Анлитические впечатления Андрея Валентинова о семинаре в Партените. Не столько о семинаре и текстах с оного, как у Олди, сколько просто "о литературе". Желчен, язвителен, провокационен. Комменты жгут. Раз, Два, Три, Четыре, Пять, Шесть.

цитата

Тенор, кенар, анатом…

1.

…Сравню с Олдинскими.

Реплика в предвкушении «баек от Валентинова»

Я вам не кенар!

Сергей Есенин.

Давно хотел и хочу установить наиболее естественный уровень отношений с читателями – исключительно на уровне текста. Все прочее представляется явно лишним. Ежели уважаемого читателя интересует писатель Андрей Валентинов, то у него имеется полная возможность прочитать оного от корки до корки любое желаемое количество раз. Личные же встречи, вопросы-ответы в творческом отношении не дают ровным счетом ничего, причем обоим сторонам. Теперь же меня просят поделиться даже не пресловутыми «творческими планами», а деталями «кухни», причем не личной (это было бы моим персональным вопросом), но подробностями работы литературного семинара. Сразу хочется спросить: зачем? Желаете поработать, узнать мое скромное мнение о своем произведении – приезжайте в Партенит, всегда готов помочь. Что вам до анатомирования чужих текстов? Это весьма близко к тому, что меня бы попросили поделиться впечатлениями об экзамене или коллоквиуме. Как, мол, студенты, сильно зеленели и заикались?

Мое недоумение быстро разрешилось. Некий жаждущий уже предвкушает – сравню, мол, с тем, как Олди работают, получу удовольствие. Экие ценители теноров объявились, однако!

Не слишком ли будет?

Разглашая подробности помянутой «кухни» я ставлю в не слишком ловкое положение моих уважаемых семинаристов. В тесных стенах рабочей группы возможны и резкий тон, и ирония, и даже безжалостность, ибо все это идет в конечном счете на пользу делу. Но выставлять все это для любопытствующих «меломанов»? Не много ли удовольствий на единицу времени?

Согласие участников-коллег на разглашение того, что было на семинаре, у меня нет. Посему я поставлен в весьма и весьма щекотливое положение. Впрочем, если уж наши литературные гурманы так жаждут, могу кое чем поделиться. Только не жалуйтесь потом.

2.

А из зала мне кричат: “Давай подробности!”

Александр Галич

Начнем с главного. Ни один из представленных тестов не дотягивал до уровня обычной «бумажной» книги. Конечно, сейчас печатают буквально «все», но какая-никая средне-паршивая «планка» пока еще существует. Так вот, не дотягивали. Один текст я бы, пожалуй, взялся домучить-доредактировать до нужного состояния, с остальными, увы, хуже. Два-три текста можно еще «переписать» — именно что взять и переписать, то есть сделать нечто подобное капитальному ремонту: оставить «корпус», выкинуть всю начинку…

Остальное не редактируется и не ремонтируется.

В данном случае я не пытаюсь обобщать или оценивать талант тех, кто принял участие в семинаре. Мало ли все мы писали неудачного? Но, как говаривал один мой знакомый полковник: «Что написано пером, топором не вырубается». Извержения новых ярких книг не произошло. Конечно, семинар не ставил себе именно такую задачу, однако надо же иметь в виду конечную цель? Но, может, уважаемый семинаристы просто слегка недоработали? Спешили, не успели перчитать лишний раз, запятушки выправить?

Нет, дело вовсе не в запятушках. Мы имеем ряд изначально неверных установок, которые и не могут привести к успеху.

3.

Более всего удивляет даже не слабость прочитанных текстов, а их откровенный инфантилизм. Поразительный контраст с авторами, людьми взрослыми, неглупыми, контактными, более того, прекрасно владеющими устной речью. В текстах же — “наив” похлеще Пиросмани, как будто ребенок, “словов” не знающий, пытается пересказать историю, слышанную от взрослого дяди. Это касается не только способов, но и, глубже, мотивации происходящего в тексте. Дядя сделал бо-бо тете, потому что она бяка… Одна из участниц попыталась в своем произведении стилизовать речь просоленного океаном моряка. Ей богу, я чуть не упал, пока все это читал. Киндегартен, честное слово.

Почему так? Рискну предположить, что в силу самой простой причины: коллеги имели установку “на фантастику”. Не на литературу, а именно на написание “чтива”, в меру немудреного и на таковых же рассчитанного. Ей-ей, если помянутой даме, писавшей “про морского волка” предложили описать бы случай из своей жизни, мы прочитали бы нечто совсем иное — жесткое, серьезное и весьма неглупое, так сказать “без скидок”. Фантастика же, по мнению писавших — сплошная “скидка”. Требуется округлить глаза, подумать о голубом небе, изгнать из головы лишние мысли — и начинать детским голоском излагать сказочку “про ельфов” (цвельфов, вервольфов, каЦманавтов, садо-десантников и проч.)

Отсюда вывод первый. К фантастике не относятся серьезно. Она для тех, чьи книги я читал — не часть жизни и не Литература.

4.

…И на детях наших.

(Мф. XXVII, 25).

Пинание учеников — занятие по сути подлое. И не потому, что ответить не могут (еще как могут!), но потому, что сим закладывается эстафета пинания последующих поколений до скончания века людского. Посему после вполне правдивой констатации попытаемся изъяснить ея суть и причины. Да, для большинства пишущих Фантастика — все что угодно, но не художественная литература. О “красивостях” думают в последнюю очередь. Образы? Язык? Речь персонажей? Отступления-пейзажи-размышления? Всякая там композиция-кульминация, не побоимся этого слова? А овощ с грядки вам, дорогие товарищи! Хвантастика (не Фантастика же!) — это во всех деталях описанный бластер, нужные число эльфов с правильными ушами в очередной команде приключенцев, “системы” магии и прочая гавноточность, ставшая поистине жупелом для всех авторов, давно уже не видящих леса Литературы за этими кучками на опушке. Каюсь, сам уделил немалое внимание борьбе за то, чтобы багдадские эмиры не питались помидорами, но мне, наивному и доверчивому, казалось, что “литературность” нашей работы подразумевается par exellens, уж простите за непарламентское выражение.

Дважды овощ вам, товарищи дорогие!

Я был действительно наивен, потому как не пытался вникнуть в суть того, что называли фантастикой. Как раз тогда, когда я нетерпеливо открывал очередную “Технику — молодежи” с продолжением “Часа Быка”, известный фантаст Альтов гордо декларировал: в каждом фантастическом произведении обязательно должна присутствовать новая фантастическая идея! В каждом, блин! Ни одно ни пропуская, ферштеейен зи? И не просто декларировал — таблицы всякие составлял, учет вел, словно особист Суетин из известной песни.

Представьте себе: в каждом новом любовном романе героиню (героя) нужно… э-э-э-э… любить непременно в неиспользованной еще иными авторами позе. Да никакой Камасутры не хватит!

Так и хочется спросить если не, увы, уже покойного Генриха Сауловича, то его последователей: а зачем каждый раз — новая идея? Что, старые все уже раскрыты до основания? Типа написал сонет о любви — и закрыл тему? А я вот, например, могут сходу назвать с дюжину ветхих, как мир, фантастических идей, про которые писали и писать будут. И читать тоже будут, причем куда с большим вниманием, чем про какой-нибудь семи-с-половиной-тактный озонно-кессоный двигатель. Проблема бессмертия, например…

Итак, еще в золотые годы “старой НФ” идея о том, что в фантастике литература — не главное, была более чем популярна и не слишком оспаривалась.

Перенесемся сразу на несколько десятилетий. Наши дни, великая брань Бобра с очередным Козлом, борьба за возрождение все той же НФ. Нет-нет, и проскользнет: “А литература всякая (язык, образы, композиция) — не главное. Вот про энергетические бы проблемы написать!..”

Так чего мы хотим от смены: Они же нас читают, нас слушают!

И пишут — такое, что сразу на стол прозекторский.

P.S. Тут добрые люди просят эпиграф убрать. Э-э-э, нет, золотые-серебряные, любители теноров. Хотели сравнить, эстетство свое потешить? Вуаля!

5.

Честно — с первых же строк стало грустно. И заранее стыдно за то, что я… пишу сказки…

Из отзывов.

И мне грустно стало. Не понимают! И не хотят понять. А в результате – помянутая ерунда на постном масле вместо приличных тестов. Коллега, а что, сказки писать – это плохо? Или легко? Да напишите хоть одну приличную сказку и, поверьте, вас сразу же зауважают. Хорошие сказки писать очень трудно. Сравните! Про «лубофф» (сначала «цо-цо», потом – обручальное кольцо…) написано немалое количество приличных книг, я вам сходу дюжину авторов назову – не ниже уровня той тетки, которая про унесенных фетром ваяла. Ничуть не хуже, вполне себе качественное «цо-цо».

А теперь назовите дюжину сказочников. Уверен – пятерку сразу вспомните (Андерсен, Гримм, Перро, Пино и который про Чебурашку), потом еще троих с напрягом… Дальше – тишина. Мало их, сказочников хороших.

Но в данном случае важно даже не это, а отношение. Писатель-фантаст (блин!) стыдится того, что пишет. Это не случайный выхлоп, это, увы, сложившееся отношение, причем не генетическое, а благоприобретенное. Вспомним Отцов Фантастики – Гофмана и По. Они что, стыдились своих «сказок»? («Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах полонил, наполнил смутным ужасом меня всего…”. Или Конан Дойль стыдился своих книг про Челленджера? Или Герберт Уэллс – своих марсиан? Откуда же такое всплыло, что за самоуничижение?

Это не тайна. Рискну еще раз взбесить нынешних сопляков-неосталинистов и констатировать: сие одно из последствий уничтожения русской культуры, учиненного коммунистами. До Фантастики добрались не сразу, но зато уж когда добрались и приступили… В начале 1930-х, в ходе формирования совдеповской «литературки» фантастов определили в раздел популяризаторов науки и техники, дабы звали молодежь во ВТУЗы. И настал Фантастике полный гаплык, ибо ни один приличный автор в такие хомута лезть не хотел. Не так давно известный писатель П. решил опровергнуть Кира Булычева, считавшего, что с 30-х годов дела фантастов пошли даже не плохо, а никак. Нет-с, заявил писатель П., не «никак», а великий расцвет. Остается только руками развести. Это один-единственный умирающий Беляев, пишущий заказную ерунду про «Звезду КАц» — расцвет?

Но дело, конечно, не в фантазиях писателя П. Дело именно в отношении. С тех пор любой графоманишка из «боллитры» почитает своим долгом плюнуть на Фантастику. Ну еще бы! ВТУЗы, тополь быстрорастущий… С другой стороны, сами фантасты ощущают последствия опущения в низшую «касту». И если не всем, то многим «заранее стыдно».

Писатель, следуя главному предназначению Человека – быть Образом и Подобием Господа – творит миры в меру своего желания и способностей, населяя их своими созданиями и вдыхая в оных жизнь. Дело это очень серьезное, ибо сие — работа Бога. Из этого и следует исходить. А значит, работать требуется в полную силу, ибо и жизнь, и смерть создаваемого – в его (в твоих!) руках. Более того, делать это следует лишь в том случае, когда молчать уже нет сил, когда мир уже родился в воображении, он живой, он просится под солнце. А мы вместо того, чтобы говорить в полный голос, начинаем сюсюкать. Ведь сказки, блин, причем не для читателей Эдгара По, а для каких-то гипотетических имбецилов, которым надо бы попроще да попонятнее, им же во ВТУЗ поступать!

Вот и пишем ерунду. Не потом, что лучше не можем (можем!), а потому что установка такая. Причем внутренняя.

Пример для пущей ясности (с жирным намеком на одно из семинарских произведений).

Представьте себе, что я описываю случай в некоем современном элитном интернате для детишек-мажоров. Детишки там всякие, преподы тоже, и отношения, так сказать, особые. И вот – ЧП, рядом с интернатом кто-то насмерть забил бомжа. Менты наезжают, начинают всех трясти, но умный парень Женя и опытный препод Валерьян Валерьянович смекают – местные расстарались, из соседней деревни, есть там один с глазками бегающими…

Представляете, как это все ярко описывается? Образы, диалоги, страсти нешуточные, ну и первая любовь, как без нее? Какая возможность показать человека перед лицом Страха – и в то же время возможность преодоления самого себя? Тут и мотив инициации (пацан становится мужчиной), и проверка девичьих «чуйств» перед лицом настоящей жизни (скажем, менты крутят ее парню руки, кидают в «луноход»…). А контраст между мальчиками и девочками нынешнего века и бывшими колхозниками с их «традиционной» культурой?

