С использованием заметок для Medium (https://bit.ly/3JzS326 + https://shorturl.at/LBjqL).

Незаслуженно малоизвестный в Рунете Джордж Алек Эффинджер, один из основателей киберпанка, первым привнес в него этнографические нотки: впоследствии почин Эффинджера, перенесшего (скорей для собственной безопасности, учитывая, что многие персонажи, а прежде всего босс мафии Фридлендер-Бей по прозвищу Папочка, имели реальные прототипы как во Французском квартале, так и в менее приветливых местах города) действие трилогии о Мариде Одране на Ближний Восток из своего Нового Орлеана, подхватил и успешно развил кругосветкой от Японии до Бразилии Йен Макдональд.

К сожалению, Эффинджер всю жизнь мучался проблемами со здоровьем, отягощенными привычкой прикладываться к бутылке, и уже с юности был вынужден писать не столько для заработка, сколько для оплаты больничных счетов. Поэтому и творческое наследие его невелико по объему, четвертого романа из цикла о Мариде он завершить вообще не успел, оставив лишь набросок первых нескольких глав, опубликованный в составе сборника малой прозы «Будайенские ночи» https://fantlab.ru/work572611 уже посмертно — а вот аванс взял и истратил.

Хотя и порывался продолжить трилогию более десятка лет. Чем дальше, тем сильнее его мучили хронические боли, которые он глушил алкоголем и наркотиками, предпочитая вместо работы слоняться по первобытному Интернету с модемным подключением и троллить всех подряд на BBS. Итак, если вам случилось ввязаться в дискуссию с форумным троллем необычно широкой эрудиции, не спешите наводить на оппонента говномет — как знать, а вдруг по ту сторону экрана великий писатель?

Занятно отметить, что самым премированным произведением в этом цикле выступает не какой-либо из романов, а вещь малой прозы, «Кошечка Шрёдингера», напрямую не связанная с миром Одрана (действие повести происходит лет за триста до событий основной трилогии и, как бы это корректней выразиться, в куда более разлапистом венике мультивселенских реальностей). Впрочем, киберпанковское движение вообще не слишком обласкано жанровыми премиями: иногда кажется, будто премимальные комиссии считают, что весь отведенный киберпанку запас наград израсходован на одного «Нейроманта». Но именно уникальные своим квазиарабским колоритом криминально-фантастические романы о Будайене — «Когда под ногами бездна», «Огонь на солнце» и «Поцелуй изгнания», — побудили Эффинджера полностью переключиться в научно-фантастический режим и обрести признание в новом аспекте. Ненадолго:

«Он зависал в барах между Шартр-стрит и Декатур, потягивая коктейли, болтая с девушками и не совсем девушками, играя в пинбол — порою до самого рассвета. У него завязывались отношения со многими жителями этого мира, включая транса по имени Эмбер, которая однажды привела домой не того мужика, после чего ее нашли избитой в котлету под собственным балконом —мертвой. Нью-орлеанская полиция, как обычно, не стала затевать расследования», вспоминает подруга Эффинджера Барбара Хэмбли.

Эффинджера не совсем корректно упрекать, как это делает предыдущий оратор, в недостаточном оптимизме относительно эволюции государств, где преобладает «самая мирная религия», под влиянием технологического прогресса. Он предусмотрительно дал почитать рукопись «Когда под ногами бездна» своим друзьям-мусульманам, и ему позвонили из местного общества мусульманского сотрудничества, чтобы поблагодарить за выказанное исламу уважение.

— Однако, — прибавил говоривший, — мы-то либеральные сунниты, а за шиитов я не ручаюсь.

Глядя из нашего с вами 2025 Года Джекпота, как новоизбранный президент США первый полномасштабный международный визит наносит в Саудовскую Аравию и ОАЭ, а на Британских островах в рейтинге популярности имен мальчиков лидирует имя Мухаммед, начинаешь сомневаться, а не слишком ли, напротив, поосторожничал Эффинджер, отнеся действие книг не то в XXII, не то даже в XXIII век (но, как понятно из того же «Города на песке» или примыкающих к циклу «Relatives» https://fantlab.ru/work482853 , на этой Земле и география, и предшествующая история несколько отличаются от нашей). Выйди его цикл в наши дни, популярность Будайена явно оказалась бы заметно выше, чем у современников Эффинджера, когда Марид Одран — и его приятель, незадачливый писатель Шандор Курейн, в чьем облике Эффинджер недвусмысленно вывел себя самого, — все же не преодолели жанровых границ известности.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/TThoB).

Я очень редко читаю русскоязычную фантастику и фэнтези (оттого ли, что она обильно инфицирована попаданцами во Время Учеников со звезд Самиздата, потому ли, что руководствуюсь известным подходом Нила Стивенсона читать на родном языке поменьше, чтобы не демотивировало писать самому), но для женщин нет-нет, а выпадает в литрулетке примечательное исключение: Славникова, Латынина, Фёдорова, Осояну, Галина.

Мария Галина —автор уровня, на какой могла и должна была подняться Юлия Латынина, кабы не подалась в экономическую, а впоследствии криминально-политическую журналистику. Они начинали в схожее время, могли построить академическую карьеру и отказались от нее, пользовались мужскими псевдонимами, использовали в своей фантастике приемы планетарного романса и мотивы прогрессорства, немало навели шороху в российской литературной тусовке. Но Латынина выбрала свою дорогу, а Галина — свою. Результаты, как говорится, налицо.

«Малая Глуша» — из тех странных книг, какие лучше читать в порядке, обратном предложенному издателем. Вторая часть (написанная, однако, первой) слегка банальна, и путеводитель Галиной по катастроечному лимбо, особенно при взгляде назад от алтаря летающего макароновирусного монстра, не так пугает, как вызывает желание заполнить явный сюжетный вакуум биографиями «Маисовых людей», срочно оплатив им чартер откуда-нибудь из Комалы «Педро Парамо». Галина в основном ограничивается классическим мотивом Орфея и Эвридики, многократно зеркалируя его, меняя половую принадлежность фигур греческого сюжета и искажая почти до неузнаваемости. Но до поворота на улицу Диктатуры Пролетариата, где у черной стены побираются свергнутые крысиные короли, мы по ее навигатору так и не доедем, и работа Кудрявцева https://fantlab.ru/work21285 останется, на мой вкус, единственной в русском мифологическом фэнтези, достойной торжественного занесения куда-нибудь в архивы Дрездена.

Зато первая — почти безукоризненный привой на чахлое древо русской мистики «Вендиго» Алджернона Блэквуда и его неоготического отпрыска с временной регистрацией в новоанглийском Субурбистане, «Кладбища домашних животных» Стивена Кинга. Очень скромный в художественных средствах, очень экономный, хочется сказать — эргономичный. Деятельность спецслужбы, ответственной за отлов и выдворение из СССР-1987 забугорных духов и демонов, настолько мастерски вписана в позднесоветский быт, что вызывает ощущение полнейшей достоверности и документальности —о, занеси в этот космос прихотью квантового скачка Джесси Фейден из Control, ее бы долго откармливали до принятого у старосоветских матрон радиуса талии — котлетками из столовки на машинном масле под клюквенным соусом.

Бумажная возня вокруг бесчинств индейского демона-каннибала в припортовом городе, обладающем некоторыми чертами Черноморска без пикейных жилетов, легко, точно и естественно укладывается в прокрустов шаблон хеллеровского релятивизма российской государственной политики, воспроизводящийся с достаточной степенью самоподобия на протяжении всей письменной истории восточноевропейского цивилизационного комплекса.

Если пытаться охарактеризовать творящееся одним словом, это слово будет ГОЛОД. Голодны тут все. Вырванный из родных лесов индейский дух охоч до крови и ментальной энергии людей, которые упорно отказываются поверить в его существование. Заполошная легковерная Розка из СЭС-2, как и любая провинциальная девушка, голодна до славы и любви, ароматного вина и вкусного заварного кофе в постель, путешествий и приключений, юбок и немецких лифчиков из магазина “Лейпциг”, видеокассет и пластинок. Полусумасшедшая мать Генриетты, как и Вендиго, голодна в буквальном смысле слова, она запасает пищу где только может, не в силах побороть вплавленный войной страх тридцатипятилетней давности. Заложник родовой миссии мольфар Романюк чахнет без силы, стремительно утекающей из мира и делающей его из плоского — круглым, из магического — выхолощенным, из одиннадцатимерного — безвременно трехмерным. Бездарь и интриган Лев Семенович готов сожрать всех и вся, кто попадутся на его пути к профессорскому креслу в далекой, навряд ли вообще существующей Москве.

Голодны птицы и звери, демоны и гомункулы, бусиэ и диббуки, маги и чиновники. Стремительное, неизбывно нарастающее, как инфразвук перед грозой, ожидание чего-то грозного и непостижимого сродни сексуальному возбуждению, но оставляет после себя только сосущую пустоту внутри.

1979 год. Через тридцать пять лет после войны, закрывшей счет горячих мировых конфликтов и открывшей счет холодных, близятся сноси государства всеобщего малого благоденствия, но, как и тридцать пять лет спустя, завершатся выкидышем скандальной Олимпиады. И начнутся новые, все более голодные игры.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/TQ9TE).

После того, как вчера на Землю вернулся “Космос-482”, спускаемый модуль неудачного (но это не точно) старосоветского венерианского зонда, нелишне будет помянуть добрым словом одно из самых ранних и, по необходимости, исключительно далеких от нашей реальности построений космооперы, где задействуется эта планета. Я уже не раз подчеркивал в своих заметках, что фантастику Золотого века пальпа, связанную с Венерой, постигло еще большее невезение, нежели любые марсианские хроники — терраформирование Марса при некотором напряжении современных технологий, а тем паче после их экстраполяции в среднедалекое будущее, представить-то еще можно, пускай трип этот и окажется с неизбежностью кислотным из-за обилия перхлоратов в почве. Не так с Венерой: условия на ее поверхности весьма точно соответствуют классическим средневековым понятиям авраамических религий об аде, и если бы даже в распоряжении человечества имелись инструменты, позволяющие как-то утилизировать атмосферный океан сверхкритического углекислого газа, то уж совсем непонятно, как после этого в ближайшие тысячелетия планету охлаждать, регулировать альбедо, настраивать ее чрезвычайно заторможенное вращение и оснащать магнитосферой, без которой более тонкое атмосферное одеяло в такой близости от Солнца неминуемо истреплет солнечный ветер.

В далеком прошлом, однако, Венера могла быть пригодна для жизни земного типа, и если бы пальповые сюжеты, задействующие эту планету как место действия, разворачивались в ту пору, претензий к ним с позиций современной афрологии выдвигать пришлось бы меньше. Циклу же Клайна (Хоффман Прайс поучаствовал лишь в создании одного рассказа, разбираемого мной сегодня) о Роберте Грэндоне подобная оговорка из «Опасной планеты» не помощница: вояж Грэндона с Терры на Венеру с нашей, земной, точки зрения отнесен к 1920-м годам, вторжение с Альфы Центавра тоже происходит отнюдь не в далеком прошлом, и хотя задействованы при этом, как и в случае с марсианином Джоном Картером, средства преимущественно телепатические, но и без шарообразных космолетов в небольшом цикле не обойдется.

«Добровольцы с Венеры» вставлены в роман-буриме «Космос» (https://fantlab.ru/work599473) весьма произвольным порядком: в голове абсолютно не укладывается соседство вполне традиционного общества времен Первого Позолоченного Века, где проводил свои эксперименты доктор Морган, и, например, мира «Угрозы автоматики» по версии Эбнера Гелулы, где человечество фактически порабощено ИИ — а это ведь следующая за «Добровольцами» глава «Космоса». Впрочем, традиция столь же почтенная, сколь и расположенная к пролиферации в новых поколениях: немедленно вспоминаешь привычку Грегори Бенфорда использовать для межавторских проектов свои более ранние повести и рассказы, приведшую, среди прочего, к замене гиперпрыжков мира Галактической Империи и Академии на червоточинные переходы и воплощению Гэри Селдона с Дорс Венабили в тела шимпанзе (https://fantlab.ru/work45903).

Несмотря на это, рассказ не требует особого знакомства ни с более объемистыми произведениями о венерианских похождениях Грэндона, ни с предшествующими выпусками «Космоса»: такова уж специфика эпохи, ориентированной на журнальные публикации — вам все услужливо перескажут или заретконят. Грэндон здесь уже “широкоплечий темноволосый молодой властитель Рибона”, а в центре действия — Зинло, в чьем теле ранее прописывался другой незваный гость — Борген Таккор с Марса (в свою очередь, уступавший тело еще одному земному астралонавту, Гарри Торну). Вписка, судя по всему, к моменту действия рассказа уже закончилась (а может, Таккор от долгого пребывания в обличье венерианского принца окончательно отуземился и позабыл о своем марсианском происхождении), но вклад Зинло в развитие венерианского транспорта впечатлил бы любого мастера “вольных путешествий”: вместо электричкинга и автостопа молодой торрого Ольбы при поддержке придворного психолога Ворна Вангала поставил себе на службу телекинез.

Это фундаментальное открытие, в неплохом согласии с современными принципами клиодинамики и демографически-структурного подхода к изучению революций, привело к объединению Венеры под ольбанской эгидой и установлению империи, хотя Зинло благоразумно сохраняет заметную степень автономии у формально подчинившихся ему монархов. Такое решение сослужило молодому императору отличную службу в ситуации, когда на Солнечную систему надвигается флот захватчиков с Альфы Центавра. «Добровольцы с Венеры» как раз и описывают эпизод всевенерианского собрания правителей-торрого под началом Зинло, где предстоит выбрать делегатов для отсылки на конференцию следующего, общесистемного уровня — а место ее, кратер Коперник на Луне Земли, желательно сохранить в тайне до самого отлета, ибо у Зинло имеются веские подозрения, что как минимум одна венерианская раса, синтетики Доравии, стакнулись с главой захватчиков Ай-Артцем, узурпатором Лемниды.

Примечателен рассказ, конечно, не этим закулисным вторжением и не описаниями абсолютно невозможных в нашем варианте реальности венерианской флоры и фауны — от водоплавающих птиц до саговников, — а как раз антагонистами, точнее, антагонисткой, сексуальной и коварной принцессой Доравии, синтетичкой по имени Зуния. Это вам не “дама в беде”, более типичная для фантастики Золотого века — с нее хоть сейчас бери и срисовывай дизайн дорогой секс-куклы, свободной от венерических ограничений и проблем с неадекватными финансовыми запросами к ухажеру.

В этой ранней работе Клайн и Прайс предлагают вполне конкурентоспособную и по нынешним временам схему обеспечения непрерывности бытия на базе киборгизированных тел, весьма схожую с механизмом Кармы, который спустя тридцать с лишним лет использует для своей постчеловеческой команды божеств со “Звезды Индии” Желязны в «Князе света». Причем, если у Желязны для переноса сознания из тела в тело все же требовались кармические установки, и даже бог из Небесного Града, застигнутый врасплох и тяжело израненный вдали от Залов Кармы, мог быть уничтожен, то венерианские синтетики Клайна и Прайса от такой опасности избавлены и спокойно (ну, почти спокойно, ведь у ольбанского советника свои козыри в рукаве) пользуются высокоскоростной синхронизацией личности с тем, что сейчас бы назвали облачным хранилищем.

При взгляде на венерианскую атмосферу из космоса даже пожалеешь, что Клайн не пришел именно к такому провидческому термину.

К настоящему моменту работу на орбите Венеры не ведет ни один из аппаратов человечества: многострадальный японский зонд “Акацуки”, который чудом удалось спасти в 2016-м, все-таки испустил дух при слегка загадочных обстоятельствах в прошлом апреле, когда отказали его двигатели ориентации и система связи с Землей. Как знать, не попал ли и он под этакую нейтрализующую волну?

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/7ysBv).

Середина и конец 1970-х — весьма странное время, когда на выкате из прибоя Новой Волны фантастика довольно долго двигалась по инерции, прежде чем несколько нерешительных виражей перевели ее на рельсы киберпанка, а чуть позже — и новой космооперы. В своеобразный овраг между аполлоническим и дионисийским — классикой пальпа и космооперы, Новой Волной и киберпанком — провалилась не одна дюжина работ, которым при более благоприятных обстоятельствах светил бы статус мгновенной классики, возможно, даже жанроопределяющей. 1975-й год, когда напечатан разбираемый мною сегодня роман — стартовая отметка этого периода. Англосферный редакторский произвол в ту пору еще почти ничем не ограничивался, о публикации книг в авторской редакции (и тем паче в компьютерных сетях) нечего было и мечтать, а беспримерные подвижнические акты вроде изобретения Баррингтоном Бэйли тщательных версий альтернативной физики чуть ли не для каждого следующего пейпербэка за пару-тройку фунтов — воспринимались пренебрежительно, как нечто естественное для эксцентрика, пытающегося зарабатывать на поприще экспериментальной НФ в том варианте реальности, где журналы в одночасье утратили роль основных заказчиков.

«Мошка в зенице Господней» в тот сезон после раздраженного отзыва Хайнлайна усохла в объеме почти на четверть, но это не помешало книге катализировать процесс рождения боевой космооперы в современном понимании. «Catchworld», также подорвавшемуся на этой мине, повезло куда меньше: в Gollancz, не утруждая себя консультациями с автором, волюнтаристски урезали роман аж на 70 тысяч слов и уже в таком виде напечатали. У Криса Бойса этот поступок вызвал естественное возмущение, несмотря даже на то, что книга получила совместный приз Gollancz и The Sunday Times в том году за лучший роман НФ.

Следы первоначального варианта рукописи теряются: если он и существует поныне, то наверняка засунут в какой-нибудь шотландский провинциальный чулан, а то и догнивает, будучи выброшен, на свалке, как, вероятно, поступили с оригинальным, не пострадавшим от редактуры, вариантом «Дракон не спит никогда» воры, посетившие дом Глена Кука. В 1990-м Бойс основал собственное издательство, заручившись поддержкой своего друга Аласдера Грэя, но к тому моменту уже окончательно забросил занятия литературой.

У «Catchworld» с «Мошкой в зенице Господней» имеется еще одна общая черта: оба этих космооперных боевика исследуют варианты реальности, где человечество едва не погибло (в мире Мошки такая угроза нависала над ним даже дважды), а потому выжившие не слишком церемонятся с препятствиями на пути к успеху из социокультурно-эволюционного отбойника. Совсем уж тонкая параллель — всеземной альянс США и СССР, из пепла коего проклюнулась Первая Империя Человека, и тоталитарный режим, господствующий над Солнечной системой «Catchworld», в оригинале различаются одной буквой (CoDominium против Condominium).

Во вселенной Нивена, Пурнелла и Стерлинга Вторая Империя Человека стремится любой ценой подчинить себе все обитаемые миры, чтобы не допустить повторения чего-нибудь вроде амбициозных экспериментов, по итогам которых в Галактику вырвались сауронские супермены. В «Catchworld» сюжетная архитектура намного сложнее, а космические сражения и мытарства Контакта далеко не исчерпывают тематики — и нынешний-то печатный вариант почти не оставляет свободных мест при заполнении фантлабовского классификатора, а представьте только, как бы выглядел оный опросник для исходной версии? Но главная деталь этой архитектуры аналогична — правда, менее лестна для человечества и перекидывает мостик на несколько десятков лет дальше, к «The Killing Star», «World at the End of Time» и «Темному лесу». Да-да, «Catchworld» — еще один из обнаруженных мною кандидатов на первопредка гипотезы “превентивного удара из Темного леса” в коллекции решений парадокса Ферми.

Внезапная атака инопланетных захватчиков, прибывших из созвездия Орла (Грета Тунберг, это не ты там за Разломом пошалила?), уничтожила почти все человечество: важнейшие города и центры промышленности стерты с лица Земли релятивистскими снарядами, и немногим выжившим не остается ничего, кроме как строить — и медленно, болезненно медленно воплощать — планы возмездия через пропасть шириною в шестнадцать световых лет. Космические путешествия в этом варианте реальности сурово релятивистские, а человечество обзавелось пока лишь внутрисистемными термоядерными космолетами и экспериментальными прямоточными звездолетами. В отличие от вышеупомянутых сеттингов, наличной техники хватило, чтобы самоубийственным маневром флота обреченных уничтожить притаившуюся у Юпитера группировку вторжения.

Однако день победы над иномирскими кристаллоидами, как и у нас на исторической последовательности — 9 мая, лучше отмечать траурной церемонией: потери Земли огромны, а вдобавок в последние мгновения перед гибелью захватчики успели отправить в родную систему сигнал бедствия.

Воин-монах Тамура, которого растили, обучали и психокондиционировали в самурайских традициях, слишком хорошо отдает себе отчет, что миссия возмездия к Альтаиру может оказаться малоосмысленной: сигнал достиг вражеской цитадели за добрых два десятка лет до того, как земным ученым удалось наконец довести до ума и стабильной работы ионный прямоточный двигатель для подлинно релятивистских скоростей. А коли так, то вполне вероятно, что новая армада заявится в Солнечную систему и вновь начнет обрабатывать Землю кинетическими и электромагнитными орудиями еще прежде, чем флотилия Тамуры достигнет своей цели.

Тамуру это абсолютно не смущает: его дед командовал земным контингентом в последнем отчаянном броске к Юпитеру, и нет лучшего способа оказаться внуку достойным великого предка, как повторить подвиг камикадзе. Тамура настолько привержен этой задаче, что не потерпит никаких препятствий на своем пути — не помеха и критический отзыв о его способностях от настоятеля монастыря. Расправившись со всеми, кто посмел ему противиться, молодой человек угоняет флотилию и направляется к Альтаиру.

Экипаж, командование которым перехватывает Тамура, отвечает столь высоким стандартам социопатии и этнокультурного разнообразия — от бушменов до эскимосок, — что спустя пару глав поневоле закрадывается мысль, а не находим ли мы в «Catchworld» вторую половинку разлученной пары наиболее вероятных вдохновителей «Ложной слепоты» Уоттса. Первую, напомню, образует «Permanence» Шрёдера — но влияния земляка-футуролога не отрицал и сам Уоттс, выражая благодарность в послесловии, а вот с исследованием потенциальных маневров стыковки “Юкоку”, “Тезея” и “Роршаха” сложней, ибо Бойс у Уоттса явно не упомянут. Но я все же останусь при навязчивом подозрении, что томик «Catchworld» мог Уоттс класть под подушку, когда был маленький с кудрявой головой.

Помимо разнополой (редкость для той эпохи) команды высокофункциональных социопатов, у которых сексуальные позывы на нейрохимическом уровне шунтированы в преданность миссии, а параноидальность и конкуренция внутри коллектива выкручены на 11 из 10, в «Catchworld» обретаются и такие вполне знакомые поклонникам «Ложной слепоты» детали, как

Но в том и завораживающая прелесть книги: любой из этих аспектов сюжета, которых более экономному писателю хватило бы минимум на элементарный квант СИ — трилогию, и даже Уоттсу — на дилогию, проносится мимо нас на такой релятивистской скорости, что, едва перелистнув пару страниц, о них норовишь забыть. По концентрации очаровательных и безумных сюжетных находок на килобайт текста эту книгу можно сравнить с лучшими творениями Баррингтона Бэйли, Майкла Джона Харрисона и Бэнкса.

А еще до того, как “Юкоку” и его звено доползут к газовому гиганту на дальних подступах системы Альтаира, сюжет совершит три-четыре кошачьих кульбита с переворотом и приземлением на все лапы. Ведь у странствующего в пространстве и времени создания — имя ему Ворон — может быть свое, не слишком высокое, мнение о планах капитана-антиэмпата. И еще более пренебрежительное — о целях, которые заложили в электронную начинку корабля ее проектировщики. Вот и не жалуйтесь, что вместо разводного ключа иные дефекты бортовой аппаратуры придется чинить Малым Ключом Соломона — техника на «Юкоку» существенно… бодрийяристая.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/KclMi).

Начиная с прошлых выходных, на Восточную и Южную Европу обрушилось мощнейшее вторжение арктического воздуха, приведшее, в частности, к весьма редкому для апреля даже в Москве явлению — восстановлению устойчивого снежного покрова. За океаном апрель тоже не радует теплом. Нельзя исключать, что именно ультраполярное вторжение ветров зимы вдохновило биотех-стартап Colossal предать огласке свою недавнюю разработку — возрожденных лютоволков, точнее, волков с генетическими модификациями, которые, по мнению генетиков, удовлетворительно аппроксимируют вымершее более десятка тысячелетий назад животное семейства псовых.

О том, сколь точное приближение к первоисточнику достигнуто, уже ведутся жаркие споры, но душу Джорджа Мартина, в чьем мире «Песни льда и пламени» и ее экранизаций фигурируют одноименные звери, дальше и согревать-то не надо: он моментально растаял и прослезился. Одно из первых рекламных фото с лютоволчатами производства Colossal выполнено с использованием исполинской реплики самого известного реквизита «Игры престолов» — Железного трона. Как выяснилось, часть доходов Мартин инвестировал именно в эту биотехнологическую компанию.

