13. И в заключение – напечатанная на стр. 75 небольшая статья Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, которая называется:
ПАТЕНТНЫЕ ЗАЯВКИ ЯНУША ЗАЙДЕЛЯ
(Biuro patentów Janusza Zajdla)
В соответствии с древним китайским принципом «инь-ян» литературу можно разделить на две части: ту, в которой доминирует женское начало, и ту, где сильнее начало мужское. Первую можно назвать литературой сплетни (вовсе необязательно написанную женщинами), вторую – литературой мифа.
Литература сплетни играет в общественной жизни важную роль: она объединяет людей, опутывая их невидимой сетью связей, в которой сами эти связи важнее их информативного наполнения. Бытовая литература выполняет ту же функцию, представляя собой сплетню относительно незнакомых людей, а ее квинтэссенцией являются телесериалы, потребляемые домохозяйками. Если эта первая литература, литература сплетни, удовлетворяет потребности в горизонтальных связях, литература вторая, литература мифа, к которой относится также научная фантастика, служит выражению вертикального взлета человека, утверждает в нем систему ценностей и образцы поведения, оснащает картами и дорожными указателями, облегчающими передвижение в мире. А поскольку количество мифов в каждой цивилизации строго ограничено, мы встречаем в этой литературе одни и те же мифы в разных одежках.
В «Парадизии/Paradyzja» Зайдель близко подобрался к центральному мифу нашей цивилизации, использованному в научной фантастике в таких разных произведениях, как «Левая рука Тьмы»Ле Гуин и «Кингсайз»Махульского. На структурную глубину романа указывают такие названия, как Парадизия, Гадес и Тартар. Мифологический, вневременной скелет романа вписан в тщательно продуманную модель командно-распределительной общественной системы. Зайдель понимает, что такое общество не является единичным заблуждением, результатом совпадения ряда обстоятельств или порождением цепкой теории. В некоторых ситуациях оно складывается как бы само собой, как единственно правильное и справедливое с точки зрения как логики, так и морали.
Давайте представим себе, как будут действовать потерпевшие кораблекрушение, плывущие на утлом плоту, когда один из них попытается выставить на аукцион последнюю банку консервов или примется есть ее содержимое в одиночку, ссылаясь на право собственности. Можно сказать, что командно-распределительная система становится естественной в неестественных условиях, а ее классическим примером может служить ситуация в осажденном городе: функции распределения материальных ценностей превалируют над функциями их производства, торговля становится неморальным предприятием, рождается шпиономания. Возникает также категория людей, которые, реквизируя и распределяя дефицитные ценности, обретают огромную власть над своими ближними. Когда враг снимает осаду, эти люди теряют обоснование для своей власти – они охотнее всего поддерживали бы синдром внешней угрозы. И могли бы также создать теорию обострения борьбы по мере удаления противника от города.
В такой ситуации и находятся обитатели Парадизии. Врагом, осаждающим город-государство, является пустота космического пространства, которой оправдывается существование особых правил общежития и направление значительных усилий на борьбу с внутренними нарушителями порядка.
Эта два конструкционных скелета, мифологический и социальный, Зайдель облекает в плоть конкретных ситуаций и поведений – чего нет, например, у Оруэлла (а также и у Замятина, писавшего свой роман «Мы» в 1921 году), но есть у Стругацких и других авторов, знакомых с командно-распределительной системой по собственному опыту. Зайдель знает, что изобретательность людей не имеет пределов, что они всегда найдут, как обмануть систему. Благодаря этому им удается как-то – кое-как, но все же – жить. Система коррумпирует людей, люди коррумпируют систему. Заметим, что, как это ни парадоксально, они продляют этим ее существование, потому что если в чистой форме она был бы невыносимой, то благодаря своему несовершенству, дырам в заборе и тропинкам, протоптанным поперек античеловечески расположенных газонов, остается более-менее сносной.
В Парадизии тем средством, которое ослабляет строгий контроль над умами, является коаленг, эзопов язык, нейтрализующий вездесущее подслушивание, а точнее его компьютерный анализ. Хождение задом наперед во время беседы на щекотливые темы обманывает камеры и мешает чтению речи с губ. В этом замысле открывается личность Януша Зайделя -- и как человека, и как писателя. Тут и вера в людей, которые никогда не дадут себя победить, и тонкая шутка и особый склад ума того, кто ведь профессионально работал над системами обеспечения безопасности – а значит, и над поиском возможных ее упущений.
