«Я сделал все, что мог. Пусть те, кто сможет, сделают лучше». Эпитафия на могиле Лема.

Войцех ОРЛИНСКИЙ

Лем. Жизнь на другой Земле.

М.: Эксмо, 2019 год. – 480 стр.

Тираж 2500 экз.

Войцех ОРЛИНСКИЙ сделал с Лемом то, что произвел с братьями Стругацкими Ант СКАЛАНДИС: он оживил его. Писатель, стоящий в тени собственных произведений, оказался живым человеком, со своими страхами, комплексами, бытовыми проблемами, надеждами. Кого-то это разочаровывает. Но как заметила дочь Александра Беляева Светлана, «редакцию интересовало только его творчество (Беляева – mif1959) и какие-то черты характера. Я думаю, о творчестве писателя проще всего судить по его произведениям. Что же касается «литературной кухни», то она наглухо закрыта от посторонних глаз… Но разве не интересно читателю узнать, как жил его любимый писатель, с кем общался, какое любил блюдо? Кстати, даже я не знаю, что отец любил. Помню только, как мы с ним грызли леденцы».

ОРЛИНСКИЙ в свою очередь заметил, что, неохотно рассказывая в интервью о юных годах в оккупированном Львове, Лем обходит некоторые острые углы. Войцех произвел колоссальную работу по реконструкции темных мест и обнаружил, что несколько лет на границе жизни и смерти (а в эти годы немцами в рамках холокоста были уничтожены почти все родственники Лема) оставили долгий след в его жизни и книгах. Семье приходилось опасаться даже не столько немцев, сколько соотечественников и даже их детей, с азартом подключавшихся к поискам «жидов» – описание страшноватое.

Что касается фантастики, прославившей Лема, он ее недолюбливал. Считал, например, свой шедевр «Возвращение со звезд» малоудачным. Да и вообще ему гораздо интереснее было бы обсуждать поднятые проблемы с учеными, чем с читателями: «Мне хотелось бы с академией подискутировать, а меня приглашают на вечера молодежи в экономические и железнодорожные техникумы. А что мне сказать этой молодежи?».

«Солярис», «Возвращение...» и «Рукопись, найденная в ванне» были написаны в очень короткий период, когда после покупки дома, который после обнаружения ряда недоделок оказался чуть ли не финансовой ямой-воронкой, необходимы были деньги, и Лем был вынужден срочно выполнять контракты на написание трех книг. Ему приходилось, как торопящемуся Достоевскому, писать-писать и писать. Кстати, фильм Андрея Тарковского Лему категорически не понравился: «он снял совсем не «Солярис», а «Преступление и наказание».

Сказки не говорят детям о том, что есть драконы, – дети сами об этом знают. Сказки говорят, что драконов можно убить.

Терри ПРАТЧЕТТ

Опечатки

М.: Эксмо, 2019 год. – 416 стр.

Тираж 5 000 экз.

Терри ПРАТЧЕТТ написал 41 роман о «Плоском мире», не считая рассказов, путеводителя и даже поваренной книги. Этим и прославился, став в какие-то, понятно, что в доджоанроулинговые годы самым популярным писателем Великобритании. За что был посвящен королевой Елизаветой II в рыцари-бакалавры и стал именоваться сэром. В этом цикле о некоем далеком мире, покоящемся на спинах слонов, стоящих, в свою очередь, на черепахе, где существует магия, он отпародировал и отшутил, наверное, все, что возможно, – от культуры, кино, музыки до религии, журналистики, наций, общества, государства и науки. Он находил слабые места во всем этом и отмечал своим мягким, но весьма острым юмором. Он писал фэнтези, но, так как его произведения выходили на уровень «Уловки-22», «Дживса и Вустера», «Трое в лодке…» и других классиков, критика пыталась представить их выходящими за рамки жанра, что тоже вызывало у сэра Терри усмешку. А еще он стал широко известен среди тех, кто никогда и не читал такого рода романы, когда в 2007 году сообщил о своей болезни Альцгеймера и о том, что при наступлении крайнего случая предпочел бы эвтаназию. Ему по этому поводу много писали и даже иногда просили разрешения использовать отрывки из «Плоского мира» в поминальных молитвах. Ведь один из персонажей цикла – Смерть: «он – не убийца, как он сам много раз терпеливо объяснял. Убивают пистолеты, ножи и голод. Смерть появляется потом, чтобы утешить растерянных новичков, начинающих свое путешествие».