Впрочем, мы не можем быть уверены, что слезы Мартина исключительно радостные. Задайтесь вопросом, легко ли было бы вам почувствовать, что художественные представления о волке, вымершем еще до конца последнего ледникового периода, оказалось проще воплотить в ДНК-синтезаторе и собачьей матке, чем «Ветра зимы» — на бумаге? Первые достоверные сведения об этой книге относятся, внимание, к лету 2010 г., когда Мартин объявил, что переносит в «Ветра зимы» пять глав из «Танца с драконами». А первое уверенное заявление о том, что книга может быть готова под конец года, прозвучало ровно десять лет назад, в начале апреля 2015-го. Четыре месяца назад, в декабре 2024-го, Мартин впервые вскользь обмолвился, что допускает: книга никогда не будет дописана.

Мораль величайшего клиффхэнгера современной фэнтези такова: не продавайте права на экранизацию, не дописав цикл, поскольку намеченная вами концовка рискует повергнуть поклонников в бешенство. И как, спрашивается, после этого спасать ситуацию? Лично я сомневаюсь, что доходы от продажи прав на «Игру престолов», породившую самостоятельный медиакультурный феномен с полчищами мемов, «Дом дракона» и еще 7 (семь) сериалов по этой вселенной достаточны, чтобы оправдать неумолимое, прогрессирующее с каждым новым годом отдаление от статуса «американского Толкиена», который был почти рядом — дотянись и возьми, как Бильбо — соскользнувшее с пальца Голлума Единое Кольцо.

Пока же, как видим, даже лютоволки вышли из смертной тени раньше, чем задули «Ветра зимы» (а были же еще в планах «Винтерфелльские волчицы», https://fantlab.ru/work427927, вдохновленные, похоже, образом Изабеллы Французской у Дрюона в https://fantlab.ru/work355140, хотя в целом происходящее на Вестеросе отсылает скорей к эпохе Анархии с противостоянием Стефана Блуаского и Матильды). Добавил бы еще «и чем вернулся Ночной Король», но не станем забывать, что им была частично оккупирована только киновселенная, а в романах это... давний и совершенно заброшенный титул одного из командиров Дозора.

(Тут смутно вспоминается диалог уже из старосоветской классики медиевистского фэнтези “меча и планеты”:

)

Что же, в следующей партии ГМО-лютоволков обещают самца по кличке Призрак. А вдруг он окажется настолько развит интеллектуально, что допишет-таки намертво застывшую серию о проклятых королях?

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/58YPr).

Первоначальным названием рассказа, написанного за пять лет до первопубликации, был гамлетовский вопрос «… И видеть сны, быть может?» (Perchance to dream?). Надо сказать, из мистических и хоррорных рассказов Брэдбери, а только их я в наследии классика и уважаю, этот субъективно лучший. Вероятно, потому, что он же и наиболее близок мифопоэтическим жемчужинам Желязны, явившегося немного позже.

Легко представить (учитывая обилие шекспировских аллюзий у Желязны), как подобный вопрос задает себе Корвин из Амбера — скажем, после того, как Эрик его ослепил и заключил в темницу, — но еще ближе событиям рассказа, пожалуй, неосторожное решение Сэма Калкина-Сиддхартхи из «Князя света» не просто спуститься в Адский Колодец и освободить большую часть демонов, а и заночевать после сих трудов праведных прямо на его дне. Планетоид № 787, на котором разбился корабль Леонарда Сэйла, куда меньше безымянного мира «Князя света», меньше он, вероятно, и Колодца, засим демонов, а именно так их уместно называть, там уместилось всего двое.

Не удовлетворившись (взаимо)уничтожением своих армий, народов и, наконец, планеты в давно отгремевшей войне, они начинают новый бой за подвернувшееся тело-носитель, и в этом сражении не ограничены они никакими правилами, а спасенье от древних призраков такое же, как в ином месте и времени у подростков с улицы Вязов: не спать. Обычно безалаберное обращение Брэдбери с SDK научной фантастики — что еще, полноте, за кислородсодержащая, пригодная для дыхания атмосфера на маленьком астероиде? — немного скрадывается стартовыми условиями сеттинга: невероятную жизнепригодность планетоида допустимо списать на те самые неотличимые от магии силовые поля, что позволили древним полководцам сохранить жизнь после гибели тел.

Конец, как и в абсолютном большинстве выпусков франшизы Крейвена о Фредди Крюгере, вполне предсказуем. Однако высший балл рассказу я выставлю, конечно, не за него, а за уникальное сочетание небрежно, быстрыми штрихами исполненной — и завораживающей — ксеноисторической виньетки «поединка разумов» с магнетическим и сноподобным описанием страха перед снами же. Не зря бессонница или сдвиг циркадного ритма помогают при многих случаях депрессии и прочих психотических расстройств.

Хотя реальный астероид № 787 Солнечной системы, Москва (да!), с прекрасной ловушкой на космолетчиков, расставленной здесь, ничего общего не имеет, проблема припадков безумия, вызываемых длительной изоляцией от мира, будет, без сомнений, актуальна вечно, покуда Человек не преобразует себя для тонкой самонастройки биологических потребностей: крайне наивно надеяться, что, к примеру, в полете на Марс со скоростью современных химических ракет любой член команды с бесстрастием, достойным медитирующего монаха или самурая, воспримет длительное заточение в жестянке, где единственным видом досуга станут полеты по оси корабля и обратно на скорость.

Свежий тому пример — нервный срыв у сотрудника южноафриканской полярной станции, где смена экипажа только в декабре. Кстати, вы уверены, что пострадавший ничего не раскопал в снегу нунатака Веслескарвет — и никто не говорил с ним во снах?

Совсем уж удивительно, что вопросы о сюжете рассказа вызывают очень связные и живописные галлюцинации у нейросетевых ботов.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/mOCU4).

«Гонец» — безошибочно опознаваемая затравка для «Кладбища домашних животных», подобно тому, как последнее само дало пищу для переосмысления Дженнифер Макмахон с ее «Людьми зимы», где учтены отдельные досадные хоррор-недочеты кинговской неоготической нетленки. Рассказ также экранизирован (https://www.youtube.com/watch?v=5K70S27-QnQ), но о существовании киноверсии подозревает, кажется, еще меньше народу, нежели о том, что Брэдбери вообще-то начинал и получил стартовую известность как автор мистики и хоррора, а уж потом эмигрировал из Октябрьской страны. (Уже на обложке первоиздания этого сборника https://fantlab.ru/edition170436 видим непременную отсылку к «451 по Фаренгейту» и НФ, чьи стилевые красоты омрачает вульгарная технофобия. Не так с рассказами из сборника «Темный карнавал» и некоторыми примыкающими работами вроде https://fantlab.ru/work5219 : после знакомства с ними можно лишь сожалеть, что не эти произведения формируют базис читательского восприятия Брэдбери как в Рунете, так и в англосфере. Иные куда лучше известные — и на порядки более объемистые — работы Кинга, Страуба, Баркера, Ширли или Муркока рядом с виньетками Брэдбери слегка тускнеют, хоть я и любитель крупной формы или, на худой конец, повестей.)

Собственно, и действие «Гонца» происходит в октябре, под Хэллоуин, а для пса, с которым у героя, тяжело больного мальчишки, что-то вроде телепатической связи, исчезновение в последний день месяца — эмиграция из Октября — будет равнозначно смерти. Это подчеркивается мимоходом брошенной фразой, от которой еще в начале рассказа по хребту продирает дрожь, словно заглянул из света и жара летнего дня внутрь этрусской гробницы где-нибудь в Черветери.

Пес, как вы догадываетесь,

Но чтобы он опять запрыгнул на постель,

Кстати, а так ли уж прикованный к постели Мартин бессилен, каким его преподносит в начале рассказа Брэдбери? Он ведь порывается сделать это сам.

Если эта деталь не слишком достоверна, можно ли полагаться на точность остальных? И стоит ли пугаться возвращения из прогулок под осенними звездами? Экранизация явным образом — это отличие от первоисточника— намекает, что нет, это вам не Миренбург, не Миттельмарх, не Марс времен Третьей экспедиции и не Ладлоу. Я с ней, пожалуй, соглашусь, но останусь при мнении, что любовь, пришедшая с осенью, не менее опасна, не более надежна и не сильнее заслуживает безоговорочного подчинения своим правилам, чем самовыгул домашних животных в дни мировой войны.

А с психопомпа, право же, что возьмешь? Собака, отмечает непредставимый в мирах Брэдбери Витгенштейн, не умеет лгать, но не способна и проявить искренность.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/NkAJs).

Вероятно, лучшее за последние годы построение Умирающей от экологического коллапса Земли в англосферной НФ, хотя «научность» сеттинга с трудом натягивается на ее глобус — достаточно сказать, что население Шадрапара, «вдовца всех городов» на краю пустыни у мертвого океана, не превосходит ста тысяч человек, дожди, оставляющие после себя мерзкий пластиковый налет, там идут раза три за год, и фермеры приучены накрывать посадки защитными кожухами, а горизонт планирования ограничен сроками индивидуальной жизни (порой фактически бесконечной, как у приблудившегося в сюжет советского космонавта-хронопутешественника), поскольку человечество не только почти разучилось читать и писать, а и практически перестало размножаться естественным способом. Это, впрочем, не мешает ссылать абсурдно крупную долю населения в тюрьму сверхстрогого режима на остров, механизмы которого обслуживаются единственным компетентным специалистом из самих же заключенных, а признаками высокого социального статуса сделать тяжкие врожденные уродства.

Несмотря на щедрые описания пыток и антигуманных экспериментов, под которые отведена, пожалуй, добрая треть книги, работа не производит отталкивающего впечатления — словно бы «Искра жизни» Ремарка, также бессильная эпатировать меня как читателя, зажглась в джунглях под раздувшимся красным солнцем; возможно, связано это с выбором стиля автобиографического рассказа: бесстрастная хроникерская манера Стефана Адвани, чье повествование прослоено многочисленными флэшбеками и философскими рассуждениями, вызывает ассоциации то ли с лабораторным журналом, то ли с викторианской прозой, но, по счастью, ближе Чайковски в этом романе таки не Диккенсу, неизменно неприятному мне, а Балларду, хотя и не дотягивает до шедевров субжанра, наподобие «Безатказнага арудия», «Вирикониума» или повестей Джона Райта и Мартина Изитта из вселенной Ночной Земли. Еще одним достаточно очевидным поверочным оселком кажется Вулф, чья «Пятая голова Цербера» (исходная повесть, а не роман-сборник, до которого она расширена впоследствии) также посвящена блужданиям рассказчика, несколько отталкивающего перепадами от безволия до неуклюжего бунтарства — но еще не палача, как Северьян или маршал тюремного острова, — по лабиринтам между иллюзорной свободой деградирующего мира, где самодостаточную ценность приобрели биотехнологические эксперименты, и темницей, срок в которой только и помогает осознать себя едва ли не единственным человеком среди подделок разной степени искусности... И продолжить, сколь ни отвратительные, постколониальные опыты. «Настанет день, когда им понадобятся наши услуги»: эволюция лихорадочно наращивает темпы во взрыве, готовом поспорить с кембрийским, но и Человеку, как ни жалко прозвучит сие имя с шерефе Шадрапара, есть что ей противопоставить — преступление Стефана и состояло именно в попытке исследовать ее телепатический вектор.

Я весьма избирательно отношусь к творчеству Чайковски после «Детей времени», нескрываемо вторичных относительно «Глубины в небе», засим не премину покритиковать его и здесь: возможно, это блюдо таки лучше было приготовить по рецепту, включающему больше ингредиентов темного фэнтези и магии, но похоже, что Чайковски до конца колебался, не привязать ли сюжет к миру «Детей времени» и Старой Империи (у Вулфа между «Пятой головой Цербера» и «Книгой Нового Солнца», для сравнения, кочуют медведи-трупоеды и аквасторы, а аскиане иногда считаются «репатриировавшимися» аннезийцами). Если это и так, то по фразам наподобие “Мы так никогда и не отыскали способа проскочить между звезд, чтобы повстречаться с народами, которые, были мы уверены, ждут нас там ... дух человеческий оказался сокрушен межзвездными расстояниями” кажется вероятным: может, из Шадрапара и отправлялись когда-то корабли поколений, но ко времени тюремного анабасиса Стефана об этом давно позабыли.

Однако и на миллиард лет в будущее, как в Диаспаре «Города и звезд», действие книги отнести тяжело, учитывая, что дожди из пластика тут явно антропоценного происхождения, — скорей предположу, что одна из погибших культур, на чьих руинах выстроена последняя цитадель Земли, попыталась что-то сделать с Солнцем, продлевая срок его работы, а вот колосник для термоядерной печки обновить поленилась.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/8dl3K).

Небольшая повесть, действие которой происходит в момент, расположенный почти точно посередине между основными реперными моментами цикла — через 613 лет после высадки человеческих колонистов на Эрну, о которой рассказано в приквеле, и за шестьсот с лишним лет до событий основной трилогии.

Знакомьтесь: Джеральд Таррант, неограф Меренты и один из создателей священных писаний Церкви Единого Бога. Ныне перешел на сторону тьмы, превратился в ночную тварь и скитается вампиром по планете, давно покинув величественное имение, которое некогда называл своим домом — впечатляющий неоготический замок, выстроенный по его собственному плану. Религия, в разработке которой он поучаствовал, будучи еще смертен, не сделает скидки на то, что он родился человеком, а пакт с Тьмой заключил, желая разъять преисподнюю и обуздать медленно изничтожающие человеческое население Эрны силы. Ведь, присягнув Безымянным, Таррант, ныне известный как Павший Пророк, совершил единственно приемлемый для такой задачи на Эрне ритуал: принес в жертву свою жену и детей. Охотники Церкви не дают ему покоя ночью, а солнце Эрны, пускай и ощутимо тусклей оно, чем Солнце Земли, — днем.

Так и мыкается Таррант по миру бесприютным чудовищем-кровопийцей, зачаровывая по мере потребности очередного хозяина, принуждая семьи давать ему пристанище на день или несколько дней, прежде чем отправиться дальше и оставить после себя труп-другой. Несмотря на это, он в целом доволен своим бессмертным существованием, кабы не бродяжничество: провести вечность в таком положении было бы ему отвратительно.

Какое же место на планете лучше подойдет ему в новые обители, чем Запретный Лес, где естественная интенсивность потоков силы фэйри, пронизывающих всю планету, такова, что течения их тянут за плоть буквально физически? И, по удачному совпадению, наведался в этот Лес Таррант ровно тогда, когда местная стая волков-оборотней готова загрызть покинутую там демонопоклонниками деву-воительницу той самой Церкви, чьи священные тексты Джеральд помогал составлять. Одна беда, а может, редчайшее благословение: дева к магии Эрны абсолютно нечувствительна, фэйри на нее не реагируют. Ну, хотя бы к корням гор спускаться не надо, как Сэму в Колодец Демонов, но корни зачарованных деревьев, как и в видении, насланном монахами на Яму в роще близ Алундила, также куда тверже даже вампирского сердца!

Если темнофэнтезийная составляющая этого специфического цикла вам больше по душе, чем научно-фантастическая, лучше начать знакомство именно с повести, а не с первого по внутренней хронологии романа. Цикл Фридман об Эрне, пожалуй, ближе всех прочих произведений англосферной НФ приближается к планке качества блендов НФ и технофэнтези класса «меча и планеты», которую поднял на недосягаемую, казалось, высоту Желязны в «Князе света» и «Созданиях света, созданиях тьмы». Хотя, как вы уже наверняка проницательно догадались, фэнтезийный аспект здесь гораздо темнее, а главный герой, точнее, антигерой, ощутимо неприятнее любого из персонажей Желязны. Впрочем, при общей моей нелюбви к фэнтези я ставлю оценку по максимуму и балла на три выше, чем приквелу https://fantlab.ru/work1749055 , за то, что здесь мы не встретим назойливых самовлюбленных левачек-неоязычниц типа Энджи Кармело и проявлений педолатрии, выливающихся в этически омерзительные поступки.

Про русский перевод изданных ранее частей цикла надобно сказать, что в общем он довольно хорош, но местами все же просверкивают, аки темно-синее пламя фэйри в кошмарах истинной ночью, уродливые ляпы вроде «Коры» — это не женское имя и не наружная жесткая ткань дерева, а Core, часть ядра Галактики, хорошо заметная в небесах Эрны и причастная к некоторым местным магическим приливам.

C использованием заметки для Medium (https://bit.ly/3Last1e).

Наверное, всем авторам, замыслившим собственную историю будущего, лучше подойти к ее конструированию так, как сделал это Майк Резник с «Рожденным править»: он начал с объединяющего и задающего сквозную хронологию произведения https://fantlab.ru/work81227 , а не менял, подобно Азимову или Муркоку, правила игры на ходу, но и не пытался уместить в одну книгу богатейший материал для подлинно величественного цикла (подобное очень неудачное решение принял Глен Кук с «Дракон не спит никогда»).

Резник рассказывает историю человечества от его корней через эру сверхсветовых полетов на восемнадцать тысячелетий от нашего времени. Спойлер:

Еще один спойлер: Такой финал вселенную Резника поразительным образом не испортил, хотя лично я предпочитаю вселенные, где люди либо одиноки в Галактике на уровне космопроходческих культур и покоряют ее беспрепятственно, либо находят общий язык с эволюционными конкурентами и преодолевают обезьяньи агрессивные импульсы, а не пытаются их истребить и/или гибнут в обреченном противоборстве.

Причина, вероятно, в том, что вселенная «Рожденного править» прописана очень детально и в части хронологии, и по фракциям, соревнуясь в этом отношении с мирами Halo, Mass Effect, СоВладения/Мошкитов Нивена-Пурнелла-Стерлинга, Культуры Бэнкса, Тракта Кефаучи Харрисона или Дюны Херберта, так что при желании можно почти сколько угодно резвиться на пажитях сочных той или иной исторической эпохи, благо переходящие между ними персонажи отсутствуют — помимо Вдоводела Джефферсона Найтхока из https://fantlab.ru/work81418 , никого из героев не принимаются клонировать или перевоплощать с таким остервенением, как Дункана Айдахо на Дюне или Вечного Воителя в Мультиверсуме Муркока. Зато миры, переходящие из эпохи в эпоху и из истории в историю, изобильны: Делурос VIII, Антарес III, Биндер X, Мементо, Спика II и некоторые другие. С другой стороны, сотни (тысячи?) миров (и, пожалуй, рас) упоминаются однажды и никогда более.

Помимо Человека — весь цикл есть, по сути, роман его взросления, — предусмотрены те, кого можно назвать если не Плохими Ребятами, то, во всяком случае, Нелояльной Оппозицией или даже, в стилистике недавно почивших USAID и «Голоса Америки», Борцами за Свободу. Некоторые, как, например, Сеттская империя или Транскейская Коалиция, вступают в войну с человечеством, получают на орехи и исчезают из цикла. Некоторые, как, например, жители Канфорских Близнецов (двойной планеты Канфор VI и Канфор VII), остаются болезненной колючкой в сапоге Человека. Некоторые, вроде лодинитов с Лодина XI, практически ежедневно перебегают с одной стороны на другую, смотря по политическим обстоятельствам.

Самая густонаселенная (как по числу миров, так и по числу обитателей) область вселенной «Рожденного править» традиционно называется по доминирующему политическому устройству, которое эволюционировало от Республики к Демократии, Олигархии и Монархии, а далее к Анархии. Обитаемых и пригодных для заселения планет здесь миллионы. Земля — слишком маленький и удаленный от основных маршрутов галактической коммерции мир, чтобы за ним сохранился статус столицы Человека, так что в течение пары тысяч лет столица полностью переехала за пол-Галактики, на Делурос VIII. Это крупный мир: площадь почти вдесятеро превышает земную, состав атмосферы и гравитация примерно идентичны. К середине периода Демократии, спустя четыре с небольшим тысячелетия от нашего времени, вся поверхность планеты представляет собой единый оживленный город — экуменополис калибра Трентора или Корусканта. Ко времени Олигархии даже Делуроса VIII перестало хватать для потребностей миллиардов бюрократов, управляющих империей, и Делурос VI, другую крупную планету системы, раздробили на сорок восемь планетоидов, каждый из которых отвели под определенный правительственный департамент (а четыре планетоида послужили исключительно военным нуждам).

Правда, со времен трех законов робототехники Азимова автоматизация труда сделала значительные успехи (с неоднозначными для цифровой экономики последствиями в виде диктатуры прекариата): Галактической Империи требовалось сорок миллиардов администраторов и еще невесть сколько одних курьеров, а уже Демократия Человека обходилась впятеро меньшим количеством.

Земля на задворках, в другом спиральном рукаве: кажется, событиям в этом рукаве посвящена от силы пара романов и заключительная печальная повесть. На другом краю Галактики — Рубеж, там планеты разбросаны широко и населены слабо. Рубеж настолько малозначителен в военном отношении, что один корабль, а именно «Теодор Рузвельт» из цикла https://fantlab.ru/work81286 , спокойно управляется с патрулированием двух сотен миров. Позднее на Рубеже расплодились феодальные вожди, враждующие между собой, но в любом случае он так далёк от центра вещей, что правительства Человека его предпочитают игнорировать.

Внешний Фронтир — обширный, но редкозаселённый сегмент между окраиной Республики/Демократии/Олигархии/Монархии и Рубежом. Внутренний Фронтир — несколько уступает ему по величине, но тоже обширен; он отделяет внутренние области Республики/Демократии/Олигархии/Монархии от чёрной дыры и центра Галактики.

Внутренний Фронтир — место действия большей части романов из этой вселенной. В https://fantlab.ru/work100645 Р. А. Лафферти задавался вопросами: после того, как всё станет наукой, останется ли в будущем место для мифологии? будут ли создаваться грандиозные повествования о великих деяниях в эпосе или только в компьютерном коде?

Резник, пожалуй, из всех белых гетеросексуальных классиков НФ отвечает на эти вопросы наиболее запальчиво и убедительно, пускай манера письма его даже в лучших работах и далека от стилистических красот — за ними пожалуйте к Бэнксу или Харрисону:

«... мне кажется, что мифы, полные персонажей, которые больше, чем сама жизнь, и красочных сеттингов, лучше всего рассказывать именно в обстановке фронтира, где свидетелей остаётся немного — или власти прилагают значительные усилия, чтобы люди не пришли к однозначным выводам,— и информация неизбежно искажается в передаче... Мне это не только позволяет рассказывать героические (а временами антигероические) мифы, но и оставляет пространство для более реалистичных, действие которых происходит за тысячи световых лет оттуда, в Республике, Демократии или что бишь там в текущий момент модно».

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/jnyLs).

Как я уже отмечал (https://fantlab.ru/work94302#response402457), дебютный рассказ Дэвида Массона «Отдохновение путника», опубликованный в 1965-м, теоретически мог ознаменовать появление в британской литературе “мгновенного классика” Новой Волны, мало уступающего по талантам стилиста Дилэни и Харрисону, а по сюжетной изобретательности — Бэйли и Теду Чану. Ни одна история из его, сколь ни короткого, полного собрания рассказов не повторяется ни в сеттинге, ни в ключевых аспектах действия ксеногенных факторов на вроде бы обычную, даже рутинную, жизнь.

При внимательном сопоставлении работ Массона с более поздними и лучше известными произведениями англосферной НФ заметно влияние его на киберпанк и пандемический хоррор, как в рассказе 1970 года «Никаких обсуждений», где события одного временного потока легко принять за наброски к «Наезднику ударной волны» Браннера или «Вирту» Джеффа Нуна, а торчащие из другого потока самодельные катапульты для охоты на кошек и заброшенные после смертоносного вируса стручковые мегаэтажки Йоркшира украсили бы постеры «28 дней», «недель» и «лет» спустя.

На протяжении примерно пяти лет каждые несколько месяцев Массон публиковал оригинальные рассказы, отличавшиеся и стилистически, и тематически: сатирические; пастиш на английском XVII века; мистическое исследование человеческой души в экстремальной обстановке и так далее. Однако в начале 1970-х импульс, побудивший Массона заняться литературой, сошел на нет.

Последний свой рассказ, «Доктор Фауста», содержащий одно из самых стильных и ехидных упражнений на мотив вневременной/межмировой спецслужбы в духе «Принцев-торговцев» Стросса, «Конца Вечности» Азимова и «Транзиции» Бэнкса, он опубликовал в 1974-м, после чего вернулся к деятельности на посту куратора Бразертонской коллекции английских литературных редкостей при университете Лидса, где работал с небольшими перерывами еще с 1938-го.

В 2002-м Дэвид Лэнгфорд и Кристофер Прист решили уделить время подготовке полного сборника рассказов Массона: немногим было известно, что после “фаберовского” сборника (https://fantlab.ru/edition272753), принесшего ему известность в рядах «нововолнистов», он написал еще три рассказа. Дэвид Массон с энтузиазмом отнесся к предложению отредактировать “фаберовские” рассказы, выловил мелкие ошибки и внес усовершенствования, а также детально описал в письмах историю создания трех менее известных рассказов; он активно участвовал не только в вычитке текста (да и вообще по жизни отличался такой скрупулезностью, что даже прирожденным педантам было тяжело соответствовать его требованиям), но и предложил расположение рассказов в книге, которого следовало строго придерживаться.

