Феномен Flёur

Особнячком стоит украинская группа Flёur. Пишется именно так. Значение названия группы можно искать во французском языке (fleur — цветок), в русском (флёр — покров таинственности), у Бодлера (цветы зла). Особенностью коллектива является отличие музыки от какого-либо жанра — это не рок, не бардовская песня, не фолк, не этническая музыка, не городской романс, это... flёur.

Хотя сейчас у команды довольно пестрый состав, душа Flёur — это две вокалистки, они же создательницы группы, они же авторы стихов и музыки — Ольга и Елена. Оригинальность Flёur выражается не только в названии и отказе от обычных музыкальных жанров, она в самой судьбе команды и ее творчестве. Первые альбомы группа записывала не на Украине, и даже не в России, а во Франции, хотя поют они песни на русском языке.

Первый альбом, а точнее три первых альбома представляют собой сразу трилогию: прикосновение, волшебство и сияние, — что можно считать редкостью. Бывает, исполнители выпускают сдвоенные альбомы (сразу на двух дисках), бывает, — составляют дилогии из двух годовых альбомов (именуя их «Часть 1», «Часть 2»); а тут три самостоятельных альбома — названия которых можно перефразировать как «Прикосновение Flёur», «Волшебство Flёur» и «Сияние Flёur», — составляют «Трилогию Flёur».

Итак, Flёur это две девушки, два характера, два мира, объединенные словом и музыкой в единое целое. Такое разделение происходит еще и потому, что девушки чередуют песни, нам раскрываются два мира, живущие параллельно — и мы оказываемся свидетелями того, как они сближаются, мы видим каждый из миров и можем сравнить их между собой. Две героини Flёur — это две противоположности, будто Инь и Ян, эмоциональность и рассудок, сила и слабость. Причем, на ранних альбомах Ян выражен не так чтобы вяло, не выражен никак. Рифмы глагольные или случайные, образы типичные. Большее на что способно сильное начало раннего Flёur — это идти рядом, или даже чуть позади («Я иду по твоим следам...»). Эмоциональное начало вынуждено брать на свои хрупкие плечи слишком многое, и чувствуя, что ноша эта непосильна, оно задыхается, тексты трагичны, образы резки и надрывны, голос полон отчаяния.

Это так сладко. / Это так жестоко — / заключить Вечность / в одно мгновенье...

И умереть / в раскаленном потоке, / чтоб танцующий бог / мог получить наслажденье.

Большинство ранних текстов безысходны и большее, что позволено Инь — надеяться. Вероятнее всего, такая расстановка сил — была задумана и выражает концепцию группы, потому что с каждым новым альбомом Ян растет и набирает силу, обогащается образами, укрепляет голос.

Она плавает в формалине. / Несовершенство линий. / Движется постепенно. / У меня её лицо её имя,

Свитер такой же синий, — / Никто не заметил подмены...

Настроение Инь все еще надрывное, но она уже почувствовала перемену.

Мы накажем друг друга высшей мерой отчаяния / Для того чтоб из памяти этот вечер изъять.

Здесь одна только пуля... Не огорчайся, — / я кручу барабан, эта пуля — моя...

И теперь мне точно известно, / Насколько все это всерьез. / Потому что молчание ведь это тоже / Ответ на мой нелепый вопрос.

На третьем альбоме, Инь и Ян идут почти на равных, Ян начинает понимать свое предначертание, свою миссию, смиряется с ней.

В этот кокон из стёкол и рам / Не проходит тьма или свет. / Может, будет бабочка там, / Может быть, может — нет.

Может, вырастут новые крылья: / Красота, доброта.

И расправить их будут силы. / Может, нет, может, да.

Наконец, противоположности соединяются. Трилогия Flёur заканчивается тем, что две половинки обретают общую единую дорогу, которая кажется бесконечной, о которой хочется и не страшно сказать — «навсегда»:

Холодам вопреки / Оживают ростки, / Прибывает луна, / И плывут мечты сквозь года,

Сквозь морские приливы, / Сквозь апрельские ливни. / Я хочу, чтоб так было всегда.