Хороший сюжет, «недецкий», как ныне принято изъясняться. Но! Заменяем современный интернат на (прости, Господи, меня грешного!) школу магии… Все! Нет ничего! Картонные герои, ватный язык, ни напряжения, ни предвкушения развязки. Так и хочется спросить – почему? И самому же ответить. Потому что «жисть» мы воспринимаем куда как серьезно, а выдуманные нами же миры числим где-то на уровне театра марионеток. Элементарно не хотим полюбить собственное же творение – и получаем соответствующий результат.

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.» Апостол Павел. 1-е Коринфянам, 13.

6.

Люди чудесны в своей наивности.

«Прочитал впечатления Валентинова, и нехорошо как-то на душе стало. Будто оплевали меня с ног до головы… Что это? Нас, между прочим, и девушки читают. Посмеялся над убогими, потешил своё самолюбие, плюнул в лицо читателю — и “вуаля”? Это впечатления Мастера? Я сейчас не о литературном мастерстве…» (Из отзывов).

А вот я – именно о литературном мастерстве. А патологоанатом возле цинкового стола – о том, отчего и как больной помер. Не ради удовольствия, а чтобы прочие не помирали. Иначе на кой овощ нужна наша работа?

А «нас, между прочим, девушки читают» — это вообще прекрасно. Прямо-таки великий «Спор о древних и новых» во временя Короля-Солнца (когда решили Гомера переписать «для дам-с”. Тоже тема, причем очень перспективная.

7.

Все вышеприведенное служит доказательством тезиса первого и главного – к Фантастике надо относиться столь же серьезно, как и к «обычной» жизни. Тогда и нужный голос появится, и нужный тон, и желание писать не тяп-ляп, а выкладываясь иоз всех сил. Сюда, кстати, приплюсуем и уже помянутое нежелание лишний раз прочитать и вычитать. Казалось бы, мелочь, на практике же таковы многие из виденных мною текстов. Скажем, первый в обсуждении (кто помнит, веселое название, что-то типа «Чупакабры, гоп труля-ля!”. Текст, конечно, никакой, но дайте мне пару дней – и его по крайней мере смогут читать без заикания и подхихикивания. Участники семинара накидали большой мешок с тумаками по поводу встреченных в тексте красот, я добавил, но, поверьте, все это можно быстро исправить. Честное слово! Два дня – и получится вполне себе среднепроходная повестушка.

…А еще недельку покрутить, мозг загрузив, и кто знает, шибанет свежая идея – и появится нужная «зюзюминка», заиграет текст, задышит.

Между прочим, написано-то было чуть ли не шесть назад. И за все эти годы ни один из соавторов так и не попытался поработать с сотворенным ими же миром. Овощные же вы творцы, коллеги!

Гоп-труляля, чупакабры!

Вспомним и текст про тов. Индианенко-Джонсенка на просторах Крыма. Хороший материал? Ага. Персонажи нормальные? Угу. Композиция? Ничё, сойдет, вполне себе триптих. Но почему автор, человек «по жизни» серьезней некуда, не:

— Проговорил про себя реплики персонажей, не ощутил «самость» каждого из них, не одарил настоящим Голосом?

— Пересмотрел привычные штампы боевика, внеся нечто цепляющее, неожиданное, дабы читателя обмануть и удивить?

— Не прочитал текст вслух, дабы самому посмеяться над некоторыми эпизодами и срочно их переписать, чтобы никто не увидел?

К «бета-тестерам» обращаться не зову, получится как у Слона из басни Михалкова. Твой мир – ты его и совершенствуй.

Так почему все сие и кое-что иное не было сделано? Таланта нет? Отнюдь, просто не захотелось еще помучиться несколько деньков. Вот и все тайны творчества.

Дело, конечно, не только в нежелании потрудиться. Только что сотворенный текст вызывает поначалу трепетное отношение, нежелание трогать, что-то менять. Данное чувство знакомо каждому, кто пишет, и с этим надо уметь справляться. Наша работа в чем-то подобна ремеслу скульптора. Лепит мастер форму, готовит отливку, вот и металл пошел… Готово! Нет, не готово, еще полировать и полировать. Фальконе своего Медного Всадника, между прочим, двенадцать лет до ума доводил после отливки.

Значит, вывод (он же тезис и констатация) номер два: недорабатываем, причем капитально. Братцы-сестрицы, это не, прости Господи, «самиздат», у нас претензия на Литературу.

8.

Кстати, о «самиздате». О нем уже приходилось высказываться, причем не слишком одобрительно (естественно, не «вообще», а о его «фантастическом» фланге). Попрыгунчики из Сети дружно взвыли: «Ему (мне) денег не хватает, завидует!» Почему эти юноши так меркантильны? Неужели выросло поколение, у которое в мозгу ничего кроме «продать(ся)» не ночует? Сие очень печально, помянуто же данное обстоятельство не просто так, а в тему. Надеюсь, участники семинара помнят, что один «твір» (это по-украински, если кто не понял) приехал к нам прямо из «самиздата». Читавшие, вы поняли, в чем разница между Литературой и «этим»? Очень даже наглядно. Автора не интересует композиция. Почему? Да потому что это часть «проЭкта», в котором всего-то и требуется, что описать приключения данной героини в данном мире. Следовательно, ни мир не меняется, ни героиня, а имеет быть обычная бродилка-стрелялка, правда, куда менее интересная, чем старый добрый DOOM. Тетка скачет, тетка пляшет, тетка песенки поет. И все? И все. Признаться, я был несколько ошарашен такой божественной наивностью и поинтересовался у автора, зачем она «это» вообще сюда принесла? Мне было мужественно отвечено, что, мол, хотела узнать мнение – и узнала. Спартанская простота!

Коллега – такое не литература. В пионерском концлагере вечерами мы любили рассказывать байки, в частности по очереди сочиняли великую сагу «Белая рука». Нам было очень интересно, но это не литература (даже которая с маленькой буквы). «ПроЭкты» — не литература, и фанфики – не она, и описание приключений собственной компашки, попавшей по нашей воле куда-нибудь на Альфу Эридана. Из «этого» (в принципе, при должном усилии) можно сотворить нечто литературное, но зачем брать такую основу? Сочиняйте сами, не самиздатничайте, вернее будет.

Автору, если помните, я посоветовал попытаться передать «рОман» в цикл небольших рассказов. В принципе можно, так ведь и героиня никакая, и мир никакой, и все это даже не вторично-третично, а на уровне любительского клона все того же DOOMа.

Любителей защитить «самиздат» найдется много. Увы, их главный аргумент — все те же «дЭнгы» (повелась молодежь на финансах, вот уж точно, выкидыши капитализма). Нам, мол не плОтют, потому мы честные. Самый правильный ответ на это: «Писать лучше надо» (В.М.Рыбаков). Отвечу, однако, мягче, ввиду ранимости нынешних литературных отроков и отроковиц (уважаемые семинаристы, не о вас речь, вас из гранита тесали). Беда «самиздата» (говорю только о «фантастическом» секторе) прежде всего в очень низком качестве текстов, что в значительной мере связано с самой методой «самиздатовской» работы (написал кусок — выложил). Никакие охающие и ахающие «бета-тестеры» не заменят серьезной самостоятельной работы. А вот этого почти что и нет. По сути перед нами типичное «альбомное» творчество, рассчитанное на не слишком широкий круг «своих». Про фанфики и прочие девичьи радости даже не стану говорить.

Посему повторюсь: работайте сами и выносите на суд благодарных зрителей только готовые, вычищенные и вылизанные вещи. Вот тогда пусть и хвалят.

9.

Умный любит учиться, дурак – учить.

А.П.Чехов

Не любил Антон Павлович своих учителей, ох, не любил! Однако же в его категорическом высказывании много истины. Нельзя чувствовать себя непререкаемым и абсолютным авторитетом, кем ты ни был. Когда приходится слышать про Имярек: «он неустанно учит», сразу же становится не по себе. Торквемадой пахнет… Посему ни на семинаре, ни сейчас я не «учу» и не излагаю какую-то «истину», а лишь говорю о том, что бы сделал я лично, оказавшись, так сказать, на месте.

Итак, продолжим.

В старом советском мультфильме враги посылают в СССР страшного шпиона по фамилии Штампс. Засылка прошла удачно, мистер Штампс и по сей день успешно вредит, в том числе и на ниве фантастики.

Братцы! Сестрицы! Хватит спасать мир! Если не в половине, то в трети текстов – именно оно, мироспасение (и там, где чупакабра, и про Джонсенко в Крыму, и еще кое-где). Не надо кивать на Голливуд, где в каждом первом фантастическим фильме это и делают, ибо кино – иной вид искусства. Вы б еще цирк вспомнили! В литературе все серьезнее, посему здесь проделки шпиона Штампса, подкидывающего раз за разом вечный сюжет про то, как герои Землю от гибели оберегли, дают совершенно нечитаемый результат. Не поверит читатель, если конечно не брать во внимание младшую ползунковую группу детских ясель. Вновь представьте себе, что вы пишете не фантастику, а рассказываете о вполне реальных событиях. Что может сделать один герой? Кое-что может, вот и учитывайте масштабы. Дело не только в здравом смысле, но и в воздействии на читателя. «Мир» — слишком уж абстрактно, кроме того, извиняюсь, если все и сразу – то никому не обидно и даже не слишком страшно. Лучше опишите, допустим, рейсовый автобус. Трех-четырех пассажиров – подробно (пара влюбленных, мальчишка из дому убежавший, пенсионерка, которая стихи сочиняет), остальных – вскользь. А потом обозначьте опасность. Вот тут у читателя что-то в душе и дрогнет. Значит, можно пускать в дело героя. Поверьте, спасение пассажиров автобуса прозвучат куда сильнее, чем очередной триумф в стиле Лары Крофт.

И героев наших шпион Штампс изуродовал до полной невозможности. Прежде всего, вам нужно сделать так, чтобы герой был симпатичен и вызывал сочувствие у читателя. А теперь вспомним все произведения, которые мы обсуждали. Много ли таковых? Я одно отметил — то, что мы к печати и приговорили. В остальных с героями хуже. Особенно запомнилась повесть того гения, что не посчитал нужным приехать на семинар. Кого мы встречаем на первых же страницах? Самоуверенного наглого амбала, который на мешке долларов спит и всех дам к себе в берлогу тащит, а те и сами с визгом бегут. Понятно, это воплощение «мечт» пишущего, но мы же с вами не у психотерапевта на приеме!

Много раз в шутку и не очень я предлагал для начала оторвать герою руку (или выбить глаз), дабы читателя расчувствовать. Но это тоже проделки Штампса, бывалый читатель немедленно такое раскусит. Одноногие мальчики сейчас уже не проходят. Тоньшее надо, изобретательнее. Например? Начните с поражения героя, причем не эпического (…и стены отчего замка рухнули в языках пламени), а бытового. У врача — неудачная операция, у пожарного дом сгорел, эксперт перепутал Репина с Шемякиным. Вообще, не подчеркивайте вначале, что это – герой. Пусть читатель сам догадается.

И так – по множеству позиций. Штампс сидит везде, как вирус. Обязательно – пАстельная сцена, и крутой мордобой тоже обязателен. А почему? «Читатель ждет уж рифмы «розы» — или шпион Штампс на ухо нашептал?

Вывод общий: Штампс не дремлет. Каждый раз следует продумывать очередной эпизод, дабы не соблазниться легким решением, подсказанным привычкой. Все должно происходить не согласно ожиданиям читателя, воспитанного даже не на Голливуде, а на Болливуде, а согласно логике события и персонажей.

На это можно возразить, что есть мощная традиция. Ежели имеется герой, то ему полагается подобрать ба… э-э-э… спутницу, дабы он ея искренне и неоднократно возлюбил. В комплект также входят Злодей, Финальный Поединок и Хэппи-энд.

Ага, входят. Только имейте в виду, читатель, сообразив, что перед ним типовой набор штампов и штампиков сразу же перестанет воспринимать ваш текст, как художественную литературу. В лучшем случае – как логическую загадку (убийца – садовник!) или пособие по изучение холодного и горячего «железа». На таком уровне, когда в книге ни сюжета, ни героев, действительно можно спорить о калибрах, километрах в час и миллиметрах брони. Ибо сие, повторюсь, не художественная литература, а набор мистера Штампса.

Подсказывать, как лучше избежать использования этого неджентльменского набора не стану, но очень советую попытаться.

