Горе! малый я не сильный;

Съест упырь меня совсем,

Если сам земли могильной

Я с молитвою не съем.

Александр Пушкин, «Вурдалак»

«Вампирская» литература нынче на подъеме. Истории о бессмертных кровососах, носферату, «не-мертвых», упырях, которых можно упокоить только срубив голову, вонзив в сердце осиновый кол или под завязку нашпиговав серебром, давно вышли за пределы узких рамок хоррора. Вампиры становятся героями боевиков и вестернов, слезливых мелодрам и едких пародий, порнографических фильмов и нравоучительных притч. С таким же презрением, что и к жанровым границам, они относятся к границам государственным: книги и фильмы о «не-мертвых» появляются в самых разных странах, на всех широтах, от Пакистана и Гонконга до Финляндии и Швеции. О вампирах снимают популярные телесериалы и аниме, ставят оперы и пьесы, делают компьютерные и настольные игры, рисуют традиционные европейские комиксы и мангу. Не говоря уж о костюмированных «вампирских» вечеринках и ролевых играх на местности.

В последние годы благодаря неожиданному успеху серии душещипательных романов Стефани Майер и фильма «Сумерки», снятому по ее книге, о вампирах начали активно писать и в России. Причем берутся за это как правило авторы, никогда раньше в особом интересе к «литературе ужасов» не замеченные, зато обладающие уникальным талантом аккуратно выдавать по книжке раз в три месяца. Ни один из этих писателей пока не создал общепризнанного шедевра, однако тиражи их книг впечатляют...

Так в чем же притягательная сила вампира? Что заставляет обращаться к зловещей фигуре, закутанной в темный плащ, и признанных мастеров вроде Джорджа Мартина («Грезы Февра») и Люциуса Шепарда («Золотая кровь»), и безвестных новичков? А главное, отчего к ней так тянет читателей? Казалось бы, давно наступил XXI век, компьютеры на каждом углу, нанотехнологии пропагандируют на государственном уровне, а готический кошмар все продолжает ворочаться в своем повапленном гробу, заполненном родной землей... Почему это происходит? Попробуем найти ответ.

1. Пленительный изгнанник

Британской музы небылицы

Тревожат сон отроковицы,

И стал теперь ее кумир

Или задумчивый Вампир,

Или Мельмонт, бродяга мрачный...

Александр Пушкин, «Евгений Онегин»

Вампир как таковой появляется в европейской литературе в первой половине XIX столетия, в эпоху расцвета романтизма. Знаменитый «Вампир» Джона Полидори (и сиквел Сиприана Берара «Лорд Рутвен, или Вампир»), «Кармилла» Шеридан Ле Фаню, «Упырь» и «Семья вурдалака» Алексея Константиновича Толстого, ряд повестей и пьес более позднего периода, в том числе принадлежащие перу Александра Дюма-отца — почти все они созданы в рамках этой традиции. Принципы, исповедовавшиеся романтиками, в полной мере относятся и к классическим «вампирским» текстам. Более того, эти принципы настолько вошли в плоть и кровь жанра, что по сей день остаются основополагающими для большинства писателей и режиссеров, обращающихся к этой теме.

Вампир — типичный романтический гений, обуреваемый яростными противоречивыми желаниями, разрывающийся между любовью и ненавистью, терзаемый муками совести, но не способный совладать с голодом, выворачивающим нутро наизнанку. Человек сильных страстей, он во многом превосходит обычных людей, имеет многовековой опыт и способен испытывать более глубокие чувства, чем большинство смртных. Его душа — бездонный колодец, целая вселенная, озаренная языками адского пламени. Заглянуть в эту бездну, понять, какие чудовища в ней таятся — большое искушение для серьезного писателя и вдумчивого читателя.

Вампиру нет места в обыденном мире — и дело не только в губительности для «не-мертвых» прямых солнечных лучей. У него мало общего с людьми своего времени — торговцами и аристократами, студентами и офицерами. Вампир неизменно стоит над толпой, он вне ее. В то же время без всего этого людского кипишения, без этой суеты (бессмысленной с точки зрения бессмертного) ему в прямом смысле слова нет жизни. Именно кровь обывателей питает носферату, их силы позволяют ему столетиями сохранять юность и гипнотическое обаяние.

Опасный, чарующий и глубоко несчастный (вариант: упивающийся своей кровожадностью, придерживающийся философии «чистого зла»), вампир — воплощенный вызов обыденному миру. Его время ночь, когда все добропорядочные буржуа спят в своих постелях, его солнце — луна, ему служат волки, летучие мыши, цыгане и безумцы. Но никто из них ему не ровня... Вампир стоит на грани между двумя вселенными, он вечный изгнанник, чужой и для нашего мира, и для потустороннего. Неживой и не-мертвый, гонимый вечным голодом, способный найти понимание лишь среди таких же изгоев — более романтическую фигуру сложно себе представить.

