http://vasya-lozhkin.livejournal.com/1855...

С подпольных времен у меня сохранилась твердая уверенность, что с этим государством ни в какой его форме дел иметь нельзя. Ты взял у них три страшных медяка, поехал с делегацией во Франкфурт,

встал рядом с пластмассовой березой под портретом Лужкова, и все — у тебя между глаз опухоль, и она тебя съест.

Моими наставниками в этом смысле были прихожане Истинно-православной церкви. Когда катакомбников начали выпускать из лагерей, я познакомился с некоторыми, и на меня произвели величайшее

впечатление рассказы о том, например, как они отказывались ездить на поездах, потому что на паровозе была прислужниками Сатаны нарисована красная пентаграмма, и шли сотни километров пешком.

Сейчас, конечно, самый радикальный текст мог бы написать ваххабит-педофил: не такое уж немыслимое сочетание, если учесть, что Айша вышла замуж в шесть лет.


и еще, чудесно про Данилкина:

Сначала объявили гением какую-то уральскую следопытку, которая тут же свалилась с подиума и поломала глиняные ноги, чуть позже стали вытаскивать питекантропов прямо из чеченских окопов и т.п. Я не очень внимательно за этим слежу, но понятно, что был взят курс на поддержку гопников — естественно, не ради гопников, а ради прибыли, но привело это к тому, что о литературе заговорили какие-то помоечные персонажи. Одну из первых публикаций такого рода я запомнил. Это была заметка о романе Эльфриды Елинек «Любовницы» — замечательной книге. Рецензия начиналась с того, что автор, прочитав роман Елинек, захотел приехать в Вену, разыскать ее дом, позвонить в дверь и дать Елинек кулаком по носу, а потом еще пнуть ногой в живот! Если бы это было напечатано в каком-нибудь журнале для панков, я бы только обрадовался, но это была «Афиша" — малахольное издание, призванное смягчать нравы клерков, чтобы они не ломали кулер и верно ставили ударение в слове «руккола». И вот из салата с рукколой вылезает гопник и дает читательнице-секретарше по носу, а потом еще ногой пинает ее в живот — удивительная, противоестественная сцена.

Хотя чего ожидать от журнала, который пригласил на роль книжного обозревателя совершенно серую личность — биографа Проханова! Понимаю, что от безвыходности, но биограф Проханова в качестве литературного эксперта — это смешно, согласитесь.

Можете представить эксперта по кино, который вообще не знает режиссеров, получающих «Оскаров» или «Золотую пальмовую ветвь»? С литературой именно так, единственным исключением в последние годы был Памук. Присуждают премию Дорис Лессинг — никто не читал, они начинают спешно передирать статьи из английских газет, пишут адскую чушь. Леклезио — они впервые слышат это имя. В прошлом году награждают Герту Мюллер — наш «биограф Проханова» по складам читает синопсис ее последнего романа и изрекает: «Ага, про ГУЛАГ. В общем, все ясно». (А ясно ему, что книга про ГУЛАГ никому в России не интересна — старший друг объяснил.) Правда, и у него имеются таланты: отлично берет интервью у Оксаны Робски.

http://www.openspace.ru/literature/names/...

Великолепный (лучший, на мой взгляд) роман М. Варгаса Льосы.

Состоялось, наконец-то, второе пришествие "Войны конца света" российскому читателю.

Первое было аж в 1987 году. В те весело-смутные годы роман Льосы прошел мимо основной массы читающей публики.

Правда, те кто Льосу ценил и любил, роман заметили и прочли. Но вот un masse... Да, тогда были другие литературные кумиры.

Повторюсь, роман великолепный. Наряду с книжкой А. Нежного "Там, где престол сатаны..." — лучшее, чем порадовали нас отечественные издатели.

Кстати, издательская аннотация

цитата

Роман Марио Варгаса Льосы «Война конца света» – захватывающая хроника гражданской войны в Бразилии. В конце XIX века на северовостоке страны вспыхнул крестьянский бунт, который возглавил бродячий проповедник по прозвищy Консельейро (Наставник). Последователи считали его нoвым Христом, себя именовали апостолами. Поначалу члены общины и не думали воевать. Они поселились в заброшенной деревне Канудос, чтобы спасать душу в преддверии конца света, и составляли новое Евангелие. Власти, однако, рассматривали Канудос как орудие в руках враждебных Республике сил, очаг антиправительственного заговора, и трижды направляли карательные экспедиции против безоружных крестьян. Тем не менее война конца света длилась не один год.