К сожалению, штампы нам навязывают. Чуть не написал «сегодня», потом сообразил – вовсе нет, очень давно это началось. Вспомните книги времен СССР, особенно эпохи «тополя быстрорастущего». Чего там имелось? Ученый, открытие, тщательно описанное – и вражеЦкий шпион. Конечно, и на таком шатком фундаменте можно написать интересную вещь (скажем, «ГЧ» Долгушина), в но целом – поток, поток, поток…

В 90-е годы штампы мутировали в несколько разновидностей. Поначалу коллеги смеялись над неким всем известным издательством, требующим определенное количество трупов на одну главу. Потом смеяться перестали. Сейчас же вообще шутки юмора кончились, ибо четко определилось несколько «схем». Как пример (всего их с десяток):

— «Гинекологическое» фэнтези.

— Крыловские (не из басни, а из издательства) попаданцы и засланцы. См. инструкцию Владимирского и Ко.

— КаЦмическая опера. Злобные пришельцы-цурипопики, мочи козлов!

Про «проЭкты» я и не говорю. Думаю, скоро появиться «проЭкт», финансируемый фирмой, производящей соковыжималки. И ничего, станут кропать.

А есть еще «неформат». Это то, что печатать не станут – потому что «неформат», в «схемы» не лезет. Если «неформат» изваял «Мэтр», то еще может быть, «Сантиметрам» же ловить нечего. Посему выбор, как ни крути, скверный. Или писать Литературу, или окучивать «схему». И с этой бедой каждому придется разбираться самому, тут я не подсказчик. К сожалению, инстинктивный (порой и сознательный) страх «неформата» заставляет даже «Мэтров» сочинять нелитературную лабуду, что говорить о начинающих?

Между прочим, самая «форматная» вещь на семинаре была та, которая из «самиздата». Вот вам и «свобода творчества»!

10.

И, пожалуй, последнее.

Нам долго внушали, что мы, писатели, творим для читателя. Это абсолютно неверно, мы творим исключительно для себя, читателям же позволяем с нашим творчеством ознакомиться, не более того. Голос читателей мы должны воспринимать, как явление природы, и он, этот глас, никак не должен влиять ни на наши замыслы, ни на их исполнение.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд…

(Автора, надеюсь, называть не надо?)

Да, мы сами – главные судьи собственного творчества, поэтому на писателях лежит двойная ответственность. Снисхождения нам не будет, никто не станет интересоваться, чего мы хотели, чего не хотели, кому сколько денег не хватало. Мы общаемся с миром посредством текста, который после публикации начинает жить собственной жизнью.

Как-то на телепередаче известный поэт-шоумен Д.Б. принялся с жаром отстаивать право автора на писание плохих книг. Мол, сначала нужно сотворить «фромат», войти в издательскую «обойму», а уж потом… Нет, если начать с соответствующей субстанции, ею будешь пахнуть всю свою творческую жизнь. Поддаваться нельзя.

На практике же… Ну, да вы лучше меня знаете, что у нас происходит на практике.

11.

Не хочется заканчивать не грустной ноте. Сам факт работы семинара очень отраден. И этот вовсе не глас вопиющего в литературной пустыне. Не такая уж и маленькая группа писателей смогла всерьез и вволю поговорить на литературные темы – это дорого стоит, особенно на всеобщем фоне примитивизации и «делания бабла». Думаю, польза будет для всех, в том числе для «Мэтров», «Дециметров» и «Сантиметров».

Вот, пожалуй, и все. Надеюсь, любители теноров оценили и «сравнили с Олдями».

Стакан ты вина налей-ка

И в зубы возьми бутерброд,

Ведь пляшет и песни поёт

Весёлая канарейка!

Выкладывать хотел все сразу, но решил пока готовый кусок. Навеяно разговором об издателях на форуме.

цитата

Вопрос: Скажите, пожалуйста, неужели вам никогда не приходит заказов с темами от редакторов издательств?

ДГ: От редакторов издательства, в котором мы издаёмся?

(Дмитрий Евгеньевич и Олег Семенович в один голос): Никогда!!!

ДГ: От тех, кто не знает, кто мы такие, иногда приходят. Как приходит, так и уходит.

АВ: Предложили написать про пиво «Сармат».

ДГ: Нет, предлагали многое, предлагали самое разное написать.

ОЛ: Новеллизацию компьютерной игры предлагали.

ДГ: Да, да, да. Новеллизацию компьютерных игр предлагали. По мотивам какого-то фильма предлагали. Ещё что-то предлагали.

ОЛ: По мотивам альбома певицы.

ДГ: Да, да, да. То есть, было, было разное. Не то, чтобы каждый день стучатся в дверь и в Интернет, но периодически бывает. А наш издатель в своё время, еще когда мы только начали сотрудничать, и когда мы с ним разговаривали о том, что мы собираемся писать... И мы какой-то такой мистический триллер собирались (кстати, мы его в итоге написали, только немножко по-другому)... А он говорит: «Да про эту кровищу у меня тут 30 человек в очереди стоит – они напишут. А про Древнюю Грецию, кроме вас, никто не напишет. Лучше это пишите. А вот эту фигню не надо». Такие вот бывают издатели.

ОЛ: У нас хороший издатель! Чего уж там!

Из зала: Но за это же деньги платят?

ДГ: Да, платят. Ну и что?

ОЛ: Платят.

ДГ: Киллерам ещё больше платят (смех в зале).

ОЛ: Тут стоит объясниться. Вы думаете, мы не любим деньги? Мы очень любим деньги! У нас семьи, мы хотим кушать, дети, квартира... Действительно. Я когда-то сел и посчитал — не получается. Во-первых, нерентабельно. Ну вот нерентабельно. Да, мне – нерентабельно. Я о себе говорю. Кому-то рентабельно. Первое – я четко знаю, что я на этом потеряю свою публику и не факт, что приобрету новую. Это раз. Второе — не факт, что новая будет лучше предыдущей.

ДГ: И даже факт, что, скорей всего, будет хуже.

ОЛ: Да. Дальше. Те книги, которые я (я говорю о себе, мои коллеги, может быть, выскажутся по-другому) написал в 92-м году, вот уже 18 лет переиздаются. Регулярно. Я сел, посчитал: повторяю — нерентабельно мне участвовать в проекте. Я лучше напишу книгу, которая будет 20 лет переиздаваться. Раз десять — за это время. Нерентабельно.

ДГ: Да, у неё стартовый тираж будет меньше, чем у книги серии «Сталкер». Да, возможный гонорар за неё будет тоже несколько меньше, но не в разы.

ОЛ: Нет, не в разы.

ДГ: Но на сумме переизданий ... Если брать чисто коммерческие аспекты, если отставить творчество и так далее. Если брать чистую коммерцию, то в итоги мы, скажем, за десять лет на этой книге заработаем больше, чем на изданном и даже, может, два раза переизданном «Сталкере». Кто это говорил, что «Деньги уйдут, а позор останется»?

ОЛ: Фаина Раневская.

ДГ: Фаина Раневская. Деньги уйдут, а позор останется.

АВ: Вообще-то странное дело: впервые, впервые на встрече с читателем так мощно поднялся и так долго стоит, не падая, этот вопрос про коммерческие серии.

ОЛ: Это правда.

ДГ: Назрело, назрело.

ОЛ: Назрело, видимо.

АВ: Похоже, действительно, назрело. Поскольку даже если в Киеве, где всегда очень толерантны к литературе (в крайнем случае — про любовь), встал вопрос: во-первых, деньги, деньги; во-вторых, проекты, проекты; и в третьих, неужели Перумов хуже Толкина? Да, что-то меняется, братцы- кролики, что-то действительно меняется. Ну что же...

ОЛ: Так 92-й год на дворе, что ты? Всё понятно.

АВ: Нет, там реакция была, тогда же ещё полно было старых читателей фантастики, которые думали: что это такое?

ОЛ: Э, среда была другая.

АВ: Когда же это исчезнет, как наваждение? Тогда иначе реагировали.

ОЛ: Ну, может быть.

Из зала: А вам не кажется, что этот процесс только начинается?

ОЛ: Кажется.

АВ: Да, кажется.

ОЛ: Ещё как кажется.

АВ: Вполне кажется.

ДГ: У меня есть на эту тему... Я, в общем, немножко думал, смотрел тенденции и так далее. У меня есть прогноз. Я могу ошибаться, абсолютно не претендую на роль великого футуролога или ясновидца. Но, по моему личному мнению, это будет развиваться так: приблизительно года два с половиной — три проекты будут расти. То есть они будут множиться, будут появляться новые — много, разных... По дороге они будут, естественно, дохнуть, потому что какие-то неудачные, нерентабельные, но всё равно они будут развиваться. Года через три эта волна спадёт, останется два, три... ну где-то так... может четыре наиболее успешных, раскрученных, устоявшихся проекта. Остальное передохнет естественной смертью. Бум закончится, и всё вернётся на круги своя. Потому что на Западе эти проекты существуют уже с незапамятных времён. Откуда пошли все эти «Вархамеры», всяческие фанфики? Верней даже не фанфики, а целая индустрия проектов.

ОЛ: «Страр Треку» там.

ДГ: К «Стар Треку», «Звёздным войнам», «Forgotten Realms» и далее по списку. То есть, этого добра там... Я ещё сейчас всех названий не вспомню, потому что я половину этой лабуды даже просто не знаю, как называется. Это только то, что на слуху. Да какой половины – три четверти там не знаю...

ОЛ: А там какие люди участвовали, начиная с Шекли?! А?

ДГ: «Alien Worlds»... Кстати у них там тоже всяческий Конан процветает. У них Горец тоже процветает. Не только в виде телевизионных сериалов, но и в виде книжек тоже. Просто у нас эти проекты не очень известные, до нас некоторые догуляли, некоторые — нет. Короче, у них всё это есть. Они тоже периодически взлетают, потом дохнут, потом некоторые там так себе тянутся. Некоторые совсем издыхают. Но у них как-то при этом: вот посмотришь на их тиражи того же Симvонса...

ОЛ: Стивенсона.

ДГ: Стивенсона.

Олег Семёнович и Дмитрий Евгеньевич разом: Геймана.

ДГ: Маккаммона.

ОЛ: Кларк.

ДГ: Да. И понимаешь, шо таки да! (авторское, прим.) А, однако, у них тоже сотка стартовый тираж. Сто тысяч.

ОЛ: Ну или с двух тиражей сотка набирается.

ДГ: Да. Плюс куча престижных премий, в том числе и денежных. Плюс признание, статьи, экранизации и тому подобное. Вон Геймана уже начали активно экранизировать. И так далее. И понимаешь, что, наверное, всё-таки у них какой-то баланс найден. То есть, при всех вот этих вот коммерческих сериалах, оно у них тоже так бурлило-бурлило, потом вошло в русло, и появился отдельный поток вот этой развлекательной индустрии, как мы это называем. И отдельный поток нормальной литературы. Фантастики — не фантастики, какая, в общем-то, разница? Который вполне прилично издаётся — нормальными тиражами, у которого достаточно много читателей. Который получает литературные премии. То есть всё нормально. У нас вот, как пошла в экономике волна дикого капитализма, такая же фигня творится и в литературе и в книгоиздании — точно так же, просто с некоторым запаздыванием. Тоже перебесится, вскипит, спадёт, что-то от этих проектов останется, остальные передохнут естественной смертью, освободят место для нормальных книг, и всё вернётся на круги своя. У меня вот такой прогноз.

ОЛ: И даже довольно скоро.

ДГ: Я даю на это года три.

ОЛ: Ну, от трёх до пяти.

АВ: Это уже было в середине девяностых.

ОЛ: Я ж сказал.

АВ: Когда-то – «Ричард Блейд. Рыцарь королевы», «X-files... Сколько подобного было!..

ОЛ: Конечно.

ДГ: А вот Конан выжил! Выживет. И Конан жил, Конан жив, Конан будет жить! И у нас, и там. Он оказался действительно жизнеспособен. Говард сотворил такого персонажа, которого не смогли убить даже фанфикёры.

Из зала: Хотя регулярно пытались.

ДГ: Да, регулярно пытались, но так и не смогли. И у них, и у нас, но — не получилось.

ОЛ: Вопрос вот я вижу.

Из зала: А вот Док Савидж, который появился в виде фанфика, потом возродился у Филиппа Хосе Фармера (неразборчиво, прим.)

ДГ: Не читал.

АВ: Не читал.

ОЛ: Понятия не имею.

