Прежде всего, обложка чудовищна и прямо противоположна смыслу романа. Размещаю ее здесь как яркое цветовое пятно.
И хотя название вполне подходящее, оно резонирует с обложкой самым неудачным образом.
Это ни в коем случае не паршивенький любовный роман.
"В поисках любви" — это история двух девочек, большой аристократической эксцентричной семьи, особняка Алконли, межвоенного десятилетия в Англии и Второй мировой войны.
Причем объем книги совсем небольшой, как раз под серию "арлекин". Просто чудо, как в нее вмещается все вышеперечисленное и немного еще. Короткая семейная сага — и такое бывает, оказывается:) Наверное, все дело в емком и остроумном стиле. То, что можно размазать на главу, Митфорд сжимает до единственного афоризма.
Одна девочка, — спокойная, здравомыслящая, рациональная, — описывает жизнь своей романтичной, энергичной, необыкновенно обаятельной двоюродной сестры, чей самый большой талант — общение:) Ну, и о себе рассказывает, пунктиром. Обычная спокойная и правильная жизнь, что о ней рассказывать. То ли дело Линда, которая даже за банкира ухитрилась выйти замуж по любви и терпела, сколько смогла:)
Кажется, эта традиция контрастов правильной и неправильной биографии идет еще со времен "Чувства и чувствительности", потому что совсем недавно в "Снобах" Джулиана Феллоуза я встретила аналогичный сюжетный ход.
И я не знаю, читала ли Кейт Аткинсон эту книгу, или просто "хороший английский роман" обязывает, но, как ни странно, я готова отдать предпочтение сравнительно малоизвестной у нас Митфорд.
Если бы Аткинсон в своей нарезке кадров семейной хроники "Жизнь после жизни" чуть меньше злоупотребляла рапидом, вертя треснувшее фамильное блюдце в разных ракурсах, я бы сказала, что она лучше, изящнее работает с материалом, чем Митфорд.
Но дело в том, что хронологически последовательная и сюжетно прямая история достопочтенной выглядит более цельной и более изысканной, в духе лаконичной элегантности Шанель, чем вышло у Актинсон.
И у Аткинсон, и у Митфорд — большая семья в фамильном доме, детство и юность главной героини у Аткинсон и двух героинь в Митфорд приходится на межвоенное двадцатилетие, а время крутых перемен и больших решений — разумеется, на Вторую мировую. Но Дом у Актинсон — некий собирательный образ дома большой семьи; несмотря на выверенное и любовное описание, он остается в памяти чем-то усредненным; Алконли же полностью индивидуален (и в нем жутко холодно:).
Герои Митфорд выглядят более живыми и яркими, а описание эпохи более выразительным, чем у Аткинсон. В общем, Митфорд — современница эпохи с даром наблюдателя, которая написала полуавтобиографический роман, Аткинсон — хороший писатель и старательный исследователь, экспериментирующий с формой.
Как Митфорд помогла королеве стать "Непростым читателем"
цитата
Сначала она вообще не собиралась ничего брать, и уж точно не Айви Комптон-Бернетт, которая в целом оказалась трудна, но потом она решила, что раз уж она сюда пришла, наверное, проще взять, чем не брать. Хотя, раздумывая, что выбрать, она, как и в прошлый раз, испытывала затруднения. К счастью, ей на глаза попался недавно изданный томик Нэнси Митфорд, “Поиски любви”. Она взяла книгу.
— Это ее сестра вышла замуж за Мосли?
Мистер Хатчингс подтвердил.
— А свекровь другой сестры ведала моим гардеробом?
— Этого я не знаю, мэм.
— А еще одна, как это ни грустно, была без ума от Гитлера. А еще одна стала коммунисткой. Мне кажется, были еще сестры. Но это написала сама Нэнси?
— Да, мэм.
— Прекрасно.
С романами редко бывает связано столько ассоциаций, и королева, оживившись, довольно уверенно подала книгу мистеру Хатчингсу, чтобы тот поставил штамп.
“Поиски любви” оказались удачным выбором и, в своем роде, очень важным. Если бы Ее Величество — читатель начинающий — взялась за еще одну скучную книгу, скажем, за раннюю Джордж Элиот или позднего Генри Джеймса, она могла бы оставить чтение навсегда, и тогда рассказывать было бы не о чем.
