Чуть ли не половину 22 выпуска (июль 1971 года) знаменитого фэнзина Брюса ГИЛЛЕСПИ «SF Commentary» заняла статья Станислава ЛЕМА «Sex in Science Fiction» («Секс в научной фантастике»). Сразу же было указано, что это перевод Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА (многолетний литературный агент ЛЕМА) с немецкого оригинала из фэнзина «Quarber Merkur». А чуть ниже — авторское уведомление (AUTHOR’S INTRODUCTION), что эссе является переработанной версией отрывков из изданных в Кракове книг «Философия случая» и «Фантастика и футурология», которые пришлось существенно сократить «иногда в ущерб ясности моих аргументов».
Секс в научной фантастике
В базе Фантлаба данной статьи ЛЕМА нет – надо полагать, по причине того, что это якобы отрывки из уже описанных книг. Но текст, что появился в «SF Commentary», существенно не совпадает с указанными монографиями. Ни в коей мере не является он и переработкой эссе «Эротика и секс в фантастике и футурологии» 1970 года, тоже написанном на базе глав «Фантастики и футурологии», хотя некоторые пересечения есть.
Вот, например, общетеоретический фрагмент из фэнзина:
— Читатель видит то, что он прочитал в свете контекстов, которые считает «адекватными» тексту. Эта интерполяция особенно важна в области секса. Здесь писатель не может использовать нейтральные методы описания, которые можно было бы прочитать без оценки. Какой-то мелочи может быть вполне достаточно, чтобы дать запах сексуального подтекста. Портрет Жана- Жак Лекё показывает даму в платье с глубоким вырезом. На одной ее полуобнаженной груди сидит муха. Эта черная муха, неподвижно сидящая на женской груди, беспокоит нас, хотя мы не можем утверждать, что это неприлично, например, для кухни — летать мухе или сидеть на груди. Так что же происходит со зрителем? Если бы это была фотография, то можно было предположить, что ее присутствие — чистая случайность. Однако мы знаем, что портрет был написан художником, и он явно намеренно поместил муху на грудь. И это осознание нас немного шокирует. Муха означает "неприлично", хотя нам было бы трудно точно определить смысл этой «непристойности».
В рамках литературы многие произведения могут служить отправной точкой неприличных ситуаций, хотя авторы не имели в виду такой вещи, некоторые библейские отрывки, например, или даже, если мы достаточно усердно посмотрим, детские сказки, которые мы можем определить как внешне закодированной садистской и эротической литературой.
Это крайние случаи, и очень многое зависит от личной реакции читателя. Некоторые люди могут даже получать сексуальное возбуждение от зонтика, так что мы можем признать, что неизбежно все суждения в этой области относительны…
Читатель, неподготовленный в таких вопросах легче всего замечает описания, имеющих явно локальный характер. Он сразу заметит, что «Любовник леди Чаттерлей» показывает ей свои возбужденные гениталии. Он также может видеть, что мужчина совершил содомию с дамой. Но он вряд ли заметит, что этот роман в целом имеет определенное культурное значение, поскольку борется с определенными социальными табу, Читатель может довольно легко понять сексуальные детали, но ему может быть намного труднее увидеть единство всего текста.
Однако есть и другие произведения, которые читатель не может понять ни целиком, ни как культурно значимые единства, потому что они написаны только как заменяющие удовлетворение желания. Нам не всегда легко различать эти два типа.
Последняя часть данного пассажа в «Философии случая» изложена по-другому, а упоминания Жана-Жака Лекё я там вообще не нашел:
— Различие между теми, для кого «Любовник леди Чаттерлей» – порнография, и теми, кто считает этот роман непорнографическим, сводится к применению – в качестве «адекватных» – различных структур понятийного отнесения. Так называемые «порнографические элементы» могут в литературном произведении нести функцию непорнографическую, как части некоего более значительного целого. Только не каждый умеет – а может быть, и не каждый хочет – применять такого рода интегративные приемы. Особенно рьяный противник порнографии может разыскать ее даже в отрывках из Библии. Неадекватность такого восприятия основывается на общественных условностях, а более ни на чем. Не подумаем же мы, что сам Господь Бог запретил нам такие разыскания как неприличную игру.