Из зала: ... «Риверворлд» есть у Фармера... (нер., прим.).

АВ: Но я... это... не к Фармеру.

ОЛ: Но Фармера читал, но...

АВ: Фармера читал.

ОЛ: Но ничего сказать не могу по поводу Савиджа.

Из зала: ... к массовой культуре возводится. (нер., прим.)

ДГ: То есть, никто из нас его не читал.

АВ: Вы нас всё равно не убедили.

ДГ: Поэтому ничего не можем сказать про него. Хороший он, плохой? Массовый, не массовый? Литература, не литература? Фиг его знает.

АВ: Да, пожалуйста.

Вопрос: Такой вопрос, как бы соединяет тему фанфиков и тему проектов. Некоторые писатели, ну, во всяком случае, Гаррисон (про Гаррисона – навет; продолжение «Мира смерти» — это наше постсовествкое, посконное творчество, к Гаррисону не имеющее отношения, прим.), Нортон, они берут какого-то молодого писателя и в соавторстве с ним пишут продолжение своих известных серий.

АВ: Да, это многие делают.

Из зала продолжение: Отнести ли это к проектам или это уже фанфики? Потому что я подозреваю, что сам, так сказать, титульный автор уже не читает этих книг.

АВ: В принципе, это проект, конечно.

ОЛ: Это проект. Конечно.

АВ: Я сам бы этим занялся: набираю желающих, трое-четверо нужно.

Из зала: А «Время учеников»?

АВ: Ну, в принципе...

ОЛ: Это тоже проект. Тоже проект. Того же плана.

АВ: Только он, якобы, более бескорыстно начинался. «Кто лучше оплюёт учителей» называлось.

ОЛ: А зачем далеко ... Сейчас АСТ набирает авторов ... серия книг «В мире «Обитаемого острова»». Причина? Вышел фильм. Всё. Ни одной другой причины нет.

ДГ: Как кто-то логично спросил в Интернете: «А сам «Обитаемый остров» в этой серии напечатают»? Ему радостно ответили: «Да, конечно. С него всё и стартует»!

ОЛ: Тут стоит понять профессиональную позицию. Скажем, с этим проектом обратились к Борису Натановичу Стругацкому – он дал добро. Можно в чем-то осуждать Стругацкого? Ни в коем случае. Во-первых, все хотят кушать, это нормально. Во-вторых, да хоть все мы напишем по одной книге в мире «Обитаемого острова», все они будут ценностью в пачку сигарет, от этого повесть «Обитаемый остров», написанная 50 лет тому назад, хуже не станет ни на одну букву. Поэтому Борис Натанович...

Из зала: Больше людей её прочитают.

ОЛ: Возможно. Не знаю. Не читают они. Вот эти потребители — не читают они.

По здравому размышлению — очень похоже на "черный пеар" в исполнении Буркина, но, думаю, что градус официоза, исходя из списка участников (исключая Прашкевича, как писателя известного мне только с положительных сторон, был не ниже, чем тут)

цитата

Белый звездец в Новосибирске (курсивная замена — моя)

Около 15 лет назад мы с Серегой Лукьяненко в Н-ске на конвенте "Белое пятно" дописали трилогию "Остров Русь". С тех пор я с симпатией вспоминал и этот город, и этот конвент, возглавляемый тогда Мишей Миркесом. И вот я вновь оказался там. Ныне БП возглавил Г.М.Прашкевич. Более формального администротивно-чиновничьего мероприятия я не видовал в жизни. (А я видовал всякое.) Скука, формализм и неприятный коктейль запахов пота господ Прашкевича и Пищенко душил. (Они смотрелись, кстати, как однояйцевые братья-старички.)

Сперва я, честно говоря, не понимал, почему организаторы БП пытаются унизить меня всеми возможными способами. Понял лишь под конец. Я же соавтор Лукьяненко, близкий ему человек! А именно унижению и оскорблению имени и произведений Сергея посвящалась немалая часть выступления каждого генерала этого мероприятия.

Что ж. Я довольно часто оказывался в лучах славы Лукьяненко, пора платить, приняв и свою порцию ненависти к нему...

В поезде Новосибирск — Москва я решил ограничится в ЖЖ Фразой: "Белый звездец в Новосибирске"... Но так случилось, что на протяжении всего фестиваля меня сопровождал мой друг из Н-ска Владимир Захаров. Для него, человека от лит. среды далекого (хоть и филолога по образованию), писательские дрязги — реалия настолько экзотическая, что он уже отправил мне на майл три письма с просьбой опубликовать их моем в ЖЖ. Что я и делаю.

1.

И все-таки ,Юлий, знаешь, что хочется сказать после посещения фестиваля фантастики (в программке написано именно "всероссийский фестиваль фантастики" — впрочем , так проще объяснить этот уродливый цирковой номер) "Белое пятно"?

Руки прочь от фантастики , психопаты!!! И дело не только в моем отвращении (со времен журналистской молодости) к мероприятиям партийно-комсомольского актива. Горько получить наглядное подтверждение того, что, несмотря не преклонный возраст, они (во главе с Прашкевичем) еще много могут наломать дров.

Прости , Юлий, но зачем вам нужны мероприятия, на которых 80 процентов речей произносят чиновники всевозможных администраций?

Да, и почему они говорили не о фантастике, а о финансовом кризисе?

Один только честно сказал, что у него "просто нет слов". Впрочем, в конце концов, они меня все-таки убедили в том , что на нормальный конвент у них так и не нашлось средств. Выделенных же денег видимо хватило только на осуществление основного намерения господина Прашкевича — смачно

плюнуть в лицо своим собратьям по литературному цеху и всем любителям фантастики. Можно его поздравить — ему это удалось.

П.с. Еще меня поразила одна деталь. Почему на всех мастер-классах, которые я посещал, так много времени каждый писатель посвящает глумлению над Сергеем Лукьяненко? Он что Путину нахамил при личной встрече? Даже если так — зачем распускать эти нелепые сплетни о том, что он ушел из литературы в оперную среду и занимается теперь (в Лондоне) написанием либретто по собственным сочинениям?

2.

Побывал на съезде у фантастов

И нажил сомнение одно:

Неужели старых ...

Так именовать заведено?

3.

Мысли о фестивале "Белое пятно".

Все не выходят из головы мастер-классы столичных писателей фантастов.

Неужели , действительно, ненависть к Лукьяненко

может стать той благородной идеей, которая сплотит мир?

Юлий Буркин, ЖЖ

Вот белые части: Володихин и Ларионов

Комментарий Володихина:

цитата

У Юлия был один пункт, по которому он мог быть недовольным: наш приезд оплатили -- транспорт, проживание в гостинице, питание. А он приехал на свои кровные. И это, видимо, не добавило ему оптимизма. Но вообще представитель гордоской администрации высказался в том духе, что на это «Белое пятно» им сверху выделили совсем уж немного денег, поэтому многих из тех, кого хотелось бы пригласить, не пригласили. Что же касается унижений и издевательств, Бог свидетель, при мне ничего подобного ни разу не прозвучало. И сам я ничего подобного ни говорил. И от Прашкевича не слышал. Наоборот, жалели, что Лукьяненко обещал приехать, но в последний момент из-за каких-то дел отказался.

Ларионов:

цитата

Александр ЕТОЕВ

«БЕЛОЕ ПЯТНО», 2009

«Белое пятно». По следам по его по горячим написать у меня как-то не получилось. Только теперь (прошло уже полтора месяца), и то под огнем упреков Владимира Ларионова в моей хронической лени, пытаюсь из фрагментарных записей сложить некоторые личные зарисовки. В основном, о том дурацком конфликте, возникшем на пустом месте и, слава богу, тут же и рассосавшемся.

Начну с Пищенко.

Я не отрицаю заслуг Пищенко перед фантастикой в мутные (1988 и далее) молодогвардейские годы: приписавшись к ВТОшной кормушке, он тратил комсомольские деньги на издание в сборниках и не только в сборниках многих начинающих авторов, о которых иначе никто тогда не услышал бы. Другие комсомольские деятели хапали те деньги себе, сколачивали таким способом капиталы, переправляли их в надежные банки и скупали предприятия и недвижимость. Он же издавал книжки, за что ему большое спасибо. Правда, гнобил параллельно братьев Стругацких, но, возможно, таково было партийное поручение (партия сказала, комсомол выполнил). Сам он, впрочем, держит Бориса Натановича в своих друзьях и утверждает между третьим и четвертым стаканом, что помогал Стругацким в трудные для них годы, пробивая их произведения в печать. Гнобил же, якобы, для прикрытия, маскируя таким образом прекрасные порывы своей души.

Вообще, я считаю, что пристрастие к литературным трудам не до конца превращает человека в функционера. Но, с другой стороны, бацилла функционерства настолько долгоиграющая зараза, что не отпускает своего носителя очень долго, практически никогда. Только водкой, только тотальным пьянством можно если не убить эту дрянь, то хотя бы приостановить ее действие.

Вот бедный Виталий Пищенко и по сю пору рвется в руководители — среди призраков в основном. Тому примером призрачный Совет по фантастике, в котором он так же призрачно председательствует. Тому примером попытка вырвать вожжи из рук Прашкевича при подготовке к литературному фестивалю.

И у дорогого моего Юлия Буркина, впавшего в пафосную истерику, не было никакого зомбирования со стороны Пищенко, как это показалось Владимиру Ларионову в какой-то момент. Буркин сам инициировал в себе и развил до критического предела свою обиду на то, что его не встретили по достоинству.

И выразил обиду словами.

Но вот что меня смутило в обличительном послании Буркина: писатель так не напишет. Значит, писал не Буркин. Писал бес, вселившийся в Буркина. Или приятель Буркина, на которого он ссылается и из которого приводит цитаты.

Юлю Буркина понять можно.

Человек ехал на обычную фантастическую тусовку, где все сосредоточено в одном месте, где все друг друга знают и любят, где людей случайных практически не бывает и где всяк, отмеченный пусть малой долей таланта, получает причитающуюся ему порцию бесплатного алкоголя.

Ну а вышло... вышел облом. Или, по словам Буркина, «скука, формализм и неприятный коктейль запахов пота господ Прашкевича и Пищенко».

Но фокус в том, что этот фантастический фестиваль и не был организован как обыкновенная фантастическая тусовка. То есть он вполне мог бы ею стать, кабы не палки, которые вечно ставит в колеса благих намерений непредсказуемая финансовая реальность. Сколько ни тяни вверх стакан, провозглашая гайдаевский тост за то, чтобы наши желания и наши возможности совпадали, все равно случается очередная засада и наступает черед погребального плача тех, кому не хватило пряников.

Слава богу, что оно вообще состоялось, «Белое пятно-2009». Причем, состоялось исключительно заботами и трудами Геннадия Мартовича Прашкевича.

Пищенко, я уверен, не сделал бы и крохи того, что получилось у Геннадия Мартовича. Действительно, что лучше срабатывает: руководящая роль в Совете, о котором ни по ту, ни по эту сторону Урала и знать-то никто не знает, или личное упорство и обаяние, которых у Прашкевича не отнимешь, что там ни говори? Плюс вес в литературе, плюс недавнее присуждение Геннадию Мартовичу звания «Почетного гражданина Сибири», тоже, между прочим, очень даже мощный таран в деле пробивания брешей в административных крепостных стенах. Денег только у областной администрации наскреблось до смешного мало. Поэтому и приглашены были всего несколько человек гостей. Поэтому и почувствовали себя обиженными другие.

Теперь по поводу официоза мероприятия. Ну разве это официоз? Не видел что ли Буркин, сам будучи журналистом-профессионалом, настоящего махрового официоза, когда уши вянут от скучных фраз и задница превращается в сплошную мозоль от долгого сидения на стуле.

Пятнадцать минут открытие, столько же пресс-конференция, потом журналисты поспрашивали приглашенных гостей, потом что-то еще. Примерно то же самое — и закрытие. В основном же были наши разъезды по книжным магазинам, библиотекам и прочим культурным точкам, т. е. нормальная общественная работа, указанная в плане мероприятий.

Ну да, были официальные лица, куда ж без них. Но если это ими организовано, то почему им, этим официальным лицам, нельзя присутствовать и говорить все, что они посчитают нужным? Тем более, повторяю, речи были короткие, в основном живые и ничуть не утомляли присутствующих.

Любой Роскон, Интерпресскон и т. д. начинаются с благодарностей благодетелям, с лобызания руки дающего, дабы не оскудела, и никто при этом вроде бы не краснеет.

