Надо сказать, что Адаменко, вместе с Бэйс, – на мой взгляд, наиболее яркие, одаренные писательницы, печатающиеся в «МП» (Адаменко почаще, Бэйс, к сожалению, реже). Интересно увидеть, что, несмотря на различие (естественное!) эстетических позиций каждой из них, между ними есть определенное сходство в подходе к художественным задачам детектива. И то, о чем пишет в своем эссе Адаменко, – умно, точно, доказательно, демонстрируя хорошее владение материалом и аналитический навык исследователя, – реализуется в повести Бэйс.

Я сразу «проглотил» повесть, потом перешел было к рассказам, но ощутил, что тянет к прочитанному. Вернувшись к «Несостоявшемуся шоу», я понял, что совершил ошибку, не начав перечитывать повесть сразу, «по горячим следам». Потому что детектив – если он хорошо сделан, а повесть Бэйс тот самый случай, – требует бОльшего, чем какой-либо иной вид литературы, читательского соучастия. И «схватив» повесть глазами, «прожив» только сюжет, я чуть было не лишил себя удовольствия пройти вместе с героем (и с писателем!) расследование шаг за шагом, от совершенного преступления до того момента, когда разгаданы все загадки, а преступник изобличен и схвачен.

Бэйс написала хорошую повесть. И дело тут не только в соблюдении тех канонов жанра, о чем писала в своем эссе Адаменко, а в дыхании жизни, ощутимой в повести, ее психологической, художественной убедительности. Правда, хотелось бы, чтобы в повести было побольше «женского колорита», ведь рассказчица, она же главная героиня (и автор!) – женщина.

Рассказ Антона Базелинского «Мужской психолог» чем-то напоминает цикл рассказов Михаила Веллера о приключениях майора Звягинцева – отставного военного, выступающего в качестве гуру, научающего людей различного возраста, социального положения и профессий, как им надо жить, чтобы состояться в жизни. Так и психолог помогает герою рассказа измениться, перестать быть слабым и неуверенным, обретя психологию победителя. Рассказ неплох, но концовка несколько смазана, что снижает воздействие на читателя.

Рассказ Елены Кушнир «И будет кровь» можно отнести к мифологической фантастике. Это определенным образом парафраз библейской истории Каина и Авеля, но решенный на ином материале. История двух братьев, земледельца и пастуха, поначалу не очень трогает читателя, но к концу рассказа нарастает эмоциональное напряжение, и рассказ обретает психологическую глубину. Хороша концовка: пахарь, осознав, что убил брата, который до сих пор придумывал названия для всего в их жизни, впервые в жизни придумал сам слово – и им стало слово для совершенного преступления, значащее на иврите «убийство, вина от кровопролития». И произнеся это слово вслух, понял, что впустил в мир смерть.

Рассказ Бориса Лисицына «Вечное имя» оставляет двоякое впечатление. Да, история, рассказанная психиатром об одном из своих пациентов, должна впечатлить читателя. В клинику доставлен пациент с редкой патологией: он говорит не переставая, при этом никак не реагирует на окружающий мир, не ест и не пьет. Запись его речи, по словам человека, занимающегося оккультными науками, доказывала, что больной без остановки читает магическую формулу, которая, будучи произнесенной полностью, позволит установить ему связь с некоей мистической субстанцией и обрести вечную материальную жизнь. Но история эта укладывается, подобно малой матрешке, в бОльшую – в рассказ Артура Кларка «Девять миллиардов имен Бога». Рассказу Лисицына ощутимо не достает того флера потусторонности, шарма волшебства, которыми обладает рассказ Кларка.

Рассказ Дмитрия Старцева «Мечта» явно ученический. Но хотя история девушки-калеки в антиутопическом мире будущего несколько мелодраматична, рассказана она искренне, и подкупает сопереживание автора своей героине. Не знаю, первый ли это опубликованный рассказ у молодого прозаика, но очевидно, что он нуждается в профессиональной среде, в которой он смог бы состояться как творческая личность. (…Написал я эти строки – и подумал: ушло, увы, то время, когда существовали семинары молодых фантастов, в Москве, Ленинграде, в разных городах страны; и был Всесоюзный такой семинар... И в памяти всплыли слова незабвенного Аверченко: «И кому это мешало?..»)

Рассказы Оксаны Волковницкой «Останки давно умерших звезд» и Леонида Шифмана «Когда позвонит Арелла» вынесены в отдельный раздел «Миниатюры». И данный факт не может не удивить. Да, их объем меньше, чем объемы рассмотренных выше рассказов, но во всем остальном это полноценные (а не миниатюрные!) художественные произведения, которым, на мой взгляд, следует находиться в разделе «Рассказы».