В книге собраны эссе, речи, предисловия, реплики, то есть вещи нехудожественные и написанные часто на скорую руку и по случаю:«Существует биологический вид, который живет на некой планете, всего в паре миль над расплавленным камнем и в паре миль под вакуумом, который высасывает воздух из атмосферы. Эти существа живут в короткую геологическую эпоху между ледниковыми периодами, пока гигантские астероиды временно перестали шлепаться на поверхность. Насколько существам известно, во всей вселенной нет ни одной точки, где они могли бы выжить в течение 10 секунд. И как же они называют свой крошечный хрупкий кусочек времени и пространства? Реальной жизнью, вот как».

Хохма на хохме и хохмой погоняет.

Пол Ди ФИЛИППО

Нейтринная гонка

М.: АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007 год. – 477 стр.

Серия «Альтернативная фантастика»

Тираж 3 000 экз.

«Как дела, Тигровая Лилия?» – название последнего рассказа из обозреваемой книги и одновременно первого фильма Вуди АЛЛЕНА в качестве режиссера 1966 года. Вуди, ранее специализировавшийся на скетчах для шоу Бенни Хилла в качестве литературного негра, после написания сценария великолепного бурлеска «Какие новости, Киска?» был приглашен перемонтировать и переозвучить японский шпионский фильм. Он наложил на изображение комические диалоги о поиске рецепта яичного салата – то есть сделал то, чем занялся в 90-х Гоблин в России. Итог получился забавным, но, при отдельных удачных находках, в целом далеко не шедевральным. Попытка все время хохмить сослужила плохую службу, не позволяя выйти на какую-нибудь мало-мальскую глубину, эмоциональный заряд или второй план. А это уже оценка не только первого фильма АЛЛЕНА, но и творчества Пола Ди ФИЛИППО в целом. Чем-то он напоминает раннего Вуди. Впрочем, последний рассказ сборника, заставит улыбнуться заядлого киномана, разгадывающего многочисленные киноцитаты: даже название главок – это наименования малоизвестных фильмов. Американских, понятно. На мой взгляд, самый удачный рассказ сборника – «Моя жизнь с гигантами», который, кстати, тоже можно соотнести с фильмом АЛЛЕНА «Знаменитость». Его фантастическое допущение – чем больше пишут о человеке в газетах, чем чаще показывают по телевизору, тем больше он увеличивается в натуральных размерах. И знаменитости действительно становятся некими Гаргантюа среди маленького народца, обычных обывателей. Одна из этих гигантов заинтересовалась маленьким главным героем, приблизила его к себе, а так как каждое событие из ее жизни фиксировалось репортерами, он тоже начал физически расти, и даже вырос до ее размеров, пока не лопухнулся и его снова, съежившегося, не выкинули в обычный мир. Есть рассказ о попытке завоевания Земли жителями спутника Юпитера Европы, похожими на спутанные парики, или о том, как мир превратился в комикс, а люди – в его персонажей, или о двух ссорящихся святых, покровителях математики. Каждый рассказ предуведомляет мини-эссе от автора об обстоятельствах написания. Они-то мне понравились больше всего.