А что касается наездов на Сергея Лукьяненко («унижению и оскорблению имени и произведений Сергея посвящалась немалая часть выступления каждого генерала этого мероприятия»), то здесь я вообще ничего не понял. Не было никаких наездов. Или мои шуточные пассажи в Областной детской библиотеке по поводу соавторства Буркина и Лукьяненко были Буркиным расценены как унижение и оскорбление? Хотя можно допустить и такое. Когда смотришь на мир обиженными глазами, то многое предстает в искаженном виде, помутнение разума рождает чудовищ, вот и видится в любой ерунде едва ли не мировой заговор. Логика обиды не подчиняется Аристотелевым законам.

Не стоило бы, наверное, ко всему этому возвращаться, кто, как говорится, старое помянет, тем более что и сам обиженный, кажется, был не рад своему мизантропическому порыву. Но я-то знаю, что бес обиды настырное и ушлое существо. Сегодня он выбрал Юлия, завтра выберет кого-то другого, а тот возьми и окажись поупёртей Буркина, выкатит на мир свои зенки и начнет взывать, как кликуша, к дурно понимаемой справедливости.

И история повторится,

Все, на этом писать кончаю.

Простите, если кого обидел, как завершает каждое свое эфирное выступление уважаемый писатель Березин.

цитата

ОЛ: Да!

Вопрос: У меня вопрос опять-таки об МТА и о Диккенсе

ОЛ: Хорошее начало!

Продолжение вопроса: Известно, что человек не может существовать вне мировой культуры. Вот есть у нас классики, которых все читаю, и есть молодые авторы. Человек, который начинает писать, он, вообще, может избежать на этом начальном этапе обвинений или замечаний в подражательстве или насильственного причисления его к последователям какого-то мэтра?

АВ: Ну, прежде всего, первая часть вашего выступления, что человек не может существовать вне мировой культуры. Миллиарды людей существуют вне мировой культуры и только жиреют от этого. Господь с вами! Человек, существующей в мировой культуре, — это бедный, несчастный, больной, неполноценный и… и таких людей, к счастью, мало. Большинство существует вне мировом культуры, до сих пор ещё размножается, жиреет и «прогрессирует». Второе, насчёт молодого автора: как только человек решится перейти из категории читателя, критика, фэна в категорию автора, он должен быть готов, что его обвинять во всём. Что он подражает всем, что ему нужны бабки, но он их никогда не получит, что он плагиатор, что он чью-то бабушку убил, из могилы выкопал и кости обглодал. Я уже приводил пример как великолепно это показал Марк Твен в рассказе «Как я избирался губернатором». Только там он не писателем стал, а кандидатом на губернаторское кресло. Так вот, то же самое будет с любым писателем, поскольку число людей, которые не решаются переступить этот порог, значительно больше, чем пишущих. Поэтому все они выплёскивают всю свою доброту на начинающего автора. Поэтому надо быть готовым, что он услышит о себе всё!

ОЛ: Это специфика профессии.

АВ: Это специфика профессии. Ненависть, зависть, всё прочее — это, в общем-то, наши спутницы, наш гарем, и без них никак. Поэтому, пускай молодой автор заранее запасается носорожьей кожей и соответствующим отношением к этим инфузориям-туфелькам. Иначе не получится.

ДГ: Более того… Я совершенно согласен с Андреем. Более того, мы все сами через это тоже точно так же прошли. Мы тоже когда-то были молодыми, никому не известными…

ОЛ: Талантливыми.

ДГ: Да. Тоже мы были МТА в своё время. Нас тоже не печатали, нам тоже рассказывали много всякого «интересного». Собственно, и до сих пор рассказывают. Если вы думаете, что нам не рассказывают, то, что рассказывают МТА, то вы глубоко ошибаетесь. (Олег Семёнович громко смеётся) Нам ещё больше рассказывают. Так что, это совершенно нормально. И самое главное — это абсолютно не зависит от того, написали вы полную графомань или гениальное произведение. Число похвальбы, комплиментов и помоев всё равно будет приблизительно одинаковое. Возможны вариации, но от качества произведения это не зависит. Это рефлекторная реакция типа дефекации. Приблизительно так.

ОЛ: Насчёт МТА и Диккенса. Значит, можно совершенно спокойно жить вне мировой культуры и даже считаться писателем, музыкантом или кем угодно. Я готов дать голову на отсечения, что 99% современных писателей никогда не читали Диккенса.

АВ: Нет, ну не 99.

ОЛ: Хорошо 90.

АВ: 97.

АВ: Ты, знаешь, вот я на каком-нибудь конвенте пойду пальцем тыкать, а кто скажет «Читал», так попрошу хотя бы одно названия. Две фамилии двух героев.

АВ: Грешно обижать…

ОЛ: Ну, хорошо, проверим как-нибудь.

Из зала: Зря вы это сказали. (смех в зале и среди авторов).

ОЛ: Ну хорошо, я начну спрашивать не про Диккенса.

ДГ: Да, но он может же и не про Диккенса спросить!

ОЛ: Я могу начать спрашивать про Гессе или Ромена Ролана. Действительно не читают. Это, к сожалению, ситуация нормальная. Более того, человек, прочитавший полное собрание сочинений Диккенса, Гессе, Ромена Ролана и Джавахарлала Неру — совершенно нет никаких гарантий, что он напишет гениальную вещь. Я знаю очень много людей невероятно образованных — они пишут зубодробительнно скучные опусы. Это тоже не показатель. Это такая штука… это как в математики — условие необходимое, но недостаточное: знать классику. И дай бог, классика разная. Большинству сейча вполне хватает из мировой классики десятка компьютерных игр, пяти популярных рок-групп и трёх голивудовских (авторское, прим.) известных фильмов.

АВ: И Гарри Пупера.

ОЛ: И Гарри Поттера. И вполне нормально. Этого вполне хватает. Посмотрите ассоциативный ряд.

ДГ: Фильма про Гарри Поттера вполне достаточно.

АВ: Не фига! Есть интеллектуалы, они книжку читали.

ОЛ: Я бы хотел подчеркнуть, что я ни на три копейки не осуждаю такою позицию. Это совершенно нормальная позиция – люди знают свою таргет-группу. Читательскую. Они её знают заранее: «Зачем? Какой там Диккенс, зачем он там нужен? Он только испортит всё на свете!» Вот, поэтому можно спокойно вне мировой культуры. Просто разным подражают. Один будет подражать компьютерной игре, а другой будет подражать если не Диккенсу, то Желязны, допустим. А к обвинениям надо относиться абсолютно равнодушно. Меня до сих пор страшно удивляет, когда я вижу, как многие мои коллеги на обвинения отвечают. Да ещё и публично. Я всегда считаю так: если отвечают на обвинения, да ещё и нервно, — значит обвинение хотя бы частично попало в цель. Если оно не попало в цель — на него не реагируешь. Нервничает — значит, знает кошка. Может на 20%. Всё. Спрашивайте дальше.

АВ: Я ещё хочу добавить, что надо быть готовым, если хочешь стать писателем, что чтобы ты не написал, читатель будет недоволен.

ОЛ: Конечно.

АВ: Это первая реакция – недовольство. Часто второй реакции и не дождёмся. По крайний мере в течение нескольких лет. Надо быть к этому готовым: читатель будет недоволен. Причём читатель (как просто, так и читатель профессиональный, который пишет рецензии и печатает в журналах)…

ОЛ: Ты имеешь ввиду не весь читатель, но большая часть читателей?

АВ: Нет, просто ощущение будет…

ДГ: Самая шумная часть читателей, скажем так. Просто довольные далеко не всегда высказывают своё мнение. И высказывают как-то тише и не очень заметно. А вот недовольные высказывают его очень громко. Поэтому создаётся впечатление, что их намного больше и других вообще даже и нет.

АВ: Я полностью согласен с Олегом: никогда нельзя отвечать. Дело в том, что сейчас, благодаря Тырнету, создалось вот это ощущение близости писатель — читатель. Что читатель и писатель на одной полке. И писатель такой же человек, только более нервный, чем я, хорошо бы его подразнить и так далее. Некоторые коллеги действительно ведут себя как какие-то детишки. Пытаются объясняться и всё… Писатель, я уже это высказывал, писатель должен только писать свои книги. Больше он никому ничего не должен. Вот книге он должен все. А дальше — это судьба книги. Почему-то эта реплика вызвала в нашей фэндомнике дикие бури, так я с удовольствием это повторю. Не объясняться! Как они там: «Доказательства в студию!» Надо на это отвечать: «Иди ты на хрен!»! Причем … а лучше вообще не отвечать.

ОЛ: Вот лучше вообще не отвечать. Как только послал — ты вошёл в эту среду.

АВ: Нет, я имею ввиду, про себя отвечать.

ОЛ: Про себя отвечать, молча.

АВ: Про себя, естественно. Так вот, они должны понять, что их место у параши. И оно всегда там будет. (смех среди авторов) А место писателя на Олимпе! (общей смех)

ОЛ: Люблю провокатора Валентинова! Браво! (смеётся) (общий смех и аплодисменты)

АВ: Ибо так Бог рассудил! И пускай они там сидят и хлюпают себе. И так будет всегда. А вот нарушать их дистанцию — это нарушать божественное предопределение, мне кажется. Другое дело, что на этом Олимпе крайне неуютно, о чём я пунктом первым уже сказал.

ОЛ: Ну, я тоже злой в этом смысле, может чуть добрее, правда. Я это попробую перевести на культурный язык.

АВ: Ну не надо …

ОЛ: Но не слишком культурный. Читатель оперирует парадигмой: «Нравится — не нравится». Это мне нравится, это мне не нравится. Пока читатель находится в этих рамках, он неуязвим. Ни я — писатель, ни Михаил Назаренко – критик, ни журналист Пузий ничего ему сказать не могут. А если мы что-то скажем — мы дураки. В парадигме «нравится — не нравится» (можете продолжить стихотворение дальше сами) читатель, повторяю, неуязвим. Как только он выходит за рамки этой парадигмы и говорит: «Это — дерьмо. Это — идеал» (а это уже не «нравится — не нравится» — это уже объективно, понятно?) — он утверждает. Не «мне нравится», а «это – дерьмо». Или «это – отлично». Или: это автор написал ради денег, а это ради … там не знаю что … машину хотел купить. Он перестаёт быть читателем в туже самую минуту. Становится критиком (плохим или хорошим — я сейчас не рассматриваю) или литературоведом (плохим или хорошим). Он выходит в другую профессию. И он не знает, что с этой минуты он уязвим. И вот тут я ему могу (я, критик или другой литературовед) ответить всё, что угодно. Ты вышел на нашу территорию. Ты вышел из домика читательского, в котором ты прав стопроцентно. Это твоя территория — там я не прав. Пришёл на мою территорию — давай разговаривать всерьёз. А у нас дует на Олимпе, у нас сквозняки, и падать с него любому из нас очень высоко. И больно, все бока отобьешь. Поэтому, как только читатель выходит за рамки читателя и превращается в критика или литературоведа, и он так считает, то тогда я с ним начинаю разговаривать по-другому. Мне говорят, что я зол и резок в оценках, так я же с ним разговариваю как два профессионала. Он же захотел говорить как профессионал. Поехали, дорогой! Тогда расскажи, пожалуйста, где твои запятые, если ты профессионал.

АВ: И ещё я рискну добавить. Вот всё-таки тема-то интересная. Надо помнить, что писатели пишут даже не для себя. Понятно, что не для читателя. Они никому неинтересны. (Олег Ладыженский смеется). Писатель пишет, собственно говоря, для Господа Бога, высших сил, как бы он их для себя не назвал. Другое дело, что он может позволить познакомить с результатами своих трудов всех желающих. Он демократичен в этом смысле. Не всегда. Иногда пишешь только для себя и того, кто это может быть когда-нибудь прочтёт свыше. А в других случаях — пожалуйста, знакомьтесь. Платите за это деньги или не платите. В зависимости от того, как читатель себя поставит. Но писатель пишет не для читателя. Читатель должен быть ему в этом смысле абсолютно параллелен. Другое дело, что он должен понимать, что если он напишет на языке понятным только Богу и ему самому, больше никто это не прочтёт. Если он хочет, чтобы с его результатами кто-то ещё ознакомился – говори на понятном языке. Но это уже тактика, тактика. Но не более того. Поэтому читатель в этом смысле – это со-участник великой беседы творца с высшими силами. Да, это очень серьёзное дело быть соучастником в таком деле. Очень серьёзное дело. Поэтому значение читателя…

ДГ: И срок за это дают немалый, за соучастие.