Итак, Дракула приконсортился к самой королеве Виктории, омолодив ее на несколько десятков лет, Ван Хельсинг смотрит пустыми глазницами с дворцовой ограды, Шерлок Холмс в концлагере, а отрастивший клыки Лестрейд будит древнюю, навеки шестнадцатилетнюю девушку Женевьеву Дьедонне, чтобы сообщить — Потрошитель убил еще одну вампиршу…
Сколько можно написать плохих книг про Дракулу с участием Потрошителя, профессора Мориарти, лорда Ратвена, доктора Джекилла и прочих выдающихся вымышленных и невымышленных викторианцев? Мысленному взору предстает ряд полок, уходящих в бесконечность.
И автор, который берет напрокат затертых и досуха высосанных персонажей, чтобы заставить их показать парочку старых трюков в новой аранжировке, автоматически оказывается в очень невыгодной позиции. Уставшие от несвежей вампирятины читатели непременно будут задавать вопросы, которые, по сути, представляют собой обвинения в скудости таланта и неоригинальности мышления, сформулированные с разной степенью вежливости.
И что может сказать нам Ким Джеймс Ньюман?
Ну серьезно, уважаемый писатель, вы ведь могли взять менее анемичный материал?
Улыбка, удивленное пожатие плеч:
— С детства люблю истории про вампиров.
И этим все сказано. Ведь любовь, согласно посланию апостола Павла, все покрывает и все переносит. Любовь плюс талант, если речь идет о интересных книгах.
А таланта Киму Ньюману не занимать.
Именно эта любовь — первопричина написания «Эры Дракулы», а также многочисленных отсылок в «Эре» к другим произведениям, от неизбежного Стокера до неизвестного Бусби.
Они настолько многочисленны, что могут и раздражать, как признает Ньюман в своем послесловии. Но эти отсылки возникли не благодаря гордыне «читатель, смотри и любуйся моей эрудицией, у тебя точно такой не будет!».
Скорее они похожи на дружеское подмигивание «Ты ведь тоже читал это? А это? А это смотрел? А помнишь вампиршу, которая играла в том фильме… Мы с тобой одной крови, читатель!».
У подобных отсылок, по словам автора, есть и более высокая цель, а именно «создание единого жанрового поля». Если под этим подразумевается цельность сюжета и атмосферы при максимально высокой концентрации заимствованных персонажей — то замысел удался.
Кроме того, два главных героя «Эры Дракулы» принадлежат исключительно фантазии Ньюмана. Совестливая вампирша Женевьева — настоящий луч света в темном царстве, в которое превращается Британия под властью вампиров. Она гуманна и достаточно сильна, чтобы позволить себе открыто демонстрировать свою гуманность; как, например, в эпизоде с защитой трактирного мальчика от бойцов личной гвардии Дракулы. Что тут сказать? Сценарный прием «спасти котенка» по-прежнему работает в умелых руках.
Если честно, она настолько сострадательна, что становится странно, как Женевьева ухитрилась прожить века, никого не обратив, потому что за пару недель романного времени она едва не делает это дважды.
Но подобные каверзные, как шило в бок, замечания возникают позже, когда книга уже закрыта. Женевьева — тот персонаж, в который хочется верить, потому что нужен хоть какой-то противовес багрово-черной безысходности, расползающейся по улицам Лондона. Город переходит на ночной режим. Город привыкает к новым хозяевам…
Собственно, вампиры всегда были отличной метафорой любой власти: необязательно быть вампиром, чтобы выжать досуха и отбросить ненужное, чтобы мимоходом изуродовать или просто отнять жизнь, чтобы разделять людей на «своих» и «тупой скот», «кормовую базу».
И эта узнаваемая и, увы, слишком хорошо знакомая реальность придает странную и мощную убедительность насквозь вымышленному роману.
Конечно, Ньюман отнюдь не ставил целью написать остросоциальную психологическую драму о природе власти. Он взял ровно столько, сколько нужно для хорошего приключенческого романа. И тут, сказав «приключения», можно сказать и «Чарльз Борегар» — второй главный герой романа. Он агент по особым поручениям клуба «Диоген», воплощение идеального джентльмена, дедушка Бонда и двоюродный брат сэра Ричарда Бертона.
