Читал первый раз в далеком 2009. И тогда книга очень понравилась,но что-то все таки не давало покоя, какое то тягостно-тоскливое небольшое ощущение не давало покоя и не позволяло признать роман- безоговорочно шедевром.(разумеется, лично для себя) И вот, недавно, вновь перечитав «свежим» взглядом, я понял в чем дело, -в героях. Но обо всем по по порядку.

Язык- тут все великолепно, легкий читается быстро и не нудно.

Сюжет- не слишком оригинальный, но довольно сносный.

Описания природы- великолепны, видно что автор любит и знает места о которых пишет.

Герои а вот тут то, самое интересное.

Они не вызывают сочувствия.( у меня, по крайней мере) Нет, все понятно что не существует черного и белого и все мы люди, и каждый может ошибаться и так далее и тому подобное. Как выразился один известный писатель:«Нет в Русской Литературе новой героя, на которого можно, что называется «духом опереться». Книга ведь не только «развлекалово» это ещё и «учебник жизни и отношений с людьми». Читая мы вольно или нет примеряем на себя героев и антигероев, их поступки и ситуации- размышляя «а как бы я поступил?» « А смог ли так же...»

Герой который рассказывает нам о «Внутренних и Внешних точках опоры»(правильная теория на мой взгляд) сам такой точки не имеет вообще. И болтается как известная субстанция в проруби. Герои/антигерой, во взрослых и серьезных произведениях — вызывают симпатии и понимание только если они помимо «богатого внутреннего мира» имеют -принципы и убеждения, как в жизни так и в книгах/ фильмах отличающие одних от других. Именно это создает конфликт и делает сюжет интересным.

Лично я в книге этого не нашел. Нет -персонажи не «картонные» , но все же не совсем живые. Это как в театре- играют, хорошо черт возьми играют, но видно что постановка.

Итог: Прочитать стоит. Может вы будет — восхищены и запишите «географа» в свои-любимые произведения. Может вы просто скоротаете вечерок за неплохим чтивом, коего сейчас не так много.

Мнение моё, и не факт что верное, а решать как всегда -вам самим.

Слалом по жизни

***

«Географ глобус пропил» — уже культовая книга по целому ряду причин. Из поверхностных можно обозначить яркую экранизацию, резонансное отношение публики, яркую художественную составляющую, наконец, личность автора – человека, который не испугался отторжения читателей, пользуясь тем, что еще Набоков применял в «Лолите». Но куда глубже, на мой взгляд, лежит другая причина – это Виктор Сергеевич Служкин. В русской литературе традиционно принято делать акценты на главных героях (и второстепенных, которые всё-таки вполне себе главные). Так на слуху у всех крутится то Безухов, то Онегин, то Каренина с Обломовым, а всех их погоняет Чацкий под немое молчание Герасима. Алексей Иванов создал образ Служкина – персонажа, который встает в ряд с вышеназванными героями. Но об образе Географа чуть позже.

Роман повествует о молодом Викторе Служкине. Главный герой начинает преподавать в школе географию у девятиклассников, хотя он не имеет педагогического образования. Конечно же, Служкин сталкивается с многочисленными проблемами на новом поприще. Это яркий пример, когда низы не хотят, а верхи – не умеют. За низы здесь отвечаю т разболтанные подростки, за верхи – прогнившая педагогическая система образования, которая и по сей день стоит в режиме стагнации. Налицо остросоциальный контекст книги. Он проявляется не только в отношениях «учитель – учении» и «учитель – учитель». Красной линией по произведению движется семейная жизнь Служкина. Его жена Надя совершенно не любит мужа, его друг – Будкин – тот еще бабник. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что из этого последует. Собственно, голый сюжет строится вокруг Виктора Сергеевича – его работы, его семьи. Есть полноценный экскурс в прошлое – во время, когда Витя был примерно того же возраста, что и его ученики. Роман нельзя считать чисто педагогическим. Это не Макаренко всё-таки. Цели совсем другие, учительство здесь – фон, чтобы поярче раскрыть потенциал главного персонажа.

Как уже упоминалось, язык в романе очень красочный и сочный. Короткие предложения перемежаются с длинными, чисто метафорическими. Ругань стоит бок о бок с романтическими пейзажами Перми. Действие же и вовсе возведено в апогей. Глав в книге много, каждая глава – это набор отдельных событий, многие из которых и вовсе остаются без «эпилога». Иванов заставляет читателя додумывать, чем же закончилось то или иное «приключение» Служкина. Намеков в тексте хватает, чтобы сильно не забивать этим голову. Повествование отнюдь не рваное. В романе полно юмора, чего только стоят походные рассказы «...а у нас в деревне один мальчик…». Читается произведение легко и с интересом. Даже с учетом отсмотренной ранее экранизации.