иллюстрация из фэнзина
Грех межзвездный
Еще один фрагмент из «Секса в Научной Фантастике» вызвал скандал:
— Я говорю, конечно, о Филиппе Хосе ФАРМЕРЕ. В своем романе «The Lovers» («Грех межзвездный» — mif1959) он показывает своеобразную концепцию эволюционного принципа мимикрии. Роман шокирует читателей гораздо больше, чем они на то готовы. Однако эволюционное развитие планеты Оздва не выдерживает даже попытки серьезной критики. В книге супернасекомые в результате эволюции превращаются в существа, внешне похожие на человеческих женщин…
В «The Lovers» сочетаются сексуальные отношения, эволюционная адаптация и т. д. Для обывателя это комбинация может
нести некоторую убежденность. В основном роман включает в себя миф о суккубах, где существо «лэйлита» представляет собой суккуба. ФАРМЕР переводит все это на псевдоэмпирическом языке описательной науки. Идея содержит одну оригинальную возможность — автор мог бы показать нам интроспективно психическая жизнь «лэйлиты». Она должна (согласно роману) умереть, когда она родит ребенка. Она может зачать только тогда, когда приводится в действие изобретенный автором "фотогенитальный" рефлекс (во время коитуса). Кроме того, она должна испытать оргазм. Чтобы избежать данного зачатия, «лэйлита» употребляет алкогольные напитки, которые парализуют рефлекс, упомянутый выше. Главный герой считает, что спасет свою любимую от пьянства, если будет подмешивать ей в алкогольные напитки нейтральную безалкогольную жидкость — но при этом он нечаянно убивает ее, став отцом ее маленьких личинок.
ФАРМЕР известен своими фантастическими вариациями на сексуальную тему… Еще на одной планете он описывает расу людей с отделяемыми фаллосами. Во время полового акта фаллос проникает в тело «женщины». Самцы этого вида определенно не могут испытывать сексуального экстаза (как, поскольку они просто теряют пенисы на время?), такой способ оплодотворения может быть интересное нововведение для вуайериста. Он похож на способ, когда женщины могут использовать искусственно созданные гениталии для мастурбации. Этот акт вряд ли преследует какую-либо внутреннюю, биологически оправданную цель, но он содержит внешнее, эротическое, не нейтральное значение для наблюдателя (читателя).
От ФАРМЕРА я ожидал взросления, которое приведет его воображение (как продемонстрировано в цитированных книгах) в сторону рассмотрения культурных явлений (в том числе, в области сексуальных проблем). Но этого не случилось. Он просто описал «смелые», садистские и агрессивные видения, в которых бойскаутская мораль исчезла в научной фантастике.
Письмо ФАРМЕРА ЛЕМУ
В 25 выпуске «SF Commentary» (декабрь 1971 года) Филипп Хосе ФАРМЕР ответил Станиславу ЛЕМУ. Он пишет, что сначала хотел назвать свой ответ «Socks In Seance-Fucktion». Это явно каламбур (Seance-Fucktion — Science Fiction), где «socks» (в прямом переводе – «носки») адекватно мне перевести трудно. Поэтому пока пусть остается «Носки в сеансе траха». Однако, по здравому размышлению, ФАРМЕР решил не озаглавливать свой ответ, посчитав, что с таким названием читатель воспримет его как юмористический.
Складывается впечатление, пишет ФАРМЕР, что ЛЕМ не читал обозреваемые произведения по-английски, как это «должен был сделать серьезный критик», а пользовался лишь немецкими переводами: «и это могло повлиять на его способность воспринимать все уровни смысла в произведениях»:
— Мистер ЛЕМ, я очень постарался показать, что «лэйлиты» не произошли от насекомых и не были насекомыми. Они не супернасекомые, как вы утверждаете. Более того, как я пояснил, предки-предки «лэйлит» — были прегоминидами на очень ранней стадии эволюции.
Действительно, в главе 18 «Греха межзвездного» однозначно говорится, что «лэйлиты» не являются насекомыми. А в главе 19 рассказывается об их происхождении.