Эта традиция, заложенная современниками лорда Байрона, не прерывается и по сей день. Полны внутреннего трагизма образы Лестата и Армана у Энн Райс, Ангела и Спайка в телесериале «Баффи — истребительница вампиров», Дракулы из фильма Френсиса Форда Копполы «Дракула Брэма Стокера», многочисленных кровосов-аристократов в романах японца Хидеюки Кикути, и так далее, и тому подобное.

Разумеется, это лишь одна из множества трактовок образа. В современной литературе и кинематографе вампир нередко оказывается просто тупой и очень сильной тварью, как во второй части кинотрилогии «Блэйд» или в романе Гильермо Дель Торо и Чака Хогана «Штамм». Но в этом случае место романтического героя со всеми необходимыми атрибутами занимает охотник на нечисть, бьющийся с чудовищами под покровом ночи, без малейшей надежды на признание и сочувствие со стороны обывателей, чьи жизни он спасает — и старая история продолжается с того же места...

2. Охотник и жертва

Оторви мне чего-нибудь,

Укуси меня за!..

Группа «Несчастный случай»

Иную причину удивительной привлекательности образа вампира называют сторонники фрейдистского подхода, и в этой трактовке, безусловно, тоже есть зерно истины. Самый знаменитый роман о вампирах («Дракула» британца ирландского происхождения Брэма Стокера), был издан в 1897 году, на излете викторианской эпохи, когда платье, обнажающее женские щиколотки, считалось непристойным, а самым модным цветом на территории могущественной Британской империи (над которой никогда не заходило солнце) десятилетиями оставался траурно-черный. Это, разумеется, не мешало уважаемым джентльменам, почтенным отцам семейств регулярно посещать бордели, но в искусстве все темы, связанные с сексом, находились под негласным запретом. Не удивительно, что сцены из «Дракулы», в которых «невесты» графа соблазняют Джонатана Харкера, а сам валашский вампир вьет сети вокруг девятнадцатилетней Люси Вестенра и ее подруги Вильгельмины Мюррей (в замужестве Харкер) вызвали бурную реакцию современников. Маловероятно, что Абрахам Стокер, никогда не отличавшийся радикально-революционным подходом к искусству, сознательно вкладывал в свою книгу весь этот подтекст. Однако с его легкой руки вампиру суждено было стать одним из главных секс-символов грядущей эпохи.

В современной литературе, включая пресловутые «Сумерки» Стефани Майер и многочисленные романы-клоны, фигура «ночного охотника» не только активно романтизируется, но и по мере сил эротизируется. Необоримый зов вампира, его гипнотическая мощь почему-то особенно сильно влияют именно на молоденьких девушек. Даже тех, кто знает подлинную сущность вампира, влечет его неистребимая витальность, презрение к условностям и утонченность манер. В укусе вампира есть что-то порочное, но в то же время необъяснимо притягательное. Да и вообще, жажда крови — чрезвычайно удачная метафора сексуального голода. Тут вам и страсть, и страх, и нереализованное желание, и сладость нарушения запрета, наложенного Богом и людьми...

В то же время не стоит забывать, что вампир не только охотник, но и жертва. Согласно наиболее распространенной версии, вампиризм передается при укусе, то есть преследователь, рыщущий по ночным переулкам в поисках добычи, некогда и сам побывал в роли беззащитной жертвы. Таким образом, носферату утверждает свою власть над партнером — и в то же время сам стремится к чувству защищенности. Становясь «не-мертвым», обыватель обретает необыкновенную силу, ловкость, способность превращаться в летучую мышь, в облако тумана, повелевать насекомыми, et cetera, et cetera. То есть в некотором роде становится сверхчеловеком. Но для этого ему надо пройти через боль, унижение, ужас подлинной смерти — смерти души... Классический дуализм садомазохизма, недаром вампир — одна из популярнейших ролей в современных BDSM-играх.

Все эти стороны образа «не-мертвого» активно эксплуатируются современными писателями и режиссерами, взять хоть популярный телесериал «Настоящая кровь», хоть цикл романов Лорел Гамильтон про охотницу на представителей «народа Тьмы» Аниту Блейк. Да и создательница классического «Интервью с вампиром» Энн Райс, ныне ставшая истой католичкой, в свое время отдала должное жестким порно-романам, публиковавшимся под псевдонимом Э.Роеклавр. Хотя, конечно, по размаху замысла все эти книги и картины не сравнятся с порнографической версией «Дракулы», снятой в девяностых годах итальянским режиссером Марио Сальери, специализирующимся на специфической «переработке» классических литературных и фольклорных сюжетов. Вот уж воистину пир плоти!..

Однако жителям далекой заснеженной России, где по Красной площади бродят медведи, обвешанные балалайками и матрешками, а бородатые казаки хлещут водку прямо из самоваров, нет дела до всей этой вакханалии. У нас тут подход к вампирам куда мрачнее и серьезнее...

3. Красная готика

Что ему дождь — от него не убудет, —

Вот у живущих — закалка не та.

Ну а покойники, бывшие люди, —

Смелые люди и нам не чета.