В этом романе есть еще одна очень интересная мысль. Существование репрессивной системы власти в Парадизии требует фальсификации физики, в то время, как стандартным приемом, как в жизни, так и в литературе, является фальсификация истории («1984»Оруэлла, «Выход из тени»Зайделя).
Таких замыслов в романе много, даже слишком много для одного произведения, которое из-за этого кажется еще более коротким, чем есть на самом деле, оставляя ощущение некоторой неудовлетворенности. Причиной этому является, вероятно, живое воображение автора, которому всегда не хватало времени на реализацию своих замыслов, тем более, что в своей преждевременно завершившейся жизни он успел сделать две карьеры – ученого и писателя.
Несмотря на это, “Paradyzja” – один из лучших романов Зайделя, вероятно лучший после “Limes inferior”, чему он обязан именно этой блестящей изобретательности. Если в термине «научная фантастика» прилагательное «научная» несет какой-то смысл, то потому, что на оценку произведения наряду с литературными достоинствами влияет также ценность содержащихся в нем замыслов. Здесь, как и в науке, учитывается оригинальность и приоритетность, говорится даже о “патентном бюро” научной фантастики. Как коаленг, использование поэзии для воспрепятствования компьютеризированному слежению, так и «белые пятна» в физике -- направленные в это бюро заявки Януша Зайделя – заслуживают очень высокой оценки.
Лех Енчмык/Lech Jęczmyk (род. 10 января 1936) – польский эссеист, публицист, редактор и переводчик, политический и общественный деятель.
Родился в г. Быдгощ, с 1939 года живет в Варшаве. Окончил среднюю школу в 1953 году. Изучал русистику на филологическом факультете Варшавского университета, в 1959 году защитил диплом. В 1959 – 1963 годах работал в библиотеке Польского института международных отношений. В 1963 – 1978 годах руководил отделом редакции Государственного издательства «Iskry», где помимо прочего составил и редактировал культовые ныне антологии иностранной и польской НФ «Rakietowe szlaki/Ракетные дороги» (2 тома, 1978)
и «Kroki w nieznane/Шаги в неведомое» (6 томов, 1970 – 1976).
Тренировался в дзюдо в варшавском клубе, в 1967 году завоевал бронзовую медаль на первенстве Польши в категории “open”.
Имеет второй дан в дзюдо. До 1969 года входил в состав сборной команды Польши по дзюдо.
В 1978 – 1984 годах руководил отделом англоязычной литературы редакции Издательского кооператива «Czytelnik», где помимо прочего вел опять же культовую ныне серию НФ «Z kosmonautem/С космонавтом».
До 1983 года был членом Союза писателей Польши. Одновременно в 1982 – 1984 годах был автором (под псевдонимом Antoni Zajonc, также AZ), редактором и распространителем оппозиционных подпольных журналов «BMW», «Wyzwolenie», «Vacat» и «Sprawa».
Также составил и подготовил к изданию том писем, посланных ксендзу Попелушке уже после его (ксендза) трагической гибели (“Kochany księże Jurku.../Дорогой ксендз Юрек...”, 1984).
В 1984 – 1992 годах работал в журнале “Fantastyka” (“Nowa Fantastyka”), где поначалу руководил отделом иностранной литературы, а затем, в 1990 – 1992 годах, занимал должность главного редактора. После ухода из журнала в течение более десятка лет поддерживал с ним тесную связь.
Одновременно в 1981 – 1989 годах участвовал в деятельности организации Duszpasterstwo Środowisk Twórczych (в том числе был соучредителем охраны в костеле имени святого Станислава Костки в Варшаве), в 1982 – 1984 годах состоял в организации Политическое движение «Освобождение» (Ruch Polityczny Wyzwolenie), в 1985 – 1992 годах входил в состав правления подпольной поначалу Польской независимой партии (Polska Partia Niepodległościowa, PPN), был участником конференции PPN, в 1988 – участником совещания представителей независимых организаций и партий.
В 1992 году недолго руководил отделом публицистики Первой программы Польского телевидения (TVP1). В 1992 – 1993 годах работал заместителем главного редактора еженедельника «Spotkania», в 1993 –в RdR.