— Я не могу поверить, что мистер ЛЕМ, — пишет ФАРМЕР, — мог бы быть таким невнимательным, если он читал английскую или французскую версию. Вы читали сильно сокращенную и, возможно, неправильно переведенную версию?
Не согласен критикуемый автор и критикой биологических основ его придумки:
— Я отрицаю, что биология в «The Lovers» невозможна или даже невероятна. Я был очень осторожен и детален, когда создавал биологическую систему планеты Оздва в 1952 году. Я недавно перечитал роман, и хотел бы сделать там много литературных изменений, но конструкции биологии/эволюции, считаю, не нужно исправлять.
ЛЕМ не указывает название анализируемой им повести «Брат моей сестры», как предполагает далее ФАРМЕР, потому что "ее у него нет, и, возможно, он знает о ней только из резюме, предоставленного Францем РОТТЕНШТАЙНЕРОМ":
— В романе фаллос не продвигается в женское тело. У ээлтау нет ни мужчин, ни женщин, не смотря на то, что говорит ЛЕМ. Все партнеры (кроме фаллоса-личинки) в половом акте действительно испытывают оргазм. По сути, фаллос является личинкой, и половые акты и передача генетического материала и метаморфозы превращения личинки в окончательную форму гоминоида с научной точки зрения правдоподобны. Я предложил бы мистеру ЛЕМУ прочитать книги по основам биологии и энтомологии, а также основательно просветиться по предмету эволюции земноводных.
Половой акт в романе имеет не только внутреннюю биологически оправданную цель, он имеет определенную и глубокую эмоциональную и социальную, короче говоря, культурную ценность. И не только это. Землянин Лейн начинает любить ээлтау Марсию. Они разделяют причастие хлеба и вина. У них начинает развиваться глубокая эмоциональная привязанность, даже если они так чужды друг другу. Затем Лейн в ужасе отшатывается, когда он узнает истинную природу Марсии. Его отвращение к ее чуждой сексуальность заставляет его убить фаллос-личинку. Мистер Лем, вы должны увидеть теперь, как многое упустили. Я буду счастлив отправить вам «Брат моей сестры» на английском языке.
Лемовская фраза насчет «самцов, теряющих на время фаллос», действительно позволяет предположить, что он не читал «Брата моей сестры». Однако в четвертой главе непосредственно «Фантастики и футурологии» под названием «От структурализма к традиционализму» тот же ЛЕМ гораздо более адекватно пересказывает роман. Так что, похоже, проблема — в переводах с польского на немецкий, а потом с немецкого на английский. Там же, в ФиФ, «лэйлиты» названы не насекомыми, а более точно «насекомообразные паразиты».
То, что перевод в «SF Commentary» оказался неадекватным, подтверждает еще один фрагмент из письма в редакцию Филипа ФАРМЕРА:
— Мистер ЛЕМ, миметизм «лэйлит» — не результат эволюции разумом… Повторяю, миметизм прелэйлит не был делом воли, управляемой разумом. Эволюция была результатом инстинкта, какие бы факторы ни направляли эволюцию.
То есть ФАРМЕР не согласен с тезисом ЛЕМА из следующего пассажа «Секса в научной фантастике»:
— Эволюционное развитие планеты Оздва не выдерживает даже попытки серьезной критики… Надгробием этого понятия здесь является эволюционный закон, согласно которому, когда у вида развивается разум, он приспосабливается к изменениям окружающей среды, поскольку он создает искусственные инструменты, а не потому, что он биологически адаптируется. Говоря афористически, вы должны подождать миллионы лет, чтобы вырастить крылья, рога, когти и т. д., но когда вы используете разум, вы можете создать искусственные крылья, оружие или другие инструменты всего за несколько лет. Было бы так же абсурдно утверждать, что насекомые могут имитировать форму другого вида (неважно, человека или иного) посредством естественного подражания. В таком случае, люди, страдающие близорукостью, должны будут ждать миллионы лет, пока под давлением фенотипического отбора в борьбе за выживание чистый секрет железы не примет форму «натуральных очков», а не просто изобрести искусственные очки. В области интеллектуальной инструментальной эволюции темп изменений в миллионы раз быстрее, чем скорость эволюционной адаптации к окружающей среде. Поэтому я не могу сказать, что роман содержит идею, имеющую ценность.
