Я как-то совсем не отметил на Фантлабе тот факт, что с прошлого года начал публиковаться на бумаге. Дебют состоялся в апрельской антологии "Фантастический детектив 2014", в очень славной компании. Довольно длинный рассказ "Запах" стал для меня своеобразным выходом из творческой комы — первое, что я написал за четыре года. И сразу окунулся в слегка альтернативный Париж XIX века с его борделями, пороками и... ужасами, само собой.
В октябре вынырнул на поверхность коротенький "Бог тошноты", затесавшийся в добротном межавторском сборнике "Темная сторона дороги". Это уже вещь совсем другого плана — тягучая, вязкая; то, что я с некоторых пор предпочитаю называть словом "вирд". Как и ожидал, часть читателей осталась в недоумении, но сам я своим зеленым божком до сих пор доволен. Ну, почти.
На днях балет продолжился, и ради этого я как раз и завел разговор. Но сначала скажу пару слов о том, что впереди. Весной выйдут два новых рассказа — "В глазах смотрящего" в суровой хоррор-антологии "13 маньяков", собранной Михаилом Парфеновым (у меня самого не то чтобы про душегубов, но об этом ближе к делу) и "Искусство любви" в "Полночи дизельпанка" Сергея Чекмаева, моя первая полноценная лавкрафтианская вещь. Есть и другие планы, но о них пока что говорить рано. Всех, кому интересно за мной следить (только в ванной подглядывать не надо, ничего захватывающего не увидите), приглашаю в свой контактовский паблик — там я рассказываю не только о писательских делах, но вообще о всем, что делаю в смысле литературы: переводах, статьях, рецензиях, редактуре. В этом году должно быть много интересного по всем фронтам сразу. А со временем появится и полноценный блог.
Ну а сегодня — "Самая страшная книга 2015", которую открывает мой старенький рассказ "Никогда". Эту вещь я написал так давно, что уже с трудом могу приписать ее себе. Девять лет — большой срок и для человека, и для писателя (хоть хорошего, хоть никудышного). Об истории создания "Никогда" можно почитать в моем мини-интервью на сайте антологии. А сейчас о сборнике в целом.
"Самая страшная книга" (к названию можно относиться по-разному, но оно работает) — не рядовая коллекция рассказов. Собственно, тут и ряда никакого нет — только предшественница, составленная по тому же принципу (таргет-группой читателей, отбиравших тексты на условиях анонимности) и менее удачная. А на этот раз получилось почти всё. И поэтому я с чистой совестью смог написать свой отзыв.
От того, как будет принята ССК (и в коммерческом, и качественном смысле) во многом зависит судьба жанра в России — мы впервые подобрались к уровню, на который когда-то могли лишь пускать слюнки, почитывая Кинга, Маккаммона, Баркера, Лансдейла, Кэмпбелла, Лиготти, антологии Джонса, Датлоу и Адамса. Чем громче выстрелит эта книга (бабах уже очень звонкий и внушительный, но тут децибел мало не бывает), тем больше у нас всех шансов дождаться новых радостей — самых разных антологий, авторских сборников, давно назревших романов... (Кстати говоря, первые ласточки уже есть — например, замечательный сборник Дарьи Бобылёвой, литература ужасов высокой пробы. В журнале DARKER была рецензия, будет и в МФ. От души рекомендую.) И если вам хоть сколько-то небезразличен книжный хоррор — уже без привязки к "наш", без скидок на "он у нас еще маленький", "это болезни роста" и т. д., — то не проходите мимо. Разумеется, абсолютных гарантий в литературе не бывает, но я сам жуткий привереда, а вот поди ж ты, не плююсь и даже облизываюсь. И вас, скорее всего, ждет то же самое. Если не что-то получше. Темная сторона, она такая.
О не в меру талантливых писателях часто выражаются в духе «у него в одной главе/странице/абзаце больше оригинальных идей, чем у некоторых авторов в целых трилогиях». Обычно это поэтическое преувеличение — говоря языком математики, разница составляет не несколько порядков, а один-два.
Но в случае Яцека Дукая старый рецензентский прием попадает в точку. Причем в самой смелой своей вариации — той, что про абзац (до предложений все-таки не доходит).
Не в меру, сверх меры, вне меры — «Иные песни» действительно написаны человеком, который мыслит по-иному. Написан, что примечательно, в двадцать восемь лет (к этому факту у меня сложное, очень сложное отношение). Но изобретательных идей и ярких образов в романе и в самом деле хватило бы на двадцать восемь авторов попроще. Если не дважды двадцать восемь.