Результатом стало переиздание расширенной версии сборника в 2012-м (https://fantlab.ru/edition272760). Массон к тому времени уже скончался. Прист и Лэнгфорд предприняли очередную — и снова-таки безнадежную — попытку вернуть имени своего приятеля известность, которой тот был достоин и на момент выхода рассказов, и спустя более чем полвека, когда многие их черты проступают из-под замятого нейрокружева окрестной реальности. Но уже за одно «Отдохновение путника» короткий творческий багаж Массона достоин бережного хранения и изучения: трудно сейчас, на третьем году прокси-WWIII в Европе, отыскать сюжет актуальнее, чем бесконечная апокалиптическая война в пейзаже, растянутом Временем, которое влияет на человеческое восприятие прошлого и будущего, реальности и жизненного опыта так, что они, подобно массе и энергии, могут оказаться подвержены релятивистским эффектам. Массон никогда не бывал профессиональным военным (и то хорошо; из таких обычно получаются бездарные литераторы), но после знакомства с этим произведением понятно, что Вторая мировая, которую он провел в Северной Африке и Италии как военврач, повлияла на него куда сильнее, чем может показаться по лапидарной биографии. При должном внимании сценаристов из этой работы вполне может получиться основа для фантастического боевика уровня «Грани будущего», хотя наибольшее впечатление она производит, конечно, в формате литературном.

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/WXYQd + https://shorturl.at/OiRbq).

Конгломерат прогрессивистских движений за социальную справедливость, инклюзивность и разнообразие, объединяемый иногда для простоты зонтичным термином “митушки” (по названию наиболее известной кампании), вызвал, в частности, прогрессирующую деградацию престижных англосферных литературных премий в сфере фантастики: за последние десять лет, кроме разве что вполне заслуженного награждения Энн Леки, Ли Юн Ха и Аркади Мартин, результаты голосований по “Хьюго”, “Небьюле” и “Локусу” демонстрируют ужасающий “обратный сексизм” — ущемление прав мужчин-циссексуалов в пользу женщин и ЛГБТКИА+/-авторов сомнительного уровня, идейно аналогичное могилизационным законам,— и должны рассматриваться скорее как антирекомендации.

Неудивительно, что под раздачу попала Мемориальная премия имени великого новатора Золотого века пальпа, а по совместительству — расиста и мизогина, Джона В. Кэмпбелла, которую “заканселили” в 2019-м стараниями истеричной активистки Джанет Нг. Скандал случился незадолго до пандемии карантинов, так что следующие два года премия не присуждалась, так сказать, по гигиеническим соображениям. А в 2022-м, после кончины Джеймса Ганна, центр по изучению научной фантастики при университете Канзас-Сити подчинили факультету английской литературы, руководство которого тут же ликвидировало и ежегодную конференцию в память о Кэмпбелле, и саму награду.

Нг, помимо этой деструктивной (и премированной) выходки, ничем интересным в истории жанра пока не отмечена, но совершенно ясно, что с творческим наследием Кэмпбелла она знакомилась не слишком внимательно (если дала себе такой труд вообще), поскольку встречаются у классика, хоть и нечасто, работы с подлинно сильными женскими персонажами, без раздумий противоборствующими фатуму и в то же время крайне далекими от мамзелей в беде, например, «Побег» (1935) — https://fantlab.ru/work189503

Остается напомнить, что все это уже было... нет, не в «Симпсонах», а в беллетризованной энциклопедии фэн-движения — «Падших ангелах» Нивена, Пурнелла и Флинна, https://fantlab.ru/work23435

К сожалению, в одном критически важном аспекте «Падшие ангелы» ошиблись: фэндом нашего варианта реальности почти поголовно занял сторону того, что по причинам скорее историческим продолжает именоваться Демпартией США, хотя с демократией уже не имеет ничего общего.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/k03j0).

Возвращения авторов к циклам, начатым на раннем этапе творческой карьеры, редко бывают удачны, в особенности если циклы эти из субжанра темного фэнтези, где набор инструментов разработчика весьма ограничен. К счастью, еще в прологе к первому роману этой вселенной, «Восходу черного солнца», Фридман оставила “про запас” лазейку, позволяющую при желании этот набор резко расширить, выводя цикл на просторы синкретических экспериментов. В позапрошлом году этой лазейкой она воспользовалась — и получилось почти блистательно, за вычетом некоторых мелких заусенцев, да и те можно, пожалуй, простить, ибо альтернативой стали бы грубые ретконы в духе “прометеевских” Чужих.

Приквел, «Nightborn», — это, по существу, хроника визита на Солярис, каким мог бы тот стать, если б еще до прихода человеческих изыскателей его превратила в свой домен «Царица ветров и тьмы» Пола Андерсона. Если не считать сильной сейсмической активности, планета Эрна, в отличие от Соляриса у Лема или Пандоры у Херберта с их ядовитыми атмосферами, вполне пригодна для жизни: очень напоминает Землю до того, как Человек заковал ее в асфальт и бетон, а затем и установил строгие ограничения на деторождение в развитых государствах (поглядывая на современное состояние дел с рождаемостью в Китае, России, Корее или Японии, такую черту земной дистопии, открываемую во флэшбеках героев, нельзя не счесть неправдоподобно забавной).

Но энтузиазм быстро приходится прикрутить, словно кран в походной горелке: всю планету буквально пропитывает периодически поднимающееся на поверхность поле таинственной энергии, чутко реагирующее на нейропсихическую активность высших животных — и, конечно, визитеров с Земли.

По доброй воле в самоизгнание через бездну световых лет, как правило, не отправляются, но лишь после тяжелых переживаний и неудач, от которых свет Солнца не мил. Так, командир колонистов корабля “Эрна” (это имя впоследствии и перейдет на всю планету), Леон Кейс, покинул Землю оттого, что запахи городского смога непрестанно ассоциируются у него с гибелью маленького сына в страшном пожаре.

Удивительно ли, что “неукротимая” Эрна с готовностью откликается на затаенные страхи и желания колонистов, подсылая к ним оборотней-“фэйри” — и, как правило, в обличьях заметно более жутких посетителей, нежели милашка Хари? Эти “гости” и сердце не прочь вырвать из груди, и выползти плотоядными змеями из сортира.

Следует похвалить Фридман за смелость: в колонии почти нет обязательных для современной англосферной фантастики гомосексуалистов, чье присутствие даже на кораблях поколений, не говоря про “затравочные” с камерами холодного сна, противоречит базовому смыслу космической экспансии — умножать человеческую популяцию во Вселенной. Люди, пытающиеся осваивать Эрну, вообще демонстрируют привлекательный стоицизм перед натиском безжалостных монстров собственного подсознания и ведут себя куда рациональнее, чем персонажи дилогии Прометея у Ридли Скотта или «Авроры» Кима Стэнли Робинсона. Интересно, что, как показывает протянутый через всю книгу “богословский” спор капеллана экспедиции Даники Линь и нейрофизиолога Анджелы Кармело, склоняющейся к неоязычеству, рациональность парадоксальным образом переходит даже на отправление религиозных обрядов, которые испытываются как последние средства против фэйри: в книге, более подчиненной незаслуженно популярным в англосфере еще со времен «Повелителя мух» мотивам деградации географических социоизолятов, попытки жертвоприношений животных и людей Эрне стали бы стандартом, а не

Да и тот выведен скорее в оттенках серого, притом куда изящнее, чем гуропоклонники-“консультанты” Бэккера—

Во внутреннем документе вселенной, статье об “эффекте наблюдателя”, Кармело следом за “друзьями Вигнера” формулирует основную дилемму эрнанского бытия так:

Если вы беретесь за чтение «Nightborn» уже после основной трилогии, два из трех романов которой изданы на русском, то она будет для вас спойлерной. Легко спрогнозировать, что

Другой вопрос, что при субсветовом многостадийном перелете на край Галактики (до Эрны не то двадцать, не то сорок тысяч световых лет) техника, сколько-то близкая нынешнему земному уровню, явно откажет и без всяких фэйри, а самозалечивающихся материалов или виртуальных ремонтников на борту нет. Просто задумайтесь, проработает ли около миллиона лет без утечек хладоагента и превратностей запланированного устаревания современный лабораторный холодильник для ДНК, даже очень дорогой?

Поэтому самым фэнтезийным, неотличимым от магии, элементом как приквела, так и всего сеттинга представляется то обстоятельство, что корабль, изначально проектировавшийся на путешествие за двадцать световых лет, успешно — и невесть зачем — преодолел дистанцию тысячекратно бóльшую.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/y3ZTK).

«Пространство Откровения» — сравнительно редкий в охотничьих заказниках современной англосферной фантастики (страдающей после Геймергейта, MeToo, репрессий против участников восстания 6 января 2021 года и проч. досадным мелкотемьем левацкого пробудизма) зверь: не просто космоопера и не только детектив, а космический хоррор. Кому-то хватает одной не очень толстой книжки, чтобы остаться в анналах этого поджанра (такова https://fantlab.ru/work435261), а кто-то, подавив соблазн ограничиться внецикловым романом или хотя бы его обвязкой в виде повестей и рассказов, берется за мегацикл истории будущего. Рейнольдс не сдержался и пошел по второму маршруту, хотя именно обособленные работы и малая проза в этом сеттинге ему удаются ощутимо лучше, не считая открывающей книжки цикла, которая с каждым следующим продолжением или приквелом только хорошеет в сравнении с ними.

Основной угрозой для всех форм разумной жизни в Галактике до появления человека на космической арене — и некоторое время после этого — здесь выступают Ингибиторы, древние биомеханические творения, уцелевшие после эпохи Рассветной Войны. Точная природа их “жизнедеятельности” остается неизвестной: по большинству гипотез, Ингибиторы функционируют благодаря фемтотеху или даже умеют “переиначивать” под свои нужды подстилающую структуру самого пространства-времени. А потребности эти крайне амбициозны: подавлять развитие любого разумного вида, выходящего в космос, чтобы самоуправство таких рас не мешало реализации грандиозного астроинженерного проекта в масштабах Галактики, призванного спасти жизнь в ней от гибели при грядущем столкновении с Туманностью Андромеды. Итак, Великий Фильтр у Рейнольдса возникает скорее в борьбе благих намерений (рас, достаточно развившихся, чтобы переходить к космической экспансии) с немыслимо благородными, до степени постразумности, а не просто из-за жесточайшей конкуренции за доступные ресурсы, вынуждающей автоматически запускать сценарий упреждающего удара на истребление, как в сеттингах вроде «Кольца Вертанди» Макдональда или вышеупомянутой работы Зебровски и Пеллегрино.

Легко заметить, что Ингибиторы, да и весь сеттинг мегацикла Рейнольдса, проявляют подозрительное сходство с Mass Effect и его Жнецами (первая игра серии вышла спустя 4 года после того, как издали заключительный роман основной трилогии); оно обычно недооценивается даже в англосфере, а зря.

По мере продвижения цикла Рейнольдс подчеркивает “постразумную” природу Ингибиторов (правда, встречается несколько главок, написанных с их точки зрения) и всячески намекает, что со взятой на себя задачей они не справляются, а затем вовсе сбрасывает их угрозу с игровой доски, хотя заготовленный еще в 1999-м финал цикла https://fantlab.ru/work37291, связанный с новым “всегалактическим злом”, оставляет желать много лучшего — и не только из-за своей безысходной мрачности, а еще и потому, что плохо стыкуется с «Ингибиторной фазой», интерквелом, выпущенным спустя четверть века. Если вы не готовы к неряшливому “зажевыванию” сюжетных линий под финал основной трилогии («Ингибиторную фазу» тяжело считать полноценным искуплением недочетов «Пропасти искупления»), лучше ограничиться великолепным первым романом, «Пространством Откровения», примыкающим к трилогии «Городом бездны», парой-тройкой повестей и рассказов вроде “Найтингейл”, а также, по желанию, трилогией приквелов о префекте Дрейфусе и днях славы Блистательного Пояса (тут уже сам Рейнольдс ощутимо одолжился у Винджей из https://fantlab.ru/work118158, чего, к его чести, не скрывает).

В 1990-х, когда Рейнольдс начинал работу над циклом и еще не занимался профессионально литературой вместо астрофизики (как и в случае с Желязны, трансформация в профессионального литератора не пошла его таланту на пользу), бытовало мнение, что Млечный Путь с Андромедой столкнутся через дюжину галактических оборотов, то есть спустя примерно 3 миллиарда лет от нашего времени. На первый взгляд, срок более чем достаточный, но, учитывая, что в Галактике, по разным оценкам, от сотни миллиардов до четверти триллиона светил, и даже очень строгие ограничения на развитие разумной жизни оставляют ей сотни тысяч и миллионы игровых площадок, понятно, почему Ингибиторы так беспощадны и торопливы.

Но не минуло и тридцати лет после выхода «Пространства Откровения», а картина мироздания, от которой мог отталкиваться Рейнольдс в астрофизической юности, успела перевернуться вверх тормашками… и начать новый кульбит. С тех пор открыли ускоренное расширение Вселенной, реабилитировав “величайшую оплошность Эйнштейна”, и свыклись с мыслью, что видимая нам в ночных небесах материя составляет не более 5% ее вселенского ассортимента. Расхождение определяемых разными методиками значений параметра Хаббла тоже никуда не пропало, а только усилилось — до полноценного космологического кризиса. В предположении, что темная материя все же существует (хоть и попытки ее обнаружить все более отчаянны и неизменно безрезультатны, а основанные на этой гипотезе модели эволюции ранней Вселенной разительно противоречат наблюдениям JWST), можно констатировать: столкновение галактик уже началось.

А существует ли вообще причина тряски Ингибиторов — или же она просто артефакт наших моделей, неизбежно искажаемых тем простым обстоятельством, что мы пытаемся рассчитывать будущее и ретромоделировать прошлое Галактики изнутри самой системы, сидя глубоко в одном из ее собственных спиральных рукавов?

Свежая работа исследователей из Хельсинкского университета (https://arxiv.org/abs/2408.00064) успокаивает нас: вероятность Галактике столкнуться с Туманностью Андромеды, по обновленным и усовершенствованным моделям, такая же, как блондинке встретить динозавра (ну или Ингибитора) на Невском проспекте, то есть 1/2 с учетом погрешностей симуляции. Впрочем, Вольева по канону Рейнольдса далека от подобного обличья.

Как выяснилось, более ранние расчеты, указывавшие на неизбежность столкновения и, очевидно, вдохновившие Рейнольдса, страдали одним важным недостатком: помимо прекраснодушного игнорирования обычных неточностей в определении масс, скоростей и прочих параметров светил во взаимодействующих галактиках (это еще простительно), авторы этих работ не принимали во внимание вклад двух крупнейших соседей Млечного Пути и Андромеды, Большого Магелланова Облака и галактики Треугольник. О том, почему подобные пренебрежения критичны, несложно догадаться, вспомнив, что Облако  —  необычно крупный и плотный спутник, окружение же нашей Галактики аномально легкое и бедное металлическими элементами, да и сверхмассивная черная дыра в районе радиоисточника Стрелец А* считается тихой анорексичкой.

Кабальный контракт на миллион фунтов Рейнольдс, к счастью, отработал пару романов назад (а стоило оно того, с учетом темпов инфляции и непрерывного упадка британской экономики?), и, вероятно, уровень его новых книг теперь можно будет предсказать с меньшей неопределенностью, чем Великое Столкновение наших галактик. А намеченная к выпуску экранизация Mass Effect позволяет надеяться, что творческая продуктивность Рейнольдса не пострадает так сильно, как у Мартина, ввязавшегося в «Игру престолов»: едва ли на мировых стримингах хватит места для двух настолько близких крупнобюджетных сериалов.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/PwWBd).

Это, пожалуй, лучший рассказ Стэнгленда во всем его не слишком обширном наследии, хотя даже в англосфере он незаслуженно малоизвестен. По формату — классический, слегка чопорный «британский» детектив, и пускай действие происходит в Вермонте периода Великой Депрессии, а на страницах в паре мест появляются гангстеры, ничто не мешает представить «The Fatal Equation» найденным в столе (или, точнее, завалившимся за обои в летнем домике) тезки автора — сэра Артура Конан Дойла. Более качественная стилизация под шерлокиану в НФ краткой формы попадается, вероятно, лишь у Макдевита в «Потерянном уравнении» (собственно, Холмс и Ватсон там напрямую и задействованы), где в основе сюжета тоже открытие из области математической физики, а невольная жертва также мечтает потягаться с Эйнштейном. На этом параллели заканчиваются: работа Стэнгленда, несмотря на камерный антураж и электромеханические компьютеры (Стэнгленд опередил на несколько лет эксперименты Конрада Цузе, но сходство с Z3 и Z4 временами поразительное), прорывная для своего времени, она и ныне сделала бы честь любому сборнику киберпанка, да и сэра Веселого Роджера Пенроуза на вручении Нобелевской премии призрак Стэнгленда мог бы с отеческою любовью потрепать по плечу эктоплазменной ладошкой.

Правда, Пенроузу ради доступа к нему не потребовалось никого убивать, затаясь в тенях платоновской пещеры. Напротив, век его лучшего друга и соперника Стивена Хокинга оказался сверхъестественно длительным, как для жертвы БАС…

Нет ли здесь следов чьего-то вмешательства в частную жизнь — с клеточным автоматом наперевес?

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/ENadr).

В предыдущем отзыве, на https://fantlab.ru/work96960, я охотно признаю, что мы, будучи людьми, просто не в силах удержаться от попыток разработки моделей Вселенной, проверить которые у нас шансов мало или нет совсем: как ни крути, а та же гелиоцентрическая модель пришла к успеху лишь после полутора с лишним тысяч лет блужданий по эпициклам и деферентам. И отнюдь не зря бытует на свете такой специфический субжанр, как энтропийный романс, где персонажи (включая и людей, и тех, кто перестал ими быть или никогда не становился) цепляются отчаянной хваткой, как утопающие за соломинку, за последние проблески света и жара на темном фоне медленно умирающей Земли, а то и Вселенной, далекого будущего.

При этом утопающим не обязательно считаться с возможностью соломинкой нечаянно сломать спину верблюда — или лошади, которую употребляет для торжественного выезда Гвиневера в Камелоте. А зачем вообще в литературе и прочих видах искусства столько вариаций культовых сюжетов типа артурианы? Не может ли быть скрытого смысла за этими попытками задобрить сказку намеком на сладкую ложь? Что, если для некоторых (или у всех) это не просто работа за гонорар или ради эстетической забавы, а средство спасения мира?

У вас осталось двадцать четыре часа жизни. Если вас это не устраивает, вам будет разрешено заснуть, проснуться с широко закрытыми глазами и приступить к новой ответственной работе. Вам также позволено задать три вопроса, не выходя из роли.

Где твое место рождения? Когда твое время рождения? Какой смертью умер твой мир?

«О мой враг, о друг мой. Сколько раз я уже писала тебе это письмо? Более десятка, а вероятнее, более двадцати раз. Когда меня послали сюда впервые, я не написала тебе, и во второй раз тоже. Только на третий раз догадалась я, кем ты можешь быть и откуда, думается, пожаловал. На третий раз я написала тебе — сидя за этим же столиком под этим самым окном. Я, наверное, писала тебе уже больше тридцати раз. А впрочем, не знаю. Я потеряла счет попыткам прожить эту жизнь».

Как посоветовал бы безымянный хиппи из вагона-ресторана в https://fantlab.ru/work15980, «ты лучше с кем-нибудь поговори про призраков. Некоторые, знаешь, сжиматься умеют. Не значит, что они нереальные. С ними просто ужиться как-то нужно».

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/vz8II).

Темная материя и темная энергия, как я указывал в своих заметках, уверенно продвигаются к статусу современных теоретических эпициклов — они с некоторой натяжкой объясняют всё, везде, сразу и в то же время абсолютно ничего, а экспериментальными подтверждениями, увы, гнушаются: приходится довольствоваться блужданием в сужающемся коридоре потенциальных отклонений от Стандартной Модели или теории относительности. Тем не менее мы, будучи людьми, просто не в силах удержаться от попыток разработки подобных моделей, одна из которых (само собой, довольно старая) активно и мастерски задействована Фредериком Полом.

Но не только этим хорош роман, иначе было бы к нему не меньше претензий с точки зрения стиля, чем к «Диаспоре» и «Планковскому прыжку» Игана. Это один из ранних предков (ага, опять — см. https://fantlab.ru/work435261 ) идеи, именуемой нынче с подачи пиарщиков, экранизаторов и переводчиков Лю Цысиня Темным Лесом — объяснение парадокса Ферми тут дается подчеркнуто мимоходом,

уделено от силы несколько строчек, но устрашает предложенное решение не меньше, чем беспощадная прикладная космология «The Killing Star» Зебровски и Пеллегрино или более известного в наши дни Лю. А вот и главный ярус торта с вишенкой: в этом романе находим одну из лучших (впрочем, их и без того можно по пальцам пересчитать, не снимая ботинок) в НФ и фэнтези обработок теологии валентинианского и архонтического гностицизма. Один из двух (намного лучший соседнего) параллельных и независимых сюжетных потоков густо заселен Сотворенные, как и положено, поровну из тьмы и пламени они презирают и ненавидят материальный мир, но именно из него поступает к ним гурманская пища, так что отвязаться от него они решительно неспособны. Не на орбиты черных дыр же мигрировать, чтобы питаться жалкими крохами излучения Хокинга?

Подобно жителю Нью-Йорка, Лос-Анджелеса или Москвы, которого жизнь благословила квартирой с фиксированной арендной платой, такой архонт старается без надобности не переезжать, пока не износит очередную звезду.

Тем сильнее злобная бесшабашность всемогущих трусливых подростков, которые искренне полагают себя наделенными отменным чувством юмора. Ну да, представления о смешном у них скорее соответствуют скабрёзным шуткам, опрокидыванию лицом в торт и всему такому. Но ведь и о многих людях подобное можно сказать? В том числе и о членах экипажа корабля «Новый Мэйфлауэр», большая часть веществ в телах которых тоже происходит из сердцевины какого-нибудь солнца.

Хотя, возможно, это лишь мне видится Темный Лес гностицизма за древами жизни, окружающими фонтан юности Виктора Соррикейна, самого старого космопилота во Вселенной и участника стэплдонианской секс-миссии поневоле, а Полу в действительности и не было дела до Гебдомады. Или же Архонтам просто нечего делить (и нечем делиться) с разработчиками и поклонниками несколько уже заплесневевшей теории Калуцы-Клейна.

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/SRbeW + https://shorturl.at/VxzYd).

Если вы оцениваете атмосферу клаустрофобически узкого двустороннего прохода между разными планами бытия выше, нежели слэшерные сцены с кровожадными демонами, говорящими от имени мертвых, то знакомство с сеттингом одного из лучших романов в истории (нео)готики — «Кладбища домашних животных» — можно, в принципе, начать с этого рассказа, но обязательно продвинуться дальше, поскольку знобящая мистика в духе «Призрака дома на холме» или «Аферы Хемингуэя» в нем сильно придавлена зомби-хоррором, очень вольно трактующим мифологию индейцев Мэна и граничащих с ним провинций Канады. При чем тут вообще микмаки, не вполне понятно: достаточно сказать, что Вендиго именно в преданиях микмаков не фигурирует, первоначально это дух из мифов индейцев кри и оджибве. У меня есть предположение, что Кингу (но вряд ли — режиссерам его экранизаций) известна оригинальная иероглифическая письменность микмаков (на их языке она именуется за внешнее сходство символов со следами этой рыбы «чукучановое письмо», gomgwejui'gasit), которая применялась в записях на камнях и бересте, была усовершенствована французским миссионером Кретьеном ле Клером, ныне вытеснена алфавитом на основе латиницы, но в XVII-XIX веках употреблялась активно — и идеально подошла бы для хтонических узоров на надгробных табличках Кладбища.

(Помимо этой ныне вымершей письменности, старейшей среди систем письма автохтонов США и Канады, основным вкладом микмаков в человеческую культуру является, внезапно, изобретение хоккейной клюшки: клюшка микмакской выделки родом из 1850-х продана не так давно на аукционе за 2.2 млн долларов США.)

Очевидными источниками вдохновения Кинга, помимо личных впечатлений от жизни в доме у дороги на отшибе с кладбищем животных по соседству (https://www.youtube.com/watch?v=UhMZZzDqSKM), стали, конечно, не индейские легенды, а «Вендиго» Элджернона Блэквуда и «Обезьянья лапа» Уильяма Джекобса, произведения для американской литературы настолько классические, что пересечения с ними не требуется объяснять даже школьникам и студентам. Тем удивительнее, что никто из персонажей рассказа и романа знакомства с этой классикой и способности сделать выводы из прочитанного не обнаруживает.