На первом альбоме после трилогии — «Все вышло из под контроля», — Ян оказывается уже даже более ярким и сильным. Настроение Инь теперь уже светлое, в нем нет больше безысходности. Как спутник Ян, она готова смириться и бороться с окружающей действительностью, готова поддерживать и создавать уют. Мир непрост, будто бы признает она, в нем есть печали и смерть, но путь наш наполнен смыслом, прекрасен, потому что освещает эту дорогу наша Любовь.

Посреди бескрайних просторов, / Под стынущими облаками, / Скользят киты и огромные волны / Рассекают плавниками.

Я плыву вместе с ними, / Преодолев невозможное. / Просто плыву, не думая / О будущем и не помня о прошлом.

А теперь о феномене. Песни Flёur это глубокий многоуровневый мир, в котором можно найти образы фэнтези, детали городского романса, состояние человеческой души в современном, пронизанном массовой информацией мире, их действие даже может происходить вне нашей вселенной, на высоте богов.

Они изменили / орбиты планет, / и звездам теперь / не избежать столкновений

Танцующий бог / смеялся и плакал, — / он забылся в экстазе / от восхищения...

Прошлое, настоящее, будущее перемешиваются. Но не только время-пространство — материал для творчества Flёur, образы скользят от человека к отдельным его частям.

Как же ты мне надоел, / Мучительный орган. / Слабый, вечно больной, / Кровоточащий.

Я не могу уснуть / Ни днем, ни ночью, / Ты изнутри долбишь / Тонкую оболочку.

Образы поднимаются на уровень всего человечества.

Я незаметно на дереве в листьях / Наполняю жизнь свою смыслом, / Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом, / И каждый рожден шелкопрядом, / И прядет свою тонкую нить.

Трудно сказать, является Flёur случайным явлением или признаком зреющей тенденции в современном поэтическом слове. Одно можно утверждать точно, Flёur не может пройти бесследно, Flёur это что-то неповторимое и может быть, чуть-чуть опережающее время.

К рок-музыке...

Есть такой термин: русский рок. Можно много спорить о его значении. Под русским роком я буду иметь в виду отечественную литературную песню, в исполнении традиционного для рока набора инструментов (гитара, бас, ударные, плюс остальное).

Военная тематика стала неактуальной для растущего поколения, тема лагерей и тюрем стала не близкой человеку, не знакомому с репрессивным режимом, а романтика далеких строек еще звучала отголосками, но уже чувствовалась огромная пустота в мире, оказавшемся за «железным занавесом». В это время появляется музыкально-литературное течение, называемое русским роком. Машина времени, Аквариум, Кино, Наутилус, — на смену шестиструнке пришла настоящая музыкальная команда.

Говорить о русском роке, вспоминать имена и читать стихи можно очень долго, потому что одних имен будет столько, что перечисление займет целую статью. Для меня важно сказать о настоящем, поэтому упомяну только общие черты. Русский рок развивался на фоне оттепели, застоя, последующей перестройки и пережил распад Союза. Вряд ли можно мешать в одну кучу всех поэтов, выдвинутых каждой из этих эпох. Тысячи людей разных поколений были воспитаны разными стихами разных поэтов, которых теперь принято объединять одним понятием: русский рок.

Итак, для нашего рока характерно... литературное начало. Может быть, таков русский менталитет или такова ирония отечественной истории, но рок Руси принял в полном объеме эстафету русского поэтического слова и русской поэтической песни, донеся палочку до образования нового государства на обломках Союза.

Лишь те, чья судьба оказалась трагической, не дожили до сегодняшнего дня. Аквариум и Наутилус, Машина времени — до сих пор с нами. Рядом сосуществуют и более поздние — ЧайФ, Алиса, Никольский, Агата Кристи. И совсем молодые — Пилот, Земфира, Несчастный случай. Как это не удивительно, но все они действительно продолжают быть одновременно. И если стихи их сейчас не так ярки, не так громки их имена, то одно их число делает океан имен и стихов тесным. В этом месиве тут и там возникают талантливые команды, вспыхивают искрами, но без самоповторения выпустить больше одного-двух альбомов не могут, и вновь загоревшиеся звезды, так же внезапно исчезают с поверхности в глубину. Так произошло с «Мертвыми дельфинами», с группой «7Б», с Большаковым, с «Мультфильмами», с группой «Сети».

Неважно, кто нам позвонит,

и кто ответит на звонок,

когда земля в какой-то миг

уйдет внезапно из-под ног.