Лично я тоже сначала посчитал, как и ФАРМЕР, что ЛЕМ приписывает ему эволюцию «лэйлит» с помощью разума, поняв фразу «Надгробием этого понятия» (The tombstone of this notion), как памятник, стоящий на могиле, на котором указано, кто под ней лежит. То есть на нем якобы и прописан эволюционный закон об искусственных инструментах. Но достав с полки «Фантастику и футурологию», обнаружил, что ЛЕМ утверждает прямо противоположное. И перевести надо было: «Надгробной плитой над эволюционной идеей ФАРМЕРА является факт, что, когда у вида развивается разум, он приспосабливается к изменениям окружающей среды, создавая искусственные инструменты». А еще лучше вообще не использовать данный образ: «Все его рассуждения разваливаются от одного довода: когда у вида развивается разум…»
Впрочем, Филип ФАРМЕР в самом начале своего письма в редакцию проницательно заявляет:
— И я также считаю, что РОТТЕНШТАЙНЕР является таким же автором статьи, как и ЛЕМ.
Он оказался прав.
Письмо ЛЕМА ФАРМЕРУ
Письмо Филипа ФАРМЕРА, несмотря на обнаруженное им явное искажение своих текстов, было вполне корректным и вежливым. Он не позволял себе выражений, подобных тем, что были использованы в его отношении в статье «Секса в научной фантастике».
Однако в 29 выпуске (август 1972 года) «SF Commentary» появилось ответное письмо Станислава ЛЕМА, в котором он ни словом не упомянул об ошибках в статье, но постарался с точки зрения научной логики не оставить камня на камене от романа «The Lovers». Похоже, его задели слова ФАРМЕРА, что неплохо бы критику поизучать основы биологии.
Поэтому критику ЛЕМ развил как раз с точки зрения научной логики:
— Не стоило защищать свой роман научными соображениями, потому что ваши претензии на научную обоснованность несостоятельны.
Им был приведен ряд доводов. Все они были связаны с концепцией "фотокинетического онтогенеза":
— Как сказано в вашем романе, половой союз человека-мужчины и «лэйлиты» — не настоящее оплодотворение. Человеческая сперма не причастна к этому действию вообще. Мужчина мог использовать искусственный член и тем не менее зачать детей. Все, что нужно, это коитус, оргазм «лэйлиты» и лицо копулятора перед ее глазами (и немного света, конечно).
Это все нужно для того, чтобы потомство было похоже на отца, а он, в свою очередь, из-за этого сходства признал отцовство. Но это возможно только в тех культурах, где отец заботится о своих отпрысках – далеко не все культуры являются таковыми. И как это могло происходить сотни тысяч лет назад с оздванскими неандертальцами? Что было бы в пещере, когда «лэйлита» умерев, родила личинок? Воспитывать их должны, по логике, только другие «лэйлиты». Вряд ли этим бы занялись неандертальские женщины. И где эти другие обитали? В соседней пещере? Далее ЛЕМ пишет:
— Вернемся к стадии эволюции протогоминидов. В то время не спаривались лицом к лицу, как люди, но modo bestarium, как и все млекопитающие. Итак, протогоминид «лэйлита» преклонила колени во время совокупления, и самец вошел в нее сзади. В этом положении она хорошо видела перед собой траву и камни, но ни следа лицо копулятора. И что? Она родит потомство, напоминающее траву и песок? Но, конечно же, это не было вашим намерением. Так что возможно она держала в лапе зеркало, чтобы могла увидеть лицо совокупляющегося мужчины в момент ее оргазма? Или у нее были затылочные глаза? Но тогда она не могла бы по определению напоминать протогоминида. Так, может быть, она обладала чудесным даром «экстрасенсорного восприятия» мужского лица? Но в таком случае «фотокинетический рефлекс» бесполезен. Каким бы способом вы ни повернули материал, каждый раз результат — полнейшая чушь.