На парламентских выборах 1991 года баллотировался в Сейм от PPN (безуспешно), в 1993 году пытался получить депутатский мандат по списку партии Коалиция для Речи Посполитой (Koalicja dla Rzeczypospolitej) (тоже безуспешно), на выборах 2001 года был кандидатом в Сейм по списку партии Альтернатива общественного движения (Alternatywa Ruchu Spolecznego) (успеха также не имел). В 2002 году, баллотируясь в президенты Варшавы от комитета Наше самоуправление (Nasz Samorząd) занял последнее, 14-е место.
Увенчал свою столь пеструю карьеру работой в должности учителя в варшавском Комплексе общеобразовательных школ имени генерала С. Мачека (Zespol Szkół Ogólnokształcących im. gen. S. Maczka). C 2003 года – на пенсии. В 2016 году вошел в состав совета национальной партии Народное единство (Jedność Narodowa).
Лех Енчмык вполне заслуженно считается одним из лучших переводчиков с английского языка на польский. В списке его переводческих достижений помимо прочего содержатся четыре романа Филипа Дика, пять романов Курта Воннегута, четыре романа Чака Поланика, по два романа Д. Балларда, Т. Бергера, У. Ле Гуин, а также романы Д.Хеллера, Д. Варли, А. Кларка, М. Берри. Будучи редактором, он первым познакомил польских читателей с произведениями Уильяма Стайрона и Тони Моррисона. Уже в новом столетии он редактировал еще один том антологии «Kroki w nieznane» (2005, совместно с Конрадом Валевским)
и семь томов антологии «Rakietowe szlaki» (2011 –2012, последние пять совместно с Войтеком Седенько).
В 2006 году Енчмык опубликовал сборник своих статей на общественно-политические темы «Trzy końce historii czyli Nowe Średniowiecze/Три завершения истории, или Новое средневековье», в дальнейшем к нему присоединились подобные сборники «Dlaczego toniemy, czyli jeszcze nowsze Średniowiecze/Почему мы тонем, или Еще более новое средневековье» (2011) и «Nowe Średniowiecze. Felietony zebrane/Новое средневековье. Избранные статьи» (2013).
В 2013 году также вышел из печати том мемуаров Енчмыка «Światło i dźwięk. Moje życie na różnych planetach/Свет и звук. Моя жизнь на разных планетах».
Пан Лех отмечен несколькими литературными премиями за переводческую и редакторскую деятельность, в 1999 году он получил звание «Заслуженный деятель культуры», в 2007 году по случаю празднования 25-летнего юбилея журнала «Fantastyka» был награжден за заслуги перед польской культурой серебряной медалью «Gloria Artis». Однако более всего остального он гордится оценкой его работы и занятой позиции высшими государственными органами: его увольняли с работы по распоряжению Центрального комитета PZPR, президента Валенсы и канцелярии президента Квасьневского.
И таки да. Лех Енчмык – прототип весьма колоритного персонажа Пола Барли в опять же культовом комиксе «Funky Koval» Паровского-Родека.
13. Пропущенный материал – это небольшая статья Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk,
которая называется:
БОГ В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ
(Bóg w science fiction)
Сейчас все чаще говорят о том, что мы живем в эпоху великого культурного и цивилизационного перелома, смены парадигмы, то есть смены системы ценностей и стиля мышления. Поскольку лучшего термина нет, давайте вслед за российским философом Николаем Бердяевым назовем эту новую эпоху, которая уже началась, «Новым средневековьем». Бердяев писал (в 1923 году!): «По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную. Это чувствуют наиболее чуткие люди… Плохо ли это, мрачно ли это, пессимистично ли это? Самая постановка такого рода вопросов совершенно неверна, глубоко антиисторична, слишком рационалистична. Падают ложные покровы, и обнажается добро и зло. Ночь не менее хороша, чем день, не менее божественна, в ночи ярко светят звезды, в ночи бывают откровения, которых не знает день».
И в другом месте: «Новым средневековьем я называю ритмическую смену эпох, переход от рационализма новой истории к иррационализму или сверхнационализму средневекового типа. Пусть просветителям новой истории это представляется мракобесием. Меня это мало беспокоит. Я думаю, что сами эти просветители -- люди в высшей степени "отсталые", что образ мыслей их совершенно "реакционный" и целиком принадлежит отживающей эпохе».