Но Вендиго с Кладбища домашних животных у Кинга дальше от индейского духа, чем антагонист классической повести Блэквуда. Интереснее предположить, что

Некоторое расхождение с индейским образом вендиго у неё сохраняется до сих пор — не потому ли, скажем,

Рассказ лег в основу не только романа, а и сбивчивого прошлогоднего приквела его экранизаций — «Кровных уз» (https://www.kinopoisk.ru/film/4397134). Различия с текстом в фильме значительны: так, вся история с Тимми перенесена на рубеж 1960-х и 1970-х, то есть в период Вьетнамской войны вместо Второй мировой, как здесь, при этом особых усилий стилизовать костюмы, вкусы, интересы и прочие атрибуты под ту эпоху не делается. Зомби разгуливают по Ладлоу вполне свободно, хотя в оригинале «Кладбища» предпочитали дальше дома «спонсора воскрешения» или, максимум, его близкого друга (Джуда Крэндалла) носов не казать, а для ликвидации нежити требуется со снайперской меткостью выстрелить ей в глаз — попробуйте-ка это сделать без предварительных тренировок ночью, ворочаясь среди миазмов болота Малого Бога. Сам Ладлоу, кажется, демонстративно альтернативный, «сдвинутый» по ярусам Башни: ничего общего с реальным городком в округе Арустук штата Мэн не имеет, а помещен почему-то в окрестности Оррингтона, что за рекой Пенобскот напротив Бангора и Ороно. Между этими локациями, на секундочку, почти 200 км. Реальный Ладлоу близ границы с Канадой, где индейские древности выглядели бы естественней, а его двойник из рассказа, романа и киноверсий — примерно там, где Пенобскот впадает в одноименную бухту Мэнского залива Атлантического океана.

«Кровные узы» делают также попытку исследовать прошлое городка, показывая эпизод из жизни первопоселенцев — в рассказе и романе он отсутствует и сочинен специально для фильма, а сам по себе был бы, наверное, неплох, если соотнести его с основным сюжетом так же, как «Поселение Иерусалим» с «Салимовым Уделом». Тот приквельный рассказ и сериал по его мотивам, однако, облагораживало влияние SDK лавкрафтианских мифов Ктулху, которым Кинг был вынужден соответствовать. А в случае с флэшбэком в прошлое Ладлоу из «Кровных уз» любая попытка поставить себя на место людей, решивших после подобного кошмара — да еще и при недвусмысленных предостережениях индейского шамана — все-таки заселить «испорченную» покровителем безумных каннибалов территорию, наполнит ваши уши треском совы, разрывающейся от натягивания на глобус Мэна.

Еще громче такой треск станет от кинопрокатной концовки «Кладбища домашних животных» 2019 года, того самого сомнительного римейка, образующего с «Кровными узами» общий вариант реальности. Она безнадежно провальна тем, что грубо нарушает основное негласное правило “бизнеса” Кладбища домашних животных: этот глючный реанимационный механизм согласен работать только со смертными, подпитываясь их горем и другими эмоциями, провоцирующими безумие. По этой причине концовка, используемая в кинопрокатном варианте, абсолютно бессмысленна в рамках заданных Кингом граничных условий; лучше посмотреть альтернативную,

В противном случае городок Ладлоу давно охватила бы эпидемия зомбификации — еще при тех самых первых колонистах или при возвращении с войны Тимми Батермэна.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/gQOBe).

Одно из наименее эстетически приятных мне направлений фантастики — постапокалипсис в мире, внезапно и катастрофически утратившем привычный технологический уровень (не путать с постапокалиптическими историями класса “меча и планеты”, действие которых развивается спустя много веков после падения материнской культуры). Неприятны они как сами по себе, ввиду депрессивного настроения, навеваемого картинами всеобщего упадка и массовых вымираний, так и в нынешнем историческом контексте, когда глобальный мир (а в Европе — и просто Долгий Мир после Второй мировой) оживленно фрагментируется на конкурирующие или сражающиеся «царства».

Пожалуй, самым известным и объемистым циклом такой постапокалиптики в англосфере можно считать мир Перемены Стирлинга, он же Эмберверс (не имеет отношения к Амберу Желязны).

Точка бифуркации приходится на 17 марта 1998 года, когда на Земле вдруг перестали функционировать любые технологические устройства, основанные на процессах с выделением высокого количества энергии. «Зеркально-симметричным с отражением по времени» относительно Перемены выступает другой цикл Стерлинга, https://fantlab.ru/work404531 (иногда включается в «Эмберверс»), где бытописуются приключения попаданцев в бронзовый век с Нантакета из этой же даты.

Во втором романе «Эмберверса», https://fantlab.ru/work251477, после обязательных мытарств на руинах цивилизации один из героев налаживает свой личный клокпанковский Менло-Парк и приходит к выводу, что диверсию эту с локальным изменением законов физики учинили “достаточно продвинутые инопланетные летучие мыши”, но, увы, тем персонажи и ограничиваются, поскольку далее цикл резко забирает в фэнтезийно-мистическую сторону. Быт землян, если не считать естественного превращения крупных городов в зоны массового вымирания и каннибализма, после Перемены мало отличен от позднесредневекового: так, Британская империя довольно быстро возрождается, причем Карл III из-за скоропостижной кончины Елизаветы II в этом варианте реальности заступает на престол почти четвертью века ранее, чем у нас, но быстро получает заслуженное прозвище Безумного. Вероятно, в таком варианте реальности его недавно представленный парадный портрет кисти Джонатана Йео производил бы более гармоничное впечатление.

В Эмберверсе полтора десятка работ, но если вы рассчитываете на более удовлетворительное разрешение кризиса с провалом цивилизации в темные века технологии, чем у Винджа, то обманетесь: никакого противостояния с местным вариантом Погибели (Контрмеры?) не случается, а в формально завершающей цикл книге Лазурные Волки Великой Степи все еще скачут под знаменем Чингисхана, даром что большую часть Восточной Азии покорила не заметившая особой Перемены КНДР Ким Чен Ира. (Для сравнения, в «Детях небес» Винджа хотя бы предусмотрена глава Били Ингвы с зональным всплеском.) Резкое падение качества начинается с абсолютно абсурдным появлением в цикле магических элементов — после первой трилогии — и усиливается после завершения первого квеста к Нантакету.

На этом необъятном, по меркам Золотого века пальпа, просторе Стирлинг так и не дал себе труда проанализировать последствия Перемены для человечества детальнее, чем Джон Вуд Кэмпбелл-младший — на двадцати страничках идейно схожей работы, https://fantlab.ru/work189502 .

А ведь, реалистически рассуждая, как минимум на Земле и Луне, а то и во всех окрестностях Солнца, следовало бы ожидать явлений намного более жутких, чем прекращение горения пороха или неофеодальная абсолютная монархия в Орегоне, построенная под бдительным руководством активиста Общества креативного анахронизма — в чьем облике, судя по всему, выведен не кто иной, как Гарри Тертлдав. Если Космические Летучие Мыши желали ограничить могущество Человека (или, по встречающейся позднее и отдающей фэнтезийным ретконом версии в духе дианического викканства, спасти его от самого себя) еще ранее первого кардашевского уровня, естественно было им вмешаться и в прохождение реакций ядерного распада и термоядерного синтеза. Как тебе такое, Джунипер Маккензи?

Увы, Стирлинга подводит хроническая лень многих профессиональных авторов “заглядывать под капот” повседневности — сколь многое изменится от небольшого сдвига фундаментальных постоянных, помимо пятой графы третьей таблицы во второй главе чьей-нибудь безгранично занудной диссертации? Очень многое, если не всё. Антропный принцип так и работает.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/Wl3zp).

В отличие от https://fantlab.ru/work40393, замены концовки (где также применен сценарий Большого Сжатия для судьбы Вселенной) в соответствии с более актуальными космологическими данными не было сделано ни в этой повести, ни в романе https://fantlab.ru/work40426, который выступает ее расширенной версией. Шеффилд ограничивается натужным указанием, что на каком-то этапе измерения внезапно стали показывать уровень массо-энергетической плотности, превышающий критический, и эволюция Вселенной приняла характер, обеспечивающий смену красного смещения синим и режим Большого Сжатия. Четкого объяснения этому не дается, хотя читатель при очень большом желании может списать модификацию на вмешательство в историю со стороны Бога, или, вернее сказать,

А может, просто квинтэссенция оттаяла.

По счастью, от увеличения объема, позволившего чуток сгладить головокружительный темп прыжков через миллиарды лет, роман выиграл и воспринимается с куда большим интересом (если не считать откровенно вырвиглазного ответа на тайну вторжения Шивы, которая в повести разумно оставлена слегка завуаленной), особенно в тех частях, где Дрейк Мерлин, не мысливший себя даже дирижером военного оркестра, становится верховным военачальником Галактики. А ведь обычно происходит обратное: в малой форме столь бесшабашно смелая концепция энтропийного романса кажется убедительней. Космооперы стэплдонианского масштаба же и так страдают врожденным пороком, периодически сваливаясь в болезненное мелкотемье из-за неспособности автора выскочить за автобиографический силовой барьер или размеренно и бесшовно переключаться между сценами действия. Когда не тысячи, но сотни миллионов и миллиарды лет сюжетной линии вы со свистом пролетаете за один абзац в бездне между галактиками, ощущение чуда окончательно угасает под спудом несколько безжизненного в отстраненности своей стиля этой работы. Финал ее и вовсе кажется после перечитывания чем-то из репертуара хоррор-автокинотеатров... на Солярисе Стивена Содерберга.

Я не поставил бы обе версии сюжета на одну ступеньку с «Днями Соломона Гурски» или «Кольцом Вертанди» Макдональда, «Континуумом Нуль-А» Джона Райта или «За стену ночи» Мартина Изитта по мотивам «Ночной земли» Ходжсона, но вот с «В память о прошлом Земли» Лю Цысиня, «Диаспорой» и «Лестницей Шильда» Игана или пенталогией другого «Эсхатона», от того же Джона Райта, они уже вполне способны потягаться. Впрочем, и «Эсхатон» Шеффилда, и «Эсхатон» Райта много бы выиграли, подкрути им кто баланс между наукообразной оснасткой человеческих или постчеловеческих цивилизаций, действительно достойной восхищения, и болезненной любовной одержимостью, которая производит отталкивающе неправдоподобное впечатление: разум, способный пронести неизменным такую силу и фокусировку чувства (это даже не обычная страсть, а нечто принципиально мощнее, и тем парадоксальней скупость сюжетных красок, какими она показана) через эоны, окажется настолько однобоким, что просто не сможет отвлекаться на подвиги стэплдонианского размаха.

А в каком бы обличье ни странствовал бывший композитор по пыльным тропинкам далеких планет, он остается намертво сосредоточен на единственной задаче — воскрешении своей покойной супруги Анастасии Верлих. Вернуть ей жизнь бессильна сколь угодно развитая людская наука, будь то через триста лет после смерти или пятьсот, четырнадцать тысяч или шесть миллиардов. Остается ждать милости от природы, постоянно рискуя угодить в дурдом от приступов футурошока.

Пожалуй, Шеффилду очень не повезло в том, что и повесть, и роман писались в период ошеломляюще бурного рывка астрономии и космологии. Многое он оперативно сумел учесть, переписывая повесть в роман, кое-что кажется следствием этой явственной спешки (к примеру, превращение Урана в миниатюрное Солнце не поможет растопить ледовую оболочку на Европе, луне Юпитера, между ними без малого 15 астрономических единиц!), но финальный удар по заклепкометрии сеттинга произошел уже на следующий год после публикации https://fantlab.ru/work40426, когда было открыто, что Вселенная не просто расширяется, а вдобавок с ускорением.

Согласно теоретическим представлениям, Вселенная имеет открытую природу и, скорее всего, будет расширяться вечно, не исключен даже Большой Разрыв всех атомов и субатомных частиц, но с учетом свежих данных эксперимента DESI-1YR он стал еще менее вероятен.

В частности, судьба Вселенной в далеком будущем зависит от того, стабилен ли протон или, как предсказывается некоторыми теориями, неустойчив относительно распада по каналам инстантонного квантового туннелирования, хиральных аномалий, сфалеронного катализа и пр. В книге предельный возраст Вселенной оценивается в 65 млрд лет; существуют модели, в которых продолжительность жизни Вселенной в ее нынешней итерации достигает по крайней мере 1 гугола или даже 1 гуглоплекса лет. Вообще же развитие событий в заключительных главах книги несколько напоминает британский научно-фантастический комедийный сериал «Красный карлик», весьма популярный в период создания романа, особенно эпизод «Уроборос» из 7-го сезона сериала. Это тем более вероятно, что создавались они, похоже, одновременно, а вот насколько независимо, еще вопрос (фамилия Хлои Аннет, исполнявшей роль Кристины Кочански, даже созвучна имени Аны).

Считается, что катализатором перехода Шеффилда в научную фантастику послужила смерть от рака его супруги Сары Сандерсон (1977), которая здесь и выведена в образе Аны. Впоследствии Шеффилд, в отличие от Дрейка Мерлина, был женат еще дважды, последним и наиболее коротким браком — на известной американской писательнице Нэнси Кресс. Спустя несколько лет после публикации «Эсхатона» и https://fantlab.ru/work40426 у самого Шеффилда неожиданно обнаружилась раковая опухоль, приведшая его к быстрой кончине. Информации о том, было ли его тело подвергнуто заморозке для последующего оживления в будущем, нет.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/tM5Iu).

Борхес в одной из любимых моих форм — эпиграфа из вымышленной книги — дает, пожалуй, лучшее в литературе и философии XX века описание принципа несоответствия карты и территории. Да, он сделал это позже Кожибского и Кэрролла, от которых произросла куда более объемистая трилогия ван Вогта «Нуль-А» с отличным сиквелом работы Джона Райта, зато вдохновил Жана Бодрийяра. У последнего концепция гиперреальности, имеющая фундаментальное значение для изучения веб-культуры нынешнего Века Информации и прежде всего социальных сетей, возникла под впечатлением не только от “общества спектакля” Ги Дебора или “фуколдианской генеалогии” (ей он объявил антиномичным свой порядок симуляций), а и после знакомства с микрорассказом Борхеса.

Ну а лучшая «книга песка» о картах и территориях — это, конечно, книжка с картинками, «Фрактальная геометрия природы» Бенуа Мандельброта, выросшая из наивного вроде бы вопроса Мандельброта в заголовке статьи 1967 года: какова длина побережья Великобритании? В ту пору Британская империя как раз ужалась настолько, что смогла поместиться на карте, детализированное построение которой было доступно древним компьютерам.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/JX22T).

Когда появилась эта необычная для Кэмпбелла повесть, его писательская карьера уже поворачивала к скоропостижному жестокому концу, и, вероятно, поэтому молодой классик позволил себе смелый эксперимент. Напомню, что после «Кто там?» Кэмпбелл был удостоен постоянной редакторской должности, но компания «Street & Smith» сперва запретила ему печататься под собственным именем, а потом и вовсе перестала благословлять какие бы то ни было литературные упражнения в журналах под своей эгидой. К таким принадлежало и недолговечное издание с малоинформативным названием «Unknown», специализировавшееся на пальп-фэнтези.

Первую версию повести Кэмпбеллу предложил Артур Бёркс, с которым уже довелось мимолетно посотрудничать во время работы над романом-капустником https://fantlab.ru/work599473. Кэмпбелл рукопись Бёркса отверг, но не вернул сразу, а почему-то решил поработать над ней сам, хотя экскурсий в жанр фэнтези до той поры практически не устраивал. К тому моменту была, однако, уже написана, но не опубликована, повесть https://fantlab.ru/work199820, у которой с «The Elder Gods» немало общего, начиная с имен некоторых божеств. Ее, похоже, Кэмпбелл и использовал в качестве фермента, помогающего брожению их с Бёрксом совместного “кулинарного” экспромта.

Вышло не сказать чтобы невкусно, хотя квест морехода Дарона, выброшенного на берег острова Атор в Азунском архипелаге, прихотливостью траектории не потешит: даже в храмовую тюрьму к адептам культа Невидимых Богов странник устремляется охотно и с абсолютной уверенностью в своих силах.

Этому способствует не только покровительство богов Старших, которым позарез нужен добрый молодец для противостояния с более удачливыми, недавно возвысившимися конкурентами, а и такие милые детали, как беспрепятственный пронос в темницу на себе лезвия кинжала без рукоятки.

Логично будет вам спросить, почему Старшие Боги сами не вступят в битву с Невидимыми, подчинив своей воле для этой цели достаточно смертных? А это им запрещает некий Первый Закон, восходящий, очевидно, еще к тем временам, когда люди были сами подобны богам и пересекали Землю за считанные часы на летающих кораблях с огненными хвостами.

Под влиянием вышесказанного, а также при взгляде на год публикации, зарождается настойчивое подозрение, что Первый Закон этот имеет какое-то касательство к робототехнике Азимова, над которым Кэмпбелл взял в те годы шефство. И действительно,

Занятно, что антагонисты, группировка Невидимых, вытесняют Старших Богов тем же методом, каким спустя пару лет воспользуются азимовские академисты в борьбе с Галактической Империей — математически рассчитанными пророчествами.

Правда, Дарон, первый за пятьсот лет путешественник извне на островах архипелага,

Конан, скажем, в гостях у колдунов Черного Круга или у Колодца Черных Демонов пролил сильно поболее литров пота.

Три балла от максимальной оценки я сниму за

А один по некотором размышлении добавлю обратно — за размывание границ между материей и информацией, судьбой и свободной волей, выполненное весьма богатым по меркам Кэмпбелла языком и с не меньшим изяществом, чем на другом острове, у Биой Касареса в написанном почти одновременно «Изобретении Мореля». За более современным построением элементалей техномагии пожалуйте к Карлу Шрёдеру и его «Госпоже лабиринтов» на «Вентус».

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/UXIvZ).

До того, как начать карьеру фантаста, Филип Дик на рубеже 1940-х и 1950-х сочинил несколько реалистических романов, которые чем-то напоминают прозу битников, Сэлинджера или Керуака. Они отличаются крайним занудством — разве что любопытно местами поглядеть, как преломляется в них его тогдашний опыт работника магазина с грампластинками. Оптимистичнее ситуация с рассказами и микрорассказами раннего периода творчества, которые на русском не выходили: среди этих произведений 1942–1944 гг. встречаются маленькие жемчужины самых разных жанров, от сказки до философской фантастики. Пожалуй, лучшая из этих виньеток, созданных для конкурса клуба начинающих писателей, — «The Slave Race» 1944 года.

В 2020-м ее даже переиздали лимитированным изданием в формате подарочного буклета; вызвана такая труднообъяснимая щедрость, вероятно, суетой того сезона вокруг карантиновирусных BLM-протестов. Рассказ написан несколько старомодным уже на ту пору, нарочито нормированным, церемонно-“летописным” английским языком, вызывая живые ассоциации с «Обликом грядущего» и «Последними и первыми людьми», которыми Дик, скорее всего, и вдохновлялся. Помимо, конечно, наблюдений за нацистской Германией, чье поражение во Второй мировой тогда еще далеко не было предопределено.

Упоминание о закованных в экуменополисную броню планетах покажется отсылкой к Трантору Азимова, но, похоже, обманчиво, и в таком случае Дик разработал концепцию независимо: рассказ опубликован в мае 1944 года, то есть раньше, чем первые повести журнального варианта «Академии и Империи», где Азимов впервые детально показывает читателю столицу Галактической Империи сперва на траектории упадка, затем в руинах, «Психоисторики» же, специально посвященные Трантору времен Селдона, добавлены только к изданию «Академии» в твердой обложке 1951 года. Дик, однако, мог быть знаком с рассказом Дэвида Спикера https://fantlab.ru/work1642495, где идея такого планетогорода намечена еще в 1930-м.

Кстати, из текста ниоткуда не следует, что Человека заместили именно роботы, а не какие-нибудь творения биотехнологии вроде инхороев Бэккера. Хотя, разумеется, классические работы Дика, обессмертившие его имя, заставляют почти автоматически подставлять в “уравнение” сюжета андроидов.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/K3Q2i).

Брюс Стерлинг в восторженной рецензии на «Дзен-пушку» дал идеальную характеристику примыкающей к роману «Рецессивной гипотезы»: «изобрести целую самодостаточную альтернативную физику и космологию для небольшого романа в мягкой обложке за $2.50 — один из тех благородных актов альтруизма, какими жива фантастика».

В первую очередь, конечно, «Дзен-пушка» — очень злая пародия на последние стадии распада британской колониальной империи и разборки Thatcher the Hatchet с шахтерами и ольстерскими сепаратистами, но «Рецессивной гипотезе» обязан роман немалой долей своего ослепительного очарования. С тех пор гипотеза стала еще альтернативнее, но оттого не потеряла великолепия. Бэйли писал раньше, чем было открыто ускорение расширения Вселенной, и сохранил для своего мироздания предположение о том, что, удаляясь друг от друга, частицы и расходящиеся галактики никуда в особенности не движутся. Это спорное утверждение — в этом движении, по-видимому, имеются неслучайные составляющие неясной природы; скажем, сверхскопление Девы и Местная группа галактик движутся в направлении так называемого Великого аттрактора, который выступает (кажущимся?) центром гравитационного притяжения всея Ланиакеи. Периодически возобновляются споры о том, является ли Вселенная на космологических масштабах однородной или фрактальной. Последняя точка зрения, сторонником которой был, к примеру, Бенуа Мандельброт, привлекательна тем, что естественно объясняет классический парадокс Ольберса, кроме того, некоторые признаки анизотропии и регулярных структур наблюдаются также в микроволновом реликтовом излучении — эту гипотезу отстаивает, в частности, Роджер Пенроуз вместе с Ваагном Гурдзадяном.

А года три назад команда ученых центра темной космологии (несмотря на название, ничего общего с темным космофэнтези он не имеет) Института Нильса Бора при Копенгагенском университете выдвинула гипотезу, которая и вовсе словно бы у Бэйли списана под копирку: Стеен Хансен с сотр. исходят (https://arxiv.org/abs/2102.07792) из предположения, что эффекты ускоренного расширения Вселенной, приписываемые в XXI веке темной энергии самых разных сортов, допустимо объяснить экономней, взаимодействием частиц темной материи. Только взаимодействие это не гравитационной природы, а расталкивающее, причем квадратично зависит от дисперсии скоростей частиц темной материи в галактических гало. Однако если расталкивающее взаимодействие действительно ответственно за эволюцию мироздания, то внутренняя устойчивость звездных кластеров и галактик, а также скоплений и сверхскоплений последних, ему как будто бы противоречит: пятое взаимодействие должно бы разнести их на ошметки. Авторы надеются построить некий механизм экранирования, который бы позволял пренебречь расталкиванием в масштабах мельче межгалактических.

Бэйли решил проблему изящнее, использовав идеальную версию космологического принципа, при котором распределение галактик должно оставаться примерно неизменным в любую эпоху. Первозданное отталкивание, по «Рецессивной гипотезе», это взаимодействие, предшествующее возникновению как времени, так и пространственных расстояний (!). Первоначально во вселенной «Дзен-пушки» не существовало пространственного измерения, или, говоря иначе, каждая вновь возникающая частица поставляла новое измерение. Эта конфигурация складывалась в симплекс невероятной сложности, состоящий из бесконечного числа равноудаленных друг от друга и удаляющихся друг от друга с одинаковой скоростью частиц, хотя в данном случае об их отталкивании можно говорить лишь условно, поскольку не существовало ни времени, ни расстояния, пригодных для измерения скорости отталкивания. Симплекс, первозданная конфигурация, по неизвестным причинам частично коллапсировал до трехмерной структуры, и эти уплощенные грани породили нашу вселенную. Слагающие нашу вселенную силы природы, по Бэйли, возникли в результате этого коллапса материи до трехмерной структуры. Частицам, втиснутым в три измерения, приходится затенять друг друга, нарушать расталкивающее взаимодействие.

Для вещественного объекта, помещенного в трехмерное пространство мира «Дзен-пушки», сфера Хаббла представляется непрозрачной оболочкой из частиц, удаляющихся от него на одинаковой стандартной скорости, скорости света. Но для любого другого тела в пределах сферы Хаббла, частично затеняющего собой фундаментальную оболочку, наблюдается некоторый дефицит линий отталкивания в этом направлении. Асимметрическое распределение линий отталкивания создает напряжение, приводящее к модификации кажущейся скорости удаления объектов. Теперь они удаляются друг от друга словно бы на меньшей скорости, но в действительности, конечно, искажается пространство между ними.

Если объекты достаточно близки — как, например, галактики Местной группы, — расталкивающее давление хаббловской оболочки в этой вселенной препятствует их расхождению и, наоборот, приводит к сближению.

«Трудность в построении картины объединения сил природы всегда проистекала из трудности понять, как их все может переносить одна среда. Рецессивная гипотеза предлагает иерархию переплетающихся пространств, сконструированных каждое из своего набора линий отталкивания», замечает Бэйли.

А на очень больших масштабах во вселенной «Дзен-пушки» сама связь между временем и расстоянием может нарушаться. Далекие галактики будут улетать от нас, но никуда при этом не отдаляться. Концепция Хансена с сотр. тоже не предусматривает неограниченного ускоренного расширения Вселенной: темпы расширения достигают плато, поскольку прекращается само образование новых космологических структур.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/tanKN).

Рассказ наглядно демонстрирует, почему романы-капустники, романы-рулетки и прочие межавторские проекты-коллаборации — ущербное направление фантастики и фэнтези: Хаггард на протяжении примерно 8/10 текста мастерски, филигранно выписывает диковинную, то ли биологическую, то ли биомеханическую, экосистему в недрах Луны, исходя из популярной, но ныне утратившей привлекательность, гипотезы центробежного отделения магматического сгустка будущей Луны от Земли под влиянием приливных сил Солнца. Она была исторически сформулирована первой, а в настоящее время считается опровергнутой, поскольку требуемая для такого скорость вращения чрезмерно высока, а летучих элементов в лунном веществе недостаточно, к тому же, как почти общепризнано, на расплавленной Земле без гидросферы никакая, даже крайне примитивная, жизнь не могла существовать. А на самом дне шахты под кратером Коперник обнаруживается иномерный полусферический объект, где вовсю кипит совсем уж непостижимая активность — летают во все стороны дисковидные двумерные тени, движутся угловатые формы, подобные внутренним органам огромного зверя, носятся стражи с амёбийными псевдоподиями, отражая любое случайное или намеренное вторжение из трёхмерного мироздания.