цитата
«Это лицо, застенчивое и все же волевое, не очень красивое, но приятное, могло принадлежать только человеку, который не умеет и не любит говорить о себе; но именно такие люди, а не ораторы и не писатели, помогли опоясать нашу планету алым кушаком британских владений»
. Наверное, так мог бы охарактеризовать Чарльза Борегара сэр Артур, если бы он уже не сказал это про Тома Димсдейла, персонажа романа «Торговый дом Гердлстон».
Объединившись, Борегар и Женевьева ищут Потрошителя, которым оказывается доктор Сьюард (автор выдает это еще в первой главе!). Конечно, Потрошитель — не главная проблема Британии, он просто самый яркий симптом, который никто не может позволить себе игнорировать: ни клуб «Диоген», стремящийся сохранить формальную человечность власти, ни премьер-министр лорд Ратвен, ни все «теплое» и «холодное» население Лондона.
И нет ничего приятней для читателя, когда лучшая сцена романа одновременно является финальной, хотя до этого в каждой главе находилось по фавориту. Мои: кормление лорда Годалминга в гостиной, поражение Ван Хельсинга, смерть юной вампирши и, конечно, любовная сцена.
Еще в список можно внести случившееся в комнате в Уайтчепеле, но только вариант из сценария.
Ведь кроме собственно «Эры Дракулы» книга включает в себя комментарии автора к тексту, его же послесловие, небольшую статью для «Рипперолога», рассказ про Дракулу «Мертвые ездят быстро», альтернативный финал книги, сценарий несостоявшейся киноверсии «Эры Дракулы» и примечания к тексту от переводчика.
Первое и последнее в этом перечне — необходимая страховка для читателя, который, скорее всего, ничего не слышал про мадемуазель де ля Ружьер, леди Аделину Дакейн и «конституционного зануду» Уолтера Бэджета, но хочет получить свой читательский максимум удовольствия.
Остальное — приятные вариации основной темы.
Странно осознавать, что «Эра Дракулы» — начало цикла. Казалось бы, этим романом Ньюман выжал из вампирской темы все до последнего эритроцита.
Что ж, тем больше резонов дожидаться перевода продолжения.
Кажется, это Гиппиус сказала,что почти каждая женщина, умеющая складывать слова, может написать одну удачную книгу — историю своей жизни. А вот вторую книгу ей лучше не писать.
ПСС Колетт может проломить полку, и почти все ее книги автобиографичны; но, с другой стороны, биография у нее такая, что закачаешься — хватило бы на сотню книг и десяток экранизаций. Двадцатилетняя девушка с косами до пят, кровь с молоком, выросшая в любящей семье в гармонии с природой, выходит замуж на парижского бонвивана и уезжает в столицу. Он превращает ее в своего литературного негра; она пишет книги о юной школьнице-бунтарке Клодине, которые неожиданно становятся бестселлерами. Ее муж пачками соблазняет трепещущих поклонниц, которые вьются и вздыхают "Ах, как хорошо вы понимаете женщин! Ах, вы описали меня, я и есть настоящая Клодина!". И, естественно, когда после восьми лет непрерывных измен Колетт решает уйти от мужа, все ее осуждают. Тем более что она идет не куда-нибудь в безысходную безвестность и благородную бедность, а в...пантомиму.
Она выступает вместе со знаменитым мимом Жоржем Вагом и учится делать невозможное.
Колетт становится знаменита после представления в "Мулен Руж", где она играет египетскую мумию, постепенно освобождающуюся от своих бинтов, а ее любовница маркиза де Бельбеф — археолога, который в финале крепко целует прекрасную обнаженную египтянку. Потом Колетт выходит замуж за барона Анри де Жувенеля; отвергнутый любовник Колетт Жорж Эрио и гражданская жена барона Ирэн Коммэнж утешаются в объятьях друг друга; Колетт счастлива с бароном, во время Первой Мировой она с риском для жизни едет к нему в госпиталь по подложным документам; Колетт несчастна — второй муж ей изменяет; Колетт заводит невероятный роман с сыном своего мужа от первого брака: ему 17, ей 47...
Они расстаются спустя пять лет. Ей уже 52, и у нее на шоссе глохнет автомобиль "Рено", рядом с ней останавливается машина и оттуда выходит и предлагает свою помощь Морис Гудкет. Ему 36, он станет ее третьим мужем. Они будут счастливы вместе двадцать один год, вплоть до ее смерти...