Похоже, Станислав ЛЕМ откровенно издевается над ФАРМЕРОМ. Далее он упоминает возможность мастурбации «перед снимками Наполеона или Цезаря, чтобы рожать детей, похожих на таких знаменитостей». И заканчивает на ударной оскорбительной ноте:
— Вы верите в эту чушь спустя двадцать лет, после того как написали это? Итак, вы ничему не научились за это время. Теперь, по крайней мере, я понимаю, почему все, что вы написали со времен «The Lovers» — такое же (is as it is).
М.: «Снежный ком М», Луганск, Изд-во «Шико», 2012 год
328 стр.
«Алексан Бугой — коллекционер экзотического вида бабочек, за которыми он охотится по всей Вселенной. Умный, эрудированный, но отнюдь не мягкотелый, а, наоборот, жесткий, он не брезгует никакими средствами ради достижения своих целей. Страсть к коллекционированию прекрасных экзопарусников и жажда острых ощущений забрасывают героя в разные концы обитаемой Вселенной и заставляют ввязываться в самые разные, зачастую смертельно опасные авантюры» — так начинается аннотация к этой книге Виталия ЗАБИРКО.
Первая повесть цикла — «Ловля млечника на живца» была опубликована в 1995 году и продолжения не предусматривала. Главный герой ее был странен для тогдашней еще советской фантастики — конченый эгоист, готовый не то что по головам — по трупам пройти для достижения намеченной цели, что, впрочем, и делает:
«Почему так долго не было купола?» «А какого черта ты заводил дружбу с консулом?! Аборигены ему сообщили, что вчера ночью в среднем течении Нунхэн погиб Колдун. Консул весь день вызывал тебя по рации, а вечером ринулся к тебе на птерокаре. Сам понимаешь, что нам пришлось сделать». Я вспомнил зарницу за горизонтом. Вот, значит, что за гроза там была. «Так вы его…». «В пыль», — отрезал Геориди. «Ладно, — примиряюще сказал я. – Когда сюда прибудете».
В своей охоте Бугой использовал в качестве живца собственного проводника, который, как это и было предусмотрено, погиб в процессе ловли нового экспоната коллекции. Не забыв снять с трупа одолженные ему незадолго до того дорогие кроссовки, Бугой улетает, довольный собой и млечником-парусником. Без всякого моралитэ. Такого героя с трудом найдешь и в западной фантастике, так как массовая литература предусматривает четкие моральные категории: плохо-хорошо, черный-белый, Бонд-Блофельд. Поэтому образ героя-антигероя был явно незакончен.
В следующей повести «Имитация» Бугой осуществил задуманную контрабанду яиц занзуры, уникальной птицы, водящейся только на планете Раймонд, однако обитатели последней все же его переиграли, надув параллельно и человечество в целом. Впрочем, что Бугою до человечества. В последней повести «Крылья судьбы» он попадает на Сивиллу, о которой мечтал много лет, дабы добыть очередного парусника, которого нет ни в одной коллекции мира, и тут его настигает наказание: собственная память и собственная совесть:
"...где в бездонной черноте глубокого космоса скрывался ТОТ, кого не было, но который, по мнению многих, сотворил мир; ТОТ, кто выполнил желание Таны, подарив мне жизнь в обмен на ее смерть. Ненависть к НЕМУ клокотала в груди, и мне волком хотелось выть".
А мы, наконец, понимаем, зачем он рвался на поиски редких экспонатов, рискуя своей и чужой жизнью, почему ему было наплевать на всех и все, почему, обретя одну бабочку, тут же стремился за следующей, еще более редкой, в поисках единственной той, которую ему никогда уже не обрести.
Биография братьев СТРУГАЦКИХ стала, наверное, первой и единственной в ЖЗЛ, вышедшей еще при жизни одного из ее героев. Борис Натанович СТРУГАЦКИЙ держал эту книгу в руках. Ранее «Молодая гвардия» жестко придерживалась принципа: к лику замечательных человек мог быть причислен только после смерти. Последнее и случилось в том же году: 19 ноября 2012-го из жизни ушел последний из братьев СТРУГАЦКИХ. Ушел в вечность. Его прах был развеян в окрестностях Санкт-Петербурга в районе Пулковской обсерватории.