Подошло время рассказать о героях. Их здесь достаточно много. Кто-то подается размашистыми мазками (например, Угроза – образец «злой училки», стервы, закостенелой совковой женщины), кто-то – умеренным, детализированным образом (Будкин – повеса, алкоголик, он катится по жизни, готов идти по головам, но в душе он боится привязываться к кому бы то ни было). Есть и более четкие, яркие персонажи. К ним можно без преувеличений отнести отцов и Градусова. Я не намерен затрагивать педагогические приёмы Служкина, хоть и отучился на педагога-психолога. Но работа Географа с Градусовым в финальной трети книги – бальзам на душу. Изменения в рыжем парне, катализатором которых стал Служкин, очень приятны и любопытны. Наконец, Виктор Сергеевич, Географ. Вот кто является главным звеном, главным успехом книги. Служкин – образ, который сперва кажется достаточно понятным и простым – это пофигист, подставляющий жизни одну щеку, когда та бьет по первой. И даже шашни его жены за его же спиной нисколько не заботят Виктора Сергеевича. Пофигизм? Вряд ли. Это философский подход к жизни, это слалом, когда от проблем препятствий (проблем) необходимо увернуться на предельной скорости, не задеть, потому что малейшее касание станет фатальным. Служкин настолько ходит по краю обрыва, что диву даешься. И при этом он остается верным себе, своим идеалам, принципам, своей философии. Вот она – главная идея книги, как мне видится. Это стоицизм во взглядах, это стремление не упасть в собственных глазах, это желание пронести огонь, когда вокруг льет дождь и воет ветер.

Последнее, что хотелось бы выделить – это любовь Служкина к ученице. Осуждение – это пыль в глаза самому себе же. Осуждать Виктора Сергеевича – лютый бред. Прецедент уже был, спасибо Набокову. Про полуязыческие традиции на Руси я и вовсе молчу. Куда интереснее то, какой выход избрал Виктор Сергеевич. Лучший ли? Не знаю. Но лицом в грязь он не ударил. Свой огонь он пронёс.

Заключение: «Географ глобус пропил» — великолепный роман. Он про любовь, одиночество, стоицизм, про борьбу с закостенелой совковщиной. Радует, что книгу выпустили, что они широко тиражируется и обсуждается. Иванов – смелый писатель, обладающий незаурядным талантом. Это первая книга, которую я у него прочел, но далеко не последняя. Читайте. И не вздумайте наступать на грабли, которые сами же и разбросали.

престарелый подросток впадает в детство и влюбляется в 14 летнюю девочку, однако, несмотря на его подростковую ментальность, он уже давно мужчина физически и этими мужскими руками он лапает свой чистый цветок любви... Это любовь??? Кошмар.. это обыкновенная педофилия. Любовь — это когда ты ждешь и даешь девочке вырасти, а не стягиваешь с нее джинсы ..Мерзостно.

Это не пеплум. Для пеплума берётся смутно знакомое со школы историческое событие и изменяется до неузнаваемости. На него нанизываются события, совершенно неизвестные историкам. Привлекаются миллионы статистов (вернее, сотни или тысячи, изображающие миллионы). Всё это преподносится в форме, понятной зрителю текущего сезона. Здесь не пеплум, а интересный, умный, объективный исторический роман с маленькой долькой мистики. Без вранья. Без пафоса. С минимумом статистов. И сами события не слишком известны. Не так уж много народа знают не то, что о ханах Джунгарии, но и о самом Джунгарском ханстве. Так что «Тобол» — не пеплум. И это замечательно.

Об эпохе Петра написано много. Здесь ситуация своеобразная. За Уралом на четвёртом десятке лет царствования Петра всё ещё живёт Московская Русь, очень тяжело впитывающая элементы Петербургской России. Здешние чиновники и офицеры – по сути, те же воеводы, подьячие, стрелецкие головы, надевающие в необходимых случаях камзолы и парики. Те, кто без чинов, вообще смутно представляют суть реформ. Понимают только то, что эти реформы оплачивать им – кровью, трудом, золотом или медью, мехами. Как обычно.

К героям отношение у автора своеобразное. Он старается подчеркнуть их плохие качества, но при этом явно любит. Они симпатичны, несмотря ни на что. Русские, шведы, остяки, татары, украинцы, джунгары. Князь Гагарин – вор? Ну, во-первых, должность у него такая, а во-вторых, он, собственно, и не ворует. Он действует, как положено удельному правителю. Одной рукой набивает свой сундук, другой из него вынимает и отдаёт на общее дело. Вынимает даже больше, чем кладёт. Семён Ремезов – склочный старик? Да он идеально добрый человек. Поорёт немного, как тут не поорать, а потом выполняет любую просьбу в ущерб себе. И ведь человек действительно выдающийся. Энциклопедист из небольшого провинциального города, угодивший в переходную эпоху. Если бы он родился на 40 лет раньше или на 40 лет позже, наверняка попал бы во все учебники.