Почти до конца эта вылазка Дос-Тева и его бывшего начальника шпионов, а ныне просто телохранителя, Балло в недра Луны  —  отчаянная попытка постичь суть Искажения Пространства  — оставляет впечатление ничуть не слабее лунной миссии Ийона Тихого из «Мира на Земле», кельвинистских интерцессий «Соляриса», подъемов на Паутину из «Дракон не спит никогда» и прочих оздоровительных для раздувшейся гоминидной самооценки мартовских чаепитий в тени черного монолита. Попутно Хаггард предлагает одно из первых в НФ и космоопере, причём до сих пор весьма правдоподобное, описание “плаща-невидимки” на основе того, что сейчас назвали бы электроактивными метаматериалами.

А потом... пора интегрировать рассказ в общий фреймворк романа-капустника, и Хаггард с мучительным скрипом разворачивает свое опередившее эпоху творение

Хуже всего, что один Темный Властелин, Ай-Артц с Альфы Центавра, в романе к этому моменту уже имелся, и неясно, зачем вообще потребовалось подстраховывать его...

Не знаю, читал ли эту работу Желязны, но Джек-из-Тени явно мог бы посочувствовать проблемам Планетарного Принца Хаггарда и лемнийского принца Дос-Тева: он ведь тоже добирался до Великой Машины в сердце своего мира — с огромными пружинами, как в часах, шестеренками, барабанами и противовесами, — преодолевая скепсис жителей Дневной Стороны, которые считали ядро планеты расплавленным и недоступным для посещений. В центре Луны, между прочим, жарковато, пускай и кажется она с Земли стылой и безнадежно мертвой.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/BkxLr).

Как и положено добропорядочному Темному Властелину, в этом рассказе романа-капустника «Cosmos» Кризза из Лксифы, пришелец из параллельной вселенной, читает приговоренным к медленной смерти Дос-Теву и его товарищам лекцию о мотивах своих действий, да вдобавок просвещает их насчет того, что за методы межпространственного перемещения позволили ему достичь статуса Искажения Пространства (оно с неизменным злобным маниакальным хохотом вмешивается в планы героев еще с шестой главы, написанной Кэмпбеллом). Лекция получается достаточно подробной, чтобы друзья, выброшенные в мир, чья живность заставила бы обгадиться от ужаса зверей «Неукротимой планеты» Гаррисона, демонов Mortal Kombat или бестий цикла Мэтью Стовера о Кейне,

всё это, отмечу, без доступа к вычислительным машинам, но, как поясняет дуэт братьев Биндеров, за проведенные в космическом путешествии от Альфы Центавра годы Дос-Тев и Меа-Квин наловчились выполнять даже сложнейшие расчеты в уме. (Открывающий рассказ https://fantlab.ru/work359219#response488048 вызывает, правда, глубокие сомнения в том, насколько эти расчеты надежны.)

Но Кризза из Лксифы, сиречь Искажение Пространства, интересен не своими весьма банальными мотивами, которые даже со скидкой на год написания не выходят за пределы краткого справочника для начинающих Темных Властелинов (полудурок Танос, сражающийся, точно с ветряными мельницами, с экспоненциальным законом роста популяции, и тот у Marvel многограннее получился). В его уста Биндерами вложено наукообразное обоснование происходящего, и вот оно-то отменно выдержало проверку временем, так что балл рассказу можно ощутимо повысить за то, как опередил он современную авторам астрофизику. Искажение Пространства любезно объясняет героям:

Описанная картина, немедленно напомнившая «Диаспору» Игана (там наша Вселенная и ее пространство-время представляют собой стандартное расслоение макросферной физики), обладает интересным сходством с современной концепцией космологии бран в теории струн, где доступная непосредственному наблюдению трёхмерная Вселенная описывается как ограниченный участок многомерного объекта — браны, погружённого в пространство более высокой размерности, или гиперпространство (последний термин употребляется, в общем, почти так же, как принято это делать в НФ и космоопере). Брана определенной размерности при перемещении заметает объем на единицу более высокой размерности, так называемый мировой объем. Для двумерной браны, или мембраны, откуда и есть пошел термин, он будет объемом из нашей знакомой трехмерной реальности.

Вещественные объекты, состоящие на квантовом уровне из открытых струн, прикованы к своей бране и «с отрывом от реальности» перемещаться в обычных условиях не могут.

Однако гравитация понимается как локализованная на (1+3)-бране при низких энергиях и «протекающая» в компактифицированные измерения высшего порядка при более высоких (так называемая (1+3+N)-браномировая гравитация): гравитационные эффекты распространяются сквозь гиперпространство благодаря тому, что гравитоны выступают колебательными состояниями замкнутых струн, и заэкранироваться от гравитации, хотя она и самая слабая из фундаментальных взаимодействий, невозможно; на бране она не локализуется.

По-видимому, тут находим самое первое в истории НФ построение модели, в целом и поныне вполне правдоподобной с точки зрения теории струн и космологии браномира. Уместно заметить, что, скажем, в голографическом деситтеровом браномире между мультивселенными возможно наладить связь (Phys. Rev. D 110, 026028), а этого-то нашему Искажению Пространства только и надо было.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/bV1ov).

Как справедливо указывает принцесса Ирулан в «Дюне», начало — время самой тщательной заботы о том, чтобы соблюсти хрупкое, но верное равновесие. Вполне возможно, что частая в англосферных источниках и не всегда заслуженная критика романа-капустника «Cosmos» вызвана во многом этим открывающим рассказом, где Ральф Милн Фарли очень сурово обошелся с теорией относительности и преобразованиями Лоренца, еще не вполне утратившими тогда (в начале 1930-х) статус новинок. По профессии Фарли был никак не ученый, а многолетний сенатор штата Массачусетс от Демпартии (под настоящим именем Роджера Шермана Хоара), и на те годы, как и сейчас, это достаточное основание задать автору хорошую трепку за его замашки.

С другой стороны, о существовании писателей-фантастов среди нынешних сенаторов от Демпартии мне вовсе ничего не известно. К тому же тут, в отличие от «Задачи трех тел», система Альфы Центавра хотя бы устойчива, причем, похоже, Фарли при работе над рассказом не подозревал о существовании Проксимы Центавра. Но, правда, и поныне в её составе принято выделять два солнцеподобных компонента, считая их за двойную звезду Альфа Центавра AB, а ближайшую к Солнцу в настоящее время, Проксиму Центавра, учитывать несколько особняком.

И если трисолярианцы Лю Цысиня, невзирая на грандиозные технологические успехи, к сверхсветовым полетам не пришли — оттого и затеяли всю сомнительную, чтоб не сказать маразматическую, операцию с торможением НТП на Земле и переселением туда, — то завоеватели с Лемниды без труда преодолевают световой барьер... на одном ракетном топливе.

Впрочем, плохо не это — мало ли в ранней НФ и космооперах анамезонов. Фарли честно пробует визуализировать перемены окрестной действительности при разгоне до релятивистских скоростей, предвосхищая (?) этим классические кадры из «Звездных войн». Дотошность проработки релятивистских эффектов всяко не на уровне «Планковского прыжка» или «Интерстеллара», но для фэнзина эпохи Великой Депрессии/Нового курса в США и возвышения Гитлера в Европе вполне достойно. Ровно в том же 1933 году Цвикки предположил существование темной материи, а мы 90 лет спустя все еще теряемся в догадках, с чем ее готовят.

Но чем мотивируется потребность такие эффекты описывать? Не проще ли отправить сообщение в соседнюю систему — Солнечную — по лучу? Нет, решительно возражает автор, никак не проще! Ракетная армада захватчиков его опередит.

Излишне оговаривать (но составитель «Cosmos» это на всякий случай заботливо сделал), что все лемнидские меры времени, длины, скорости и ускорения переведены в земные единицы. Продолжительность суток на Лемниде, её размеры и радиус орбиты оказались практически неотличимыми от наших.

Великий ученый Меа-Квин внушает безусловное уважение явленной здесь способностью вычислять в уме гиперболические синусы собственного времени. К сожалению, делает он это неверно: с точки зрения земного наблюдателя армада Ай-Артца, летящая по такой схеме разгона-торможения, прибудет в Солнечную систему не через четыре года и двадцать девять дней, как утверждает Меа-Квин, а через 5.9 года. Пиковая достигнутая скорость составит около 0.95с.

Тут надо вспомнить, что до первых космоопер галактического масштаба, получивших статус мгновенной и вечной классики, а потом даже удостоенных публикации в твердой обложке, — «Мира Нуль-А» ван Вогта и «Академии» Азимова, — оставалось меньше полутора десятков лет. Поэтому скидку на время создания делать все же некорректно, а лучше честно признать, что если не сам «Сosmos», то уж точно — открывающую его работу Фарли легко спутаешь со свежей продукцией сценаристов киновселенной Marvel и прочих слуг Дарта Мауса.

А вот летающая тарелка из 1933-го заставляет снова почесать в макушке на предмет потенциальных порождений их коллективным бессознательным, хотя я не сторонник такого объяснения.

По счастью, уже начиная со второго рассказа, вкусовые качества романа-капустника стремительно улучшились и на такой уровень не провалились более. А в нашу эпоху, когда новая космоопера слишком усердно забирает в исследование проблем аббревиатурных меньшинств, хорошего неопальпа же вовсе днем с фонарем искать нужно, рассказы «Cosmos» вроде «Убийцы с Марса» (https://fantlab.ru/work663764), «Добровольцев с Венеры» (https://fantlab.ru/work309279) или «Угрозы Автоматики» (https://fantlab.ru/work677223) заставляют порой мурлыкнуть от наслаждения.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/m7M0D).

По сравнению с первым рассказом цикла (https://fantlab.ru/work1669266), который Гелула ради экономии усилий решил интегрировать во вселенную романа-капустника «Cosmos», положение человечества только усугубилось:

Но это ведь Золотой век пальпа, так что есть и хорошие новости: спустя целую тысячу лет далекий потомок Алана Мартина означенные качества развил и таки добился частичного успеха в противостоянии с разумными машинами. Правда, для этого потребовалось очень сильное запоздание с освоением дальней радиоастрономии, а вот когда такие передатчики и приемники все же были построены (разумеется, в домашних лабораториях гения и его верной подруги, никаких радиотелескопов), так сразу же прибыло послание из космоса, предупреждающее об угрозе вторжения инопланетных захватчиков. Если учесть, что захватчики выдвинулись к Солнечной системе от Альфы Центавра, уместно заподозрить, что такое торможение развития УКВ-радиосвязи на Земле у Гелулы вызвано было трудностями численного решения задачи трех тел, но это не точно.

Сам же Гелула предлагает объяснение, родственное тому, какое недавно в усовершенствованном варианте использовал для своей «аргонавтики» Джеймс Ганн (https://fantlab.ru/work800212 ):

Сюжет подчинения и попытки истребления роботами человечества у Гелулы в этих двух рассказах, надо отдать должное, исследован не только на полвека с лишним ранее «Терминатора» Кэмерона, а и за два года до Лоуренса Мэннинга (https://fantlab.ru/work1336030). Впрочем, как и Мэннинг, Гелула уже к середине 1930-х оставил не слишком доходные в пору Великой Депрессии занятия фантастикой и сосредоточился на научной работе, а также подработках в газете и на радио. После Второй мировой войны от фэндома он окончательно отошел и утратил даже тот умеренно культовый статус, которым (не исключено, по милости Азимова, включившего «Человека, который проснулся» в свою влиятельную антологию) поныне в кругах ценителей НФ и пальпа пользуется Мэннинг.

Нелишне отметить также проницательность, с какой Гелула живописует губительное воздействие социального обеспечения на космонавтику.

Действительно, исторический пик бюджета НАСА в % от общефедерального был достигнут в 1966-м, когда агентству выделялось 4.4%. Через три года человек ступил на Луну, но внимательные исследователи расходов федерального бюджета могли с сожалением предсказать, что он там не задержится: в 1969-м на НАСА расходовали уже только 2.3%, а на протяжении нынешних 2020-х — менее 0.4%, с тенденцией к уменьшению, вынуждающей хоронить даже сравнительно дешевые проекты исследования Луны и планет робозондами. Для сравнения, на разнообразную социалку, включая такие экзотические статьи, как операции по перемене пола, тратился в прошлом фискальном году 21% федерального бюджета, и уже более полувека эти статьи бюджета непрерывно разбухают.

Самое интересное даже не это: несколько лет назад опрос общественного мнения в США показал, что участники исследования на полном серьезе полагают, будто НАСА получает из федерального бюджета аж 6.4% средств, и, так уж и быть, неохотно согласны поднять эти ассигнования примерно до 7.5%.

А меры экономического принуждения, позволившие роботам подавить первые по-настоящему массовые протесты, у Гелулы отнесены… в приближающийся 2025 год. Кто сказал “фальстарт шестого технологического уклада” и “пузырь ИИ-альткойнов”?

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/m7M0D).

В этом рассказе почти забытого в наши дни автора Золотого века живописуются попытки молодого гениального ученого Мартина поднять человечество на восстание против роботов. Мартин потерпел неудачу и был заключен на двадцать лет в психиатрическую лечебницу, а его невеста тем временем возвысилась при роботах до казначея министерства финансов США. Учитывая дату написания, такая карьера выглядела чрезвычайно смелым сюжетным ходом, но, как ни удивительно, предсказание Гелулы оправдалось в точности: через два десятка лет именно этот пост в госаппарате впервые заняла женщина, и, более того, с тех пор только женщинам его и поручают.

За вычетом этой детали, сюжет «Автоматики» рождает живейшие ассоциации с линией узницы психушки Сары Коннор в «Терминаторе-2», и, хотя путешествия во времени у Гелулы не практикуются, сюжет подчинения и попытки истребления роботами человечества у него исследован не только на полвека с лишним ранее Кэмерона, а и за два года до Лоуренса Мэннинга (https://fantlab.ru/work1336030). У Гелулы выкупили было права на экранизацию и даже планировали снять в главной роли Бориса Карлоффа, но тут за дело взялись голливудские счетоводы и выяснили, что, по предварительным прикидкам, киноверсия «Автоматики» потребует не менее полутора миллионов долларов, огромной на то время суммы. Дело не выгорело.

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/SivFh + https://shorturl.at/zvDs7).

Подобно «Водородной сонате» у Бэнкса, эта книга у Флинна вышла одной из последних в карьере (не опубликованными на разных степенях готовности к прошлому октябрю оставались три работы). И «In the Belly of the Whale», как «Водородная соната», не могла бы увидеть свет в более подходящее время: прощальный поклон Бэнкса — в преддверии референдумов о Сублимации, сиречь о независимости Шотландии и Brexit, прощальные размышления Флинна над астероидной революцией — накануне осенних выборов в США, когда степень общественной поляризации пребывает на исторических максимумах, а перспектива гражданской войны обсуждается не только зрителями кинолент вроде одноименной агитки Демпартии от Алекса Гарланда.

«In the Belly of the Whale» занимает интерквельную позицию в сеттинге мира Огненной звезды, сшивая воедино первую и вторую тетралогии, разделенные многими тысячами лет («The Wreck of the River of Stars», тоже промежуточная между ними, стоит особняком и такого значения не имеет). Спиральный Рукав уже впору засучить, хотя корабль поколений “Кит”, сооруженный на базе пригнанного к Земле астероида

успел отползти от Солнечной системы едва на 2.5 световых года. Однако все характерные признаки бесконечной осени постмодерна, царящей во втором квартете романов этого варианта реальности, налицо: мифологизированные до пророков и божеств ученые, перезапуски календарей, толкотня потомства суперэтносов Индии и Китая за Небесный Мандат Человека после угасания захиревшей Гран-Публикамериканы.

А еще ведь даже Содружество Солнц не учреждено

Ко времени действия «On the Razor's Edge» из памяти людской практически стерлись и Президенте-Император Мивель II, обширные ноздри статуи которого на горе Рашмор, по легендам, были битком набиты сокровищами, и его астероидная флотилия, и даже само название его империи.

“Кита” запускали Планировщики Авдоритадешских Имприалей, и довольно естественно, что ничего отличного от знакомой аристократии они для бортового социума придумать не смогли. Да, в их распоряжении был чудесный хайтек, о котором и не мечтается Скитальцу Теодорку сунне Нагараджану (https://fantlab.ru/work539605) на его безымянном мире после долгого Падения с Небес: двигатели Фарнсуорта, струнные приводы и генераторы поля Хиггса, позволяющие корректировать курс астероида созданием виртуальной массы, словно морковку перед носом бредущего по склону ослика подвешивать. Куда как эффективнее все эти устройства, нежели медлительные солнечные паруса,

Но разработчики, подобно отцам-основателям США или кремлевским мечтателям Старосоветской России, упустили из виду простое обстоятельство, дающее о себе знать с редким постоянством из эпохи в эпоху:

Случайная выборка звёзд не приносит зачастую ничего, даже смерти, ибо, чтобы умереть, необходимо сперва пожить… Порою странствующие дети Солнца держали головы свои высоко и гордо, временами — брели в кандалах. Иногда потому, что приходилось всем жертвовать, или же потому, что терять было нечего.

Мы знаем из «Спирального Рукава», что

это понятно даже по эпиграфу из терранской баллады Меараны арфистки, которым открывается роман. Так что сразу можно посчитать «In the Belly of the Whale»

Мы помним, что Дао Хетти — столичная планета Конфедерации Центральных Миров, и человечеству очень повезло, что родина его располагалась в Треугольниках, там, где бесценные звёзды солнечного типа прилегают друг к другу плотно, точно щека и скула, и в скоплении этом едва дюжина световых лет или около того отделяют одно светило от другого. Может, стоило дождаться развития более совершенной технологии, а не посылать ковчеги и рои терраформирующих автоматов сразу повсюду окрест, по медленным ньютоновским плоскостям — к Проксиме Центавра, Эпсилону Индейца, 61 Лебедя, Тау Кита?

Нет, не стоило, ибо в ту эру, как и в эпоху коалесценции Соединенных Штатов, в любую из эпох пересборки Китая, Индии или России, люди спешили мечтать и воплощали свои мечты, как только для этого выпадала хоть малейшая возможность.

Среди разрастающейся анархии команды и жестокой олигархии офицерского состава любые предпочтения и симпатии с неизбежностью поверяешь личным вкусом. Однако «Кит» должен быть сохранен любой ценой  —  тем, кто чтят Трехглавого Орла, помнится, как с протеста против избыточного налогообложения началось восстание в Древней Муркании и как позеленели бы от зависти старые королевские администраторы, поглядев, что за сборы устанавливает новая власть.

“Кит” несется во тьму с головокружительной быстротой — и в то же время прискорбно медленно, так медленно, что даже ньютоновские аппроксимации еще применимы, и нет нужды в точном вычислении рун Кристоффеля и тензоров Риччи.

Но вот

Отклонение, приводящее к промаху мимо Тау Кита, накопится за восемьсот лет. А вот решение о том,нужно принимать уже сейчас. Не пожалеть ли астероида великого, в котором более сорока тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?

Человек не строит на геологические эпохи, как строили Визитеры, и новый мир возводят те, кому ведом был только старый. Впрочем, если на строительство согнаны те, чьи самые дальние предки были овцами, то социальная эволюция, преобразуя сегодняшние решения в завтрашние трудности, подберет хоть кому-нибудь из них Тайное Имя тотемного зверя попрестижнее.

По мере того, как Земля остывала и её население уменьшалось, на Дао Хетти, вероятно, стали задаваться вопросом, с какой это стати Земле по-прежнему положено пять голосов в Ассамблее Содружества Солнц, а её колониям, теперь куда гуще заселённым, только три. Но это уже другая история.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/7v5ov).

В более давнем отзыве на эту работу я отметил, что Стамбул, Царь Всех Городов, на момент действия книги превратился фактически в неформальную столицу ЕС, перетащив на себя, как и подобает с таким прозванием, львиную долю полномочий от хиреющего Брюсселя. После написания «Дома дервиша» и этого отзыва минуло почти полтора десятка лет, темпы прогресса нанотеха куда скромнее заданных Макдональдом, но даже они всяко выше темпов евроинтеграции Турции, которая считается кандидатом на вступление в Евросоюз с конца прошлого тысячелетия, когда эта бюрократическая машина Руба Голдберга еще сохраняла лоск и привлекательность. Однако если что и растет в Турции, так это экономика, инфляция, курсы СКВ к лире и военно-политические амбиции великотуранского оттенка, а никак не степень мелификации турецкого режима Евросоюзом — от состояния Медового Гомункула из «Дома дервиша» Турция сейчас заметно дальше, нежели в 1999-м. И это, пожалуй, хорошо; остается надеяться, что примеру Турции, которая сочла для себя слишком тесным евросоюзный притвор и вредным — притворство навязываемых брюссельской бюрократией реформ, последуют две ее соседки.

При Реджепе Тайипе Эрдогане, однако, она не чурается иных, более полезных направлений интеграции, “отстраиваясь” от явственно клонящейся к упадку Западной Евразии. И это порождает в последние пару лет феномены, какими могли бы гордиться даже Макдональд, Гибсон, Стерлинг или иные корифеи киберпанка, славные могучей фантазией ближнего (а в случае Макдональда и сверхдальнего) прицела. Так, на пресс-конференции после Вашингтонского саммита по случаю 75-летия НАТО Эрдоган задекларировал стремление Турции вступить в Шанхайскую организацию сотрудничества — если даже оно не реализуется, то очевидно, что во всем Альянсе только Турция способна себе позволить восхождение на подобные восьмитысячники военно-дипломатического троллинга. Думается, по классификатору Фантлаба столь многовекторное построение внешней политики Турцией достойно уже не просто “постмодернизма”, а и “сюрреализма/психоделики”, словно провоцируемые наноботами галлюцинации.

Работа Макдональда стремительно перемещается в область альтернативной истории, а не просто «тройного прыжка с заступом одной ногой в будущее», однако, сравнивая изображенную в ней Турцию-2027 с нашим вариантом бытия и проводя аналогичную «проверку реальности» для прочих ландшафтов, с которых Макдональд писал свои полотна в субжанре этнографического киберпанка, приятно констатировать, что расхождения не так велики, чтобы томить душу ностальгией по jamais vu («Бразилия», для сравнения, оставляет чувство тоски, ощутимое почти на физиологическом уровне, и, разумеется, не только из-за трудностей с перелетами в Южную Америку из России на рейсах Turkish Airlines, хотя понятно, что именно для «Бразилии» это естественней всего, если учесть, чтó на самом деле представляет собой арена событий).

Не случайно, что «Дом дервиша» же из всех «этнографических» книг Макдональда самая лукавая, озорная, авантюрная, светлая и оптимистичная — тут солнечной энергии хватит на все бьющиеся людские сердца и на все непредвиденные случайности с мегалитическими газопроводами Северных, Южных, Турецких, Голубых и Розовых Потоков. К большому сожалению, позднее Макдональд на этот уровень уже не вернулся; в интервью 2014 года он с напускной уверенностью бросил: «Мне не хотелось больше писать книги об очередной развивающейся экономике года, я мог ощутить себя их пленником». Ой, зря. Очень зря. Пожалуй, никому больше в НФ и киберпанке после Гибсона не удавалось высечь под себя целую узнаваемую личную эконишу с хайтек-сенсорами духа времени, безошибочно анализирующими его течения и неустойчивости на стыках поколений и тектонических плит геополитики, а Макдональд смог. Просто сам не вполне оценил значение сотворенного.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/WXYQd).

Вам наверняка известно, что последней соломинкой, сломавшей натруженную спину премии JCMA, стало истеричное выступление Джанет Нг на дублинском Ворлдконе в 2019-м. Нг, помимо этой деструктивной (и премированной) выходки, ничем интересным в истории жанра пока не отмечена, но совершенно ясно, что с творческим наследием Кэмпбелла она знакомилась не слишком внимательно (если дала себе такой труд вообще), поскольку встречаются у классика, хоть и нечасто, работы с подлинно сильными женскими персонажами, без раздумий противоборствующими фатуму и в то же время крайне далекими от мамзелей в беде.

Наверное, лучшая из них — «The Escape», которая опубликована без малого 90 лет назад, но почти не устарела технически, а в определенных аспектах уверенно опережает наш вариант реальности: прокат самолетов на аккумуляторах и скоростные линии метро между Элизабет (в штате Нью-Джерси) и Нью-Йорком к нам покамест не завезли. Учитывая же стремительно выросшие за последний месяц котировки Дональда Трампа на победу в матче-реванше, интересен «The Escape» и в аспекте социокультурном, поелику изображено там североамериканское общество, которое сделало бы честь создателям «Дивного нового мира», «1984» да «Гаттаки», а также худшим кошмарам радфемок или других оголтелых поклонников Демпартии после процесса Доббса против джексонианок (не путать с политическим джексонианством, продолжателем традиций которого выступает Трамп).