В апреле 2011-го Борис Натанович так писал по электронной почте авторам обозреваемой книги: «Нам (всем) есть что терять. Даже когда осталось, казалось бы, всего ничего. Существование на излете. Но ведь, слава богу, есть любовь. Друзья есть. И работа. А значит, есть все, что необходимо. Прочее – шелупонь».
ВОЛОДИХИН и ПРАШКЕВИЧ в книге о братьях СТРУГАЦКИХ (или, как их называют поклонники, АБС) пошли по пути создания литературной биографии. Другого пути у них не было: о жизни ведущих российских фантастов – подробно, ярко, сочно – уже рассказал Ант СКАЛАНДИС в 2008 году в книге «Братья СТРУГАЦКИЕ». Именно эта книга планировалась к выходу в ЖЗЛ.
СКАЛАНДИСУ удалось встретиться со многими людьми, которые близко и лично знали АБС. Более того, ему пришлось преодолеть сопротивление Бориса Натановича (БН), который прямо заявил, что «не хотел бы (совсем!) предавать какой-либо огласке ЛИЧНЫЕ материалы — АНа или БНа – безразлично... Вам придется писать книжку как ТВОРЧЕСКУЮ биографию АБС, почти начисто лишенную лично-интимной окраски».
Ант (он же Антон МОЛЧАНОВ) не прислушался к настоятельному совету своего героя и выиграл: уважение к АБС по ее прочтении только возрастает. Талант, энергию и нестандарт книги был вынужден признать и сам БН, вручивший СКАЛАНДИСУ премию «Бронзовая улитка». А ПРАШКЕВИЧ и ВОЛОДИХИН написали биографию книг. Это тоже хорошо. Ведь именно книги АБС оказали влияние на целое поколение: они дали нам идеалы, показали, что настоящее двигается совсем не в сторону этих идеалов, и, наконец, дали понять, что будущее будет вообще не таким, каким мы его воображаем. И оказались правы.
М.: Издательство «Э», Fanzon, СПб.: Фантастика Книжный клуб, 2018 год. – 544 стр.
Четвертый роман Джеймса КОРИ (псевдоним Дэниэла АБРАХАМА и Тая ФРЕНКА) из цикла «Пространство». В центре повествования вновь команда «Росинанта» с капитаном-идеалистом Джеймсом ХОЛДЕНОМ. Именно за бескомпромиссность и позицию «Честность – лучшая политика» его и отправили посредником на планету Илос.
Впрочем так называют планету «самозахватчики»-астеры, которые сразу же после открытия возможностей артефакта-кольца возле Урана, позволяющего оказаться возле тысяч солнечных систем с пригодными планетами, проникли в него и поселились на одной из таких планет.
Им повезло: здесь оказались неимоверные месторождения лития, который поселенцы могли продавать в Солнечную систему. Однако через год официальную лицензию на изучение и освоение этой планеты получила гигантская земная корпорация, назвавшая ее Новая Терра. Не зря же руководитель службы безопасности компании первым делом спрашивает ХОЛДЕНА: как называется эта планета? Его возможный ответ мог показать, чьей стороны он придерживается. Тем более что на ситуацию накладывается известная неприязнь обитателей внутренних планет к астерам, рожденным и выросшим на спутниках планет-гигантов (Юпитера, Сатурна и прочих). Последние и начали боевые действия, взорвав садившийся на планету корабль с будущим губернатором – ведь они себя считают хозяевами мир: они же его освоили и обнаружили тот же литий. Ответ корпорации оказался не менее жестким.
Как правильно догадался ХОЛДЕН, его попытались использовать:
— Вы видите во мне что-то вроде сорвавшейся с креплений пушки, готовой разнести всю галактику. Не потому ли Авасарала посылает меня поближе к пороховой бочке, что добивается, чтобы там рвануло?
Но не вышло: впервые за четыре романа ХОЛДЕН стал думать головой и действительно попытался стать посредником. Между тем начала «просыпаться» сама планета, начиненная артефактами древней цивилизации, исчезнувшей миллионы лет назад. И как стало выясняться, места на ней людям просто не оказалось.