Всё это касается мужчин. Среди женщин, увы, преобладают Самые Настоящие Ведьмы. Собственно, у автора почти в каждом романе есть Самая Настоящая Ведьма, но в «Тоболе» их слишком много. Это, наверное, его единственный минус.

https://kobold-wizard.livejournal.com/852060.html

Это первый прочитанный мной роман Алексея Иванова. Я давно уже слышал о том, что у нас есть автор, сделавший себе имя на зауральском материале. Кроме Леонида Юзефовича, других подобных современных писателей мне на вскидку не вспомнится. Подобных — сочетающих концентрацию на местной реальности и имеющих высокий уровень мастерства. Вероятно, надо больше читать соотечественников.

Первым романом автора я приятно впечатлен. Через десяток сюжетных линий раскрывается объемная социальная картина Тобольска и окрестностей в эпоху Петра Великого. Когда сейчас жалуются на инертность нашего народа, стоит вспомнить, что при царе-антихристе странные нововведения внедряли не только в нашей боярской Средней полосе, но и там, в Сибири, где еще даже крещение толком не началось. Не все получалось, кровь текла и бурлила, а Империя взрослела.

Интересна подача личности Петра Великого. В нескольких эпизодах ясно формируется образ диктатора-ребенка, для которого вся жизнь и сама держава — это игра и познание. Это не сухая параноидальность Сталина и не экстатическая религиозность Ивана Грозного. Азарт игры со взрослыми на равных ведет к требовательности и лихим ходам. «Конечно, Петр поступает по своему обыкновению: выдумал невиданное предприятие, нахватал исполнять его первых встречных, сколько их сдуру царю в лапы попалось, а дале свалил все заботы на любезных подданных — хоть наизнанку выворачивайтесь, а доведите замысел до ума, или повешу». Сейчас пытаются изображать подобное, но для эффективности нужно, чтобы исполнители ощущали драйв от руководителя. Тогда и провалиться страшнее, и мозги работают лучше.

Подзаголовок первого тома — «много званых». Людей Сибири различают по религиям, национаностям и социальным статусам. Каждая фракция по-своему видит эту землю. Что общего может быть у шведских пленных офицеров и остяков-язычников? А у суровых староверов и китайских дипломатов? Различия взглядов и порождают объем. Столкновения столь разных групп неминуемы. Особенно, если вдуматься, что торговые пути из Европы в Азию проходили через места, которые еще при Борисе Годунове стали местом ссылки преступников и неугодных. Наш плавильный котел.

Религиозная сторона текста местами неоднозначна. Например, несколько фантастичных мест связаны в первую очередь с язычеством. Православные сталкиваются с этим, но против дьявольского морока могут только воплощать смирение и стойкость. Еще большую стойкость выражают старообрядцы. Изображенные противники Никона мало похожи на нынешних. Они борются, они еще помнят, как было до раскола, они хотят войти в огонь и попасть на Небеса. Эпизоды, рассказывающие о Аввакуме, заставили задуматься, что староверы не зря находились под надзором полиции вплоть до начала ХХ-ого века.

Если же говорить в целом, то калейдоскоп историй с одной стороны дает тот самый объем, а с другой — не позволяет также срастись с персонажами, как происходит в классических романах с протагонистами. Угол зрения постоянно меняется, поэтому ты остаешься только пассивным наблюдателем. Низкое эмоциональное сопереживание не дает полностью прочувствовать происходящее. Впрочем, этим грешат многие исторические романы, в которых верность прообразам и историческим событиям значит больше, чем захватывающий сюжет.

Итого: Теперь очень бы хотелось съездить в Тобольск и полюбоваться теми местами. Книга дала почву для размышлений и направление для дальнейшего изучения истории родной страны.

«Иногда мне кажется, что дети — это чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может совладать с ними. И я твёрдо верю, что всё должно быть сделано для того, чтобы исправить их грубые примитивные мозги.»

Р. Брэдбери «Поиграем в «отраву».

«Раздолбай я клёвый, а учитель из меня как из колбасы телескоп.»

А. Иванов «Географ глобус пропил».