не дает адекватного представления о романе.

Вот что по этому поводу говорит переводчик Льосы А. Богдановский:

цитата

евангелие они изучали! они установили в Канудосе (чужом имении, разумеется) коммунистический строй.

самый что ни на есть самый натуральный коммунизм, включающий даже, как сказали бы браты Стругацкие, позитивную реморализацию.

и тут приезжает из Европы профессиональный революционер-террорист, ученик Бакунина, и желает увидеть въяве свои сбывшиеся мечты. и уж тогда начинается самое интересное.

и это — только одна, хоть и самая толстая, нитка этого ковра.

И еще.

Дочитал впервые изданный полностью, без купюр,"Новомирский дневник" (1961-1970) А.Т. Твардовского.

На редкость увлекательное и поучительное чтение. Трагедия порядочного русского человека, верившего в возможность построения "социализма с человеческим лицом".

Окончательно добили эту искреннюю веру идиотический по форме и сути процесс над Синявским-Даниэлем (1966) и не менее идиотический ввод советских войск в Чехословакию (1968).

Ты, смерть, красна не на миру, а в совести горячей.
Когда ты красным полотном взовьешься надо мной
и я займусь твоим огнем навстречу тьме незрячей,
никто не скажет обо мне: и он нашел покой.
Рванется в сторону душа, и рябью шевельнется
тысячелетняя река из человечьих глаз.
Я в этой ряби растворюсь, и ветер встрепенется
в древесном шепоте моем и вспомнится не раз.
Ты, смерть, красна или черна, не в этом вовсе дело, –
съедает мартовский туман последний мокрый снег.
И в смертном шепоте моем уже не уцелело
ни слов для совести моей, ни берегов для рек.
А над оттаявшим прудом весна не городская,
на деревянном островке вчерашний снег уплыл.
Там, клюв упрятав под крыло, как будто замыкая
себя в осеннее кольцо, когда-то лебедь жил.
Я вспомнил лебедя, когда, себя превозмогая
и пряча губы в воротник, я думал о тебе.
Мне так хотелось умереть, исчезнуть, замыкая
в себе все прошлое мое, тебя в моей судьбе.
О, если б вправду умереть пришлось мне в то ненастье,
то кто послушал бы меня и кто б сумел помочь
мне вытравить себя из глаз, пророчащих участье,
неумолимых, как и ты, и обращенных в ночь.
Всю память выжечь о себе, сгореть, лишиться крова.
Кричать: забудьте обо мне, меня на свете нет!
Что будет, если я умру? Меня оттуда снова,
оттуда вытащат опять просматривать на свет?
О, если б камни, что мои хранят прикосновенья
и в них живут, как в скорлупе, растаяли, как дым!
О, если б все ушло со мной: вся память, все мгновенья,
в которых я тебя любил отчаяньем моим!
Где зеркало теперь мое? Бродячим отраженьем,
не находя ответных глаз, по городу бреду.
Грозит мне каждое окно моим прикосновеньем.
Мне страшно знать, что я себя нигде не обойду.
Я натыкаюсь на себя и там, где не был даже,
весь город мною заражен – повержен в колдовство.
Люблю, боюсь, зачем, кого – слова подобны краже.
Туман съедает мокрый снег, мне не спасти его.

http://www.vavilon.ru/texts/prim/zhdanov1...

Безумно обидно и жаль, что Жданов уже давно практически ничего не пишет...

...если сейчас сесть в машину или электричку и отъехать 50 км от Москвы, вы выйдете, увидите заборчики, сельпо, людей, одетых абсолютно непонятно по каким модным ориентирам.

Вы потеряете чувство времени. И вот меня это завораживает абсолютно. Я обожаю лакуны времени, я люблю вокзалы, где абсолютно непонятно, что происходит.

И русская провинция этим и обогащает литературу, потому что там это вечная такая декорация, отношения не меняются совершенно.

И ты можешь почувствовать себя писателем XIX века, когда увидишь этих персонажей, этих бабушек. Там теряется чувство настоящего.

Ты начинаешь гадать, либо это прошлое, либо это уже будущее. И это закольцовывается и оказывается, что в русской провинции очень трудно различить настоящее.

http://www.echo.msk.ru/programs/kazino/67...