Литература НФ, о которой говорят, что она особенным образом контактирует с коллективным подсознательным, должна отражать это изменение в мышлении. И она отражает его в изменении отношения к жанру фэнтези (от неприятия к акцептации), к мистической и религиозной тематике, к теме Бога.
Разумеется, романтико-позитивистская оппозиция проявилась в НФ с самого ее начала, но примерно до семидесятых годов нашего века можно говорить о доминировании научной точки зрения, то есть такой, в которой наука становится новым идолом, а вера в науку вытесняет веру в Бога. Крайнее выражение такой позиции можно найти в «Вечерней молитве/Evensong»Лестера дель Рея/Lester del Rey (1967, ант. «Dangerous Vision»; 1982, “Fantastyka”, № 1) c ее образом затравленного, прячущегося от человека Бога.
А вот ответ другого писателя, выражающий более современное, а стало быть, более «средневековое» отношение к Богу (Йен Уотсон/Ian Watson, рассказ “Insight” -- 1980, ”Destinies”, Febr.-March):
«-- В мои времена многие люди веровали в Бога. А что сейчас?
-- Вселенная не открывает нам себя полностью, поэтому всегда должна существовать вера в нечто за известным или познаваемым миром. На каждом этапе должно оставаться нечто вне всякого возможного познания, нечто такое, что можно назвать “Богом”.
-- То есть это будет все уменьшающийся Бог! Чем больше мы познаем, тем меньше останется для него.
-- Напротив. Это будет увеличивающийся Бог. Ибо каждый новый этап познания открывает новые тайны. (…) Будущее, как Бог… нечто иное, что нужно принимать на веру. Теперь твое знание это маленькая комната с окном, выходящим в другое, побольше, помещение, а дальше… кто знает?»
Такой взгляд разделяет и молодая американская писательница Нэнси Кресс/Nancy Kress (рассказ “Trynity” – 1984, ”Isaac Asimov’s SF Magazine, Okt.):
«-- Что такое с вами, с такими, как ты, людьми, что человеческого мира вам недостаточно?
-- А что с такими, как ты, которым его хватает?»
Можно счесть, что одним из результатов этого Нового средневековья является прочное включение теологии в число тех наук, из которых научная фантастика черпает свои идеи и помыслы. Иногда это происходит в завуалированной форме, как, например, в повести Аркадия и Бориса Стругацких«Волны гасят ветер» (1986), в которой выслеживание действий таинственных Странников подобно выслеживанию деяний Бога в мире. «Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой».
Сравним это с Евангелием (Матфей, 24-40,41):
«Тогда будут двое на поле: один берется, а другой оставляется;
Две мелющие в жерновах: одна берется, а другая оставляется».
Или далее (Матфей, 25-32):
«…отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов».
Стругацкие отказываются от аллюзий и очертя голову бросаются в религиозную тематику, сочиняя роман о повторном пришествии Христа. Впрочем, это достаточно популярная тема, весьма даже своевременная в апокалиптической эпохе конца тысячелетия (у нас – Рафал Земкевич/Rafal A. Ziemkiewicz, Марек Орамус/Marek Oramus, Адам Висьневский-Снерг/Adam Wiśniewski-Snerg и другие).
Сочетание теологии с литературой может принести весьма разные результаты, тем более что творцы НФ блистают в этой области скорее отвагой, чем знаниями. И хорошо, если писатель не изобретает колеса, а черпает идеи из сокровищницы прошлого.
К.С. Льюис/C.S.Lewis в своей трилогии (1938 – 1954) реализует средневековую идею о том, что у каждого мира есть собственный Мессия.
В романе Виктора Комана/Victor Koman «The Jehovah Contract» (1987) калифорнийский гангстер принимает заказ на убийство Бога у колдуний-феминисток, которые считают источником всякого зла то, что Бог – не самка (хотят заменить Его Богиней).
В романе Дина Кунца/Dean R. Koontz «The Haunted Earth» (1973) печатается интервью, взятое у Господа Бога.