«Знакомьтесь, — сказал Служкин. — Это Будкин, мой друг детства ... [...]...Будкин, это Надя, моя жена. А это Тата, моя дочь.» Такой более чем необычный способ представления людей при знакомстве не может не насторожить читателя. Что-то же этим безымянным Будкиным Автор хочет сказать? Это не случайность, Будкин так и остаётся не названным по имени до конца книги. Есть в ней ещё один безымянный персонаж — Градусов. Этого «маленького рыжего носатого парня с хриплым пиратским голосом» ни разу не называют по имени ни дети, ни взрослые. Как-то не вызывает доверия всё это... И ещё много чего, из написанного в этой книге, в жизни может происходить разве только теоретически. Например, почти ни у кого из ребят, которых Служкин берёт в поход, нет родителей. Никто из взрослых не выражает желания узнать лично, что за человек этот географ, можно ли ему доверить здоровье и жизнь своего ребёнка. Случайно, мимоходом, читатель узнаёт, что у Митрофановой есть папа (выпивает, но, в общем, человек неплохой) и мама, а когда, опять же случайно, выясняется, кто такая мама Маши Большаковой* (папа у неё тоже есть, работает на заводе), читатель впадает в лёгкий ступор, поскольку эта мама Служкина терпеть не может. И она отпускает дочку с ним в довольно таки не рядовой поход, пусть и не зная, что в маршрут входит сложнейший Долгановский порог** (знала бы — точно бы не пустила). Так что это нереально на сто процентов.

А ещё я не верю, что Служкин проводит Машу вокруг растущей на краю обрыва сосны, не совсем же он безбашенный. Не верю, что девятиклассник Витька Служкин плюнул в лицо женщине, давшей ему пощёчину, когда он подсматривал в окно женской бани. Это какая-то совсем уж неадекватная реакция, да и не детская. Почему Витьку после этого не исключили из школы, ведь эта женщина оказалась его классной руководительницей, тоже трудно себе представить.

Есть и другие не вызывающие доверия эпизоды (пьянка в электричке, продолжение похода, несмотря на неё и пр.).

Отдельного разговора требует отказ Служкина от Маши. «Я просто хочу жить, как святой» — говорит Служкин, после чего работает над Веткой, как негр, и завершаются их трудовые усилия эффектным падением с дивана на пол. Но Ветка-то не обиделась бы не него, веди он себя с ней, как святой, однажды он уже от неё сбежал и ничего, обошлось. А Машу, стало быть, можно бросить, сославшись на идиотскую отговорку — разницу в возрасте, которая у них близка к идеальной (10 — 12 лет). Всего и делов то — подождать каких-нибудь 3 — 4 года***, но «святой» Служкин видимо предпочитает вечно умерщвлять свою плоть, живя в однокомнатной квартире с женой, которая его не любит (и которая купила его согласие на её измену за бутылку коньяка), ходя по квартире, «как тэ тридцать четыре», и с подрастающей маленькой Татой, которая будет получать соответствующее обстановке воспитание. Таково представление Служкина о святости. Оно заключается в том, чтобы любым способом отказаться от любви (настоящей, не сводящейся к постели). Опасаясь полюбить Киру, Служкин откалывает такой номер, что вспоминается «подвиг» отца Сергия, совершённый им при очень похожих обстоятельствах (с Машей в походе Служкин чуть не сорвался в штопор, но «выручила» Маша, да и тут в другой вариант как-то не верится, очень уж место и время были не подходящими). Вот что он думает о любви: «Мир ясный и яркий: синее небо, белый снег, чёрные угли, алый огонь, оплетающий котлы, и жёлтая пшённая каша. Это всё, что у меня есть. Но этого никто у меня не отнимет. Никакая женщина, будь она хоть тридесято прекрасна. Пусть что угодно, но только не любовь. Я хочу веры в мир и в то, что я делаю. Я хочу твёрдо стоять на ногах, не желать ничего более и не ждать неизбежного удара в спину.» И, руководствуясь такой философией, Служкин скорее причинит тридесято прекрасной женщине сильнейшую обиду, чем поддастся её чарам, проявляя при этом почти невероятную силу воли и принципиальность. Такое, мягко говоря, противоречивое, отношение к женщинам характеризует Служкина отрицательно не только с человеческой, но и с божественной точки зрения (справедливость-то куда делась?), а мнение Бога ему уж точно не безразлично... было бы, будь он верующим. Но он в Бога не верит, и поэтому сам себе судья. Неправедный, как почти всегда в таких случаях.

