет, простым вещам учить всего труднее, и нет у нас перевода людям, считающим себя вправе быть писателями, потому что у них богатый жизненный опыт и есть что рассказать публике, — а чем они отличаются от человека, который берется за полостную операцию, имея за душой лишь курсы кройки и шитья? Иначе говоря, на формулировку «современный автор обречен повторять за классиками, пусть даже сам того не осознавая» я бы посмотрел внимательнее: современный автор именно тогда и обречен бесплодно повторять за классиками, когда он не осознает, что делает. На подражании и соревновании строится литература, но на подражании сознательном.
Что касается фантастики, то ей следовало бы иметь общую шкалу ценностей с остальной литературой. Есть Гомер, есть Вергилий, Данте и Сервантес, и если ты хочешь преуспеть, учитывай их опыт, а не опыт условного Сидорова, который, конечно, в своем цеху первый человек, но за его стенами никому не известен. Как сказал Бернард Шартрский, подражать ничтожным писателям — или крайнее убожество, или пустое хвастовство. Не вижу повода с ним спорить.
облако тэгов