Приведение примеров можно продолжить, система Бог-человек-мир предоставляет возможность создания великого множества увлекательных моделей – умещающихся в рамках католической ортодоксии, явно еретических или опирающихся на другие религии. Выдумать новую модель вряд ли удастся, потому что люди ломают над этим головы с тех пор, как начали мыслить.
Остановимся для примера на одной лишь проблеме – поисках Бога. Наиболее плодотворно занимается такими поисками Филип Дик/Philip K. Dick в последних своих романах, которые называют иногда трилогией «Valis» (1981 – 1982).
Дик, неплохо начитанный в раннехристианской литературе, друживший с почти столь же безумным, как он, архиепископом Пиком (погиб от истощения в израильской пустыне, разыскивая ему лишь известные следы Бога), сотворил метафору Бога-зебры, маскирующегося в мире и дающего себя увидеть лишь избранным адептам в проблеске теофании – явления в облике чего-то совершенно нежданного (например, лежащей на улице банки из-под кока-колы).
Проблемы неуловимости Бога с помощью инструментов разума касается также американец Джон Апдайк в романе «Roger’s Version» (1986).
(Интересно, что когда писатели-нефантасты, такие как Пинчон, Апдайк или Тендряков, берутся за метафизические темы, их заносит в научную фантастику. Наверное она предоставляет им наилучшие возможности развернуться в этой области). Апдайк показывает молодого ученого, который хочет с помощью компьютеров доказать существование Бога. Вот что говорит ему старший коллега, преподаватель теологии:
«Должен сказать, что я весь этот замысел считаю эстетически и этически отталкивающим. Эстетически – потому что он подразумевает Бога, который позволяет поймать себя в ловушку, этически – потому что он вытесняет из религии веру, отбирает у нас свободу выбора между верой и сомнением».
Весьма похожий замысел реализовал русский писатель Владимир Тендряков в повести «Покушение на миражи». В ней молодой ученый пытается проследить с помощью компьютера такие версии истории, в которых Христос не рождался, а компьютер упорно вставляет в них Христа, не принимая во внимание ничего иного.
Интересным высказыванием на тему попытки поимки Бога в ловушку техники и логики является также опубликованный у нас в журнале рассказ Гарри Килуорта/Garry Kilworth «Белый шум/White Noise» (1989, ант. «Zenith: The Best in New British Science Fiction»; 1990, ”Nowa Fantastyka”, № 3).
Как это ни парадоксально, Божьим знамением оказывается Его вмешательство для защиты Cвоей неуловимости. Опять же знамением, а не доказательством существования. Это так, как если бы человек, бродя по лабиринту, наткнулся бы на табличку «Сюда хода нет». А ведь научная фантастика десятилетиями приучала нас к мысли о том, что нас ожидают совершенно новые проблемы, требующие совершенно новых решений. Только в фантастике разрешалось на вопрос: «Налево, направо или прямо?» дать ответ: «Вверх».
Метафизическая (а то и вовсе теологическая) тематика может стать таким ответом для современной научной фантастики, которая обнаруживает признаки истощения, все чаще бредет по своим же следам и ищет путь в XXI век.
9. В статье «Po prostu Staszów!/Попросту Сташув!»Анджей Невядовский/Andrzej Niewidowski рассказывает о международной конференции «Фантастика: произведения – переводы – восприятие», состоявшейся в октябре 1988 года в г. Сташув. В этой конференции приняли участие около 80 поляков – представители издательств, критики, авторы, а также европейские переводчики с польского, в том числе МИРА ТЕЕМАН-ХАЛЬДЕН/Mira Teeman-Halden из Швеции, ЕВГЕНИЙ ВАЙСБРОТ из СССР, ЭЛИЗАБЕТ СТЕМБОР/Elizabet Stembor из Голландии, ЯРОСЛАВ ОЛЬША/Jaroslaw Olsza и ПАВЕЛ ВЕЙГЕЛЬ/Pavel Wejgel из Чехословакии, ВЕРА АТАНАСОВА из Болгарии, ПЕТРА ФРАНЧЕСКА ПОЛИ/Petra Francesca Poli из Италии. Некоторые из прозвучавших на конференции докладов позже будут опубликованы в журнале. Один из них нашел себе место буквально на следующей странице.