И кто рискнет в последний раз

Устроить бунт на корабле?

Ведь мы для них, они — для нас

всегда... как небо на земле.

Новое слово сказала «Мара». Сексуальность без пошлости. Говорить об «этом» и не удариться в пошлость – дорога для единиц. Мара заняла свое место. Если бы не она – кто-то другой сделал это. Почему для единиц? Потому что целое сексуальное течение погрязло бы в анатомических подробностях и растеряло бы красоту и смысл.

и запах сонных тел, / дыхания шелка, / и утренний оргазм...

и лилии в воде, / и кожа мокрых стен... / бедро... рука...

и пальцы между строк! / и напряжённый ствол!

меж ног дрожащий кольт!.. / в наручники тебя, и на железный стол...

и 220 вольт...

Темная лошадка под названием «Несчастный случай» между тем потихоньку высмеивает устаревающий жанр. Этот коллектив нельзя обойти вниманием: по современной музыке они проходятся не реже, чем по традиционному русскому року. Пародийный рок «Несчастного случая» между тем, намного глубже простой сатиры. Хотя в нем столько намешано традиций и антитрадиций, что порой трудно четко выделить центральную идею. Иногда она оказывается разрушительной и устремленной в хаос, иногда наоборот — созидательной и возвышенной.

Когда я был маленький, злой дебил,

За моей спиной стоял огромный мир.

Казался тенью от моих волос,

(И) дышал мне в темя, как теплый пес.

(Но) пришел черед и для моих работ,

(Я) стал теперь другим наоборот,

И вот мои друзья — Таракан и Лев,

(Мы) сидим на кухне меж пьяных дев,

Но, что ни ночь, то круче цены на кир,

Но зато самый воздух горит, как спирт,

И мы пьем его каждый день и нам каждый день мало...

«Зимовье зверей» — команда, которую одинаково легко можно причислить как к бардам, так и к рок-музыкантам. Регулярные участники грушинских фестивалей, их творчество наполнено цитатами, выдержками и издержакми из классической литературы, мифологий всех родов и городской повседневности. Греческие мифы, эпос Гомера, произведения Свифта, сказки средневековых авторов – их излюбленные области аллегорий. В таких источниках хватит материала еще не для один альбом, но все это — прошлое. Многие группы, как и они, становятся «свидетелями» заката эпохи рока, как такового. И хоть еще многое есть, что сказать – слова эти будут о вчера и сегодня. Что скажет завтра?..

Уставшему телу — немного вина,

Чуть-чуть тишины обесточенным нервам...

Последняя лунная седина,

Уравняла хребты твои в двадцать первом.

А утром в мерцающий иллюминатор

Я выгляну — и ничего не увижу.

Ведь небу уже самолетов не надо,

Ведь небо уже не становится ближе.

И к городской песне...

Представителей этого направления следует искать среди бардов, рок-музыкантов, исполнителей жанра шансон и даже эстрадной песни.

В текстах Ирины Богушевской (современный шансон, в лучших традициях Дассена или Мирей Матье, совсем не похожий на «русский шансон», скатившийся в тюремную и кабацкую песню) раскрываются темы современного интеллектуального человека, со страстями и мечтами, запертого в городской реальности:

Всех ближе ко мне — и дальше, чем дивный месяц

В небесах, ты стоишь, и стекло между нами.

Всех ближе ко мне, ты рядом, но мы не вместе,

Никуда без тебя я не могу лететь

Я — городская чайка, я — городская птица,

Ветер соленый помнят крылья, но море мне только снится.

Городская песня, а часто и вполне общероссийская песня с христианским смирением и просветленностью раскрывается в творчестве рок-групп «Високосный год», «Джанго». Их образы не содержат протеста, агрессии или какой-то активности, свойственной року, это мир высших сфер: это мир Бога и Ангелов, жизни и смерти, предначертания и предопределенности, мир, где души людей могут общаться, забывая о границах земного существования.

Похоже, забили на все

капитаны небесных сфер:

курят в открытую форточку

и плохой подают пример.

Они ни в кого не верят

и никогда не плачут, -

Бог, открывающий двери,

и ангел, приносящий удачу...