АВ: Да, и срок за это, в некоторых случаях, дают, как известно, немалый. Но не более того. Это роль серьёзная, но никак не роль та, которая может диктовать писателю: пиши так, пиши то, пиши об этом, а я всё равно буду прав. Нет, ты не прав, тебя никто слушать не будет. Другое дело, что значительная часть того, что сейчас мы называем литературой, об этом приходилось уже говорить, таковой не является. Это лишь мимикранты, это, условно говоря, парк развлечений. Знаете — карусель с козлами, которые там крутятся, американско-русские горки, где блевать положено. Ну, вот это значительная часть того, что сейчас создаётся пока ещё в виде книг. Так называемые проекты – под компьютерные игры, под кинофильмы. Это уже не литература. Я не говорю, что люди не могут это писать — пишите на здоровье, читайте на здоровье. Просто надо понимать, что это несколько иная область культуры. Ну, если это включить можно в культуру. Вот в этом есть нюанс.

ОЛ: Кстати, тут Андрей затронул болезненную тему, её вообще плохо понимают… Поэтому я всегда пытаюсь разжевать уже так, чтобы было понятно. Ну, я, допустим, профессионал в области театра и там всё вроде бы понятно. Вот актёр, он играет Гамлета — это театральная его профессия. За Гамлета платят мало, поэтому в свободное время актер играет на ёлках Деда Мороза, за это платят гораздо лучше. Он участвует в Проводах Зимы (видели в парках проводят периодически?). Он там кого-нибудь ещё подыгрывает. Он работает конферансье на концерте, посвящённом Дню милиции и Дню пожарника. Более того, он честно работает на всех этих работах. Он вкладывает туда силы и талант. За это его можно и нужно уважать, но с того момента, когда он скажет, что это тоже театр – всё уважение уходит. Он врет. Надо понимать: это — Гамлет, а это — конферансье на концерте, а это — Баба-Яга на Проводах Зимы, сжигающая чучело февраля в парке. Это разные профессии, это разные способы реализации актёрского мастерства. В театре это все знают. Я, работая с театром, подрабатывал, потому что у меня был маленький ребёнок и так далее. Нас наняло газовое управление города Харькова – мы ездили по школам и делали такое театрализованное представление под кота Леопольда с мышами, с песенками: как пользоваться бытовыми газовыми приборами. Чтоб первоклашки дома плиту не взорвали, газовую колонку, да? Вот я ездил и пел там под гитару:

«Голубой волшебник газ,

есть у вас, и есть у нас!»

(напевает мотив песни)

Ну и так далее. Более того, я это очень хорошо делал, в хорошей компании. Нам за это неплохо платили. Но если бы я своим коллегам сказал, что это спектакль, они бы решили, что я сошёл с ума. С книгами та же самая история. Есть целая куча в нашей фантастики “Проводов Зимы”, “Концертов ко дню милиции” и “Песен по поводу газового хозяйства”, театрализованных. Я очень уважаю авторов, которые это делают. Честно. Они это делают профессионально, с выкладкой, с отдачей. Но как только они начинают говорить о том, что это литература, это фантастика и какая там замечательная стилистика… Вот тут я ухожу в тень и молчу, чтоб никого не обидеть.

ДГ: А мы с Андреем не молчим. (смеётся).

АВ: Нет.

ДГ: Вот. Но он на самом деле тоже не молчит.

ОЛ: И я не молчу.

ДГ: Иначе бы он нас сейчас здесь не озвучивал.

ОЛ: Я пытаюсь объяснить позицию.

ДГ: Просто дело в том, что можно плохо играть Гамлета и хорошо играть Деда Мороза или вести концерт ко Дню пожарника. Но всё равно то — хоть плохой будет, но спектакль, а то — будет хоть хорошее, но массовое действо. Точно так же можно очень хорошо написать «Сталкера» и плохо написать какой-то свой роман, совершенно как бы запредельный.

ОЛ: Запросто.

ДГ: Но это всё равно будет плохо написанный, но роман, это будет плохая, но литература. А то будет очень хорошая, качественная, но не литература.

ОЛ: Ну я вижу, что ты против. Мы уже поняли. Потому что ты любишь серию «Сталкер». (Олег Семёнович обращается к кому-то в зале, смех в зале).

Из зала: Не совсем прямая аналогия, если бы… Есть такое понятие в театре – антреприза.

ОЛ: Да.

Продолжение из зала: Собрались известные имена, взяли какую-то завалящую пьесу…

ОЛ: Почему завалящую?!

Из зала: Ну, можно не завалящую. Но без декораций, без ничего, на стуле, грубо говоря, на стуле отыграли её где-то на гастролях, собрали бабло, уехали. Вот в этом случае будет. Ёлки тут не совеем уместны.

ОЛ: Нет, почему? То, что ты объяснил – это плохой, но спектакль. Я ещё раз повторяю.

Из зала: «Сталкер» примерно туда же.

ОЛ: Нет, «Сталкер» к антрепризе не относится.

Из зала: Скорее – да.

ОЛ: Нет, нет. «Сталкер», проект, который сейчас начинают на АСТ в мире «Обитаемого острова» («давайте писать романы»), две серии под Стефани Маер про вампиров (сейчас их пишут, уже набирается целая бригада, которая их пишет)…

ДГ: Да, замечательное название: «Академия вампиров»! Это проект так называется.

ОЛ: Да. Сейчас проекты из фантастики вообще вытесняют собственно книги и фантастику. Я понимаю, можно любить какие-то из проектов, тогда кажется, что он лучше, а остальные хуже. Это я верю. Но это всегда, совершенно точно, — это производство. Это развлекательное индустрия. А не литература. Она не хуже литературы, понимаете, о чём я говорю или нет? Я могу ещё раз повторить – она не хуже литературы. Это разные сферы деятельности. Ну разные, хоть разбейся. Да.

ДГ: Все мы уважаем и любим, к сожалению ныне покойного, писателя Роберта Шекли, но когда он участвовал в заказном сериале про «Чужих», типа новеллизации продолжений, то это была не литература. А когда он писал «Обмен разумом» — это была литература.

Из зала: Но «Шерлок Холмс» тоже был не литература.

ОЛ: Почему?

АВ: Почему?

ОЛ: А кто заказывал…

Из зала: Но Дойл сам так говори: «Это не литература — это развлечение»

ОЛ: То, что автор говорит… нет, автору верить нельзя.

АВ: У него это был главный заработок.

Из зала: А оказалось, что литература.

АВ: Это как раз и была литература. Кстати, это никто не отрицал.

ОЛ: Шерлока Холмса Конан Дойл придумал сам. В проектах параметры задаются снаружи.

АВ: Это к одному из первых вопросов: откуда темы берутся.

ОЛ: Сна-ру-жи. К тебе приходят и дают в проекте все условия. Всё, мы перешли в другой раздел искусства, если угодно. Но в другой.

АВ: Нет, мы их не убедим.

ОЛ: Да конечно не убедим. Но что же делать?

ДГ: Да, пожалуйста.

Из зала: Я хотел переспросить и уточнить. Когда делают продолжение известных … Толкина…

АВ: Не своих?

ОЛ: Не своих, не своих.

АВ: Да так что? Мы не делаем.

Из зала: Это тоже проекты?

АВ: Понятия не имею. Но, мягко говоря, это литература третьего сорта. Может быть исключение. Скажем Франсуа Рабле начал писать свою книжку про всех этих уродов как продолжение малоизвестного сейчас, но популярного тогда, совершенно уличного романа. И в результате получилась довольно известная книга. Но таких вещей в литературе я знаю один-два примера. В принципе, лучше… Точней, если ты этим занимаешься, то понимаешь, что ты пишешь, в общем-то, ерунду для себя. Мне так кажется.

ОЛ: Господа, может мне культуры не хватает, подскажите мне продолжение, написанное другим автором, который продолжил какую-то известную вещь, что бы оно было хотя бы вровень с начальным?

АВ: Ну Рабле.

ОЛ: Вот Рабле. Кто ещё?

Из зала: Винни-Пух недавно вышел, верней готовится.

ОЛ: А оно как, вровень с Милном?

Из зала: Там много-много лет был конкурс, по-моему, через 20 лет всё-таки отобрали.

АВ: На конкурсе отобрали. (смеётся).

ОЛ: Ну, хорошо, его ещё никто не читал. А Наташа, ты кого-то сказала?

Из зала – по всей видимости, Наташа: «Унесённых ветром» продолжение — «Скарлет».

АВ: «Мы назовём её Скарлет»!

ОЛ: И как, оно вровень с «Унесёнными ветром»?

Из зала: Там их было огромное количество, продолжений и начал, но вот эта вещь — вроде бы да.

АВ: А что сами «Унесённые ветром»…

ОЛ: Вот смотрите, как мы с трудом находим буквально единичные случаи — ну так, ну типа…

ДГ: Причём спорные.

ОЛ: Ну да, вот спорные. Вот хоть бы кто сказал, что: «Ребята, вот он продолжил!»

Из зала: Я не знаю как насчёт литературного уровня… Она интересная.

АВ: Зато про любовь!

ОЛ: Да.

АВ: «Унесённые фетром» — обычный бабский роман, просто насыщенный тематикой «Войны и Мира». А он так и писался. Он так и писался. Поэтому продолжить его особых трудов…

Из зала: Вот Перумов…

ДГ: И что Перумов встал на один уровень с Толкином?

АВ: Да! Да он выше! Выше! (общий смех).

ДГ: Нет. Более того, я совершенно… мы с Ником на эту тему говорили, он естественно… он это продолжал, как говорится, ему просто очень нравился Толкин. Он поначалу и не думал, что это будет печататься. Он писал это чисто для себя, для удовольствия. Потом это прочитали сначала друзья, знакомые. Потом один из них оказался знаком с издателями, говорит, что типа классно, давай напечатаем. До этого Нику даже в голову не приходило это печатать. Это писалось не как коммерческий проект, а вот — любителю творчества Толкина Нику Перумову очень понравился Толкин, он захотел написать своё продолжение, альтернативу, вариации на тему. Неважно. Это немножко другие вещи. Он, кстати, никогда не претендовал: а) встать вровень с Толкином, б) считать это какой-то там великой литературой и так далее. Он писал для своего удовольствия. Нет, получилось достаточно неплохо, я читал. То есть я не скажу, что это макулатура, конвейер и так далее. Он туда душу вложил. Другое дело, до Толкина он всё равно недотянул, это уже другой вопрос. Но это совсем другое. Это не участие в заказном коммерческом проекте. Это человек писал для себя, для удовольствия. В принципе, для публикации это изначально даже не предназначалось. Вот в чём вся фишка! Точно так же как «Чёрная книга Арды» Ниэнны и Иллет, которая поначалу тоже писалась точно так же для себя. Мы тоже опять же с ними общались, они тоже это рассказывали.

Из зала: Но писалась как литература?

ОЛ: А давайте мы сейчас с другой стороны зайдем. Смотрите, здесь собрались исключительно хорошие люди, ну может кроме нас. Честно любящие фантастику, я абсолютно искренни это говорю. И смотрите, мы, ну в нашей, да, среде, практически профессиональной среде… Сколько сил мы сейчас тратим, чтобы оправдать и объяснить: заказные проекты, фанфики, продолжения. Вы сейчас говорите : «Ну есть же, бывает!». Стоит ли удивляться, что если мы это делаем, то в фантастике собственно литературным самостоятельным произведениям скоро места не останется. Если это делаем мы, то так называемый массовый читатель это делает с гораздо большем энтузиазмом. Голосуя за это рублём, тиражами. Всё нормально. Кто потом будет жаловаться: «Aх, фантастика помирает». Да мы же и будем жаловаться. А кто это сделал? Так мы же-ж и сделали.

ДГ: Да, в любом правиле есть исключения. В принципе, бывает, изредка, что даже в заказном, коммерческом проекте кто-то выпрыгнул из штанов и выше головы и написал действительно стоящую вещь. Бывает, что человек написал фанфик, пусть даже он может и не допрыгнул до оригинала, но написал действительно приличную вещь. Бывает! Кто ж спорит. Но это исключения из правила. Никто не спорит, что эти исключения есть. Но их же можно пересчитать по пальцам в лучшем случае двух рук. В самом лучшем. А скорей одной.

АВ: Заказной проект один могу напомнить очень удачный, когда известному британскому писателю, тогда ещё средний руки, заказали путеводитель по Темзе. Продолжать?

ОЛ: Конечно, бывает. Всё бывает.

