"
Любопытный образец социальной фантастики, густо-прегусто загримированной под фантастику научную. (Кстати, имхо это вообще мощный тренд). SiFi оказывает очень небольшое влияние на сюжет. Скорее, это титанические декорации. Если камень — то вертикальные уступы высотой в километры. Если вода — то чудовищные ледовые потоки или затопление Земли на шесть метров (привет Водному миру). Если террористический акт, то сотрясающий всю планету, да еще и не в один оборот. Но весь сюжет, вся интрига закручены на развитии социальных процессов.
Нет, не на развитии персонажей. Персонажи, как ни странно, практически не меняются (за буквально единственным исключением, но о нем ниже)
Цикл начинается с убийства, организованного одним из Первой Сотни против другого из нее же.
Некий коллектив, напичканный противоречиями так, что банка пауков показалась бы рядом с ним сладостной дружеско-любовной идиллией, высаживается на Марсе, чтобы там жить. Коллектив состоит из бездетных и крайне амбициозных ученых. Фактически каждый с постепенным прибытием новых переселенцев становится главой какой-либо социальной группы — кто вождем бедуинов, кто директором исследовательского института, кто Президентом Марса (и это будет совершенно не тот человек, о котором можно такое предположить, исходя из начальных раскладов), кто лидером политической партии, а кто матриархом секты. О развитии влияния Первой Сотни (точнее, Первой Сотни и Одного) читать очень интересно. Толпа опытных, умных, высококвалифицированных и оверобразованных людей, из которых часть пытается _просто_заниматься_своим_делом, (а дело, мы помним, терраформирование, то есть задача, которую трудно счесть скромной), часть им мешает из этических соображений, местами пугающе смахивающих на пародию на экоактивистов Земли (ничего не трогаем, оставим все как есть, живем в герметичных кибитках, любуемся девственной природой красотой каменного ландшафта), еще часть пытается подогнать к Марсу человеческую биологию, а оставшиеся отчаянно интригуют, считая это своей основной задачей. У всех них, в конечном итоге, неплохо получается. Синергетический результат чудовищен.
Еще пару томов немногие выжившие пытаются понять, как такие хорошие намерения могли породить такой эпический факап; убедить Землю, что на Марсе есть вменяемые люди; найти собственно вменяемых людей на самой Земле и привыкнуть к изменившемуся темпу жизни.
И вот последний момент страшно перетягивает на себя вес всей истории.
В начале текста речь идет о людях-вроде нас. О, собственно Людях: аданах, человеках, смертных. Которые рассчитывают свою жизнь, исходя из того, что можно потратить пятьдесят лет активной постподростковой жизни на науку, карьеру, активизм или репродукцию, но надо выбрать что-то одно, ну второе опционально, в качестве хобби (как сейчас ученый-мужчина может позволить себе быть отцом, потому что это не отнимет у него много времени и сил, а женщина-ученый может позволить себе быть матерью, только если она половина лесбийской пары)
После заявленного "появилась технология, подробности неважны" участники истории — от великих ученых, и постепенно до последнего земного бедняка — получают возможность успеть все по очереди. Сто лет? Ерунда. Двести — не предел.
И герои перестают быть нами. Можно сделать две карьеры, начать третью, плюнуть, вступить в счастливый брак с человеком на семьдесят лет младше тебя, родить и вырастить ребенка, вернуться к третьей карьере и успешно сделать ее. Можно создать политическое движение, стать его легендой, забросить его лет на сорок, вернуться и объявить, что ты передумал и лавочка распущена. Пережить инсульт, восстановиться, стать совершенно другим человеком, интегрировав свои первую личность и личность-маску, заинтересоваться биологией мозга и продвинуть науку в этой области. Забыть даже лицо человека, который мучал тебя при жизни и после смерти. А потом вспомнить при помощи лекарств и равнодушно простить.
И то, как меняет участников истории эта поистине фантастическая свобода — с одной стороны, страшно интересно наблюдательски, с другой — ужасно скучно. Они не люди уже как-то. А с третьей — что бы сказали наши предки из всего лишь 19 века, когда тридцатилетняя женщина любила напоследок, а мужчина в сорок считался одной ногой в могиле?
И вот один из признаков дикого продления жизни — спадение потребности в репродукции. Как мы, здесь и сейчас, не видим смысла рожать 12 детей, так и марсиане Робинсона лет по полтораста думают, а заводить ли хоть одного. Народу и так уйма. Времени на раздумье — тоже. Да и достаточно ли я компетентен, чтобы привести ребенка в мир? А есть ли у меня надежный партнер?... А хочет ли детей партнер?...
Вроде бы ура, все отлично, наука рулит: сай-фай рулит (математика помогает физике, легко заселяем астероиды); сошиал-фай рулит (марсиане и Земля умудряются договориться, и отрулить ряд кризисов, пользуясь реально существующими (браво, Ким Стенли Робинсон!) технологиями и знаниями по конфликтологии и переговорам), медицина рулит... Искусство выходит в космос... Спорт становится искусством и философией... Экотеррористы превращаются во вдумчивых экоблюстителей...
Но последняя сцена, явно выданная автором непроизвольно, жестко возвращает нас к человеческому. Старый великий ученый учит пятилетнего мальчишку кататься на велосипеде. Старая великая вождица ведет двухлетнюю девочку покупать мороженое.
Цикл, сделав кучу сложных вензелей, вернулся в точку истины. Счастливой оказывается жизнь, которая идет рядом с чьим-то детством. Сообщество без детей может быть эффективным и веселым, но воспринимается как временное, как подготовка, как ожидание настоящей, полноценной жизни.
И это довольно-таки странный и неожиданный вывод.
А что же начальное убийство? О нем случайно вспоминают двести лет спустя. И оказывается: все знают, кто инициатор, все знают реальных убийц, все знают, что инициатор не так уж и коварен, как казался сам себе... И всем пофиг. Даже даме, оказавшейся камнем преткновения между убитым и инициатором убийства, быстро становится пофиг. Давно было дело. Неинтересно.
Можно поговорить еще немножко о паре нелепостей, допущенных автором в русских деталях (особенно печально, что одна из них допущена в попытке поклониться русской фантастике), но, мне кажется, этот момент достоин не более чем упоминания. Кто не ошибается?... А вот достаточно жесткое описание российской современной культуры как защитного матриархата мне показалось справедливым.
В целом, я бы не советовала цикл любителям острого экшна (есть ооооооччччень тягучие разделы), любителям национального победительства (русские симпатичны, сволочны, эгоистичны, умны и изобретательны не более и не менее, чем американцы, японцы, французы и тринидадцы) и тем, кто надеется на хеппи-енд. Хотя енд, по большому счету, хеппи, но очень уж при этом биттер. Всё, как в жизни.
облако тэгов