Раздел «Переводы» рассматриваемого номера содержит, к моему огорчению (тем более, что такое произошло впервые), вещи откровенно слабые, которым не место в таком журнале, как «МП». Это относится, прежде всего, к рассказам Роберта Лока «Глубокая заморозка» и Артура Рива «Смертоносная трубка». Первый рассказ, по-моему, мог быть написан в 1920-1930-е годы. В пользу такого предположения говорит, прежде всего, сюжет: на Земле будущего бушует пандемия чумы, от которой герой, по его словам, «последний финансовый магнат Америки», пытается спастись на Венере; но спастись желает он один, потому по его приказу его помощник убивает членов экипажа космического корабля, на котором предполагалось улететь с Земли, а потом гибнет сам от руки своего хозяина. Однако до этого перестраивает систему управления кораблем, и магнат с говорящей фамилией Доллард оказывается в ловушке, т. к. корабль, вместо полета к Венере, «зависает» на околоземной орбите. Тогда Доллард погружает себя в состояние гибернации (именно так!..) в расчете на то, чтобы в будущем его обнаружат представители иной, более развитой цивилизации. Они появляются и таки спасают Долларда, но он интересен представителям расы гигантских кошачьих (а она правит ныне Землей) лишь с физиологической точки зрения. И героя отправляют на Землю, чтобы им как редким лакомством могли полакомиться правители планеты… Такой рассказ, обличающий капитализм и всяких «магнатов», был бы очень к месту в любом сборнике фантастики в нашей стране лет 50-60 назад. Но и не только дело в том, что от рассказа несет за световой год нафталином. А в том, что он бесконечно вял и скучен, все в нем притянуто за уши…

Второй «нафталиновый» рассказ – «Смертоносная трубка» Артура Рива. Он основан на идее использования рентгеновских лучей в терапевтических целях. В рассказе есть сыщик профессор Крейг Кеннеди, «на раз» раскрывающий загадку, за которой – человеческая жадность и подлость. Рассказ, бесспорно, поживее, чем творение Р. Лока, но также удручающе скучен и развитие его «прочитывается» с первой страницы. К тому же в ХХ1 веке несколько странно читать о лечении икс-лучами, об использовании радиоактивности в криминальных целях, наконец, о такой мощном научном изобретении, как скрытый микрофон, используемый для записи разговора подозреваемых. Наконец, в рассказе есть стилистические огрехи, ранее не встречавшиеся за переводчиком М. Максаковым: «Джеймсон, пожмите руку доктору Грегори» (в смысле, поздоровайтесь с доктором Грегори).

Бесспорно, более благоприятное впечатление производит рассказ Жака Фатрелла «Загадка железного алиби», хотя автора можно было бы упрекнуть в определенной схематичности использованной им детективной схемы.

Рассказ Лизы Гольдштейн «Фотографии Кассандры» интересно задуман. Герой получает несколько фотографий, на которых изображены различные эпизоды его будущего, и от него зависит, каким он станет. Однако повествование утяжелено вводной частью, для объяснения наличия которой автор снабжает рассказ специальным послесловием (как говорила моя первая жена, никогда не надо оправдываться…). Полагаю, что информация о том, что рассказ был номинирован в свое время на премию «Хьюго» (раздел «Данные об авторах»), не увеличивает художественные достоинства рассказа.

Последнее обстоятельство можно отнести и к рассказу Альберта Тейчнера «Cerebrum» (о котором также сказано, что он был номинирован на премию «Хьюго»). Рассказ о социальном катаклизме в антиутопическом обществе будущего, все члены которого подключены к Центральной телепатической станции (и контролирующей население Земли и заселенных планет Солнечной системы), очень напоминает классическую новеллу Э. М. Форстера «Машина останавливается». В целом рассказ неплох, но портит его явная вторичность.

Интервью Станислава Лема «Весь этот философский хлам» достойно (как всегда!) завершает раздел «Переводы». Интервью, которое классик дал группе немецких философов (хорошо все-таки было бы указать, когда это произошло…), посвящено отношениям философии и науки, развитию искусственного интеллекта.

Как всегда, содержательна и информативна статья Юрия Лебедева, которая, как мне кажется, будет полезна не только «физикам», но и «лирикам». Впрочем, это относится ко всем работам этого талантливого ученого и эссеиста.

Подборка стихов Севы Гуревича, Дмитрия Филиппенко, Евгения Мильченко и Андрея Бударова симпатична, но, увы, небольшого объема. Из всех представленных текстов я бы особо отметил «Балладу о черном машинисте» Бударова.

И традиционная чайная ложка дегтя в разделе «Данные об авторах». Несколько странной представляется характеристика Дмитрия Старцева как «студента, который изучает литературоведение». Не лучше ли сказать, что Старцев – студент-филолог? Потому как едва ли он изучает литературоведение на дому – скорее всего, в некоем учебном заведении, в рамках одного или нескольких академических курсов, вкупе с другими предметами гуманитарного характера, в чем пожелаем ему удачи.

А разговор о десятом номере «МП» завершим вот чем: журнал развивается гармонично, успешно преодолевает болезни роста. Десятый номер журнала, если соотнести периодическое издание с человеческой жизнью, наверное, можно назвать окончанием курса начальной школы. Впереди – окончание «средней школы» и поступление в «высшую школу»: рост тиража и количества подписчиков, в том числе в других странах, помимо Израиля и России. А почему бы и не подумать об этом? На юбилейном банкете, да еще под Новый год… Лехаим!

Владимир Гопман