АВ: Да. Но таких случаев было очень мало.

ДГ: Кстати, ещё был второй путеводитель по Европе и, в частности, по Германии «Трое на велосипедах». Значительно менее известная у нас вещь. Но, скажем так, она тоже тогда получилась очень неплохой. То есть, это уже несколько послабее «Троих в лодке», но тоже очень неплохая вещь, того же самого Джерома К. Джерома.

АВ: Хорошо, Сельма Лагерлёф получила заказ на учебник по природоведенью родного Объединенного королевства Швеции и Норвегии. Получился Нильс с гусями.

ОЛ: Есть такие примеры. Есть.

ДГ: Это подтверждает одно: талант не пропьёшь.

АВ: А Мери Додж «Серебряные коньки», опять-таки, как путеводитель для английских школьников, которые ездили в Голландию на выходные. Да, есть такие случаи, но, извините, мы сейчас их перечислим и всё. Но если вам так хочется поучаствовать в проектах — участвуйте.

ДГ: Есть ещё несколько … наверняка есть ещё те, которых мы просто не читали и не знаем. Но посмотрите на вот это вот море проектов, фанфиков…

ОЛ: Продолжений.

ДГ: Странных сериалов, продолжений, по мотивам, по компьютерным игр, по фильмам. И так далее, и так далее, и так далее. И сравните с тем количеством, которое мы сейчас вмести с вами вспомнили и перечисли. Ну, добавьте сюда ещё столько же, сколько мы не вспомнили и не перечисли. А теперь сравните — это будет даже не один процент, это будет значительно меньше.

АВ: И ещё одно. Те примеры, которые мы сейчас приводили, не связанны непосредственно с литературными проектами. Джером К. Джером получил проект написать путеводитель. И получилась очень хорошая, всем известная нам книга. Лагерлёф писала учебник (а это и есть до сих пор очень хороший учебник) природоведения мира Скандинавии. Пускай там под гусями и с Нильсом. А вот если какой-то там товарищ из журнала заказал проект про страшное чудовище, которое ест город Париж… а таких проектов было полным-полно .. что от них осталось? А чисто литературных проектов … имеется ввиду: даются некие рамки, даются персонажи и «Вот пишите, товарищи, мы вам за это платим». Таким проектов тьма была. Ещё до всех компьютерных игр много веков. Что от них осталось? Вот от них — ничего. Так что лучше пишите путеводитель, а вдруг что-нибудь получится.

ОЛ: Мы, когда ехали сюда в поезде, собственно говорили примерно на ту же тему. Я понимаю, что когда мы говори об этом вслух, мы вызываем гнев коллег зачастую, потому что они обижаются. Мы вызываем раздражение публики, потому что публика любит проекты. И это нормально. Но мы так посидели, подумали, решили, что, во-первых, если не говорить, то может тогда совсем плохо получиться. А во-вторых, оглянитесь назад, примерно до бума 95-го года. Вот вспомните 93-й, 92-й… Кто помнит? Тыщу девятьсот. Когда нашу фантастику не печатали.

ДГ: Отечественную.

ОЛ: Отечественную. Почему? Потому что все мощности были забиты проектами, только теми. «Бестселлеры Голливуда», если кто-то вспомнит сейчас, была огромная серия. Были новеллизации «Бетмена», «Чужих», «Горца»…

ДГ: «Терминатор».

ОЛ: «Терминатора». То есть 92-й, 93-й, 94-й, даже начало 95-того: мы все бьёмся лбом в стенку, потому что издаться невозможно. Наконец, стенка была сломана и потом, с 95-го по 2005-й, мы с вами пережили Золотой век отечественной фантастики. Другое дело, что литературоведы продолжали брюзжать, они этого не заметили.

АВ: Так всегда бывает.

ОЛ: Ну, на то они и литературоведы. Вспомните, за эти десять лет было написано столько замечательных книг! Каждый год несколько десятков романов, повестей, рассказов. Сколько имён появилось, но литературоведы по-прежнему не заметили, Бог с ними. Мы пережили этот век, Золотой. Он будет ещё один. Но вот один уже прошёл, закончился. Сейчас мы имеем на выходе ситуацию 93-го года. Писателю, написавшему самостоятельный, серьёзный роман, дико трудно пробиться в печать почему? Потому что все мощности забиты проектами и форматом. Правильно? Правильно. У нас на дворе 1993 год. Что меня радует — за ним будет следовать 95-й.

Начинаю выкладку. За ошибки и опечатки — извиняйте, но ругайте — поправлю.

цитата

ОЛ: Ну, что дамы и господа! Ну, мы-то приехали. А киевляне, я так понимаю, боятся гриппа и сидят дома, да? Ну ладно. Ну, значит сидят. Осталось теперь только выяснить, кто был прав – они, оставшись дома, или мы приехав? Пока получается, что мы правее, нам интереснее. Как минимум. Ну, что? Раз уж мы приехали, давайте мы о чём-нибудь поговорим, да? А вот о чем, это уж вы спрашивайте. А мы будем отвечать. Договорились?

АВ: Ваши творческие планы? Как вы пишете втроём? (иронично и каверзно)

ОЛ: Не, ну мы в вашем распоряжении. Что-то хотите узнать – спрашивайте. А так… Мы ж не лекцию читать приехали.

АВ: А так вы и так всё знаете.

ОЛ: Да, действительно. Что-что? Кстати, у вас внизу есть микрофон, можно к нему выйти и что-нибудь спросить. Что-что? Вас не слышно совершенно.

Из зала: (не разборчиво).

ОЛ: Где Дяченки? По-моему в Египте или на Красном море, в данный момент. А что? Разве я сторож Дяченкам своим?

Из зала: Можно я начну?

ОЛ: Давайте!

ДГ: Да, пожалуйста, конечно.

Из зала: Меня зовут Ксения. Ксения Забродская. Я, вообще, работаю в газете профессионально. Задавать вопросы это моя профессия на данный момент.

ДГ: Замечательно.

Из зала далее: Молодому автору обычно очень сложно определится с темой первой книги. Что вы можете сказать на этот счёт? Как вам пришла идея первой книги? Из чего вы черпаете вдохновение?

АВ: Это три вопроса! (общий смех авторов).

ДГ: Сказали же, что профессионально умеет человек задавать вопросы. Вот сразу три в одном. На самом деле — это действительно три вопроса. Сразу отвечаем в обратном порядке: первое – где мы берём идеи и вдохновение для наших книг? Если бы мы знали это место – это уже стандартный ответ, — то мы бы его давно запатентовали. И жили бы на дивиденды с этого, значит, запатентованного Источника Вдохновения, ничего бы не писали. Далее: как определится с темой первой книги? А кто ж его знает! Дело в том, что нет универсального рецепта какую тему (выбрать, прим.) — одному нравится про динозавров, другому про советскую деревню.

Из зала: Толчок или ещё что?

ДГ: На самом деле это достаточно трудно вспомнить, поскольку, я так понимаю, что каждый из нас если не книгу, то первый рассказ или историю, придумал ещё в самом начале средний школы. Андрей, у тебя-ж тоже так было?

АВ: Да.

ДГ: И у нас с Олегам так было. Поэтому сейчас уже довольно трудно сказать. Наверняка, первые впечатления были под воздействием прочитанного, скорей всего. Даже не от своей жизни, а… потому что той жизни ещё, грубо говоря, в первом классе, было очень не много. В первую очередь под воздействием прочитанного. Потом уже начали свои впечатления наслаиваться. Но это у каждого индивидуально.

ОЛ: Андрей.

АВ: Но я сказал иначе. Прежде всего, где берутся темы? Внутри. Каменные каменья. Не снаружи. Мне темы никто не подсказывает. Сейчас многим подсказывают. Проекты (ну вы знаете – «Тетрис» там, прочие). Там темы подсказывают снаружи.

Я лично пишу сам. Откуда они идут? Из конфликта какого-то. На который я случайно надыбал. Это может быть любой конфликт. Но я его постепенно начинаю обряжать в литературную форму. Если какой-то молодой человек не знает, о чём писать – пускай не пишет. Писать надо, когда уже знаешь, о чём писать. А то если ходить кругами: вот писать или не писать? Ну, значит, пока ничего не пишется. Поэтому, обычно, каждый авторы всегда знают, о чём писать. Но вообще все начинается с конфликта. Первое моё произведение, которое я, по крайней мере, помню, — это было стихотворение, направленное против учительницы пения. В каком-то там четвёртом классе. Были очень серьёзные социальные последствия. Так что всё это… то ещё произведение написал. Вот. В седьмом классе. В данном случае для меня ответ: от какого-то столкновения, конфликта. Так что это действительно индивидуально.

ОЛ: Все эти вопросы, в сущности, сливаются в один: откуда бедному начинающему автору взять тему, о чём писать, откуда берётся вдохновение? Вот если, скажем, человек хочет заниматься бегом, спортсмен хочет стать. Он поднимает то, на чём сидит, идёт в спортивную секцию, по утрам делает зарядку, бегает каждый день, отжимается от пола, подтягивается на турнике, у него режим питания… Правильно? И он в конечном итоге бегает всё быстрее, быстрее или дальше и так далее. Если человек хочет играть на рояле — он идёт в судию, в школу музыкальную. Ну, куда пойдёт, да? Играет гаммы, этюды, выясняет, как строится композиция пьесы. Ну что он ещё делает? Сольфеджио занимается, наконец, да? Выясняет чем тональности отличаются — до-мажор от ре-минор. И только писатель — начинающий, — сидит на том, на чём сидят, и ждёт, когда оно прейдёт к нему сверху! Он ничему не учится. Он не знает, где берут темы. Он твёрдо уверен, что вдохновение это что-то приходящее снаружи. Ну, в лучшем случаи из конкурса, где ему тему дадут заранее. И вот странно, правда? То есть — бегун знает, как это делается; музыкант знает, как это делается; архитектор … Ну кого угодно назовите. И только писатель чётко знает, что ничего делать не надо – есть какой-то Источник, из которого прейдёт вдохновение, и тогда всё произойдёт.

Мой учитель по режиссуре, он режиссёр, говорил: если актёр может играть только тогда, когда к нему пришло вдохновение, то гнать такого актёра из театра, потому что у нас каждый вечер спектакля (авторское, прим.). Всё что я мог сказать по этому поводу. Спрашивайте дальше!

АВ: Это не романтично.

ОЛ: Ну это не романтично, я знаю. Но очень практично, скажу честно.

АВ: Дело в том, что у этих деятелей литературы сложилась веками уже такая традиция, что есть некая муза, которая существует в некоем идеальном, но близком, достижимом мире. И будь ты кто угодно, она к тебе снизойдёт. Если снизойдёт — ты напишешь: «Я помню чудное мгновенье» и так далее. То есть идея посещения музы — она в том числе в вашем вопросе: вот как бы её, эту, подманить? А то чтобы самому работать, а не ждать эту Муху, или как её там зовут — это в голову приходит далеко не всем. Только вы не дозадали вторую половину вопроса: а как бы сделать, что бы ещё и напечатали? Желательно с гонораром.

ДГ: Это правда. (Общей смех авторов).

АВ: Так вот эта ситуация кукушат в гнезде… Почему люди всегда ненавидели поэтов, писателей? Они правильно делали.

ОЛ: Ну, кстати, забегая вперёд (я так микрофон узурпировал, но сейчас буду выдавать дальше)... Когда здесь рассказывали о семинаре в Партените: когда объявили хоть в тот раз, хоть в этот, что до Нового года принимаются романы на семинар на рассмотрение, то в интернете закипело разумное, доброе, вечное. Оно сводилось к одной фразе: «О! Щас (авторское, прим.) я срочно, до Нового года, напишу роман!» Я, когда это читаю, понимаю так: это бездарность, это графоман. Нельзя написать до Нового года симфонию! И это знает каждый музыкант. Потому что симфония — это сложный процесс рождения материла. Нельзя до Нового года написать роман. Только потому, что его к этому сроку надо подать на конкурс. Или там, на… да, господи, на семинар. Это очень важный момент. Это лакмусовая бумажка, которая показывает ситуацию. Условно говоря, в фэнской среде, что ли.

ДГ: Мы, наивные люди, предполагали, что народ понесет уже написанные романы, которые лежат в ящике стола или на винчестере компьютера. Ну, может их чуть-чуть почистит, доделает, ещё раз посмотрит, отредактирует и пришлёт. Или уже они отредактированы и будут их высылать так. Причём, хоть в тот раз, хоть в этот. И в ужасе наблюдаем кипение страстей в Интернете: «Эх! Я успею…», «Эх! А я не успею написать роман к Новому году». Да что же за бред, мы вообще на это не рассчитывали. Уже начинаем думать, как бы поставить такой фильтр, что бы вот этих новогодников гнать пинками.