Так что же он за человек, этот Служкин? А он не совсем человек, он фигура нереальная, фантастическая, не зря же Иванов начинал с фантастики. Вот и в этом романе фантастика всё время проглядывает через реальность. Интересна сама его фамилия, образованная от служки — монастырского слуги — что-то близкое к церковному миру, но предельно мелкое. Такие фамилии, как Будкин, Ложкин (пенсионер у Кира Булычёва), Печкин (почтальон), Плюшкин — почти бессмысленные, ничего не говорящие об их носителях. Служкин же ассоциируется у меня с Дворкиным (правильно — Дворкином, но это пустяк в данном случае), личностью божественной, но очень таинственной и незаметной, для которой тысячелетие не такой уж и большой срок, и что не получилось сейчас, получится когда-нибудь, можно и подождать. Как ни странно, в обширной монографии Унбегауна «Русские фамилии» нет русской фамилии Служкин (нет там и Будкина, хотя был такой художник, выпускник Академии Художеств и впоследствии академик, нет и Градусова), зато есть «английская» фамилия Дворкин****. Служкин о своих девятиклассниках говорит: «Бог, когда людей создавал тоже не выбирал материала». Весьма, по моему, красноречивая фраза. С намёком. И ведь Служкин действительно создаёт человека. Пусть только одного (Градусова*****), но и это хорошо («И сказал Бог — это хорошо»). Служкин — создатель, а это нечто большее, чем учитель, и действует он по наитию, а не по инструкции. И ребята это заметили: «...к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому, что вы какой-то особенный учитель, не брынза...».

Божественная, фантастическая основа личности Служкина хорошо видна из его мыслей о литературе и писательском труде. «Мне кажется, писать — это грех. Писательство — греховное занятие. Доверишь листу — не донесёшь Христу. Поэтому, какой бы великой ни была литература, она всегда только учила, но никогда не воспитывала.» Здесь всё от первого до последнего слова чудовищная ересь. Но такое может образоваться в голове не совсем человека, у которого свойственное только ему одному представление как о грехе, так и о воспитании, и у которого совершенно фантастическая память — он помнит стихи написанные им 13 лет назад и вообще без записей помнит всё, что сочинил за всю жизнь.

Есть и ещё одно место в романе, наводящее на размышления в том же направлении — от Служкина к Дворкину. Сидя у догоревшего костра и любуясь звёздным небом Служкин думает: «Какая древняя земля, какая дремучая история, какая неиссякаемая сила... А на что я эту силу потратил?» Ясно отсюда, что эту неиссякаемую силу родной земли Служкин чувствует в себе, но это же совсем не рядовое ощущение нормального человека, это больше похоже на чувство какого-то былинного богатыря вроде Святогора.

Да, действительно столько усилий и напрасно, но ведь сам же этого хотел, путь к святости — трудный путь, да ещё и из школы выгнали, и с женой назревает очередной конфликт. Роман заканчивается многозначительной фразой: «Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества.» С этим невозможно не согласиться — как минимум, ста лет одиночества Служкин для себя добился.

*) Служкин умудряется не узнать за весь учебный год, чья дочка сидит у него за первой партой! Этому тоже очень трудно поверить.

**) Судя по описанию этого порога, он относится к высшей категории сложности. Мне повезло побывать в таком же (на катамаране) походе совсем близко от описываемых в романе мест, на реке Косьве. Там пороги были попроще и среди нас не было детей. Это очень тяжёлая работа и в романе всё описано верно, кроме одного. Такие водосбросы, как Долгановский, нельзя проходить вопреки всем инструкциям да ещё не имея на борту ни одного опытного рулевого, это всегда кончается очень плохо. В романе происходит настоящее чудо — ребята проходят порог благополучно, и, как мне кажется, в немалой степени этому способствовало отсутствие на катамаране двух человек, т. е. оставшийся на нём груз оказался оптимальным. Вообще, в этом походе невероятно везёт всем, и Служкину особенно.

***) По поводу разницы в возрасте, от которой Служкин в ужасе (я не верю и этому, скорее всего прикидывается чайником) замечу только, что если Маша может и не знать известную во всём мире историю Абеляра и Элоизы, то Служкин наверняка с ней знаком. Ситуация-то очень сходная. Есть и другая ещё более известная история, которую тоже может и не знать Маша, но знает Служкин. Это история Иакова и Рахили, которые 14 лет ждали, когда же и на их улице будет праздник, а когда они впервые увидели друг друга Иакову было за сорок, а Рахиль была такая же, как Маша, если не младше. Подвиг не в том, чтобы отказаться от своего счастья, а в том, чтобы добиться его несмотря на всякие препятствия. Но у Служкина другое представление о счастье.

****) Тут нужен небольшой ликбез для тех, кто не в курсе. Фамилия Дворкин еврейская. Унбегаун этого не знал. Некоторые еврейские фамилии произошли от женских имён. Слово Михаилу Ардову: «Типичный еврейский муж редко появлялся на улице. Он сидел дома и читал Талмуд, а его жена ходила по воду, сушила бельё, судачила и ссорилась с соседками, громогласно воспитывала своих детей ... А звали её — Хайка, Райка, Дворка и т. п.»