Не правда ли, хочется узнать как можно больше о жизни такой женщины?:)
Эта как детективы Дика Фрэнсиса — все его герои суть один и тот же человек, но очень и очень симпатичный. А Колетт к тому же в свой прозе может легко раздвоиться на пятнадцатилетнего полуребенка и тридцатилетнюю соблазнительницу — легко и естественно, правда!
"Странница" — ее роман о жизни времен пантомимы. Если "Изнанка мюзик-холла" — это импрессионизм, листки из блокнота, то в "Страннице" дана полная и точная картина "собачьей жизни" гастролирующего артиста. Скольким людям знакомо это проклятое "я одна, и мне нельзя болеть..."?
Плюс любовная история, которая вызовет заслуженное возмущение, если воспринимать ее как стандартный любовный роман. Финал будет выглядеть авторским кукишем, а героиня — параноидальной дамочкой, которая не может забыть травмы прошлого, расслабиться и отказаться от всего плохого в пользу всего хорошего. Но в том-то и фишка, что в реальной жизни Колетт не отказалась от богатого, красивого, влюбленного и пустоголового Жоржа Эрио. Так что, похоже, когда она увела дорогу Рене Нере подальше от Максима Дюферейн-Шотеля, то знала, что делала. Для меня "Странница" — это роман о том, что не нужно игнорировать тревожные звоночки. Он богатый завсегдатай мюзик-холлов, не желающий и не умеющий работать, а ты пашешь, как лошадь — из необходимости, но и из внутренней потребности тоже? Он преследовал других женщин до тебя и в разгар своего ухаживания не перестал посещать мюзик-холл? Значит, стоит задвинуть чувственную жажду и голод одиночества подальше и крепко подумать, стоит ли выходить за него замуж.
А "Преграда" доказывает, что отношения в стиле "мне нужен от тебя только секс" — это отнюдь не изобретение двадцать первого века:) А еще — что "просто секса" все равно не существует:)
Причем лексикон Колетт очень богатый, выразительный и непошлый. Читала как-то отличный пост о том, насколько трудно описывать секс, не скатываясь ни к терминологии бульварных ЛР, ни к комической анатомии. Так вот, романы Колетт в этом отношении просто идеальное пособие "как надо":) Рекомендую:)
Да, звучит забавно и отчасти позорно для меня, поскольку автор принадлежит к созвездию литераторов бель эпок, а также Почетному легиону классиков. И даже купила я ее книгу случайно, за три гривны, увидев надпись на обложке "Избранное", а я неравнодушна к сборникам "бест оф зе бест"
Написание рецензии на классика часто сопровождается удивленным предисловием: "а я и не ожидал, что это будет интересно..." От классиков, в общем, увлекательного чтения не ждут. Познавательного, психологичного, глубокого, культурно-исторического, наметившего новые пути развития в литературе — да. Но не захватывающего.
Я не исключение.
И ощущение от чтения Колетт у меня было такое, словно подходишь к прекрасной, изваянной из мрамора статуе, а она ловко соскакивает с пьедестала и протягивает тебе руку с прелестной улыбкой.
Во-первых, "Изнанка мюзик-холла". Наброски и зарисовки, которые в немногих словах рассказывают очень многое, действительно демонстрируя изнанку, где есть и отупляющая усталость, униженность, безнадега, цинизм как защитная реакция, и солидарность в несчастье, и мягкий юмор рассказчицы. А еще есть изнанка изнанки, о которой Колетт не пишет, но которая подсвечивает все истории — радость и вдохновение творчества на сцене.
"Ранние всходы" — шестнадцатилетний мальчик, пятнадцатилетняя девочка, тридцатилетняя красавица-соблазнительница. Очень тонкая и точная психологическая повесть, которая не понравилась скорее потому, что Колетт честна с читателем.
"Двенадцать разговоров животных" — очаровательно! Разговоры кота Кики и пса Тоби написаны очень романтичным и поэтическим языком, но без того слащаво-сюсюкающего упрощения тона, которым часто грешат другие авторы. С другой стороны, главные герои не выглядят как люди, надевшие на себя маски животных — это кот и пес со всеми их характерными повадками и историями, которые случались почти с каждой собакой и кошкой (разбитая ваза, драка с соперником, незаслуженный гнев хозяйки, маета перед грозой, ухаживание за комнатной собачонкой, блаженное лежание у огня...) И романтический стиль вполне уместен там, где кот и пес — домашняя часть Природы. За что мы их и любим.