Как это часто бывает, цикл вырождается к упрощению и уплощению. Самым интересным было начало — «Пробуждение Левиафана» с его неоднозначными на тот момент героями, детективной интригой, загадкой инозвездного артефакта и важнейшей для человечества «целью, оправдывающей средства», жестко и жестоко осуществляемой некой таинственной организации. Далее – от романа к роману – неоднозначности становилось все меньше, а картонности больше. Хотя авторы и пытаются в каждом произведении дать тень следующей загадки – уже видишь, что это просто уловка для ожидаемого очередного тома. Дальше читать не буду.
Вот так друг друга узнают/ В моей стране единоверцы
Известный исследователь акмеизма Роман ТИМЕНЧИК недавно издал книгу «Подземные классики: Иннокентий Анненский. Николай Гумилев».
Как утверждает сам Роман Давидович, «формулу «Подземные классики» предложил один французский критик в конце XIX века для тех авторов, читатели которых лелеют свою избранность. Таким был Иннокентий Анненский, вокруг имени которого сложился культ в 10–20-е годы прошлого века. Таким стал Николай Гумилев, окруженный полувековым замалчиванием».
Есть там глава «Читатели Гумилева» — «о тайном культе Гумилева в Советской России». Как известно, вскоре после его расстрела в 1921 году на много десятилетий имя этого поэта в СССР было под запретом.
ТИМЕНЧИК приводит многочисленные примеры, что в 20-30-х годах размытые цитаты из Гумилева спорадически всплывали в советской поэзии. По этим цитатам друг друга узнавали знатоки и любители настоящей поэзии.
Как известно, первые подборки стихов Николая ГУМИЛЕВА были напечатаны после 60-летнего молчания лишь 15 апреля 1986 года в газете «Литературная Россия» и 19 апреля 1986 года в №17 журнала "Огонек". Причем история «огоньковской» публикации подробно рассказывалась: инициаторы до последнего не были уверены, что цензура стихи пропустит.
Самиздатовская «Хроника текущих событий» не раз сообщала об изъятии текстов Гумилева при обысках в конце 60-х и 70-е годы. Попытки официально напечатать стихи поэта или пропагандировать их плохо заканчивались для инициаторов. Подборка таких примеров приведена, в частности, в статье Ольги СУРИКОВОЙ «Судьба наследия Николая Гумилева в 1960-1980-е годы» («Вестник Московского университета». Серия «Филология». 2010. №5).
Но сквозь застойный сизый пепел иной раз удивительным образом вспыхивали алыми огоньками угольки узнаваемых далеко не всеми строк. О чем ТИМЕНЧИК, возможно, и не слышал. В частности, в фантастике. В 60-е это было все же чтением интеллигенции – и технической и гуманитарной. В какой-то мере «сказками для умных». Где говорилось о том, что выделялось из общего обыденного ряда повседневных регламентированных событий.
Например, в первой же фантастической повести Геннадия ГОРА «Докучливый собеседник» 1962 года один из персонажей цитирует две строфы из стихотворения «Память» Николая ГУМИЛЕВА (авторство не указывалось):
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
(Так как в разных изданиях могут быть разночтения, строфы эти я взял из варианта, опубликованного в имеющемся в моей библиотеке авторском сборнике «Глиняный папуас», М.: «Знание», 1966).
А вот сборник «Вторжение в Персей» (Лениздат, 1968). Здесь впервые увидела свет вторая книга романа Сергея СНЕГОВА «Люди как боги», где к одной из частей эпиграфом стоит стихотворение уже с указанием автора: Н. Гумилев:
Христос сказал: «Убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвездные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных...»
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,
Чьи имена звучат нам как призывы?
Искупят чем они свое величье,
Как им заплатит воля равновесья?
Иль Беатриче стала проституткой,
Глухонемым — великий Вольфганг Гете
И Байрон — площадным шутом?..
Сергей СНЕГОВ, кстати, сидел несколько лет в норильских лагерях вместе с сыном Николая Гумилева Львом.
Ну и наконец, братья СТРУГАЦКИЕ.