«Морское кладбище» Поля ВАЛЕРИ (как заявил Евгений ВИТКОВСКИЙ в интервью Елене КАЛАШНИКОВОЙ, это принципиально неправильное название, нужно переводить — «Кладбище у моря»: как только он это понял, перевод, над которым он долго «бился» – наконец пошел) — существует в нескольких переводах, в той или иной степени приближающихся к оригиналу. Сам ВАЛЕРИ говорил, что стихотворение возникло у него в голове в виде десятисложной «пустой ритмической фигуры», которую он уже потом наполнил содержанием из воспоминаний о родном городе Сете. Не зря же философ Мишель ГЕРЕН сопоставляет «Морское кладбище» с «Болеро» РАВЕЛЯ. Стихотворение набито под завязку метафорами, – о жизни и смерти через образы недвижного городского кладбища и расположенного рядом с ним подвижного моря. Впрочем, сам автор (надо полагать, достали с вопросом: о чем это произведение?) утверждал через много лет по его поводу:

— Не существует истинного смысла текста. Нет самовластия автора. Что бы он ни хотел сказать, он написал то, что написал. Будучи опубликован, текст подобен устройству, которое каждый может использовать по своему усмотрению и сообразно своим возможностям. Нет никакой уверенности, что тот, кто выстроил текст, использует его лучше, чем кто-либо другой (Поль ВАЛЕРИ «О морском кладбище», в переводе доктора философских наук Валерия ПЕТРОВА).

Умберто ЭКО в книге «Роль читателя. Исследования по семиотике текста», заявил, что Поль ВАЛЕРИ здесь не прав: «текст, сам по себе потенциально бесконечный, может порождать лишь те интерпретации, которые предусмотрены его собственной стратегией: мы видели, что даже наиболее «открытые» из экспериментальных текстов управляют процессами своей свободной интерпретации и предопределяют заранее «ходы» читателя".

Что-то аналогичное о возможности текста жить много раз и во многих жизнях в связи с ВАЛЕРИ утверждал и Жак ДЕРРИДА, сравнивая текст с паутиной, в сети которой после смерти сткавшего ее паука, попадают другие животные, пытаются выпутаться и размышляют о первоначальном смысле этой «текстуальной ловушки» («Поля философии»).

Надо полагать, это касается и переводов. Вот строфы 19 и 20 подстрочника «Морского кладбища»:

19. Глубокие отцы, необитаемые черепа,

Кто под весом стольких лопат,

Находятся в земле и смущают наши шаги,

Настоящий грызун, неопровержимый червь

Не для тех, кто спит под плитой,

Он живет жизнью, он не покидает меня!

20. Любить, может быть, или ненавидеть себя?

Его секретный зуб от меня ближайший

Пусть все имена ему подходят!

Он видит, он хочет, он мечтает, он касается!

Моя плоть ему нравится, и даже на моей постели,

К этой жизни я живу, чтобы принадлежать ему!

А вот перевод Евгения ВИТКОВСКОГО:

19 Вы, пращуры, вы ныне персть земная,

Что спит, стопы идущих препиная,

Под них главы пустые подложив, –

Червь подлинный вам угрожать не может,

Он ничего под плитами не гложет,

Он лишь во мне, он только жизнью жив!

20 Любовью ли, иным огнём сугубым

Снедаем он, разящий тайным зубом –

Как ни зови его, итог един:

Он видит, алчет, мыслит, – год за годом

Он числит плоть мою своим феодом,

Он ведает – кто раб, кто господин.

По прочтению у русскоязычного читателя мгновенно возникает ассоциация с одой «Бог» Гавриила ДЕРЖАВИНА: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!». Тем более, что ни в одном из четырех других существующих переводов на русский раба, естественно, нет.

Правда, у ДЕРЖАВИНА – Бог, у Валери – боги. У ДЕРЖАВИНА, если есть я, значит, есть и Бог, а если есть Он, то «я уж не ничто!». А стихотворение ВАЛЕРИ предваряет эпиграф с обратной идеей из древнегреческого Пиндара «Душа моя, не стремись к вечной жизни, Но постарайся исчерпать то, что возможно». Не зря тот же эпиграф Альбер КАМЮ дал «Мифу о Сизифе». В ряде интернет-публикаций переводов «Кладбища…», цитата из «Пифийских песен» расширена по сравнению с тем, что было у ВАЛЕРИ:

— Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,

ступени по стопе, помни, в какой мы доле.