"Закуток" — история четырех сестер, трое из которых снова собираются в одной квартире, на любимом широком диване-закутке, где они играли и возились еще в детстве. У каждой что-то не так, каждая по-своему несчастлива и надеется изменить свою жизнь. При этом страдание не пассивное, как у чеховских сестер, а активное — борьба за мужчину, борьба со своим горем... И силы они черпают в общих воспоминаниях о голодном детстве и юности и родственной любви и дружбе, которая сохранилась, несмотря на испытание нищетой, деньгами и расстоянием. Повесть совсем крохотная — отрывок из жизни, короткая серия фотоснимков. Но вот искусство, с которым Колетт рассказывает много через малое... Она напоминает мне художников прошлого, для которых каждый предмет на картине был неслучаен, каждый что-то символизировал или намекал, как можжевельник и лавр на портрете Джиневры де Бенчи.
Колетт может в одном абзаце дать выразительную характеристику персонажу так, что он встанет перед глазами, как живой, без карикатурной утрированности черт лица
И, наконец, многократно экранизированная "Жижи"
Простая и трогательная романтическая история пятнадцатилетней девочки и тридцатитрехлетнего, избалованного и пресыщенного сахарного короля. Поначалу она мне активно не понравилась, потому что показалась очередной победой невинности над пороком, а я невысоко ценю невинность, которая происходит от невежества и отсутствия искушений. (Помню, как я фыркала, читая повесть про Арсена Люпена, который собирался пожертвовать своим греховным образом жизни ради богомольной, чистой духом красавицы).
А потом, уже перечитывая, я заметила, что невинность Жижи совсем иного рода, чем обаяние нетронутой юницы или даже обаяние ребенка. Конечно, ее искренность, прямодушие и цельность натуры можно списать на детскую наивность. Но большинство пятнадцатилетних куколок поступило бы строго наоборот: бунтовало бы против "Покажи ноги!" и "Покажи зубы", и радостно согласились бы на предложение Гастона.
Жижи прошла искушение роскошным образом жизни и оказалась достаточно умна, чтобы в пятнадцать лет понять, как за это расплачиваются. Нет, не постель, а скандалы, жизнь напоказ, освоение профессиональных навыков дамы полусвета и фальшивые самоубийства вкупе с дешевенькими романчиками на стороне от покровителя. Юношеский максимализм Жижи проявляется разве что в том, что она не думает, как заработает на жизнь, если не пойдет в содержанки. Поэтому я не слишком переживаю и не задаю привычных циничных вопросов о том, что будет после хэппи-энда. Если она наскучит Гастону, утратив обаяние свежести, или Гастон наскучит ей, она не будет маяться в оковах брака, она плюнет на все "взаимовыгодные договоренности" и пойдет в пантомиму, как это сделала сама Колетт!
При этом бабушка Жижи и тетушка Алисия выписаны настолько искусно, что клеймить их с безупречной моральной позиции даже не приходит в голову.
Да, они готовят внучку и племянницу, совсем юную девушку, в профессиональные содержанки. Но, во-первых, мне очень импонируют их "строгие правила женщин нестрого поведения", ум и стержень в характере. Успешная карьера тетушки, на старости лет еще красивой и окружившей себя красотой, наверняка потребовала от нее энергии, обаяния и выдержки больше, чем от высокопоставленного дипломата. "Ради одного только пропитания мне пришлось выказать такую осведомленность и такую находчивость, каких в течение века не потребовалось для управления всеми Испаниями".
Искусство продавать себя -- тоже искусство, очень востребованное и сейчас.
И, во-вторых, стоит вспомнить, сколько достойных, нормально оплачиваемых и не высасывающих здоровье к тридцати годам профессий существовало для женщин в 1900 году.
Бабушка с тетушкой не жуткие бордель-маман, а пожилые дамы, которые эгоистично, но искренне любят девочку и желают ей самого лучшего — в их понимании.
И все это становится ясно на нескольких страничках: у Колетт очень концентрированная проза.
А это сама автор, красавица с удивительной биографией.
облако тэгов