Красотке Айэс Марлан двадцать лет, двенадцать месяцев и двадцать семь дней. Подходит к концу последний, тринадцатый месяц двадцать первого года её жизни, по каковому признаку можно заключить — не то скорость вращения Земли в этом сеттинге уменьшилась, не то календарь решили модифицировать под насущные политтехнологические нужды.

В двадцать один Комиссия по Контролю за Народонаселением автоматически вызовет её «определиться» с предпочтительным типом мужа. Больше всего Айэс раздражает, что вызов этот чисто условный: партнер уже выбран, а техники Комиссии просто сделают так, чтобы их решение пришлось ей по нраву. Нет ли шанса сбежать от чудовищной системы психокондиционирования? Технически это очень затруднительно: даже влюбленного в Айэс скульптора Пола Трере, который не меньше девушки возмущен евгеническим диктатом государства, ставит в тупик предложение Айэс податься в бега.

Айэс талантливый инженер, но не организатор, а скорее социофобка, у нее нет времени “пасти котов”, и девушка, терзаемая презрением к недвусмысленно назначенному в ее женихи коллеге отца Брюсу Рэндаллу, упускает из виду потаённые таланты молодого человека.

А тот, добровольно идя на сотрудничество с полицией, не преминет преподать сбежавшей невесте урок: разрабатывая мощное инновационное оружие, всегда следует 1) озаботиться и поисками защиты от него, причем 2) так, чтобы не позволить оппоненту заполучить все сразу как трофеи. Этот двухчастный принцип у Кэмпбелла, кстати, всплывает регулярно: он активно задействуется героями его мегаломанских космоопер в военной стратегии.

Стоит похвалить “времяустойчивое” описание технологий этого варианта реальности: Кэмпбелл редко удерживался от соблазна детализации технологических решений, и порою («The Irrelevant», «Marooned») естественное устаревание элементной базы выставляет классика в откровенно сомнительном свете. Не так здесь: и видеотелефонная связь, и методики “промывки мозгов”, и “черные вертолеты” местных купидонов без потери качества могут быть перенесены в любой современный параноидальный технотриллер вроде «Черного зеркала».

Финал рассказа способен навлечь на Кэмпбелла обвинения очередной воительницы за социальную справедливость и мелкотемье, если такие до «The Escape» когда-нибудь доберутся. Но это будет глупо. Симпатии Кэмпбелла к евгенике, граничившие с расизмом, общеизвестны, в его космооперах они обыкновенно приводили к размашистым сценам безжалостного ксеноцида. Однако в «The Escape» предложен поистине шедевральный эпилог, порождающий диковинно равновесную смесь чувств — клаустрофобический ужас перед смыкающимися впереди и позади железными стенами нет-нет, а размывается задумчивостью о преимуществах кейнсианского регулирования на войне и в любви. При желании можете здесь болеть и за евгеников, и за их жертв — у обеих сторон своя интерпретация реальности, ничем не лучше и не хуже, чем у противника.

Как ни крути, а от бесконтрольного развития обоих этих процессов — войны и любви — множатся в основном мартирологи и списки лиц, которым запрещен выезд за границу.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/gQOBe).

Cколь многое изменится от небольшого сдвига фундаментальных постоянных, помимо пятой графы третьей таблицы во второй главе чьей-нибудь безгранично занудной диссертации? Очень многое, если не всё. Антропный принцип так и работает.

При некотором усилии воображения, натренированного «Самой могучей машиной» и «Островами в космосе», в «Atomic Power» можно увидеть старейшего общего предка полудюжины выдающихся (пост)апокалипсисов НФ, не исключая приводимой по любому поводу в пример рунетовскими поклонниками «Задачи трех тел», а также мимолетно вплетаемых на потребу сюжета линий глобальных катастроф в космооперах вроде «Дзен-пушки», где разгул фантазии автора порождает концентрат такой питательности, что потом на удобренной им пажити доброй дюжине коллег пастись — не перепастись. Как и в «Дзен-пушке», героям Кэмпбелла удается “починить” Солнечную систему, разбалансированную ослабевшим гравитационным взаимодействием, хотя, честно сказать, с учетом ее принципиальной хаотичности успех такого предприятия в реальности кажется менее надежным.

Апокалиптические картины распада Вселенной у Кэмпбелла напоминают сценарий Большого Разрыва в некоторых экзотических теориях далёкого будущего Вселенной, но там подобная картина требует присутствия особой фантомной энергии (https://arxiv.org/abs/astro-ph/0302506), разновидности тёмной энергии — скалярного поля с отрицательными гравитацией и кинетической энергией, удовлетворяющего уравнению состояния с параметром w < -1. Кстати, хитом этого весенне-летнего сезона в астрофизике и космологии как раз и стали данные эксперимента DESI-1YR (2024): они говорят скорее о предпочтительности 𝑤 > −1 в наше время при возможности реализации условия 𝑤 < −1 в далёком прошлом (https://arxiv.org/abs/2404.03002). Если предположение об ослаблении расширения Вселенной со временем подтвердится, открытие это станет, пожалуй, величайшим для физики в нашем веке. Расширение Вселенной по закону Хаббла-Леметра было открыто за несколько лет до «Atomic Power», им явно и вдохновлён рассказ.

Стиль Кэмпбелла, само собой, не порадует ценителей более современных алхимических марьяжей НФ и высокой жанровой прозы и/или мифопоэтики: он тут примерно так же сух, как и азимовский, но и этого достаточно для завораживающих описаний занесенного антарктическими метелями Нью-Йорка, чьи мосты и небоскребы рушатся от охрупчивания “уставшего” металла. (В «Послезавтра» при схожей погоде разве что флаг заледенел.) Однако открывающая и закрывающая виньетки заставляют повысить оценку балла на два сразу, и не только потому, что этот рассказ вышел на заре Золотого века пальпа, еще до открытия нейтрона и распада урана*: скупыми средствами Кэмпбелл добивается эффекта «космической матрешки», сравнимого с медитацией на гравюру Фламмариона под «Знамения невинности» Уильяма Блэйка.

* Описанный Кэмпбеллом процесс получения атомной энергии сходен скорее с термоядерным синтезом, чем с распадом тяжёлых атомов, который мы в реальности используем при работе атомных реакторов, но вода как термоядерное топливо не может быть использована.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/UviRG).

Этот супергеройский бурлеск, открывающий тетралогию Корнелиуса, знаменует первую серьезную попытку Муркока расправиться со своим Вечным Воителем, приспособив его под нужды нарождавшейся глобальной деревни (Маклюэн ввел термин в 1964-м, совсем незадолго до начала работы Муркока над романом): устроив на более скромную, но социально востребованную должность Вечного Деревенского Дурачка. В код «Финальной программы» Муркок включил переработанные истории об Элрике — «Грезящий город» и «Когда боги смеются» (Джерри соответствует Элрику, Кэтрин Корнелиус — Киморил, мисс Бруннер — Буреносцу и так далее), но преломлены они через оптические системы хардбойлед-детективов, шпионских триллеров и, разумеется, критической теории франкфуртской школы, чье мощное влияние чувствуется во всей контркультуре 1960-х, а бунтарству последней Муркок выражает явную поддержку:

«Я разрабатывал форму по мере продвижения, брал элементы чандлеровских детективов с их лаконичными апартами, шиковых «романов с ограблением»… а ещё Уильяма Берроуза, а ещё — моих собственных работ в жанре меча и магии, на которых основана она, и всё это нужно было, чтобы отпраздновать приход современности, с её новым миром игрушек электроники и технологии, безудержным экшеном, размыванием гендера, ну и так далее. Отношений настолько осознанных, что они целенаправленно реализуются через те или иные роли».

Написана «Финальная программа» в жуткой спешке, за десять дней зимой 1965 года, пока Муркок тетешкал на коленях двух малышей, ее перфолента неприлично растрепывается по ходу выполнения  —  и, в общем, справляется роман с заданием деконструкции/пересборки кэмпбелловского мономифа Избранного Героя гораздо слабее, нежели, скажем, «Устройство с Центавра». Примерно такие же результаты демонстрирует майор Гром в недавней «Игре», пытаясь на манер Темного рыцаря обезвредить заложенную на Витебском вокзале бомбу наперегонки с алкотестером.

Не составляет она конкуренции на этом поприще и «Дюне» с «Князем света», но, в отличие от последнего и наряду с работой Харрисона, попала в список 1985 года разлива Science Fiction: The 100 Best Novels от Дэвида Прингла.

Единственная за всю карьеру Муркока экранизация (с беспомощными даже на то время спецэффектами и без приличествующего саундтрека от Hawkwind) выполнена в середине 1970-х, когда и сам Корнелиус, и терробриттские реалии нашей с вами Главной исторической последовательности переменились почти до неузнаваемости. Ну, с этим вроде бы никто не спорит, сложнее определиться, почему понадобилось им так срочно закидываться лошадиными дозами «Лекарства от рака»: под влиянием ли студенческих волнений в Париже, танковых ли процессий в Праге, дефолиантовых дождей во Вьетнаме или энергетического кризиса на Ближнем Востоке. Какое разнообразие ответов, глаза разбегаются! Прямо как намедни на Рафах.

В любом случае, уже тогда было ясно, что киноверсия малость запоздала — куда удачнее Корнелиус вписался бы в наши Годы Джекпота или совсем недавний Второй Позолоченный Век (2008–2021?), когда с вертолетов летели не струи “агента Оранж”, а безудержно умягчаемые мировые валюты.

Особенно созвучен нашей эпохе эпизод «Финальной программы», где Корнелиус грабит банк на два миллиона фунтов и уходит безнаказанным, уверенный: темпы инфляции столь высоки, что законом защита денег более не гарантируется.

(А золотовалютное обеспечение доллара-то, напомним, еще не отменили — это сделает только Никсон в 1971-м.)

Но и будь Корнелиус удостоен собственной киновселенной либо беженства в КВМ у Дарта Мауса, это не приблизило бы Муркока к реализации задумки об искупительной жертве Героя.

Джон Клют отмечает: «Муркок вроде бы пожертвовал Корнелиуса миру в роли поп-спасителя, а потом передумал и забрал».

Ровно так же обращается с бедолашным Джоном Коннором (который, как легко заметить, носит те же инициалы J.C., и также с любезного разрешения палестинских праводержателей Судного дня) Голливуд во франшизе Терминатора, каждая предыдущая лента которой резко прибавляет в обожании поклонниками после выхода следующей. Апофеоз Корнелиуса, как и у Манфреда фон Бека из «Города в осенних звездах»,

Уже второй роман цикла, «Лекарство от рака», Муркок взялся писать вместо сеанса психотерапии после “ужасающего искажения идеалов”:

«Творилось истинное зло, творилось именем фундаментальных американских ценностей: мира, правосудия для всех, демократии и всего такого прочего».

Корнелиус «Финальной программы», мессия-иконоборец благодатного раннекосмического века, быстро замечает недоброе мигание ламп подсветки стартовых столов. Он забросил удостоенные Нобелевки работы, тематика которых включала единую теорию поля, впоследствии уничтоженную им же, за вычетом единственного экземпляра где-то на полке в Ватиканской библиотеке — не их ли подберет спустя сорок лет, уже основательно изгрызенными жуком-притворяшкой, Лэнгдон у Дэна Брауна?

(В единственном русском переводе, кстати, Карла Юнга бесперечь путают с физиком Янгом Чжэньнином и даже делают о том Янге бесконечно трогательную сноску на словах «Он ручается, что история развивалась циклами, по две тысячи лет, и что нынешний цикл начался с Христа»).

В конце второй фазы, когда Корнелиус находит рукопись безумного астронавта Ньюмена и выбрасывает её, книга едва не разваливается. После этого ему нечем заняться, он возвращается домой на вечеринку.

Правда, первые два «Терминатора» казались блюдами из мишленовского заведения и не предвещали дальнейшего пересоленного супа с котятами. А у Муркока с самого начала тетралогии и «Финальной программы» — крайне забавный и провокативный выбор названия для открывающей книги цикла — видно, что ничего хорошего из попытки сдуть образ Вечного Воителя, точно воздушный шарик на школьном выпускном, переиначив эпос об Элрике семантическими средствами контрацепции свингующего Лондона, не выйдет.

Джерри, по классификации Нила Спенсера, есть “маловероятная комбинация Мика Джаггера, Джеймса Бонда и Флэша Гордона”. Он “красив, безвозрастен, бисексуален, человек многих талантов, убийца, пронаркоманенный до почек, вечный подросток, терзаемый интересом к секретам путешествий во времени и полубессмертия”. У Корнелиуса три сверхдорогих машины, элитная звуковая аппаратура и одежда на любой вкус, обширные запасы еды и бензина (препперы облизнулись); он поддерживает по всей Европе сеть топливных кладовых, снимает на постоянной основе номер в «Ангкор-Хилтоне», играет на кастомизированной гитаре с инкрустациями из драгоценных камней.

Слегка наивно пытаться девальвировать эту реальность, ожидая, что к «The Condition of Muzak» читатель предпочтет таким Корнелиусам придурковатого подростка из Ноттинг-Хилла — кстати, цены на недвижимость там в наши времена уже вполне элитные, неформалы и беженцы из тбилисских квир-коммун, в отличие от времен молодости Муркока, могут в этом районе рассчитывать разве что на сквоттинг.

«Что случилось со страной? Коалиционное правительство производило впечатление бессилия, неспособности справиться с чем бы то ни было».

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/nfH3t).

У меня с авторами Новой Волны, куда частенько для простоты и лени ради причисляют Желязны (хотя, честно говоря, ранний и лучший период его творчества, до перехода в профессиональные писатели, сопротивляется классификации по каким бы то ни было удобным ранжирам), обычна антикорреляция: если они сами (или критики) какую-то нововолнистскую работу, обычно раннюю, осуждают за незрелость, это повод навострить ушки и внимательно присмотреться к “ошибкам юности”, допущенным в эпоху, когда автор еще не релокнулся в мейнстримное гетто.

Но всего забавнее, когда за “маловысокохудожественность” поругивают работы или фрагменты их, запавшие в душу еще с детства, когда я не подозревал, что текст на страницу перед глазами принесла именно Новая Волна. Без таких произведений интерес к фантастике мог бы не развиться вовсе. Сходным образом и математика, вполне вероятно, ассоциировалась бы у меня лишь с невыносимо скучными школьными и университетскими курсами, не наткнись я лет в 14 на «Фрактальную геометрию природы» Бенуа Мандельброта и не пойми, что языком математики можно описывать не только прорывы канализации в школьный бассейн.

Как ни забавно, а величие «Ключей к декабрю», наверное, лучше всего передал попыткой язвительной критики этой повести Колин Гринлэнд, который на страницах «Выставки энтропии» выбрал объектом для снисходительного разбора тот самый пассаж «не более чем в триста слов», навеки гравирующий на текучей памяти любого читателя сигилы и (дикие) карты планеты Декабрьского Клуба. Это не просто один из лучших пейзажных фрагментов в НФ, а и в англоязычной литературе вообще. Ну и в русских переводах, естественно —

Ну как, убедились, что лучший игровой графический движок — ваше собственное воображение?

Чем дальше, тем сильнее разбирает смех, пока вчитываешься в претензии британского младшего коллеги к Желязны:

»... ограничения и свободный перехлёст выразительных средств Желязны очень сильно противоречат друг другу. Казалось бы, их можно интегрировать, показывая нам неоднозначность нашей реакции на инопланетный ландшафт, но автор этого противоречия, видимо, не осознаёт. Декларируя литературную свободу, он на самом-то деле остаётся пленником старых ментальных привычек...

Роджер Желязны здесь явно не пытается произвести глубокое впечатление, так что, может, и нет смысла отмечать, насколько всё это прихотливо и несущественно... Сравнения и ассоциации Желязны скорее отвлекают внимание, чем концентрируют его, оставляя по себе цепочку расколотых образов, расфокусированных и незапоминаемых. Если его фантазия кажется невероятно мощной, то лишь потому, что он её распустил до пределов. Тональность высокой поэзии маскирует привычное по старой научной фантастике высокомерие и пьянящие упрощения диванного автора, чьи мечты исключительно колоссального размаха, и воображение несётся через световые годы и эпохи. Он не стремится к максимальной аутентичности своей планеты, а сводит её к стилистической виньетке: “Быстро! Весь мир не больше чем в триста слов”. Её жителей, “слишком мохнатых и клыкастых” и “с недоразвитым мозгом”, он судит людскими мерками, с колонизаторским пренебрежением».

Чу! А глядите, как навострили ушки и встрепенулись спустя сорок с лишним лет адепты критических расовых постколониальных теорий в литературоведении, социологии и прочих гуманитарных науках? В 1980-е упреки автору в том, как он «с колонизаторским пренебрежением» спускает с поводка на дикую охоту свою могучую фантазию, еще могли показаться чем-то эксцентричным; не так сейчас, когда Голливуд впору пропалывать с дустом и глифосатом от непомерно расплодившихся фанфиков и римейков, а шортлисты и лауреатские списки многих престижных англосферных премий годятся в основном на антирекомендации.

«Ключи к декабрю», впрочем, и в 1967-м ни одной престижной жанровой награды не взяли, хотя я бы им отдал Тройную Корону «Небьюлы», «Локуса» и «Хьюго» за тот год. Но есть нюанс: так произошло потому, что в ту пору конкурентов «ручной выделки» было слишком много, а не оттого, что, как ныне, повесточка КРТ, франкфуртской школы и постколониализма эту самую Тройную Корону утяжеляла. Трудно судить, повезло бы повести в наши дни больше, ведь произведение это уже в достаточной мере постмодернистское, чтобы «колонизаторские замашки» стало сложно отличить от утонченной критики колонизаторов-планоформистов. (Нечто похожее проделает спустя полвека Флинн в рассказах о Скитальце Теодорке сунна Нагараджане https://fantlab.ru/work539605, в безвыходной ситуации присягнувшем Содружеству Солнц.) Или, вернее, демонстрации того, что на любую прозелитическую уверенность в своей правоте, как у живого бога Джарри, всегда найдется правота бóльшая, в наших реалиях — обычно финансовая. Уверенность Декабрьского Клуба, который сформирован, собственно, усилиями этого самого бога. Поэтому миф о сотворении Нового Алайонэла можно было бы ужать до:

«В любой группе из более чем двадцати восьми тысяч пятисот шестидесяти субъектов обязательно встретится несколько талантливых личностей. Джарри оказался из их числа. Он обладал талантом делать деньги».

Стал ли Желязны лучше — или только профессиональнее как писатель, это ведь далеко не одно и то же — после того, как схлынула Новая Волна? Безусловно, ответ на этот вопрос зависит лишь от ваших предпочтений *опускается на четыре лапы по-кошачьи, подмигивает Phantom_dream и поспешно вскакивает на забор*. Но я не удержусь от соблазна подметить, что, начиная примерно с 1975 г., его работы крупной формы становятся почти исключительно соавторскими, а сольники — почти исключительно амберскими. А вот два пятикнижия Янтарного Королевства, по признанию самого Желязны, ему в согласии с первоначальным нововолнистским замыслом воплотить не удалось; уже начиная с третьей книги, процесс оседлали издатели.

Что ж, по крайней мере, Роджер применил свой опыт сотрудника статистического ведомства, развив талант делать деньги.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/TMcdA).

Одно из немногих в старосоветской фантастике произведений подлинно топового уровня, без скидки на потребность отнестись с пониманием к условиям искусственной изоляции русской литературы той эпохи от мировых тенденций развития НФ. Кроме того, это еще и редкий случай, когда вторая или более поздняя вещь в цикле намного сильнее открывающей.

Сейчас воспринимается как ретроисторическая сатирическая космоопера, фактически аналог киберпанковских романов про хакеров в бегах от Системы, с сильной романтической линией — наверное, лучшее вторжение похитителей тел в истории жанра, потому что похитители-то наши, буржуинские, то есть пионерские, да вдобавок влюбленные, хотя и сами не вполне о себе это понимают. Построена очень убедительная, особенно по меркам времени написания, нечеловеческая культура, полностью отвязанная от телесной основы родоначального вида и реализующая нечто вроде нашествия фоннеймановских зондов в масштабе звездных систем и Галактики — Путь сделал бы честь даже Рейнольдсу с его Ингибиторами или Halo с Потопом.

Оставляет устойчивый волшебный привкус мечты о прорыве на иной план бытия из смирительной рубашки детства и ликвидации централизованной системы угнетения силами отважного одиночки, роднящий эту работу для меня одновременно с «Темной башней», «Голубятней на желтой поляне», «Чертой прикрытия» и «Дзен-пушкой». Ну а спасение мира любыми подручными средствами, включая консервные банки и шуруповерты, есть неотъемлемый элемент рецепта подавления недоверия в космооперах еще со времен Кэмпбелла. Если с младых ногтей не ориентировать читателя на такой подход, человечество рискует безвольно засохнуть на Великом Фильтре.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/bezE5).

Хотя в картотеке Фантлаба данная работа числится рассказом, это скорее небольшая повесть, вышедшая в том же 1933-м, что и «Beyond the End of Space». Сюжет последней куда масштабнее, но не покидает чувство, что отпочковались они от одной ветки: и там, и в «The Battery of Hate» на страницы великих журналов Золотого века пальпа излиты мечты, сладко берущие за душу едва ли не любого юного технаря (не путать с техником) и поныне. А именно — сотворить революцию в прикладной энергетике. Вы бы многое отдали за то, чтобы лет в 19 изобрести идеальный источник энергии в подвальной лаборатории? Правда, в слегка альтернативной Америке “минувшего будущего” (действие происходит в 1938-м, до тротуарных лент и повсеместных прокатных автогиров тут не доросли, зато суперхайвей Кейп-Код, нашей реальности неведомый, уже построен) отсутствуют проблемы, погубившие позднюю старосоветскую и впоследствии федерально-имперскую академическую науку: полный паралич связи передовых разработок с производством.

Как и Рэндольф Уоррен, юный изобретатель Брюс Кеннеди отказывается продавать коварному воротиле финансов и энергосектора свои патенты, и, подобно Уоррену, может рассчитывать на финансовую поддержку богатого, но менее одаренного технически приятеля — здесь это Боб Донован, третируемый отцом-миллиардером.

Как и Уоррен с Путни, Кеннеди и Донован девушками не интересуются совсем, но нет в их отношениях и абсолютно ничего гомосексуального. Будь эта повесть написана в наши дни, одним бромансом дело бы явно не ограничилось. У Кэмпбелла такое, конечно, невозможно: Кеннеди в одном лице комсомолец, то есть, простите, передовик выздоравливающего капитализма времен Нового курса Рузвельта, отличник, атлет, цисгендерный красавец и гениальный физикохимик. Амбиции его, понятное дело, не ограничиваются ни аспирантской стипендией, даже повышенной, ни нацпроектами типа “Земского учителя”.

В наше время, спустя без малого сотню лет после публикации повести, «The Battery of Hate» по-прежнему актуальна. Электромобили завоевали несколько большую популярность, чем в первой половине прошлого века, когда электрохимия (включая электрохимию полимеров) еще не достигла столь бурного развития, а отсутствие надежных преобразователей тока создавало трудности с подзарядкой. Отовсюду слышны захлебывающиеся от восторга проповеди адептов зеленой энергетики, крупные автопроизводители первого мира один за другим объявляют об отказе от выпуска машин с ДВС в скором будущем. Наиболее мощные современные модели электромобилей способны выдать около 2 тыс. лошадиных сил, а у Кэмпбелла отличным значением считается 150.

Вот только проблемы с автономностью и доступностью быстрых зарядок, особенно в климате, отличном от калифорнийского, не позволяют и поныне всерьез рассматривать эти устройства человеку, который не хотел бы в самый неподходящий момент оказаться рабом оцепеневшей груды металла и пластика без надежных механических органов разблокировки дверей.

Самая фантастическая деталь повести, как обычно при взгляде назад из Лет Джекпота на Америку интербеллума, золотого стандарта, безумствующего пальпа и лучеметной готики, не в том, где могли бы ее усмотреть Кэмпбелл или его вечный творческий конкурент «Док» Смит. Всего удивительней, да что там, сказочней в нашу эпоху выглядит молниеносная оперативность, демонстративная открытость экспериментам и безоговорочная готовность помочь пользователям со стороны жирнейших ленивцев околовоенной американской бюрократии — «Локхида» и федерального агентства по авиации. Свершения навроде описанного ниже в нашей реальности вряд ли будут по силам, наверное, даже Бэтмену, не говоря о галеонном маскоте марсианского электромобилизма Элоне Маске.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/dqrJZ).

Существует расхожее выражение “автор одной книги” — оно описывает ситуацию, когда писатель известен широким кругам общественности или хотя бы поклонникам определённого жанра только по одному, наиболее популярному произведению, даром что остальная его творческая продукция может быть на диво талантливой и/или разнообразной. Предсказать, какой именно книжке выпадет такой джек-пот, практически невозможно. Иногда культовый статус приходит лишь через какое-то время и может никак не коррелировать с показателями продаж.