Не пытай бессмертия, милая душа –

обопри на себя лишь посильное.

(в переводе Михаила ГАСПАРОВА).

Переводчик Евгений ВИТКОВСКИЙ вполне может заявить: «Я такого сопоставления не задумывал, это все ваши фантазии». Но напомню слова ВАЛЕРИ, что нет истинного, заложенного автором (переводчиком) смысла текста, а есть лишь его интерпретация. А вот пример из совершенно неожиданной, на первый взгляд, параллели: в третьем томе романа «Черный баламут» Генри Лайона ОЛДИ, авторов, очень тщательно выстраивающих подтекст, после тысячи страниц о богах и событиях Древней Индии, Кришна в своей прямой речи вдруг ни того ни с чего откровенно прямо и дословно цитирует те же строки ДЕРЖАВИНА: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!». В ходе описания событий, случившихся за тысячелетия до Гавриила Романовича и никакого отношения к России, казалось бы (именно так — казалось бы) не имеющих.

Впрочем, Пьер Менар перед тем как написать «Дон Кихота», переложил двенадцатисложным александрийским стихом десятисложное «Морское кладбище». Так что в обнародованных главах «Дон Кихота» при внимательном чтении можно обнаружить следы Поля ВАЛЕРИ. Еще более забавно, что у Менара есть и более ранний труд «Les problémes d'un probléme», где в хронологическом порядке рассматриваются решения знаменитой проблемы Ахилла и черепахи. Той, о которой говорится в 21 строфе «Морского кладбища»:

Рождённый звуком, я простерт во прахе.

Ах! солнце... Жуткой тенью черепахи

Душе недвижный кажется Ахилл.

По словам БОРХЕСА, труд этот был опубликован Менаром в Париже в 1917 году. «Морское кладбище» появилось на свет в 1920-м, а значит, в свою очередь, могло испытать влияние Менара.

В ходе бесед с Освальдо ФЕРРАРИ Хорхе Луис БОРХЕС так отозвался о начале «Морского кладбища» (Le cimetière marin) Поля ВАЛЕРИ: «Я процитировал одно из лучших, без сомнения, стихотворений Валери, но начинается оно, как мне кажется, с фальши; там, в начале, — сравнение моря с крышей, по которой гуляют голуби; думается, такой образ — полностью фальшивый, и еще эти голуби как избитая метафора паруса».

Речь идет об этих строфах (1-я и 3-я):

Ce toit tranquille, où marchent des colombes,

Entre les pins palpite, entre les tombes;

Midi le juste y compose de feux

La mer, la mer, toujours recommencee

O récompense après une pensée

Qu'un long regard sur le calme des dieux!

Stable trésor, temple simple à Minerve,

Masse de calme, et visible réserve,

Eau sourcilleuse, Oeil qui gardes en toi

Tant de sommeil sous une voile de flamme,

O mon silence! . . . Édifice dans l'ame,

Mais comble d'or aux mille tuiles, Toit!

Вот они в переводе Евгения ВИТКОВСКОГО:

Спокойный кров среди гробниц и пиний,

Где ходят голуби, где трепет синий;

Здесь мудрый Полдень копит пламена,

Тебя, о море, вновь и вновь слагая!

Внимать покой богов – сколь дорогая

За долгость мысли плата мне дана!

Минервин храм, сокровище, отрада,

Спокойства обозримая громада,

Надменный Зрак, и огнен, и суров,

Завесы чьи над толщей сна владычат!

Мое молчанье!.. Златочерепитчат

В душе воздвигнутый, Великий Кров.