Владимир Высоцкий, «Веселая покойницкая»

Безусловно, основоположником «вампирской» литературы в России следует считать Алексея Константиновича Толстого, чьи повести «Упырь» и «Семья вурдалака» занимают почетное место на полке любого поклонника «литературы ужасов». Упыри неоднократно упоминаются в «Песнях западных славян» Пушкина, повестях Гоголя, появляются на страницах «Красногубой гостьи» Федора Сологуба, «Замка Грон» Александра Грина, «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова... Однако для отечественной литературы вампир до последнего времени оставался персонажем проходным, второстепенным — куда больше наших классиков интересовали призраки, ведьмы и разного рода «темные двойники». Меньше повезло, пожалуй, только оборотню, которого русские классики и вовсе не жаловали.

Этот скудный ручеек окончательно иссяк во второй половине тридцатых, после создания Союза советских писателей и утверждения социалистического реализма как главенствующего художественного метода. Отныне вампиры стали упоминаться лишь в ироническом контексте, как Дракула в комментариях к повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» («Дракула, граф. Знаменитый венгерский вурдалак ХVII-ХIХ вв. Графом никогда не был совершил массу преступлений против человечности. Был изловлен гусарами и торжественно проткнут осиновым колом при большом скоплении народа. Отличался необычайной жизнеспособностью: вскрытие обнаружило в нем полтора килограмма серебряных пуль»). Грубо говоря, упырей в СССР не было — как секса. Приведу только одну деталь: «Дракула» Брэма Стокера, давно ставший к тому моменту мировой классикой, был переведен в Советском Союзе лишь в самом начале 1990-х, в свободолюбивой Прибалтике — при том, что «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли, к примеру, переиздавался неоднократно.

Возрождение вампира началось лишь после распада СССР. Первым отечественным произведением о «не-мертвых», заслуживающим особого внимания, стал рассказ Андрея Лазарчука «Мумия» (1991), в котором лозунг «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» получает буквальное и довольно жуткое воплощение. В этом небольшом, но чрезвычайно важном для нашего исследования рассказе Лазарчук обозначил одно из магистральных направлений развития «вампирского» жанра на территории бывшего Советского Союза: социальная фантастика, в которой ночной кровосос выступает в роли метафоры противоестественного, кровавого, но тем не менее продолжающего свое существование режима. Эту линию развили Андрей Столяров в римейке лазарчуковской «Мумии», Василий Щепетнёв в цикле «Черная земля», отчасти Олег Дивов в «Ночном смотрящем». В 2006 году Виктор Пелевин несколько переосмыслил тему, однако и его «Ампир V» несет все тот же социально-критический заряд.

Куда популярнее вампир у авторов, пишущих героическую или городскую фэнтези («Дозоры» Сергея Лукьяненко, цикл «Киндрэт» Алексея Пехова, Елены Бычковой и Натальи Турчаниновой, «Снулль вампира Реджинальда» Генри Лайона Олди и т.д., и т.п.), юмористическую и любовно-романтическую фантастику. Но в данном случае он как правило вылеплен по традиционным лекалам и мало отличается от своего европейского или североамериканского собрата. Порой фантасты пытаются вернуться к истокам, почерпнуть вдохновение в славянском фольклоре, но получается это у них не слишком убедительно: Брэм Стокер уже проделал подобную работу более ста лет назад, и любая попытка пройти тем же путем, что и автор «Дракулы», будет сегодня восприниматься как более-менее талантливое эпигонство. До сих пор многие продолжают видеть в «не-мертвых» представителей элиты, политической или финансовой — но, справедливости ради, то же происходит и на западе, где превилигированное положение «ночных охотников», их особый статус подчеркивали еще писатели-романтики.

Десятилетия господства соцреализма не пошли на пользу хоррору вообще и «вампирской» литературе в частности. Там, где англо-американские авторы могли спорить с классиками жанра, использовать их открытия, предлагать свои трактовки общеизвестных сюжетов (как Ким Ньюман, например), нашим соотечественникам приходилось начинать с нуля — или писать, одним глазом поглядывая на Запад. Но, как я уже упоминал, вампиры не признают границ — постепенно они отвоевывали место под луной и на «одной шестой части суши». Тем более что интерес к носферату в экс-СССР возник нешуточный, как ко всему новому, непривычному, с оттенком сенсационной скандальности.

Подводя итоги, можно констатировать, что к сегодняшнему дню Россия благополучно влилась в великую семью народов. Глобализация победила: буквально за каких-то двадцать лет кровососы всех мастей оккупировали территорию СНГ и шустро заняли все свободные ниши. «Не-мертвых» легко можно встретить в лесах и на горах, на ночной дискотеке и в покосившейся деревенской избушке, в шикарном лимузине и в зловонном канализационном коллекторе. Историческая справедливость восторжествовала, отставание от «цивилизованных стран» преодолено ударными темпами. Жаль, конечно, что нашим соотечественникам пока не удалось сказать новое слово в литературе о вампирах, но, будем надеяться, это еще впереди.

(С) Василий Владимирский, 30.03.2010