*****) Чего только не вытворяет этот «материал», но кража 100 рублей у учительницы — это что-то! Т. е. Градусов столь же малореален, как и Служкин, который всю жизнь «ищет человека», и, таки, находит — рыжее носатое чудовище, с которым не совладал дьявол, но с которым можно пойти в разведку. Градусов ко всему прочему ещё и весьма остроумный парень, что дополнительно сближает его со Служкиным. И он же ещё и талантливый художник, не многовато ли для одного?

Об остроумии этих двоих нужно писать отдельно, для небольшого критического экскурса это будет уже сверх меры. Но несколько слов всё же скажу. Мне кажется, что Градусов остроумен всегда, кроме случаев откровенного хамства. А вот шутки Служкина довольно таки разнокалиберны. Одну из них я так и не понял, сколько ни думал, ничего путного в голову не пришло. В квартиру позвонили. Служкин взглянул на часы. «Будкин точен, как свинья, — сказал он. — Точность — вежливость свиней, — и он пошёл открывать.» Всем известно выражение «точность — вежливость королей». Может быть у Служкина своё, особое отношение к монархии? Если вспомнить, что где-то неподалёку от мест действия романа была зверски убита царская семья, то шутка (придуманная Автором и очень неестественная) становится совсем уж некрасивой.

PS. Остался без ответа вопрос об отсутствии имён у главных героев — Будкина и Градусова. Предположение, что не только Градусов, но и Будкин для Служкина «материал», над которым он работает, как Создатель, по моему допустимое. Будкин — старый друг Служкина, а с некоторого момента близкий сосед и любовник его жены; Градусов из жизни Служкина, очевидно не уйдёт, они тоже станут друзьями в недалёком будущем. Имя даётся творению, как его завершающий акт. Поэтому оба пока носят только фамилии. Кстати, символично, что Градусов получает в глаз и от Служкина (в это верится с трудом) и от Будкина (хотя это совершенно неправдоподобно — встретил на улице и врезал, хотя и не знакОм) примерно в одно и то же время и ходит с двумя фонарями на фасаде. Дружба очень часто начинается с небольшого мордобоя, хотя здесь этот мордобой ещё один фантастический элемент романа, в котором действие происходит в некоем параллельном пространстве очень похожем на наше, но там дети не падают с древних полуразрушенных колоколен (Служкин был уверен, что всё будет хорошо), не срываются с обрывов, проходят смертельные пороги без командира, а если замерзают буквально почти до смерти, то к их услугам тут же находится пекарня с не остывшей печью, а женщина-пекарь, которая только что заперла входную дверь, ещё не успела от неё отойти.

На первый взгляд, обычный историко-приключенческий роман. Начинаешь читать — книга становится все сложнее и сложнее, в хорошем смысле этого слова.

Огромный плюс романа — главный герой, молодой сплавщик Осташа. Персонаж получился на редкость омерзительный. Как удачно сказал сквайр Трелони в «Острове сокровищ» — «Но мертвецы, сэр, висят у вас на шее, как мельничные жернова…». Осташа погубил сам, или имел косвенное отношение к их гибели, больше людей, чем известные разбойники. Причём, не только своих врагов, но и близких людей. Форменный, убежденный негодяй. Но, поэтому, книга и получилась такой яркой и драматичной. Благородные и идеальные персонажи уже надоели. А злодеи — выразительнее. Причём, эффект усиливается тем, что читатель вживается в героя, начинает ему сопереживать. Отличный приём.

Язык книги — ещё один плюс. В «Сердце Пармы» приходится реально пробиваться через эту «экзотику», а этот роман я прочитал очень легко, а вместе с тем, нужный колорит достигнут. Все кажется очень естественным и реалистичным, искусственная стилизация «под старину», которая режет глаз в некоторых произведениях, здесь совсем не ощущается.

Пару слов про мистику. По-мне, ее в самый раз, чтобы оживить, «разбавить» суховатый исторический фон. Мне она совсем не помешала. Если сравнивать этот роман с похожим на него шедевром В. Шишкова «Угрюм-река», то в нем тоже есть некий мистический элемент. Добавляет таинственности, остроты.

Но, на мой взгляд, есть и недостатки.

Во-первых, кое-где, книга затянута. Много моментов, которые, как мне кажется, лишние. В середине текст перегружен. Можно бы подсократить раскольничьи религиозные догматы, вогульские сказания, подробнейшие описания кораблестроения.

Но, главный недостаток — главная идея основной сюжетной линии. Главный герой преследует цель которая абсурдна. И никому не нужна, даже ему самому. И методы, которыми он хочет добиться «правды» нелепы.

По этому, на мой взгляд, вся сюжетная линия притянута за уши. Чересчур много всего нанизано на простую историю о спрятанном кладе.

Но, мне это не помешало. Я читал этот роман наслаждаясь его языком, великолепными диалогами, полностью погружаясь в атмосферу того времени.