В переводе Бенедикта ЛИВШИЦА:

Как этот тихий кров, где голубь плещет

Крылом, средь сосен и гробниц трепещет!

Юг праведный огни слагать готов

В извечно возникающее море!

О благодарность вслед за мыслью вскоре:

Взор, созерцающий покой богов!

О стойкий клад, Минервы храм несложный,

Массив покоя, явно осторожный,

Зловещая вода, на дне глазниц

Которой сны я вижу сквозь пыланье,

Моё безмолвье! Ты в душе — как зданье,

Но верх твой — злато тысяч черепиц!

В переводе Валентина ПАРНАХА:

Спокойный кров, где бродят голубицы,

Мелькнет из-за сосны, из-за гробницы.

Здесь полдень строит из огня и снов

Тебя, о море, в вечном обновленье.

Моя награда после размышленья —

Широко созерцать покой богов.

О, храм Минервы, постоянство клада,

Громада отдыха, обличье лада,

Бровастая вода, Глаз, ты таишь

Так много сна под пламенным покоем.

Мое молчание! Глубинным строем,

Мильоном черепиц спит Крыша крыш.

Обратите внимание, как переводчики, следуя за первоисточником, рифмуют концовки первой строки со второй, четвертой – с пятой, а третьей – с шестой. Есть еще три перевода на русский.

Забавно, что по поводу этого же начала «Морского кладбища» высказался и Умберто ЭКО в книге о проблеме перевода «Сказать почти то же самое»: «Меня всегда занимал вопрос о том, как можно перевести зачин «Морского кладбища» Поля ВАЛЕРИ (далее идет в качестве цитаты 1-я строфа — mif1959)…

Вполне очевидно, что крыша, по которой бродят голуби, — это море, покрытое белыми парусами лодок; и даже если читатель не понял этой метафоры в первом стихе, то четвёртый (на самом деле 3-й – mif1959) может, так сказать, снабдить его переводом… Но почему лазурная поверхность (моря — mif1959) должна представать крышей? Это не может понравиться итальянскому читателю и читателям тех стран (включая Прованс), где крыши по определению красные.

Дело в том, что, хотя ВАЛЕРИ говорит здесь о кладбище в Провансе и сам он родился в Провансе, думал он (как мне кажется) как парижанин. А в Париже крыши шиферные, и под солнцем они могут давать металлические отблески. Далее, «ровно в полдень» (midi le juste) на морской поверхности образуются серебристые отблески, напоминающие ВАЛЕРИ ряды парижских крыш. Другой причины для выбора этой метафоры я не вижу, но осознаю, что она воспротивится любой попытке разъясняющего перевода (предпочтёт затеряться в объясняющих парафразах, которые могут лишь убить ритм и лишить поэзию естественности)».

P. S. В русском переводе книги Умберто ЭКО приводится перевод 1-й строфы Сергея ШЕРВИНСКОГО:

Спокойный кров, где бродят сизокрылы, —

Трепещет он сквозь сосны, сквозь могилы;

Сливает полдень, в точности часов,

Из блестков — море, море в вечной смене!

Вознагражденность после размышлений —

Что долгий взгляд на тишину богов!

P. P. S. Умберто ЭКО ошибся: Поль ВАЛЕРИ родился не в Провансе, а в городке Сет, который находится в соседнем регионе Окситания (до 1 января 2016 года — регион Лангедок-Руссильон). Крыши там, правда, тоже красные.

P. P. P. S. Интересно, что парафраз 4 строки первой строфы – "La mer, la mer, toujours recommencee" есть у Жоржа БРАССЕНСА в песне «Умереть за идеи»: только в ней говорится не о море, а о смерти – «la mort, la mort toujours recommencée».

P.P.P.P.S. В предыдущем примечании речь идет не об известной песне с просьбой быть похороненным на пляже в Сете, где тоже есть прямая перекличка с «Морским кладбищем», а о другой.