Дальше я хотел написать, что в первую очередь покоряет и поражает мир, описанный в романе, но вовремя сообразил, что был бы не прав. Вселенная «Иных песен» неотделима от того, что в ней происходит, и тех, кто в ней живет. Как правило, автор средней руки заворачивает в фантастический фантик привычную нам действительность. В случае с Дукаем все наоборот: такое впечатление, что земные реалии привязаны к некоему чуждому мирозданию из чистого милосердия — чтобы не оставлять читателя совсем без ориентиров. Но даже и так ему, читателю (и читательнице) придется очень непросто.
Нам предлагают нечто большее, чем альтернативную историю, — альтернативную физику, основанную на онтологических идеях Аристотеля (воплотившихся почти буквально). И это не косметический эффект, а космический, в исконном смысле слова. За физикой идет длинная вереница других явлений — иные химия, география, биология, социология, политика, психология, иные механизмы любви и ненависти, лидерства и подчинения. При этом провести некие аналогии с нашей реальностью не составит труда, а ключевая концепция формы, определяющей облик всего сущего, оказывается отличной метафорой, поводом к размышлениям и спорам — о геополитических играх, о взаимном влиянии связанных между собой людей, о творчестве, о природе хаоса.
У каждой главы романа своя атмосфера, свое настроение, даже свое место действия — представьте все разнообразие «Песни льда и огня», втиснутое в один том вместо (дай Ктулху) семи и помноженное как минимум на пять. Большую часть пути мы пройдем с бывшим стратегосом Иеронимом Бербелеком — и с каждым шагом он тоже будет немного меняться. Этому персонажу трудно симпатизировать, но оторвать от него взгляд невозможно — а финал будет таков, что прогулку захочется повторить еще раз.
«Иные песни» — сложный роман, но его сложность не в изощренных стилистических изысках, а в количестве и качестве заложенных в нем идей. Пролистать книжку наскоро не получится — даже если вы хорошо знакомы с историей античной мысли, несколько сюрпризов наверняка найдется и по вашу душу. Простые смертные будут пробиваться с боем — но заодно и с пылом конкистадора, открывающего новые земли.
Безусловно, это очень холодная книга (хотя едва ли холоднее, чем другой дукаевский роман, «Лед») — для автора важнее посылки и выводы, чем люди. Действующие лица выписаны объемно и ярко, и все же каждое из них — не столько фигура, сколько функция. Но персонажей, способных привязать к себе, в литературе предостаточно. А вот настолько насыщенной и неординарной фантастики — считаные примеры. С другой стороны, в динамике недостатка нет — философские диалоги удачно вписаны в сплошной поток событий, приключений и интриг.
«Иные песни» заслуживают не этого поверхностного отзыва и даже не обстоятельной рецензии, а полноценной статьи (такой, например, как замечательное послесловие Сергея Легезы в конце русского издания, очень вдумчивое и информативное — спасибо Сергею и за него, и, конечно же, за перевод). Но я, признаюсь, не готов — по крайней мере, после первого прочтения... а роман требует как минимум два. Поэтому вместо анализа — открытка с места событий. Check-in, если угодно. Но я обязательно вернусь в эти места, полюбуюсь танцем стихий и мозаикой переменчивых форм.
Добавлю лишь одно: в кои-то веки англосаксы могут нам позавидовать. Мы уже можем читать Дукая на родном языке, а они еще нет.
P. S. В 2014-м выбрать переводную книгу года будет просто как никогда.
Это, ребята, нечто. Книга одновременно и похожа на предшественницу, и резко от нее отходит.
Вроде бы, начинается все в прежнем духе: буффонада, черный юмор, грубые шутки, оторванные конечности и взрывы фантазии.
А вот потом прорывается мрачнейший зомби-хоррор — и чем дальше, тем серьезнее. Ближе к середине становится совсем не до шуток.
И вдруг — кульминация.
Знаете, я не припомню уже, когда мне в последний раз случалось с возгласом "Бл*****!" отбросить книжку и с пустым взглядом просидеть несколько минут, слушая, как бешено колотится сердце. Но с "Пауками" было именно так. Вонг подкидывает такой сюрприз, что челюсть отвисает. Сюрприз, как понимаете, не из приятных. Но это гениально.
Но и после кульминации ничего не заканчивается — следует интересная, но куда более легкомысленная развязка, увенчанная совсем уже привычным и уютным финалом с обязательной философской ноткой.