Дух молодежи, дух современного города с его суетой, равнодушием, вечной нехваткой времени и внимательности к ближнему — в стихах рэп-исполнительницы Елки. В ее текстах часто не столько человек является героем, сколько сам город, замерший на мгновение, пойманный в кадр, показанный отпечатком захваченного человеком мгновения.

Я не такая как все, / Город стоит по пояс в воде, / Тайны прячу на дне,

Реки из берегов выходят во мне. / Люди, верьте друг другу;

Суета за нами бегает по кругу, / Расставляет сети город обмана,

Если бы не любила, я б его взорвала. / На экранах не то, что в сердцах.

Два мира – разные птицы. / Вода искрится,

И нет сомнения:

Я в головы попаду, как наводнение.

Совсем молодые поэты, судьбой заброшенные на эстраду, втискивают в стихи то, что их окружает: потоки информации, компьютеры, мобильные телефоны. Они, может быть, ярче всего передают в своих стихах, что мир переменился и он более не походит на мир прошлого века. Когда-то Земфира, а сейчас совсем юные — «Город 312», «Массква», пусть не очень складно, кричат о душе, которая остается истинной душой в новом, почти кибернетическом мире, принадлежащем рекламе, метро, супермаркетам и карточкам экспресс оплаты.

Шумные улицы, тесные города,

Воздух заряженный дымом,

Небо обуглится, скроются в никуда

Люди бегущие мимо.

Вступление

Специалисты давно уже поговаривают о закате поэтизии в мире и России, в частности. Если рассматривать историю – поэтическое слово зародилось раньше других литературных жанров, оно вышло из былин и песен. Лирику в допушкинские времена составляли баллады и оды. Пушкин и поэты золотого века дали нам новую форму и новые темы. Поэзия развивалась и впитала в себя не только сословный дух, но и простой крестьянский устой в стихах Некрасова и Рубцова. Чувство, акт взаимодействия с Богом, жизнь на границе жизни и смерти – вот что принес серебряный век, и, казалось бы исчерпал все, что может быть озвучено поэтическим словом.

Тематика стихов самих по себе в двадцатом веке нашла новые ресурсы, война дала жизнь военной лирике, которая постепенно угасла в мирное время, и тогда поэзия, соединившись с музыкой, дала жизнь дворовой и бардовской песне. Самый извесный поэт двадцатого века — бард Высоцкий! Пользуются популярностью книги Окуджавы и Митяева.

Дворовая и бардовская песня развивалась и, возможно, достигла верха своего развития или деградации в русском роке. Выходят книги поэтов середины-конца двадцатого века – Макаревича, Бутусова, Гребенщикова. Появилась книга Дианы Арбениной.

Куда дальше направит свои поиски поэзия, если жанр литературного рока также переживает кризис?

У нынешних поэтов за спиной атомные взрывы и атомная энергетика, полеты в космос, всемирная паутина и виртуальная вселенная массовой информации, сексуальная революция, нейролингвистическое программирование, политика, многоэтажки, мегаполисы, сверхскоростные автомобили, самолеты, тяжелый рок, рэп, вымирающие тигры и носороги, конвейерная обработка теплиц и массовое производство продуктов питания, генетика и наблюдение за галактиками, компьютеризация и всеобщее подключение к мировым средствам коммуникаций. Люди не стали глупее, хуже, примитивнее, — люди стали другими, и поэты стали другими, темы стали другими и средства передачи изменились.

Вопросы вроде — можно ли сравнивать поэзию Земфиры с поэзией Цветаевой, а стихи Шклярского со стихами Бродского — оставим в стороне. Это дело литературоведов. Мне хочется проследить и косвенно проанализировать современное состояние поэзии, или, если быть совсем точным, состояние поэтической песни, которой современная поэзия, конечно, не ограничивается. Не претендуя на полноту картины — всех существующих авторов мне не переслушать даже за всю мою жизнь, — в этой статье я попытаюсь поделиться рядом наблюдений и сделанных на основе их выводов о пути поиска современной поэтической песни.

От бардов...

От прежних бардов нам осталось совсем немного имен.

Взлетевший на волне Грушинских фестивалей Олег Митяев вряд ли может считаться великим открывателем: он поет о войне, которая вряд ли заметно коснулась его, он поет о далеких городах, по которым мотался не в эпоху великих строек, а по перепитиям бардовской жизни, он поет модные слова о том, что советская власть была злом, и что не оставила она «ни креста, ни погоста». Лишь ностальгия – причина популярности его стихов.