А описания уральских пейзажей! Выше всяких похвал! А Река! Полный восторг.

Ну и психологически проработанные характеры всех героев, и главных и второстепенных. Живые люди, все разные, со своими страстями, мечтаниями.

Как хорошая приключенческая литература — книга отличная. Не поставил, все же, высший балл из-за сюжетных нелепостей. Но, это не критично. Роман художественный, тем более, что с мистическими элементами.

В Тобольске стоит единственный кремль в Сибири. Вокруг его строительства Иванов воздвигает весь роман-пеплум. Автор показывает целый исторический пласт, описывая не только Сибирь и ее дебри, но и зарождающийся Петербург, Китай, Монголию. А также властного Петра и «светлейшего» Меншикова, губернатора Сибири Гагарина и тобольского архитектона Ремезова, пленных шведов и кочевых степняков, опальных людей и беглых раскольников. Масштаб, мягко говоря, завораживает.

Историческая канва повествования – не просто великолепный фон для романа, скорее это художественная интерпретация персонажей и некоторых событий аккуратно введены в готовый исторический материал. Чувствуется громадность проведенных автором исследований. Правда, местами в текст как будто вставлены фрагменты из учебника истории. На мой взгляд, неподготовленному человеку воспринимать такие абзацы тяжело. Когда повествование возвращается к привычным персонажам и действиям, читать становится намного свободнее.

Безусловное достоинство романа в том, что в нем нет однозначно виновных, нет осуждения. Любое значимое событие подано с разных точек зрения, и благодаря мастерству автора веришь каждой из них. История воспринимается не как битва добра и зла, а просто как многогранная, переменчивая и предельно ценная одним своим существованием жизнь.

Следующей по значимости темой после исторического контекста для меня идет вера. В «Тоболе» безбожников нет. Ходжа Касым верит в Аллаха, Филофей, Иоанн, Ремезов, Бухгольц – в Христа, Авдоний – в свой Корабль, остяки – в своих богов. Но вера у каждого своя. Кто-то, как губернатор Гагарин, переносит товарно-денежный смысл жизни в отношения с богом. Кто-то не прощает слабостей ни себе ни другим. Сердцем сближения человека и бога становятся события на Пасху, происходящие с Бухгольцем. И ни на мгновение не вспоминается, что именно автор устроил совпадение, которое берет за душу и больше не отпускает. Далее в тексте еще несколько раз повторяются попытки удержать ощущение божественной десницы, распростертой над судьбами людей. Жаль, что в такие моменты живые люди вновь становятся персонажами, а их бог – просто автором, который диктует судьбы своих подопечных.

С самого пролога первого тома мертвец-висельник задает мистический тон повествования. Больше всего мистики в романе связано с тайгой, с остяками и их языческими богами, которые живут в деревянных идолах и приходят по зову шаманов. Приворот на крови, шаман-дерево, духи леса – все это и пугает, и завораживает. Сразу вспоминаются ночи в горных лесах Алтая, когда звуки ветра в деревьях и рокот воды кажутся разговорами духов. Но под конец дилогии уже многие центральные персонажи свободно беседуют с мертвецами, и это не признак сумасшествия. Мистика из восхитительно тонкого, будоражащего чувства, ощущения на самой грани реальности хаотично и неуправляемо вырывается в грубую материальную форму.

Итог. Информация в тексте уложена предельно плотно, в одной главе на 10 страницах может спокойно разместиться судьба человека, да еще с историческим экскурсом. Так что роман-пеплум мог бы быть еще раза в два-три больше. Спасибо автору за разумную краткость.

Алексей Иванов как талантливый мастеровой, по готовому чертежу истории на бумаге создает здание романа. Отшлифована каждая деталь, любовно выписаны комнаты, стены, и главное – человеческая душа творения. Лишь те пристройки, которых не было в изначальном чертеже, неуклюже подпирают мастодонта с боков и коверкают общий вид.

Первому тому я присвоила свои субъективные 10 баллов, а вот второму – уже 7, настолько меня разочаровало вплетение «боевиково-приключенческого» сюжета с кольчугой Ермака ближе к финалу. Погоня через сибирскую тайгу за шаманом тоже вызвала недоумение. Как будто попадаешь в «Убыр» Измайлова, настолько явно в книге оживает нечисть, и смещается акцент в сторону триллера. Возникает ощущение, что сюжет начинает провисать сразу, как только отступает от исторических фактов. Интересно было бы узнать взгляд профессионального историка на «Тобол».

Читать ли «Тобол»? Однозначно читать, несмотря на субъективные мелочи-минусы. А сибирякам – так вдвойне обязательно. Поверьте, даже если вам не нравятся исторические романы, «Тобол» стоит потраченного времени.