В отличие от "Джона", у "Пауков" единый сквозной сюжет (хотя и несколько линий), и кое-где в нем зияют дыры. Но у книги столько достоинств, что я готов простить любые огрехи, даром что немногочисленные. Вонг творит невероятные вещи с героями, композицией, идеями, заголовками, пропорциями — короче говоря, играет по собственным правилам и побеждает. И он сдержал слово: это именно продолжение, развитие, а не бездумная перепевка предыдущей книги (теоретически, ее можно и не читать — но зачем лишать себя такого удовольствия? Ну и прозеваете много пасхалок для посвященных). А с идейной начинкой у "Пауков" даже немножко получше: тут вам и элементы сатиры, и тонкие наблюдения, незаметно вживленные в текст. Чистого развлечения не ждите — хотя и отложить книжку, не дочитав до конца, вряд ли получится. За вычетом той самой кульминации... Читать, читать, читать. На Амазоне пока со мной согласны — средний рейтинг 4.9 при 184 отзывах. А вот стоит ли ждать на русском — не знаю. Жаль, если не дождемся — но что-то я не видел "Джона" в российских списках бестселлеров...
Под катом пара бонусов.
Иллюстрация к роману (понимать буквально):
Опросник для лиц, подозревающих у себя мозговых паразитов:
Свежий постер к экранизации первой книги (режиссер — Дон Коскарелли). В американском прокате с января. На фестивалях (в том числе в Торонто) фильм шел с большим успехом.
"Стоун" — неожиданно сильное кино о людях и о том, кто над ними (или в них?), не драма и не триллер — вещь в себе. Тревожная, тонкая, зыбкая. Сюжетные и психологические нитки то расползаются на глазах, то опять сплетаются в клубок — отдельную не выхватишь, можно только наблюдать за этим копошением и впускать его в себя. Много символов (начиная с названия), распоряжаться ими с таким вкусом и тактом умеет из ныне живущих разве что Линч. С действием неявно перекликаются обрывки христианских радиопроповедей, с каждым эпизодом порождая новые смыслы. Не люблю сложных слов, поэтому забудьте, что я сказал «контрапункт».
Хорошая актерская игра — очень естественная и потому тоскливая, до боли в сердце, у Де Ниро (какая же нужна смелость, чтобы предстать перед всеми стариком, каким бывает каждый мужчина его возраста хотя бы иногда, хотя бы по ночам), какая-то неуловимая комбинация невротизма, нереализованной жестокости и буддийско-сатанинской просветленности у Нортона, чуточку пугающая смесь первобытной женственности и подавленной агрессии у Йовович. И всё это без надрыва, без заламываний рук — наверное, этот фильм тем и берет, что он подчеркнуто тихий. Никаких оркестровых трюков, никаких «та-да!» в нужных и ненужных местах. Если в «Стоуне» звучит музыка, то это, как правило, негромкий эмбиент — то ласкающий, то царапающий, то сразу и то, и другое.
Ничего очевидного, никаких гарантий. Экранное действо не более аморфно и не более ясно, чем любая конкретная человеческая жизнь. Кино не отражает жизнь, а симулирует ее? Пример хорошей симуляции, не всякий врач распознает.
Вера? Грех? Вина? Просветление? Родительство? Любовь? Секс? Да, обо всем сразу и ни о чем в частности. Самое главное в этом фильме происходит за кадром, то есть в зрительской (моей!) голове. Если это не высший пилотаж, то всех этих слов и писать не следовало.
В художественной литературе под монтажом понимают обычно метод, при котором произведение составляется из сцен и эпизодов других произведений. Техника сложная, требующая большой усидчивости и чуткости к материалу, но в конечном счете — чистая механика.
"В конце лета" у Марии Галиной мы видим совсем иной монтаж, не имеющий ничего общего с заимствованиями и близкий к монтажу в его киношном понимании. Но только близкий, потому что речь здесь идет о чем-то неизмеримо более сложном и неподвластном разуму.
Потому что это монтаж человеческой жизни.
Если Бог существует и пользуется тем же приемом, когда распоряжается нашими судьбами, то его жестокость неизмерима. Если только он не делает этого с той же подспудной душевной болью, что и Мария Галина.
Попросту говоря, автор создает героя, протягивает киноленту его жизни от рождения до смерти, а потом... вырезает длинный, лет на десять кусок — и наклеивает его на более ранний участок, совмещая несовместимое. И тогда автор смотрит, что у него получилось.
А получается трагедия. Потому что зачастую человек не может справиться даже с тем, что приходит к нему в срок — что уж говорить о весточках из будущего. Потому что нам ко всему нужно привыкать. Потому что даже великую радость мы примем враждебно, если не звали ее в свою жизнь. Даже если нам казалось, что мы ее не звали...
Страшно, но ни о какой открытой концовке тут говорить не приходится. Кинолента, склеенная в два слоя, обязательно застрянет в проекторе, перекрутится, изорвется — и багрово-черное THE END опустится на убогий целлулоид раньше времени.
облако тэгов