В главе 8 «Эйномия. Смерть — планетчики» повести «Стажеры» есть следующая фраза: «Ого! Я уже не гожусь в начальники? Это что, бунт? Где мои ботфорты, брабантские манжеты и пистолеты?» (даю по перевертышу 1968 года. «Молодая гвардия»). Это цитата из знаменитых «Капитанов»:
— И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
В 1 номере журнала «Байкал» в 1968 году начала публиковаться повесть Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ «Улитка на склоне» (Часть «Перец»). В 3 главе Перец является в приемную директора, где знакомится с неким Ахти:
— А "Голубка" Пикассо! — сказал мосье Ахти. — Я сразу же вспоминаю: "Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, мгновения бегут неудержимо…" Как точно выражена эта идея нашей неспособности уловить и материализовать прекрасное!
И перед нами снова цитата из Николая ГУМИЛЕВА. На этот раз «Шестое чувство»:
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Так что советские фантасты в самую глухую пору запрета вовсю цитировали Николая Гумилева. А напоследок еще один пример. Иосиф ШКЛОВСКИЙ, конечно, не фантаст, но в 70-е и 80-е годы каждый советский любитель фантастики знал его книгу «Вселенная. Жизнь. Разум» о возникновении жизни во Вселенной и поисках внеземного разума. В начале 80-х он написал мемуары «Эшелон», опубликованные впервые в журнале «Химия и жизнь» в 1989-м и 1990-м. И есть в них главка «На далекой звезде Венере», где рассказывается, как ему удалось процитировать Николая Гумилева в центральной газете «Известия» в 1961 году:
— Позвонила Женя Манучарова: «Мне срочно нужно Вас видеть» Манучарова — жена известного журналиста Болховитинова — работала в отделе науки «Известий». Только что по радио передали о запуске первой советской ракеты на Венеру — дело было в январе 1961 г. Совершенно очевидно, что немедленно нужен был материал о Венере, — ведь «Известия» выходят вечером, а «Правда» — утром, и органу Верховного Совета СССР представлялась довольно редкая возможность опередить центральный орган… «Известия» тогда занимали в нашей прессе несколько обособленное положение: ведь главредом там был «Зять Никиты — Аджубей» (цитирую популярную тогда эпиграмму).
Вот это — та самая публикация в "Известиях"
Когда я усадил гостью за мой рабочий стол, она сказала: «Умоляю Вас, не откажите — Вы же сами понимаете, как это важно!» Не так-то просто найти в Москве человека, способного «с ходу», меньше чем за час накатать статью в официальную газету. Осознав свое монопольное положение, я сказал: «Согласен, но при одном условии: ни одного слова из моей статьи Вы не выбросите. Только прошу запомнить, что «Венера» — не последнее наше достижение в Космосе. Если Вы свое обещание не выполните — больше сюда не приходите. Кроме того я постараюсь так сделать, что ни один мой коллега в будущем не даст Вам даже самого маленького материала». «Ваши условия ужасны, но мне ничего не остается, как принять их», — без особой тревоги ответствовала журналистка.
И совершенно напрасно! Я стал быстро писать, и через 15 минут, не отрывая пера, закончил первую страницу, передал ее Жене и с любопытством стал смотреть, какая у нее будет реакция. А написал я буквально следующее: «Много лет тому назад замечательный русский поэт Николай Гумилев писал: «На далекой звезде Венере солнце пламенней и золотистей; на Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья…» Дальше я уже писал на привычной основе аналогичных трескучих статей такого рода. Правда, в начале пришлось перебросить мостик от Гумилева к современной космической эре.
И самое интересное – 13 февраля 1961 года это было опубликовано в «Известиях». Правда, в заголовке цитату несколько исказили: «На далекой планете Венере…», но в самом тексте ничего исправлено не было:
— А через несколько дней разразился грандиозный скандал. Известнейший американский журналист, аккредитованный в Москве, пресловутый Гарри Шапиро (частенько, подобно слепню, досаждавший Никите Сергеичу), опубликовал в "Нью-Йорк таймс" статью под хлестким заголовком "Аджубей реабилитирует Гумилева". В Москве поднялась буча. Аджубей, как мне потом рассказывали очевидцы, рвал и метал. Манучарову спасло высокое положение ее супруга. Все же каких-то "стрелочников" они там нашли. А меня в течение многих месяцев журналисты всех рангов обходили за километр.
облако тэгов