10. Этот доклад сделал член редакции журнала «Fantastyka», известный редактор-составитель антологий и переводчик c английского и русского языков Лех Енчмык/Lech Jęczmyk,
и называется он:
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЯЗЫК КОСМОСА
Контакт с другой космической цивилизацией – один из самых старых и наиболее эксплуатируемых мотивов научной фантастики. Можно долго говорить о символической роли этого мотива, о связи между тем, как трактуется контакт-конфликт в произведении и тем, из какой страны происходит его автор и как давно это произведение было написано. Здесь, однако, я хотел бы остановиться лишь на одном аспекте контакта – на способе коммуникации.
Прежде всего, я сделаю одно замечание относительно происхождения научной фантастики. Это правда, что научная фантастика – дитя научно-технической революции, вот только с самого начала обозначились два разных подхода к ней: при одном подходе, рациональном и позитивистском, технологический прогресс воспринимался с энтузиазмом и безусловным одобрением, при другом, романтическом, -- недоверчиво или неприязненно.
Для представителей первого подхода, доминировавшего вплоть до конца пятидесятых годов, встреча разных существ – это встреча разумов. Хорошим примером тут может служить роман Владислава Уминьского«На другую планету», в котором используется идея немецкого математика, физика и астронома Гаусса (умер в 1855), предлагавшего послать сигнал марсианской цивилизации, вырубив в сибирских лесах просеку в виде гигантского треугольника, иллюстрирующего теорему Пифагора.
Не рационалисту трудно взять в толк, зачем затрачивать столько усилий, чтобы отправить такую убогую весть о себе. Кстати сказать, рационалисты очень долго верили в марсианскую цивилизацию и скорую встречу с нею. Например, один из самых выдающихся практиков научного мировоззрения нашего столетия, российский министр тайной полиции и гордость польского революционного движения в одном лице, Феликс Дзержинский, был также главой Комитета по делам межпланетных сообщений. Мне очень хотелось бы почитать рассказ, в котором пришельца из космоса тащат на Лубянку к председателю ЧК.
О рационалистах можно говорить сколь угодно долго, давайте, однако, посмотрим, как подходят к проблеме контакта романтики.
Забытая сегодня американская писательница Зенна Хендерсон в повести «Pielgrzymi/Странники» показывает, как пришельцы вступают в контакт не с интеллектуалами, а с простыми американскими фермерами, причем этот контакт осуществляется, что характерно, детьми обеих рас. Разные по происхождению существа предлагают друг другу не математические формулы, а понимание, симпатию и взаимопомощь.
(Пан Лех мог бы назвать и другое произведение Зенны Хендерсон на ту же тему -- рассказ «Subcommitee», а в переводе на польский язык «Podkomitet», который был напечатан в одном из знаменитых сборников «Kroki w nieznane», им же и редактировавшихся. Этот рассказ переведен и на русский язык под адекватным названием «Подкомитет». W.).
Позже такое понимание контакта – как соглашения сердец, а не разумов – стало появляться все чаще и чаще, и очень часто орудием контакта становился ребенок или чудак – результат «позитивной дезинтеграции» в терминологии профессора Кемпиньского – какой-нибудь сверхчувствительный изгой вроде тех, о которых пишет Мария Янëн/Maria Janion. Хорошим примером здесь может служить эмпат из рассказа Урсулы Ле Гуин«Обширней и медлительней империй». Ему мучительно пребывание в обществе агрессивных и толстокожих людей, и он с радостью навязывает эмоциональный контакт с растительным разумом другой планеты.
При рассуждениях такого рода могут оказать немалую помощь кинофильмы, потому что они подхватывают и доводят до банальностей уже обозначившиеся в литературе тенденции.
В фильме «Инопланетянин» представительница рационализированного мира взрослых в лице матери не замечает пришельца, хотя разве что не спотыкается об него. Ее глаза попросту не видят того, чего ее логичный язык не может назвать. Иначе ведут себя дети, чье мышление еще не полностью сформировалось, не втиснулось в схемы. Они видят, как сказал бы святой Павел, «ясными очами сердца», их чувства еще берут верх над логическим мышлением, и контакт между двумя космическими цивилизациями может быть навязан в области эмоций.
Не случайно Ип выходит к детям из-за плюшевых медведей и прочих игрушечных страшилок, с которыми – несмотря на их гротескный внешний вид – дети поддерживают эмоциональную связь, заходя за черту человек-не человек.