АВ: Так они же называют себя. Вот их и брать на заметку. ... А это их, в том числе, ещё очень хитрый расчет: «Зачем мне сейчас выкладываться, писать в стол, когда умные люди пишут не в стол, а под заказ. Поэтому ничего я сейчас в стол писать не буду, а вот если понадобится, то возьму и за месяц напишу.» Так очень многие думают.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, какой нижний возрастной порог вашего читателя? По вашим оценкам? Не получается ли так, что вас читает всё более молодой читатели?

ДГ: Ну, на самом деле, мы периодически натыкаемся в Интернете на какие-нибудь отзывы и впечатления. Самый нижний порог, который я лично находил в Интернете, это было: «Первую книжку Олди я прочитала в 10 лет».

ОЛ: Но это редкий случай!

ДГ: Да. И ещё один раз я видел в 11. Но это уже выше. Но этих случае было очень немного. На самом деле верхний порог я тоже… скажем так, я натыкался на 70 лет, но, наверное, есть и больше.

ОЛ: Нет, ну я знаю 75, допустим, ряд читателей…

Из зала: Меня интересовала именно динамика омоложения читателя.

ОЛ: Нет.

ДГ: Нет, эта, которая прочитала в 10-ть лет, она пишет, что это было в 96-м году. Так что это не сейчас.

ОЛ: Я подозреваю, что у нас нижний порог сейчас читателя, которого можно назвать более или менее стабильным в этом возрасте, ну лет 14 всё-таки, 15 может быть. Это не основная группа, всё-таки они постарше чуть. Но где-то в этом возрасте уже читают. Уже читают. И это не может не радовать.

АВ: Но опять-таки, смотря какую вещь.

ОЛ: Ну конечно.

АВ: У нас есть книги, которые вполне читаются и в 12 лет (хотя их не так много), а есть книги к которым лучше подходить после 30-ти. Я знаю, что если брать то, что я написал, то вот «Ория» как раз читают подростки и дети, им очень нравится. Но вот скажем к «Сфере» подойти, то это уже … молодому человеку там делать нечего. Так что это ещё зависит от самого произведения. Некоторые писались как раз с расчетом на более-менее молодого читателя. Вот читатели и пользуются.

Ну, спросите там: «творческие планы?», «пишете ли вы про вампиров?» (смех в зале).

Из зала: А дальше — как вы пишете вдвоём?

ОЛ: Вдвоём, втроём, вчетвером!

ДГ: Впятером!

ОЛ: Впятером! Нормально. Да!

Вопрос: Я вот хотел спросить, насколько вам комфортно писать малую форму, среднею, если назвать это повестью? Или все-таки вам комфортнее писать романы? В какой форме вы предпочитаете работать? Я понимаю, что малой формой невозможно прожить, но тем не менее…

ОЛ: Возможно.

ДГ: На самом деле тут вопрос не в «прожить», потому что, между прочим, если уж на то пошло, — иногда за рассказ, не в абсолютном отношении, а, грубо говоря, за килобайт текста, гонорар получается выше, чем за роман. Просто-напросто. То есть, если написать количество рассказов, сопоставимое с романом, и все их опубликовать (причём опубликовать правильно: в начале в журнале, потом в межавторском сборнике, потом в собственной книге и ещё где-нибудь пару раз переиздать), то суммарный гонорар (если набрать за этих рассказов объёмом таким же, ну, скажем, 18-20 листов, как обычная книжка, роман), то суммарный гонорар получается выше. Это уже проверенно. Если брать чисто меркантильные соображения. Я так думаю, что и мы, и большинство других руководствуемся всё-таки не ими: типа вот давайте на рассказе больше денег заработаем или, наоборот, на романе. Все-таки (пишем то, прим.), что вот в данный момент пишется. На самом деле у нас получается так, что мы чередуем большую и малую форму. Просто иногда… как спринтерская и стайерская дистанция. Чтобы не зацикливаться на одной какой-то форме. Есть иногда идея, которая тянет на роман — ты на неё работаешь, работаешь, работаешь; пишешь, пишешь, пишешь. Написал роман. А в процессе у тебя родилось несколько маленьких каких-то зарисовок, идей, набросков и так далее (или они ещё раньше лежали), которые тянут на рассказы. И это даже не отдых от другой дистанции, это как смена деятельности. Попробовать себя на другом… Тут уже назрели вот эти небольшие, но тоже интересные вещи. Написал их, потом снова созрел какой-то большой замысел. Иногда бывает, что прерываешься на большом и делаешь малый. Это совершенно по-разному бывает. И нельзя сказать, что комфортнее, а что не комфортнее. В принципе, выкладываешься и там, и там. Только на роман это растягивается на месяцы, а на рассказе это взрыв на несколько дней.

АВ: Мне проще, я пишу только большую форму. Для меня рассказ или повесть — это исключение. Они бывают, но не так часто. Я, честно говоря, это отношу немножко… думаю, что это связанно в какой-то мере с возрастам. В годы школьные и университетские с удовольствием писал рассказы. Потом стал писать повести. Чем дальше – больше … растет, растет. Для меня это, честно говоря, естественно возрастная зависимость. Сейчас мне интересно писать большую форму, чтобы построить большой мир, в нём пожить, а потом оттуда ещё и уходить не хочется. А рассказ, новелла — строил-строил, а построил и не пожил там. Поэтому я предпочитаю всё-таки что-то покрупней.

ОЛ: Я обязательно должен писать рассказы. Особенно если… ну, должен для себя, это понятно. Должен если перед этим написал что-то большое. То есть после романа какое-то время я обязательно пишу рассказы. Один-два. Не знаю сколько… три… как получится. Потому что это совершенно разное дыхание, совершенно разный ритм текста и разные приёмы. Потому что, допустим, финал рассказа — это совершенно не то, что финал романа или финал фрагмента романа, тематического эпизода какого-то. Это разная структура. Ну, вплоть до структуры предложений. Это разная обрисовка характеров (потому что в рассказе ты не имеешь такого пространства как в романе). Приходится рисовать другими средствами, другими красками. Поэтому, чтобы не потерять хватки, обязательно пишу рассказы, а средства выразительности из рассказа потом частично перетаскиваю в роман. Там тоже можно этим попользоваться, наряду с романными средствами. Иначе не получается. Иначе дыхания просто не хватает. Вот. О чём ещё говорим? Где вопросы? Да!

Вопрос: У вас довольно большая общественная деятельность, то есть вы проводите семинары, ездите на конвенты и так далее.

ОЛ: Увы.

Продолжение вопроса: Не сбивает вас с настроя на писательство? Не мешает ли это?

ДГ: Мешает. Ну, честно сказать, если это бы нам было не интересно, если бы мы не видели от этого какой-то отдачи (естественно, не финансовой, а чисто морального… как это говорится: «Чувство глубокого морального удовлетворения!»), то мы бы, конечно, этим не занимались. Потому что, к примеру, та же подготовка «Звёздного Моста», конвента, отнимает…

ОЛ: Много времени.

ДГ: Много времени. За это время мы могли бы написать если не книгу, то полкниги точно. И так каждый год. Это уже сколько? Одиннадцать фестивалей прошло. То есть, в принципе, это недописанные книги. Ненаписанные. Но тем неимение… вот как-то… нет, оно с одной стороны мешает, с другой стороны оно всё-таки даёт какой-то завод. Хотя, конечно, устаёшь страшно после этих всех конвентов. Выложился, сделал, получилось — хуже, лучше, но получилось. Как-то. Оно, конечно, после этого, с одной стороны, усталость. А с другой стороны какой-то такой завод даёт. Но по времени это конечно не компенсирует. Но вот – мешает. Но это тоже бросить не получается.

ОЛ: Ну, тут сложно – бросить, не бросить, — оно как бы идёт в два этапа. Допустим, сделаешь «Звёздный Мост», а кто делал конвенты, тот меня хорошо понимает, а кто не делал, тот всё равно не поймёт, потому что любой фестиваль — это ещё и аренда помещения, аренда автобусов, контакты с чиновниками. Это обязательно, иначе просто невозможно. Чтобы арендовать зал надо контачить с директором Дворца студентов или института. Потом всё закончилось, замечательно. Выясняешь: «Бу-бу-бу-бу-бу-бу! Раньше было хорошо, а сейчас стало плохо». Думаешь: «Да ну его в пень! Брошу, надоело. Ну, оно же не нам надо». Потом смотришь — прошёл год: все приехали и ещё сто человек. «Ага, — думаешь, — нет, всё нормально оказывается». То есть это: «Бу-бу-бу» — это такая рефлекторная физиологическая деятельность. Она естественная. Не обратили внимания — последние время над фэндомом стоит аура брюзжания? Это основной звук, который раздаётся. По любому поводу: о книжке, о конвенте, о фестивале, о фантастике в целом – брюзжание. Смотришь: ага, приехали; опять разговоры, нормально, живые люди, глаза! Думаешь — сделаешь. Сделаешь семинар в Партените — послушаешь «доброе, разумное, вечное»: и мастера недостойны, и участники недостойны, и рассказывали не так. Думаешь: «Да ну его в пень! Не хочу больше». Потом смотришь – ага, одну книжку приняли к изданию — у автора глаза заблестели; вторую книжку приняли к изданию – и у него глаза заблестели. А кто-то прислал роман, который я ещё и сам с удовольствием прочитал, не просто для разбора. Думаешь: «Ладно, соглашусь». Вот так между этими двумя полюсами и занимаемся общественной деятельностью.

АВ: Ну, я могу сказать своё мнение. Да, очень мешает. Более того — лично я сейчас стараюсь сводить все контакты с фэндомом до минимума. Отказываюсь от конвентов и буду отказываться. Это действительно переходит уже границы и забирает слишком много личного времени, личных сил и прочего. У меня ещё преподавание, ещё работы – мне там хватает контактов с живыми людьми. Обычный аргумент зачем люди ездят на конвенты или учувствуют в иных мероприятиях — чтобы общаться с людьми, чтобы не уйти в башню из слоновой кости и не утонуть там в собственной субстанции. Но мне этих контактов и без того хватает. А вот контакты с фэндомом, да, надо сворачивать. Оставлять тот самый минимум, без которого нельзя. Очевидно, нынешняя ситуация такова, что не подталкивает к активной общественной деятельности. Это действительно очень дело неблагодарное и для себя я уже всё решил.

ОЛ: Но общественной работой заниматься будет! А куда денется. (смеётся).

ДГ: А куда он денется! (смеётся).

АВ: В пределах минимума.

Вопрос: Дополнение к предыдущему. А такая разновидность общественной работы, как семинары и мастер классы, то есть вам приходится читать много текстов, скажем, не очень высокого качества…

ОЛ: Разного.

Продолжение вопроса: Не замыливается ли от этого глаз? То есть, не влияет ли это негативно на ваш собственный стиль?

ДГ: Нет. Это точно не влияет. Дело в том, что иногда периодически и книжки попадаются плохие. (Олег Семёнович смеётся). Мы стараемся, конечно, выбирать хорошие. Но иногда попадаются и плохие. Но иногда мы их даже до конца дочитываем. Ну, в конце концов, ну замылился глаз, надоели МТА — взял Алексея Толстого или Диккенса, да и почитал. В общем, кто ж мешает?

ОЛ: А то ты много МТА читаешь? (смеется).

ДГ: Я – нет, не много.

ОЛ: Надоели… (смеётся).

ДГ: Но даже это немногое надоедает. (смеётся). Нет, на самом деле видишь же, что это лабуда. Нет, ну самое смешное, на мастер классах, верней не на мастер классах, а на семинарах, вот такой стопроцентной, ярко выраженной лабуды (ну что бы уж совсем «дрова») не было. Были лучше вещи, были хуже, были с кучей огрехов, но в них во всех что-то было! По каждой, даже самой слабой вещи, было о чём говорить. То есть, нельзя было сказать: «Чувак, не пиши больше никогда! Не подходи к компьютеру, ручке, печатной машинки и так далее. Забудь про это как страшный сон». То есть, в принципе, я бы никому из участников семинара такого не сказал. Собственно мы и не сказали.

АВ: Даже Алексу Бору (могу ослушаться, не совсем разборчиво сказано, прим.)

ДГ: Даже Алексу Бору.