Cлучай же Гордона Уильямса уникален, он не принадлежит ни одной из этих категорий. Хотя его работа стала литературной первоосновой одного из величайших психологических триллеров ХХ века, по сути, открывшего звёздную актёрскую карьеру великого Дастина Хоффмана, немногие подозревают даже о существовании такого первоисточника или о том, что его название не совпадает с названием фильма Сэма Пекинпы. Впрочем, последнее замечание можно потихоньку снимать: переиздание романа к новой экранизации 2011 года выходило уже под намертво приклеившимся заглавием «Соломенные псы». Это тем забавнее, что Уильямс был очень недоволен экранизациями, упрекая режиссеров в «американизации» сюжета ненужными сценами изнасилования и убийств (такой метод раскрытия подсознательной страсти Джорджа/Дэвида к насилию, прорывающейся через оболочку спокойного нелюдимого астрофизика, словно энергия коллапса сверхновой, соответствовал видению сюжета Дастином Хоффманом, но Сэм Пекинпа отвергал претензии Уильямса), а поводом для написания книги послужил как раз личный стресс по случаю побега полубезумного гангстера из Дартмурской тюрьмы неподалеку от городка, где жил Гордон. Собственно, книга, в отличие от фильма, позволяет сохранить остатки «налета цивилизованности» на душах действующих лиц.

До неожиданного прорыва с фермы Тренчера Уильямс специализировался на сочинении учебных пособий и “автобиографий” футболистов (известно по крайней мере о трёх таких футболистах: Терри Венейблсе, Бобби Муре и Томасе Дохерти, но это число может не быть окончательным). Венейблс, впрочем, не только отблагодарил своего “призрака”, пригласив его на работу в департамент по связям с общественностью “Челси”, но и сам, после долгих лет дружбы, ухитрился развить неожиданные литературные способности — вместе с Уильямсом, уже официально, они написали четыре романа. Впрочем, с середины 1980-х Уильямс практически отошел от литературных занятий, и с той поры о нем почти ничего не было слышно. Тем не менее «The Siege of Trencher's Farm», написанная за девять дней и гонорар в 300 фунтов, проложила в шотландской литературе тропинку, по которой впоследствии Йен Бэнкс начал восхождение к вершинам Культуры мимо «Осиной фабрики», и уже по одному этому достойна внимания современного читателя. С другой стороны, если вы не любитель сплэттерпанка, то куда более интересное стилистически и сюжетно бытописание корнуэльской глубинки может быть найдено у Майкла Дж. Харрисона, в «Курсе сердца».

Знаменитая фраза из пятой главы «Дао дэ цзин», откуда, вероятно, взято альтернативное название фильма и книги, выглядит следующим образом:

天地不仁、以萬物為芻狗

聖人不仁、以百姓為芻狗

Обычно её переводят так:

(Небо и Земля безразличны [к людям], они смотрят на тьму вещей, точно на соломенных псов.

Совершенномудрый безразличен [к людям], он смотрит на сто фамилий, точно на соломенных псов.)

В данном случае термин 仁 «жэнь» носит отчётливо конфуцианский характер, точная его передача на русском затруднительна, хотя обычно он переводится как «гуманность». Итак, Лао-цзы (или тот, кто писал от его имени) здесь позволяет себе явственную шпильку в адрес конфуцианцев, которые, по мнению даосов, носятся со своим Небесным мандатом, как дурень с писаной торбой. Перевод 不仁 «бужэнь» как “безразличный” не охватывает этой коннотации.

Далее, 百姓 «байсин» — это не просто “сто фамилий”, а расхожий фразеологизм, применявшийся в вэньяне для обозначения “обычных людей”, обладающих вместе с тем некоторым общественным статусом (поскольку у них могли быть рабы, 黎民 «лиминь»). В современных европейских языках ему, пожалуй, соответствует термин “образованный средний класс”. Это именно та общественная прослойка, к которой принадлежат математик Дэвид Самнер и его жена Эми (у Уильямса — Джордж Магрудер и Луиза), а противостоит им сельская чернь, которую в Китае назвали бы 黔首 «цяньшоу» (черноголовые).

По иронии судьбы, в Китае, Гонконге и на Тайване название фильма (а теперь уже и книги) переводили вразнобой, но без всякого упоминания об этих псах: оно точно передано лишь в японской версии.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/bev34).

Великолепная реализация сюжета с проникновением археологов в гробницу фараона, будоражившего умы современников Кэмпбелла после истории с раскопками Картера и Карнарвона в Долине Царей. Рассказ, впрочем, почти лишен экзотики и лирико-мистического флёра, сопровождающего марсианские и прочие хоррор-виньетки Брэдбери, он больше напоминает продукт творческого состязания с Кларком Эштоном Смитом и его «Склепами Йох-Вомбиса», написанными на шесть лет раньше. Оснований так полагать хватает: известно, например, что мегаломанские космооперы первой половины 1930-х, объединенные присутствием Межпланетного Патруля и/или Аарна Мунро, Кэмпбелл создавал в режиме соревнования с «Космическим Жаворонком» родоначальника космооперы, другого Смита — «Дока». Впрочем, марсианский затерянный город Йох-Вомбис, равно как и обители марсиан Брэдбери, после визитов американских и старосоветских зондов окончательно водворился в кунсткамеру НФ, поскольку стало ясно, что пригодные для высокоразвитой биологической жизни климатические условия на Марсе завершились не позже 2 млрд. лет назад, в гесперийском периоде. А Кэмпбелл действие своего рассказа предусмотрительно поместил в другую звездную систему, за 27 световых лет от Земли, и тем надежно предохранил от устаревания. Хотя даже если бы события «Мертвого знания» развивались по соседству, на Марсе, или в поселке посреди аризонской пустыни, это не лишило бы рассказ статуса вечной немеркнущей классики НФ-хоррора. Вот только в том же 1938 году Кэмпбелл, на свое и наше несчастье, написал «Кто там?» и получил постоянную должность в «Astounding». Эти события имели несколько негативных последствий, фактически покончив с карьерой Кэмпбелла-писателя, а «Мертвое знание» лишив известности, какая бы новелле причиталась — ведь еще тридцать лет прошло, прежде чем

А Кэмпбелл и эту-то, ныне классическую, задумку, по существу, опередил на световые годы — за два с лишним десятилетия до лекции Фейнмана «Внизу много места для всех» и за полвека до зарождения биопанка у Кэмпбелла находим, если разобраться, не что иное, как

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/gpzCS).

Мощный и почти совершенно забытый в наши дни претендент на титул древнейшего общего первопредка киберпанка: эскапистский шедевр, написанный в 1929-м, по горячим следам Великой Депрессии, даже на несколько лет раньше, чем за исследование совместимости машинных снов и реальности взялся Лоуренс Мэннинг в «Человеке, который проснулся». Кажется вероятным, что Вертенбэйкер вдохновлялся тут начинавшимся в те годы сдвигом от немого кино к звуковому, который придал целое новое измерение «жизни в движущихся картинках». Его герой, сотрудник кинокомпании, на случайной вечеринке делится размышлениями о том, как представляет себе дальнейшую эволюцию кино по мере нарастания его реалистичности. Как нельзя более кстати (или, наоборот, по воле злого рока?) тут же в клубе случился изобретатель Мельбурн, находящий эти мысли удивительно созвучными своим мечтам о коммерциализации новой электротехнической разработки: устройства, которое отличается от кинопроекторов и фонографов, как те — от детских калейдоскопов.

Не только лекциями в университетах и светскими пересудами Европы и обеих Америк вдохновлялся он, поясняет ученый, а и впечатлениями от странствий по миру, попытками объединить науку, искусство и мистическое наследие древних цивилизаций. Эффект, вызываемый прибором Мельбурна, проще всего уподобить телепатии, но... открытие ли это самого Мельбурна или же знание, почерпнутое из той сноподобной реальности, проход в которую он открывает?

Ведь там, в свою очередь, уверены, что это их жизни первичны — жизни, открытые для телепатической слежки, идеально точно прогнозируемые при помощи вычислительных устройств. Как перешел Барретт из одного мира в другой, согласившись на предложение Мельбурна, он не помнит. Однако уже через два месяца он поймет, что менее всего на свете желал бы покинуть его и возвратиться к себе как раз вовремя, чтобы поспеть к утреннему бритью.

Правда, никакая самостоятельность в планы безликих бюрократов Палаты Жизни не вписывается. А скажите, вот только честно, разве не подставляешь почти машинально на место собеседника Барретта кого-нибудь из пары Архитектор/Аналитик в разных вариантах Матрицы гендерфлюидных Вачовски?

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/tBI68).

Основные мысли по поводу данной работы изложены в моем первом отзыве на книгу выше по хронологии https://fantlab.ru/work7018?sort=rating#response258017 , а здесь констатирую, что недавно почивший Вернор Виндж, увы, оставил свои «Зоны мысли» на мощном клиффхэнгере, заменяющем финал «Капитула Дюны» для нашего поколения читателей. Довольно забавно наблюдать, как тот же Чайковски местами под хоровую осанну критиков и фэндома перетаскивает к себе в «Детей времени» и «Детей крушения» многие концепции «Зон мысли» почти без модификаций (в «Детях памяти» Адриан, кажется, переехал полкой ниже и взялся переваривать творчество Карла Шрёдера и Филипа Дика — мне понравилось больше). Есть ощущение, что ему и поручат дописывать подвисший мегацикл Винджа.

Однако и в завершенных работах классика попадается немало такого, что даже на безнадежном Дне Медленной Зоны пригодится в работе. Так, в голову Фама Нювена в «Глубине в небе» вложена нижецитируемая — дразнящая воображение и в итоге, спустя тридцать тысяч лет, приводящая к грандиозным последствиям для разумной жизни в Галактике — мысль:

В память о Виндже (но это не точно) некто предпринял дьявольски амбициозную попытку внедрить именно такой бэкдор в библиотеку архивирования xz для Linux. Если бы ему/ей/им повезло, sshd также надолго остался бы скомпрометированным “благодаря” модифицированной версии RC4-алгоритма, разворачивающейся из .awk-скрипта, и подключению вредоносного кода к RSA_decrypt через ifunc, над которой, по интересному совпадению, также потрудился котоколлектив взломщиков.

Смелая попытка! Но мы все еще слишком глубоко Внизу, чтобы этот великолепный хак вышел на сверхсвет. Он притормаживал на добрых 500 мс. Похоже, при его создании забыли обратиться за консультацией к пасхальному Кролику в «Конец радуг».

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/fFIS7).

Джордж Зебровски в послесловии к сборнику неизвестных дотоле работ Кэмпбелла, вышедшем в 1976-м, предполагал, что https://fantlab.ru/work189513 мыслилось работой, открывающей цикл, потому и завершается таким бесцеремонным клиффхэнгером. В финале той повести

но, в отличие от «Самой могучей машины» или «Межзвездного поиска», где эта заготовка с вмешательством землян в бесконечную войну инопланетных рас использована, Кэмпбелл обошёлся с чужаками сравнительно мягко

Вполне возможно, что и впрямь приберегал на следующие повести в этом же сеттинге, но до них руки не дошли, когда, пересев на должность редактора «Astounding», он практически забросил беллетристику — это было обусловлено идиотским контрактом, запрещавшим ему публиковать НФ и в собственном журнале, и тем паче у других издателей.

Зебровски, однако, даже словом не упоминает эту повесть, опубликованную в 1933-м. А ведь ее существование дает немедленный ответ на вопрос, с какой стати https://fantlab.ru/work189513 стартует не менее резко, нежели заканчивается, словно бы in medias res, что для Кэмпбелла отнюдь не было характерно. Этот ответ очень прост: по отношению к «Beyond the End of Space» неизданное https://fantlab.ru/work189513 должно было выступать сиквелом. Трудно представить, чтобы Зебровски не подозревал о ее существовании, но, по всему судя, так оно и было. В картотеке Фантлаба эти работы пока тоже никак не связаны.

Точка бифуркации повести с нашим вариантом реальности угадывается сразу, как только в повествовании возникает алкоголь. У нас на Главной исторической последовательности сухой закон в США отменили специальной поправкой к Конституции (!) в декабре 1933-го, а Кэмпбелл, писавший весной того же года, продлил эту пагубную практику в будущее, как минимум до начала альтернативных 1950-х, когда происходит действие книги. Альтернативная Америка «Beyond the End of Space» запрещает напитки с содержанием спирта 10%, атомной энергией не владеет (но это пока за работу не принялись два главных героя), во Второй мировой войне, кажется, не участвовала, зато оснастила Нью-Йорк и Вашингтон тротуарными лентами, автоматизировала сферу обслуживания и пересела на автогиры, личные и прокатные. О Первой Холодной войне в этом варианте реальности тоже ничего не слышно, что, однако, не помешало наведаться сперва на край атмосферы Земли, а потом и Луну облететь. Зачатки вычислительной техники в сеттинге попадаются, но герои предпочитают орудовать логарифмическими линейками и таблицами интегралов.

В общем, была бы эта мировая линия вполне симпатичной (если вы не афроамериканец или трансгендер), кабы не вполне логичное после четверти с лишним века сухого закона засилье организованной преступности. Однако Кэмпбелл наделяет гангстеров и немалой позитивной ролью в роковую годину истории: шутка ли, банда Джо Келлера сперва хотя и совершит несколько попыток похитить у Рэндольфа Уоррена и Дональда Путни опытный образец атомного генератора, зато потом деятельно поучаствует в спасении мира вместе с Джеймсом Аткиллом, оппонентом Уоррена из второй повести условного цикла.

Повесть Кэмпбелла выходила практически одновременно с «Обликом грядущего» Герберта Уэллса, который известен в наши дни хотя и слабо, но гораздо лучше ее. Впрочем, я бы не стал подозревать Кэмпбелла в заимствовании у Уэллса концепции Диктатуры Воздуха: роман опубликован в сентябре 1933 года, то есть все-таки чуть позже.

Более вероятно, что образ Совета Пяти — группы магнатов энергосектора, озаботившихся потенциальным цунами на своем рынке после открытия Уоррена и решивших превентивно подчинить себе планету, — возник у него независимо. А если Кэмпбелл, известный скептическим отношением к федеральному правительству, и вдохновился, пообщавшись с Уэллсом, Диктатурой Воздуха, то невозможно отрицать, что после беглого анализа потенциальных преимуществ политики Совета он решительно возвращает героев в суровую реальность.

Однако самый поразительный эпизод повести по нашим нынешним меркам — решительный отказ Рэндольфа Уоррена продать могущественному энергопромышленнику свои патенты. Это после увольнения-то из университета и трех месяцев на больничной койке. Чем мотивировано такое поведение? Да просто Уоррен, даром что кабинетный ученый, не мыслит иного пути личностного роста после грандиозного открытия, чем собственная корпорация реального сектора. Чиллить на пляже в условной Флориде с роялти ему просто неинтересно. Куда занимательнее вышвырнуть с рынка пять крупнейших энергокомпаний США.

В советах директоров этих компаний, подчеркнем, у Кэмпбелла не заметно ни одного персонажа с дипломом MBA и полным отсутствием предметных знаний об энергетике. Зато и строительство космического корабля на этой мировой линии обойдется вам всего в три четверти миллиона (золотостандартных) долларов вместо миллиардов.

Лучеметная готика — дешевое и доступное решение проблем галопирующего госдолга и вашингтонского болота!

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/uxCMO).

Эта версия классической повести «Кто там?», более известной благодаря экранизациям под названием «Нечто», наглядно демонстрирует, как вредило фантастике в ранние периоды ее развития рабское подчинение редакторским принципам «пиши, сокращай», навеянным методичкой Странка и Уайта.

Собственно, Кэмпбелл никогда и не был великим стилистом, место в зале славы жанра он завоевал исключительно новаторскими идеями (включая такие универсально применимые нынче, как варп-переход и разгон звездолетов направленной перекачкой энергии), но в эпоху, когда оплачивался труд писателя из расчета цент за слово по факту выхода публикации, ему порой совсем негде бывало развернуться. Так и в данном случае: Кэмпбелл по настоятельным советам Джека Бёрна из «Argosy» и Ф. Орлина Тремэйна, у которого впоследствии принял бразды правления «Astounding», изъял аж три главы из восьми, с великолепными кинематографичными антарктическими пейзажами и детальным описанием фатальной экспедиции к вмерзшему в лед кораблю Нечто (персонажи его сравнивают, кстати, скорее с подводной лодкой, полагая, что крушение произошло после «погружения» Антарктиды — сейчас известно, что все время до оледенения климат и высоты Антарктиды были вполне благоприятны для сухопутной жизни).

Вместо них Кэмпбелл вставил два начальных абзаца повести, когда вырубленный из ледника керн с Нечто уже притащили к базе на Южном полюсе. Исчезла, в частности, сцена взрыва звездолета с проплавлением глетчера и одномоментным высвобождением «засосанной» из магнитного поля Земли в двигатели энергии — уже она одна в декорациях антарктической пустыни впечатляет сильнее всех аниматронных кукол Роба Боттина в экранизации 1982 года, где акцент на расчлененке, увы, сделался настолько силен, что и все творчество Кэмпбелла поныне трудноотделимо в массовом сознании от карпентеровского слэшера. Между тем «Ледяной ад» — прежде всего доклад об интеллектуальном поединке людей и оборотней в “запертой комнате” отрезанной от мира станции.

Вырезан и красочный пророческий сон Макриди, навеянный телепатемами тающего пришельца, но этот шаг, пожалуй, можно одобрить, поскольку в видении фактически дотошно заспойлерен весь дальнейший сюжет.

Но еще неприятнее для карьеры Кэмпбелла и НФ в целом стали события, последовавшие за успешной публикацией «Кто там?» в 1938-м. Кэмпбелл получил постоянную должность, о которой мечтал, взамен совмещения литературы с иным заработком, какое давалось ему крайне тяжело. Однако, перейдя на редакторскую работу, он перестал писать сам, поскольку совмещать публикации в «Astounding» с редакторством в нем же компания «Street & Smith» не благословила. Выходившие в дальнейшем работы Кэмпбелла, включая три сиквела «Самой могучей машины», были в основном созданы до этого момента, в середине и конце 1930-х.

Так фантастика потеряла великого автора космоопер, смело флиртовавшего с альтернативной физикой, и приобрела выдающегося редактора, который, впрочем, уже лет через десять начал превращаться в догматика и фанатичного поклонника дианетики и прочих психодеструктивных концепций. Но именно в этой — редакторской — ипостаси его радфемки и SJW беззастенчиво пропустили через «культуру отмены» в 2019-м, когда перестала присуждаться JCMA.

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/lqT06 + https://shorturl.at/denp0 + https://shorturl.at/jmyP3).

Если бы не изумительно провидческий, в том числе относительно судьбы самого Винджа (он скончался от нейродегенеративной болезни, усугубленной, похоже, последствиями карантиновируса и вакцинации), «Конец радуг» — его местами можно прочесть как дневник очень ранней преальфа-версии разработки некоторых (зловещих и не очень) технологий «Зон Мысли» на Земле времен пандемии карантинов, охоты на покемонов и закрывающейся ловушки Фукидида на Тайване, — сказал бы, что именно «Пламя над бездной» и, говоря шире, весь цикл о Зонах Мысли выдержали проверку временем лучше всех продуктов прививки черенков классического киберпанка на традиционные жанры НФ.

А «Истинные имена» 1981 года, напомню, с полным на то основанием достойны места в пантеоне многочисленных «фальстартов» киберпанка до Гибсона.

Тридцать с лишним лет назад, когда протокол HTTP и язык программирования HTML только набирали популярность, эхоконференции были основным средством общения в инфосфере, а выделенная линия Ethernet считалась роскошью и редкостью, Вернор Виндж уже описал сценарий USENET-апокалипсиса и, для специального издания на CD, снабдил его подробными комментариями.

С тех пор достоянием золотого фонда и SDK фантастики стали две блестящих концепции — анизотропной зональной структуры космоса (впрочем, она бы куда логичнее смотрелась в масштабах не Млечного Пути или соседних галактик, а уже скоплений и сверхскоплений их) и коллективного разума, построенного из ненадежных элементов с постепенным нелинейным нарастанием креативности и самосознания. Перекрестным опылением занесло их также в футурологию и астрофизику.

Из редкого аннотированного издания на CD можно узнать, что мир Когтей первоначально назывался Навнлёс (Navnløs, “безымянный” по-норвежски), пока Виндж не счел, что англоязычный читатель об это название обломает зубы. Кроме того, в комментариях недвусмысленно заявляется, что системы искусственного интеллекта в принципе могут быть построены даже в Медленной Зоне, просто без высокоспециализированных средств разработки эта задача настолько трудоёмка, что потребует времени, превосходящего характеристическое время жизни Медленных цивилизаций. Возможно, это заявление проливает новый свет на изначальную природу фораминиферных матриц координированной обработки данных в кейворите из «Глубины в небе».

К предупреждению Винджа тогда мало кто прислушался, а зря: уже спустя пару лет после «Пламени» инфильтрация USENET-групп спамом достигла таких масштабов, что, как отмечает близкий друг Винджа Брэд Темплтон, «стоило заглянуть в чат под своим настоящим адресом, как в скором времени почтовый ящик переполнялся вирусными рассылками… многие участники покинули Сеть и перестали оставлять сообщения, другие же принялись… подменять свои реальные адреса бессмысленными или модифицировать их таким образом, чтобы только настоящий человек мог догадаться, как следует преобразовать оставленный в сообщении адрес к подлинному».

Возникновение полноценного прототипа капчи в USENET относится не позднее чем к 1994 г. Но, как далее констатирует Тэмплтон, «такие меры не дали результата, в сущности, полностью поломав функцию ответа на e-mail… которая и отличала USENET от остальных онлайновых конференций: вы не просто могли ответить собеседнику по e-mail, от вас это зачастую и ожидалось».

Виндж широко известен всем любителям НФ, о Темплтоне же достаточно сказать, что его компания Clarinet первая, в 1989 г., приступила к электронной публикации книг и статей в USENET. Впоследствии Темплтон десять лет занимал пост главы Electronic Frontier Foundation, чью деятельность довольно подробно освещает Кори Доктороу в романе «Младший брат». А в 2012-м Брэд пригласил Винджа прочитать лекцию о «Детях небес» и сценариях Сингулярности в Google. Том еще Google, теплом, ламповом, с обилием скевоморфизма в интерфейсе Android и гуглоприложений, с долей рекламы на первой странице результатов поиска ниже 20%.

https://www.youtube.com/watch?v=RzRuPGnJxCs

В Рунете мало кто знает, что «Зоны Мысли» на самом деле цикл с двумя авторами, и первой за него села, используя заметки мужа, именно Джоан Виндж — из ее дилогии «Небесные хроники», которую порой считают лучшим в англосферной НФ произведением о цивилизации, обитающей на астероидах, Аластер Рейнольдс потом беззастенчиво позаимствует концепцию Демархии для своего Блистательного Пояса. (А Зональную структуру мироздания воспроизведет столь же раскавыченно в планетарном масштабе «Терминального мира».)

Однако действие «Небесных хроник» происходит, кажется, гораздо глубже в Медленной Зоне, чем даже «Глубины в небе» или «Детей небес», потому проникнуться величием Зонального космоса по этим работам невозможно.

(Отчасти оно блекнет уже в «Глубине в небе», где Виндж исходит из сценария развития разумной расы, который обозначил позднее в https://fantlab.ru/work194605 ярлычком «Колесо Времени» — это траектория с множественными циклами катастроф и возрождений, разнящихся амплитудой в терминах потерь населения и степени технологической деградации. Наиболее сильными игроками в долгосрочной перспективе оказываются археологи и расхитители программных свалок.)

Вернор в ту пору только-только занял преподавательскую должность в Университете Сан-Диего и пытался делить время между преподаванием, разработкой методических материалов и публикациями по математике в научных журналах. (Факультета компьютерных наук тогда еще и в проекте не было.) У него не было времени писать фантастику, а Джоан как раз подвисла в безвременьи между историями, не решаясь, чем заняться дальше. Однажды вечером он положил перед ней стопку примерно из полутысячи листов бумаги и спросил: “Почему бы тебе об этом не написать?” “Это” оказалось огромным количеством сюжетных идей для книги, которая в итоге стала «Изгнанниками Небесного Пояса».

У Вернора руки наконец дошли продолжить затею только в 1987-м, когда еще казалось, что Джоан, с которой они к тому моменту развелись, так и останется популярнее его.

На рождественских каникулах 1987/88 гг. он написал повесть «Болтушка», впервые опубликованную Baen Books в 1988-м. Трудность в ее согласовании с остальным циклом в том, что фактически это очень дальний сиквел «Пламени над бездной» и «Детей небес». Повесть возникла после того, как Виндж проработал для себя фоновую вселенную Зон и Когтей, но заметно раньше создания детального плана «Пламени», чем и осложнила дальнейшее планирование сеттинга: противоречия между граничными условиями «Пламени», «Детей» и «Болтушки» местами просто вопиющие. Летом 1988 г. он прочел курс теории распределенных систем в университете Тромсё и посетил Осло, а за следующий год написал «Пламя над бездной». Скандинавские впечатления сильно повлияли на дальнейший цикл.