Он шьет из светлой грусти непраздничные вещи,

Какие-то простые, невзрачные на вид,

А кажется, что горлом тоска вот-вот захлещет,

И зал зарукоплещет, и сердце заболит.

Что характерно для Митяева — плохая работа над текстом, вследствие чего прекрасные строки могут запросто соседствовать с дилетантскими типа «Но вряд ли печаль иссякнет, как дождик и эскимо».

Другой бард – Олег Медведев — проторил собственную тропу и сумел удержать литературную планку на уровне таких львов, как Кукин или Окуджава. Иркутский поэт выбрал иной путь: что толку перепевать старые темы новыми словами, что толку следовать переменчивой моде на вождей, лучше шагнуть за «зеленую дверь» и окунуться в мир, который не может постареть и стать менее актуальным, в мир детского мироощущения нагруженного сорокалетней мудростью. Мир марширующих игрушечных солдатиков, открывающих новые земли, торгующих бусами с папуасами неизвестных островов. Фантастический мир смотрит на нашу реальность сквозь цветное стекло, но отрывается от земли и уже мчится по вселенной собственных законов. Шаркая по пыльной солдатской дороге, лавируя между форнитами, вервольфами, самураями и туземцами поэт творит огромный лучезарный мир, мир несбывшейся фантазии. Именно несбывшейся, ведь лирический герой обнаруживает, что впереди – каменный век. Медведев – ярко сияющая звезда уже ушедшей эпохи, будто яйцо дракона в заповеднике из романа Саймака.

К ночи смелели смрадные бесы, день умирал в пыли.

Тьма подступала враз с четырех сторон.

Здесь бы в клинки, да яблочко-песню в мертвые ковыли

Выронил обеззубевший эскадрон.

Нынче солдату худо без песни, годы его горьки:

Хитрая сволочь-старость свое взяла.

Внучка солдата выбрала пепси, выскользнув из руки,

Медная кружка падает со стола.

Впрочем, поиски новых тем в бардовской песне не прекращались никогда. Ежегодно проводятся Грушинские фестивали, на которых можно увидеть (и услышать!) не только известные имена, но и новые. Стихи современного барда — Павла Фахртдинова — не что иное, как попытка на предельном напряжении увязать в единое христианские мотивы, бардовские традиции и современное мироощущение.

От одного солнца – миллион теней.

От одного ветра – миллион листьев.

На миллион детей – один гений.

На одного гения – один выстрел.

Правда иногда поиски приводят к странным результатам, как это произошло в лирике популярного композитора и исполнителя Павла Кашина. Ярко начав свое творчество, выпустив ряд необычайно интересных вещей — «Ты не достроил на песке безумно дивный, чудный город...» (Город), «Под осенним деревцем засиделся день, крашеным индейцем с думой набекрень...» (Осень), «По небесным грядкам...», в поздних стихах поэт обнаруживает тенденцию заимствования из... как это ни удивительно, времен Пушкина и Лермонтова. Дух золотого века явственно проступает, например, в вальсах:

Вы искали меня в позапрошлой неведомой жизни,

Узнавая мой дом в перекрестках пустых городов.

Бесконечными днями шли наши годы и вышли,

Не оставив следов на брусчатке минорных ладов.

Я пишу Вам письмо, а под каждой строкою аккорды.

Я расклею его по задворкм вечерних газет.

Вы прочтете и, может быть, этот мир неоправданно твердый

Улыбнется и, вдруг, даст нам взлет на одной полосе.

Тем очевиднее становится пристальное обращение к образцам прошлого, если вспомнить, что один из самых последних проектов барда посвящен творчеству Лермонтова и Пушкина.

Хотя бардовская песня как жанр находится скорее в финале своего пути, следует признать, что путь этот продлится еще довольно долго. Дело в том, что традиции бардов живы в творчестве большинства современных самобытных поэтов. Очень многие, и среди них жители нашего города — Любовь Окунева, Мария Махова, Михаил Малыгин и еще немало, сочиняя стихи, кладут их на музыку. Гитара — один из самых верных друзей сегодняшнего поэта.