Хороший вариант развития этой темы предоставляет Джеймс Уайт в рассказе «The Interpreters/Переводчики». Он использует в нем результаты двух наблюдений: что чем моложе дети, тем легче они находят общий язык со своими ровесниками из других стран, и что дети лучше «понимают» своих маленьких братишек и сестренок, чем родители. В рассказе контакт осуществляется на уровне младенец-младенец, затем малолетний ребенок передает сообщение родителям, а уже те связываются с властями.
И в заключение серии примеров – два отечественных романа. В «Солярисе»Станислава Лема иноземный разум контактирует с землянами также на эмоциональном уровне. И, похоже, это аккурат одна из тех немногих областей, в которых Лем слабо разбирается.
Материализованная эмоциональная жизнь героев Лема вращается вокруг мочеполовых процессов и сотворенных в молодости мерзостей. Никто из них не выбрался за рамки своих гнусных личных проблем, никто даже не выкрикнул «Кингсайз для каждого!» (Поскольку, как я уже говорил, НФ-кино по натуре своей творение не оригинальное, отмечу, что это перифраза того удивительного восклицания, которым завершается «Пикник»: «Счастье для всех даром!»)
Подобный, хотя гораздо глубже раскрытый контакт с существом высшего порядка описывается в «Арсенале»Марека Орамуса. Герой этого романа значительно более интересен, более сложен, да и сам контакт также представлен значительно интереснее и несет в себе богатый теологический подтекст. Человек отдает всего себя контакту, чужак же для общения с низшим существом создает специальные эманации, посредников, которые, испытывая к человеку жалость, выпрашивают для него помилования, а точнее говоря – воскрешения индивидуума, «перегоревшего» в результате соприкосновения с намного более могучим существом.
Так как, согласно Бердяеву, наша цивилизация вступила в эпоху нового средневековья, тему контакта с Иным можно рассматривать как модель связи Человек – Бог. Если мы представим себе Бога в виде суперкомпьютера (коль уж мы обречены на мышление аналогиями, почему бы нам не расширить их круг?), то для связи с ним нам нужны язык и терминал, приспособленный к нашим возможностям. Таким терминалом, путем к неисчерпаемым запасам суперкомпьютера, является для людей Христос. Он так и говорит об этом: «Я есмь путь» и «никто не приходит к Отцу, как только через Меня». Он же является также языком и выступает в этой роли под названием Логос. Язык, которому Христос учил нас, это, как известно, язык любви. Святой Павел подчеркивает решающее значение знания этого языка, утверждая: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая, или кимвал звучащий».
И это логично. Интеллектуальный контакт между находящимися на разных уровнях существами крайне не удовлетворителен для обеих сторон. Но когда рациональный язык подводит, можно продолжать воздействовать друг на друга любовью. Вспомним, сколько радости дает нам общение с братьями нашими меньшими – собаками, хотя ведь не слишком много наберется тем, которые мы можем с ними обсудить.
Так что универсальный космический язык существует и мы ему обучены, а в конце концов нам придется сдавать по нему экзамен.
1. На внутренней стороне передней обложки Анджей Вуйцик сообщает об итогах ITALCON VIII, состоявшегося 9-12 сентября 1982 года в городе Аматрис/Amatrice. Здесь же все то же объявление о конкурсе и черно-белый рисунок авторства БАРБАРЫ ЗЕМБИЦКОЙ-СОЛТЫСИК/Barbara Zembicka-Sołtysik.
2. В журнале печатается целый блок материалов, посвященных недавно умершему американскому писателю Филипу К. Дику/ Philip K. Dick. Рассказ «Podróż/Путешествие», который в оригинале называется «Frozen Journej» (1980) перевел на польский язык СЛАВОМИР КЕНДЗЕРСКИЙ/Sławomir Kędzierski. На космолете, несущем в состоянии анабиоза 60 пассажиров, после небольшой аварии происходит странный поединок между мозгом корабля и сознанием и подсознанием одного из не до конца замороженных пассажиров. Рассказ иллюстрировал в цвете РИШАРД ВОЙТИНСКИЙ. Я ставлю эту иллюстрацию в конец этой части поста. На русский язык рассказ перевел А.Гузман, опубликовав его в апреле 2008 года в журнале «Esquire» под названием «Стылый полет».