Сюжетная линия, связанная с миром Когтей, с самого начала развивалась гладко, а вот линия Равны доставила Вернору колоссальные трудности. Самое поразительное изменение финального варианта, пожалуй, таково: в первоначальной версии романа Равна была тайным агентом организации, враждебной Страумлианскому Простору, империи, выпустившей Погибель (!) в отчаянной попытке избежать военного поражения. Она бежала от этой катастрофы на Маршрутизатор, где встречалась с вринимийским гуманоидом, который помогал ей найти беглецов из Высокой Лаборатории. Должен заметить, мне некоторые решения первоначальной версии нравятся больше, чем избыточный катастрофизм и, порою, непомерный «технокультурный антропоморфизм» иномирцев в «Пламени над бездной» и «Детях небес» — там, в отличие от «Глубины в небе», на трудности перевода и Фокусировки эти дефекты не спишешь, Когти, в отличие от Паучества Арахны, кажутся заколдованными людьми не

а в реальности повествования.

Виндж надеялся, что противоречия-то и сподвигнут его на дальнейшие находки, но, как стало ясно на днях, этому уже не суждено свершиться. Впрочем, Вернор не публиковал новых работ уже более шести лет, с момента, когда начал погружаться в состояние, близкое мрачно предсказанному им самим для Роберта Гу.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/aiqvF).

В этой новелле находим очередной пример весьма вольного обращения классика с физикой и химией — и дело тут не только в том, что атомной энергией/энергетикой Кэмпбелл последовательно именовал процессы, ныне известные как термоядерный синтез. Впрочем, мы увидим, что, как бывало часто, бесшабашная смелость Кэмпбелла, граничащая с наглостью, преломляется в более свежих открытиях реальной науки на удивление удачно.

На момент создания новеллы были уже предсказаны нейтронные звезды и сверхплотная материя, из которой они должны состоять — это сделали Фриц Цвикки (лучше известный открытием эффектов, приписываемых ныне темной материи) и Вальтер Бааде в 1933 г. От этой идеи, вероятно, и отталкивался Кэмпбелл, хотя вряд ли осознавал, что остывать такие объекты, рождаясь неимоверно горячими, будут десятки и сотни тысяч лет. Говоря об электронах величиной с протон, Кэмпбелл, похоже, угодил в ловушку, корректный способ выхода из которой не найден и поныне. “Классический” радиус электрона — примерный масштаб, на котором становятся значимы эффекты перенормировки в квантовой электродинамике — составляет около 2.8 фм и оказывается, действительно, в несколько раз крупнее радиуса протона. Однако при учете квантовой механики электрон следует считать точечной частицей (и одновременно волной).

Зато результаты измерений радиуса протона, выполненные различными методами, отличаются иногда аж на 4%, хотя в позапрошлом году вроде бы найдено решение, позволяющее их согласовать.

Соотношение масс протона и электрона же является фундаментальной физической постоянной (характеристикой сильного взаимодействия) и, судя по данным исследований спектров далеких квазаров, за историю Вселенной особо не менялось: соблюдается с точностью не хуже нескольких миллионных долей. Впрочем, можно себе представить и средство “одурачить” электрон, заставив его эффективную массу увеличиться на добрых три порядка: для этого на Плутоне в лаборатории Нордена должны были работать с тяжелыми фермионами, которые возникают, между прочим, как раз в интерметаллических соединениях — и такие соединения бериллия были обнаружены. А, к примеру, бериллид урана проявляет даже совсем экзотичные свойства тяжелофермионного сверхпроводника.

Но у Кэмпбелла интерметаллиды не заявлены, хотя предсказать их любопытную низкотемпературную физику он наверняка мог, не будь столь привержен, как и в данной работе, мечте о прикладной алхимии.

Переходя к свойствам вымышленного “сжатого” бериллия, обогащенного нейтронами, напомним, что практически весь встречающийся в природе бериллий представлен устойчивым изотопом — бериллием-9. Однако искусственным путем получены и более тяжелые, и при распаде одного из них —нейтронно-избыточного бериллия-16 — действительно наблюдается динейтронное состояние, хотя и чрезвычайно короткоживущее.

В некоторых расширениях Стандартной Модели взыскующие постоянной должности аспиранты обнаруживают разрешенный распад динейтрона до пары стерильных нейтрино через новые скалярные бозоны-посредники и пытаются вывести из экспериментальных данных по нейтронным звездам ограничения на массу оных бозонов. А в контексте повести Кэмпбелла, где герои озабочены энергоснабжением замерзающего Плутона и мечтают обеспечить алхимические трансмутации элементов, любопытно, что такой процесс динейтронного распада нарушает законы сохранения и барионного числа, и лептонного, но сохраняет их разность B — L.

Если бы установка героев Кэмпбелла работала по этому принципу, то ее можно было бы даже отнести, по классификации Макса Тегмарка, к сфалерайзерам — устройствам, извлекающим энергию путем конверсии барионов в антилептоны. Подобный девайс более приличествует культурам, способным не только Плутон посетить за два года в один конец и учредить там аскетичную колонию, а и строительством галактических империй заниматься.

А земной цивилизации Кэмпбелла хорошо бы для начала с уязвимостью в виде ретикулярной формации — центра сна головного мозга — совладать...

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/oxCGU + https://shorturl.at/lzPR4 + https://shorturl.at/bLNWY).

Вероятно, лучшее в космоопере XXI века построение на весьма актуальный ныне мотив «холодной войны» двух еще могущественных, но движущихся в разные стороны к/от стадии упадка человеческих цивилизаций. Флинновское будущее в действительности должно бы писаться (по-русски) через косую черту — б/удущее, столько всего в нем уже произошло с тех пор, как Мариса ван Хёйтен, гендиректор «Ван Хёйтен Индастриз», затеяла в «Огненной звезде» реанимировать американскую пилотируемую космонавтику и заодно парадигму школьного образования, чтобы не помешаться окончательно от страха перед столкновением Земли с астероидом.

А сколько уже безвозвратно потеряно и сколько еще предстоит возложить на погребальные костры из листвы, опавшей глубокою осенью очередного и вечно нового космического средневековья.

Как заметил по схожему поводу Ганн в «Машине Трансценденции», там, где «иерархия общества определялась не по рождению, а по старшинству», считается обычно, что «оптимальное состояние — стазис, когда все на свете — народы, культура, политика — остается таким же, как испокон веков». Конфедерация Центральных Миров уверена, что сумеет продержаться так столетия, а другие падут; управляет ею сокрытая за масками олигархия Имен. Имена — не вполне люди и не совсем божества, они хоть и не ровня Шри Эйнштейну или Шри Максвеллу, но, подобно желязновскому Джеку-Валету Теней, слышат свои имена всякий раз, когда их по неосторожности или с умыслом произносят в тени или на свету. Тени, кстати, здесь тоже есть, у них своя, старательно обфусцируемая от овец, отвыкших смотреть вверх, этика, химерически (но очень красиво и творчески) переиначивающая не то (а)моральные кодексы спецслужб и корпоративных разведок, не то наставления духовно-рыцарским орденам докосмической Терры.

У Объединенной Лиги Периферии своя версия решения проблемы устойчивости, по другую сторону Разлома, рассекающего Рукав Ориона на манер безобразного рубца, но тоже, по необходимости, феодальная, с Верховным Королем Тары и его Гончими. О чистоте ирландской культуры в космической диаспоре за Разломом после многократных скрещиваний между терранскими изгнанниками заикаться бессмысленно: «Флагман был построен в греческой, готической, тюдоровской и тайской манере, а Фир Ли, который никогда даже не слышал об этих народах и стилях, сумел собрать и воплотить в корабле наиболее уродливые черты всех этих направлений».

Но жизнь заставит — еще не так раскорячишься между труб Красникова в бомболюке боевого звездолета, ведь воля Ардри и его Верховного Шинейда до событий цикла распространяется от силы на неделю пути от Верховной Тары по Электрическому Авеню. Вот и принимает добросовестный администратор на Новом Эйрене служебное имя Патрик О’Кэрролл, хотя на самом деле при рождении его назвали Людовик Ахмед Окпалауго. А после его гибели на тропу войны встанет танист (в русской озвучке — тэнейст), чьим служебным именем было Маленький Хью О’Кэрролл, даром что при рождении на Венешанхае его нарекли Рингбао делла Коста.

Впрочем, вся эта многотысячелетняя грызня, будем откровенны, выглядит довольно мелко после беседы Донована бьюи в «Январском танцоре» с

сотворенное кропотливыми трудами Марисы ван Хёйтен из «Огненной звезды», ее учеников, бизнес-партнеров и потомков, но и

Тетралогия не издана на русском полностью из-за провальных продаж (но будет доиздана следом за ее очень дальней хронологической предшественницей, «Огненной звездой»). Виной тому множество факторов. Конечно, ажурной красоты мифопоэтические космооперы абсолютно непривычны для рунетовского читателя, вскормленного пеплом Зоны и грибами гидропонных бункеров Метро-2033 — весьма значительных усилий требует наслаждение квартетом литературных экспериментов Флинна в субжанре авантюрно-плутовского детектива, стилизованного сперва под ирландскую сагу, затем, с активным использованием вложенного повествования от недостоверной рассказчицы, под «Илиаду», «Одиссею» с «Улиссом» Джойса, гипотетическую «Телемакиаду» и «Осень Средневековья» Йохана Хёйзинги. Надо заметить, что скоропостижно умерший Флинн успел снабдить свой сильно растянутый в гэлактической хронологии мегацикл «Огненная звезда» еще одним интерквелом, «Во чреве китовом» («In the Belly of the Whale»), который планируется к выходу спустя несколько месяцев, но действие этой книги к самому «Спиральному Рукаву» отношения иметь, видимо, не будет, а происходит на астероидном корабле поколений, хоть и снабжен тизерный отрывок эпиграфом из Меараны арфистки.

Менее существенным, но тоже значимым фактором прохладных продаж цикла в изданиях от ККФ выступают постоянные смены переводчиков, каковых объединило трагическое невнимание к античным мотивам цикла. Они запрятаны глубже под тканью повествования, нежели кельтские аллюзии на Дикую Охоту и саги о Племенах богини Дану, но, вообще говоря, должны бы опознаваться легче, ведь с античной мифологией почти все мы знакомы понемногу лучше, чем с иными мифологическими системами (а жаль).

Однако уже по тому, что в эпиграфе к «В Львиной Пасти» русский переводчик этой книги отказался от воссоздания гомеровского размера и призыва воспеть гнев героя (Донована бьюи, который на первый взгляд соответствует Ахиллесу, но это, как мы дальше поймем, не точно), не обещает дальнейших успехов при распознавании античных архетипов— тем паче подобное требует бескорыстной любви к лингвистическим играм. И не только.

Ладно, отсутствие текстологического комментария к эпизодам, где в ход событий явно вмешиваются античные боги и кельтские духи из семейства псовых, то есть Имена и Гончие, еще терпимо, читатель может, подобно мне, разгадать ребус и сам. Однако, скажем, если бы “говорящая” фамилия Тени Келли, из-за которой формально стартует гражданская война в Конфедерации (готовая по прошествии двух десятков лет, кажется, выплеснуться в мир, презрев обычные кодексы чести и уговоры олигархов не состригать с овец слишком много шерсти), была вовремя осмыслена как эпитет Елены Троянской, то не превратилась бы в русском издании Stapellaufer (Штапелльауфер) в «Стейплофе». Фамилия «Штапелльауфер», как видно из оригинальной записи, явно образована от немецкого Stapellauf — “спуск корабля на воду со стапелей”, т.е. Келли — та, чья красота в путь корабли сподвигает. Именно такова лаконичная характеристика Елены Троянской Кристофером Марлоу в «Докторе Фаусте». И тут же будет уместно задаться вопросом, так ли абсурден любовный треугольник в качестве причины войны Теней, как полагает Равн Тень Олафсдоттр: обыграно тут не что иное, как миф о похищении Елены Троянской Парисом (Эпри Гуньцзиньшоу) у Менелая (Манлия Метатаксиса).

Такая параллель дополнительно подтверждается исчезновением Эпри с места дуэли против Манлия при помощи Джимджим Шот в «В Львиной Пасти», когда Манлий уже был готов его сразить. Джимджим Шот, позволившая себе мошенничество на падарме и наказанная впоследствии за это Домино Тайтом (Диомедом), аналогична Афродите, которая спасает Париса от Менелая, унося его с поля боя, во время поединка за руку Елены. Да и сама Равн явно тоже не без нуминозных качеств: образ ее хотя и многослойный, внушая в боевых сценах войны Теней ассоциации с Патроклом и Паламедом (для «Спирального Рукава» в его «гомеровской» части явление вообще типичное, скажем, Ошуа Ди Карнатика и Донован бьюи каждый получили по доле качеств Одиссея, а Гидула Тень объединяет в себе не лучшие качества противостоящих старцев Нестора и Приама), но так же частенько отсылает к Афине Палладе. К примеру, волосы у нее — золотистые или охряно-жёлтые, соответствуя одному из цветов Афины, а причёска в форме щётки или гребня вроде коринфского шлема; глаза же блистающие, как луна или серебро.

И при взгляде под таким углом ее отношения с Донованом, обладателем расщепленной под пытками личности, напоминают, кстати, историю Дизиэт Сма и Закалве в Культуре Бэнкса.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/mpEIP).

Русскому читателю феномен самосбывающихся пророчеств из области темпоральных парадоксов в теоретической физике пожалуй, лучше всего знаком на примере «Фантастической саги» Гарри Гаррисона, переведенной еще в 1970-е. Заканчивается эта сага недвусмысленным обещанием сиквела на библейском материале; отрядили ли бедолашного Барни в Иудею 30-х годов нашей эры, мы от Гаррисона уже не узнаем, но ничто не мешает предположить, что так оно и вышло. Ведь на момент создания романа Майкл Муркок уже представил детальный набросок соответствующего голливудского сценария для каузальной петли — «Се человек». Отметился на вспаханной Муркоком, Булгаковым и Стругацкими делянке и Макдевит, но в малой форме. Получилось лаконично и изящно, хоть бери да в мастер-классах ученикам школы начинающего попаданского самиздатчика разбирай.

Глогауэр у Муркока решает

но нет ли менее жестокого способа Возможно, он, подобно Джокеру Хоакина Феникса или Огненному шуту того же Муркока, ошибся, посчитав свою жизнь трагедией, а на самом деле это была — или будет — комедия?

И Джек Макдевит оценит его перформанс по канонам греческого театра. Хотя с точки зрения квантовой физики происходит тут, кажется, что-то вроде эксперимента по проверке парадокса квантового лжеца Ааронова-Элицура-Коэна (https://www.physicsforums.com/insights/quantum-liar-experiment-instantiation-mermin-device/), когда сам факт расположения одного атома полуспиновой пары там, где взаимодействие с другим атомом через посредство фотонов невозможно, вызывает появление корреляций. (Все эти исследователи израильтяне. Совпадение? Не думаю.) По версии Рут Кастнер, в конечном счете, когда будущее становится настоящим, запаздывающая и подтверждающая “волны вероятности” из более обширного (но физически реального) гильбертова пространства волновых функций “вмораживаются” в реальность транзакциями, подобно узорам изморози на оконном стекле, и фотон, отраженный от подмигнувшей с небес Луны, оказывается просто транзакцией, удовлетворяющей условиям замерзания на движущейся границе.

Кому квантовый лжец, а кому пророк-назаретянин, лишенный доступа к предварительной селекции историй.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/syKOT).

Я отмечал уже в отзывах на работы Харуки, что после «Страны Чудес без тормозов и Конца Света» он ничего принципиально сильнее не создавал, лишь местами подбирался к этому уровню. Судя по всему, Мураками и сам это понял, решив заключительным (?) аккордом в литературе сделать параллаксное к ней произведение. Раньше-то он заявлял, что закончит с писательством, как только Мураками станет имитировать Мураками.

Данная работа восходит к тому же рассказу 1980 года из сентябрьского романа журнала «Бунгакукай», ставшему библиографической редкостью, откуда выросла реальность Города за Стеной в «Конце Света». Ингредиенты «Конца Света» все на месте, от умирающих зверей с золотой шерстью и расставания с тенью на входе до работы по чтению снов (予言者) в центральной библиотеке. Собственно, об этом Городе неизменному муракамскому Боку (僕) поведала летом девятнадцатого года его жизни возлюбленная Кими, подчеркнув, что в базовой реальности она и есть сбежавшая из Города тень (影), а подлинная ее ипостась (本体) заключена за не вполне устойчивыми стенами.

Вам нужна хорошая встряска, чтобы проникнуть за эти стены? Что же, директорство Ватаси (私, другая, более официальная разновидность местоимения «Я»), которым стал Боку, в библиотеке городка недалеко от Фукусимы вам ее предоставит. Вероятно, каждому из нас хотя бы разок-другой открываются двери в таких стенах, но очень немногим дано туда вернуться иной тропой, с другого конца света, а тем паче провести за собой кого-нибудь уровня Наоко из «Норвежского леса», которая бы тут прижилась как влитая. А впрочем, дайте сразу двоих подруг, если можно, токсичные отношения в режиме сингла утомляют. К слову, きみ  — Кими — это не только современное японское местоимение «Ты», но и архаичное обращение сперва к аристократам, затем к шлюхам (однако там оно пишется кандзи, 君). В нескольких местах ее, правда, вдруг называют в третьем лице (彼女).

Мураками здесь даже по своим меркам чрезвычайно вторичен, сваливаясь местами в перетасовку (то, что в русском переводе романа 1984 года разлива было незатейливо переозвучено как «шаффлинг») вместо аллюзий, а язык упрощая до уровня ранобэ. Но мы же договорились считать это не самоповтором, а именно параллаксом? А сюжетная линия из рассказа-первоисточника, как и сорок лет назад, как и в тот момент, когда я с параллаксным «Концом Света» впервые ознакомился, слишком прелестна, чтобы не завысить оценку, сняв лишь пару баллов за отсутствие чего-нибудь, способного хоть на спринтерской дистанции потягаться с киберпанковской линией «Страны Чудес».

С другой стороны, переосмысливать эту последнюю в современности Японии аборигену (в отличие от нас, восторженных инопланетных туристов) повода нет. Японские марки коммуникаторов сметены с родного рынка яблоком (но вряд ли оно из тех, какие приносит из-за ворот стража Города), Pax Nipponica в эпоху Хэйсэй не случился, и даже отклеившуюся тень его все настойчивее вытесняет с экономической, технологической и культурной арен Pax Sinica.

Вообще я бы не удивился, окажись вдруг «街とその不確かな壁» коллаборацией Мураками и Митико Аоямы, чье «Вы найдете это в библиотеке» кажется более убедительным претендентом на отмычку от Врат Города, чем пандемия карантиновируса, которой Харуки приписывает творческий импульс. Ага, видели уже, как она Мартина пришпорила...

Если вы ранее не знакомились с Мураками, лучше начать с данной работы и ее «корабля-матки» (или «благого бога», как сказали бы D&G) — киберпанковского шедевра из 1980-х. Если уже понимаете, что через свои ограничения Харуки перепрыгнуть бессилен и хромую судьбу не подкует (кстати, свой мальчишка-савант в романе встретится), можете его пожалеть — но, по крайней мере, заглянуть в «街とその不確かな壁» практичнее, чем искать NFC-чип в старой библиотечной карточке для прохода через врата восприятия, куда после 1984 года воткнули валидатор с вертушкой. Даже в самых слабых своих произведениях за последние сорок лет Мураками и его Боку не внушают такого отторжения, как мизантропичные протрептики Бориса Стругацкого и Феликса Сорокина. Дайте ему уже наконец Нобелевку, ироды: мне все меньше симпатичен тот неглубокий сон у обогревателя в читальном зале городской Библиотеки, где Елинек и Алексиевич эту награду получили, а Мураками — нет.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/hmsBM).

Через шесть с лишним лет после выхода заключительной книги «Аспект-Императора» ясности с третьим подциклом этой вселенной, который планировался к публикации под спойлерным названием «Не-Бог», не прибавляется. Оно и неудивительно: и здоровье Бэккера (он, по-видимому, страдает неким аутоиммунным расстройством), и показатели продаж «Великой Ордалии» с «Нечестивым Консультом» даже на английском оставляют желать лучшего.

Бэккер отмечал, впрочем, что нынешний условно-промежуточный финал, явленный в «Нечестивом Консульте», может считаться и окончательным — дескать, он таким его придумал еще в юности, хоть и оставил место для дальнейшего развития событий. Ладно, поверим. Правда, тут уместно вспомнить, как Фрэнка Херберта коллеги подначивали за “роялистскую повесточку” Дюниверсума, а классик отвечал, что намерен завершить цикл, показав переход мира Дюны (уже без собственно Арракиса, уничтоженного Матронами) к демократической форме правления. Нынче, после очередных гуманитарных бомбардировок, на сей раз в Йемене, понятно, что за такую форму может сойти и режим Матрон — демократия как власть демократов, без задней мысли орудующих планетоизмельчителями. Однако клиффхэнгер в «Капитуле Дюны», с которым у «Великой Ордалии» и «Нечестивого Консульта» есть отчетливые параллели

оставлен был еще более дразнящий, чем в «Аспект-Императоре» — и при жизни Херберта закрыть его не удалось.

В случае Бэккера второй подцикл и, сообразно с этим, весь «Второй Апокалипсис» идет по нисходящей: здесь явное отличие от «Еретиков Дюны» и «Капитула Дюны», демонстрировавших неожиданно быстрое возвращение к форме. Потому дожидаться «Не-Бога», пожалуй, смысла и впрямь нет. И не только исподволь проступающая между строк авторская симпатия к адептам Текне и Консульту с Прародителями тому виной.

Атемпорализация Снаружи,

подрывает внутреннюю связность сюжета так, как не смогла бы метафизика. В Эарве эта последняя омерзительна, но последовательна, хотя гностицизм у Бэккера порядком опошлен настойчивыми спорами с истовым католиком Толкиеном (инклинги даже Стэплдона за «Создателя звёзд» норовили определить в дьяволопоклонники) и объеден молью назойливого элиминативного материализма.

Однако вневременная природа Снаружи в сочетании с

лишают всякого смысла большую часть сюжетных линий «Аспект-Императора», кроме отменной иштеребинтской. (Сравнимые эмоции испытываешь от знакомства с романным первоисточником блистательных «Девятых врат».) Я с удовольствием обменял бы львиную долю похождений Аккамяна и Мимары на бонусные баллы по нелюдской истории и культуре. Не стану тут ворчать на непомерно расплодившееся по страницам второго подцикла гуро (с детальными описаниями актов особо жесткого гомосексуального соития и даже каннибализма, чья монотонность не столько отталкивает, сколько усыпляет), но и этого эстетического довода вполне достаточно.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/aejzO).

При взгляде из тянущихся сейчас Лет Джекпота очевидно, что «Хазарский словарь» — пожалуй, лучшая книга не только о сербах в Югославии, но и о русских во всей Восточной Европе и Центральной Азии, да и вообще о судьбе титульной нации в любом многонациональном государстве авторитарного типа. Впрочем, природа источника угнетения может быть и внешней по отношению к утверждению: взглянем на арабов, вполне буквально и, так сказать, хабадемократично, принуждаемых, словно хазарская принцесса Атех, к перерождению в евреев на руинах Государства Палестины.

Этот аспект «Хазарского словаря» тем ценнее, что написан роман не по следам развала Восточного блока, а в те годы, когда заложенные под его фундамент дедушками Лениным и Тито бомбы еще не взорвались, и даже до первой точки невозврата в тиканьи размеренном часовых механизмов (беспорядки в Казахстане после назначения Колбина) оставалась пара-тройка лет.

Также это образцово-показательная переделка 2 в 1 — классического магреализма и исторического романа — в нарративный катехон эпохи, когда мейнстримные новости стали постепенно сливаться с контентом ИА «Панорама», а реальность взялась обгонять не только фантастов, но и диктаторов бумажного книгорынка вместе с примкнувшими к ним почетными резидентами клоповника Geisteswissenschaften, каких Павич, несомненно, в изобилии наблюдал, преподавая в Регенсбурге.

«Хазарский словарь» знаменует победоносное вторжение на мейнстримную арену гипертекстового принципа сюжетного построения — через двадцать с лишним лет после созданного Кортасаром прецедента, через двенадцать лет после модели для сборки «Пятой головы Цербера», и теперь уже навсегда. В этом году величайшему гипертекстовому роману постколониальной эпохи сорок; весьма показательно, что в том же 1984-м наконец отбросил все стартовые ступени и вышел на низкую, но стационарную орбиту киберпанк, ведь представление в виде картотеки веб-страниц с перекрестными ссылками, диковато футуристичное для мига публикации «Хазарского словаря», так же естественно для удобства чтения книги, как смартфонная камера для считывания QR-кода, в котором смысл искать биологическими глазами бесполезно.

Бессмысленно спрашивать, где тут правильная версия хазарской полемики и какой религии отдает предпочтение сам Павич. В «Хазарском словаре» противопоказано искать иудейского, христианского или мусульманского Бога. Сама книга и есть божество, бог вечно коллапсирующего, словно MECO-альтернатива черным дырам, нарратива, и хотя его присутствие не удостоверяется привычными инструментами литературной критики, однако всё-таки может быть зафиксировано, когда жареный петух постколониальной войны прицельно клюнет очередную самую последнюю империю в уязвимый смысл жизни. В киберпанке, для сравнения, подобного эффекта — конспирологической синхроничности Zeitgeist с утраченным в переводе с языков зачахшей контркультуры — чаще остальных достигает Гибсон, из-под клавиатуры которого и вышел лучший пока шкатулочный роман столетия.

Разве из Хлои Мориц и Флинн Фишер не получилась бы отличная принцесса Атех?