За рассказом в нашем журнале следует очень интересная, умная статья Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, озаглавленная «Поход за истиной Филипа Дика/Philipa Dicka wyprawa po prawdę». Надо сказать, что к этому времени в Польше были изданы лишь три романа Филипа К. Дика: «Ubik»(1969) в переводе МИХАЛА РОНИКЕРА/Michal Ronikier, как «Ubik/Убик» (1975), «The Man in the High Castle» (1962), как «Czlowiek z Wysokiego Zamku/Человек из Высокого Замка» (1981) в переводе ЛЕХА ЕНЧМЫКА/Lech Jęczmyk, и, наконец, роман «Solar Lottery» (1955), как «Słoneczna loteria/Солнечная лотерея»(1981) в переводе ЯНА ЗИЛИНЬСКОГО/Jan Ziliński, это последнее издание рецензируется в этом номере журнала. Их обложки я сейчас выставлю в рядок.
Вроде бы, кроме этого, к этому времени у Ф.Дика был опубликован в Польше также один рассказ – как бы не в любимом моем журнале «Dookolo świata» году этак в 1957 – 1958. И есть у меня некие смутные воспоминания, что этот журнал я вроде как бы видел, и вроде бы видел как бы не у самого ли себя. Вот ужо поищу, а если не найду, учиню широчайший сыск, и тогда не взыщи, любезный ты мой журналишко: устрою трепку, разорву на мелкие клочочки и выброшу в мусорку. (Это я так книги с журналами запугиваю – они давно уже живут у меня сами по себе, болтаются где хотят, делают что им заблагорассудится, и если их вот так вот попугать, находятся через пару-другую дней где-нибудь чуть ли не под самыми руками).
Ну вот – больше вроде ничего не было и, по словам Енчмыка, и не предвиделось в ближайшем будущем, кроме отрывка из «Valis» в ежемесячнике «Literatura na świeciе» (о, кстати, ка-а-кой журнал! Ладно, молчу, молчу). Да оно и понятно: у Дика пятеро вдов и трое детей, у кого авторские права – совершенно непонятно, это не говоря уже о том, что поляки могут платить только «злотувками». Наши издатели, впрочем, видимо, вопросами авторских прав не заморачивались, когда через десяток лет дружно впервые издали все в одном и том же 1992 году «Убик» аж в трех разных переводах (И.Невструева, А.Лазарчука и Е.Проскурина), «Человек в высоком замке» тоже в трех (О.Колесникова, Н.Мухортова и Г.Корчагина с И.Петрушкиным), правда «Солнечную лотерею» в единственном – анонимном – переводе, к которому тут же (1993) подтянулся перевод В.Хоботa. Обложки некоторые из этих книг я тоже здесь выставлю.
Ну и до кучи – чуть ниже обложки еще несколько книг Дика, изданных на родном языке. Чего уж скрывать, люблю Дика нежно и трепетно. Большей, чем он, перетруски мозга мне, по-моему, никто не устраивал (и, о да, еще в те времена, и именно в польских переводах, с «Убика» начиная, с послесловием Станислава Лема. Это уже потом я стал выискивать Дика в оригинале в «Букинисте» да в «Светоче». И что-то не помню переводов на немецкий (а в ГДР Дика издать, наверное, было и невозможно), болгарский, чешский, венгерский. А переводов на русский и вовсе пришлось ждать чуть ли не два десятка лет, если считать с момента издания в Польше «Убика». Так что это, возможно, даст читателю моего блога понять, чем тогда для нас тут, в Минске, была соседняя страна -- Польша. А-а нет, вру, кое-что проходило на русском языке по ЛП – спасибо покойному ныне Чадовичу.
Ладно, идем дальше. Дальше в диковском блоке его письмо, написанное 2 февраля 1980 и озaглавленное публикатором A.W. выдернутой цитатой «Nauczyłem się żyć samotnie/Я научился жить в одиночестве» и «Bibliografia utworów Philipa K. Dicka/Библиография произведений Филипа К. Дика» -- величайшая в ту пору для меня ценность… Здесь, пожалуй, сделаем перерыв.
облако тэгов