Еще одна брошенная книга. И это несмотря на то, что Сердце Пармы и Золото бунта я у Иванова прочел взахлеб. А тут какая-то пародия на эпос о происхождении мира, помноженный на космическую оперу. Ниасилил.

Вторым томом «Тобола» Алексей Викторович Иванов

Кажется мне, что Иванов пишет не только для российского читателя, и в этом, возможно, его главная заслуга — демонстрация того, откуда на Урале и за Уралом появились русские, чего им это стоило и почему это их земля. Само понятие Сибири у Иванова распадается на отменно выписанные составляющие. Это не просто страна зимы где-то севернее Небесной империи, это реки, озёра, тайга и степь, курганы и дикие звери, снега и дожди, духи, боги, предания, рыбы с бивнями и, конечно, миллионы человеческих судеб, великое горнило, пережигающее остяков и русских, джунгар и китайцев, эвенков, казахов, тунгусов, якутов и ещё бог его знает кого.

Обе части «Тобола» — это ещё и энциклопедия человеческих страстей, в которых каждый найдёт отсылки к собственным переживаниям. И, самое главное, — это великолепный исторический роман про Сибирь, пришествие русских в которую отлично описала уходящая в тайгу Айкони: «Земля очень, очень большая, везде разные реки, везде разные боги, и солнце везде светит по-разному… Но повсюду, повсюду — русские. Их убивают, они погибают от голода и холода, но всё равно идут, идут, идут».

Я не знаю, как там, а тут — в Чите — Иванов читается запоем ещё и потому, что это хоть и Тобольск с Тоболом, но князь Гагарин, Бухгольц, Семён Ульянович Ремезов и даже Даниэль Мессершмидт — без всех этих людей не было бы российского Забайкалья, и кажется, что ходили они вот по тем сопкам, которые видно из окна.

Произвело огромное впечатление. Пожалуй, самая страшная вещь, которую я когда-либо читала за свою долгую жизнь. Невероятно зрелая, мудрая вещь, которую мог написать человек, сам прошедший внутренне те этапы души, которые прошел его герой. Упертые дети не имеют своего опыта — опыта души — и оперируют вычитанными или насаженными понятиями в наиболее ортодоксальной форме. Наиболее точно подходят слова пользователя vsvld чуть ниже, просто с языка снял — повторять нет смысла, о невозможности передачи своего опыта тому , кто сам этот путь не прошел, и о том, что весь длительный виток, который проходит душа от состояния изначального злодейства к состоянию святости, эдакое ортодоксальное девственное мышление «подростка» легко возвращает к первоначальной точке, требуя расплаты за нее , по сути, являя собой злодейство масштаба бОльшего, и апеллировать невозможно. Ставлю высший балл, хотя хорошего настроения, разумеется, прочтение не прибавило, но писатель ухватил и сумел выразить то, что в сухом виде было бы недостаточно убедительным.

Оценка именно для жанра исторический роман. Слабовато, как по мне. Экшена бы добавить, о многих вещах очень поверхностно, даже не поверхностно, а раз — попер флэшбек о каком-то событии, об осаде Албазина например, крови надо много, это ж Сибирь... Про пленных читать интересно было. Я думал там будет что-то самобытное и потрясающее, но нет, увы... Я ждал другого заранее, может в настроение не попала просто. Понятное дело до корифеев жанра, как до Китая, но многих и многих лучше, тем более, что нынешние писатели 90 процентов — им бы убиться головой об стену, а не засорять книжные прилавки.

Потрясающая книга. Читал её лет 8 назад, но воспоминания всё еще остались.

Книга захватила с первой главы своей атмосферой, чему способствовал язык автора, даже не понимая значения некоторых слов)) по контексту в последствии ты уже понимаешь, что это. К атмосфере книги добавляется историческая составляющая, что только добавляет интереса сюжету. Читая книгу начинаешь понимать, чем жили (какими мыслями) люди того времени и с чем приходилось сталкиваться при продвижении Руси на восток и какими способами Русь и впоследствии Россия вбирала в себя всю свою многонациональность и сопутствующие ей многообразие традиций, верований, языков. Такие книги пробуждают интерес к своей собственной стране её истории и традициям. Отсюда и представление драконов и другое волшебство и магия в романе не выглядят, чем-то инородным в нашем мире, а являются частью представлений о мире окружающем людей тех времен.

Сам это книгу прочитал на новогодних праздниках, дней за 5 при этом даже иногда в буквальном смысле забывал поесть, читая с утра и до ночи.

Рекомендую всем к прочтению!

Хороший исторический роман о временах позднего Петра Великого (1715-1722) в основном действие происходит в Сибири — Тобольск, поход вверх по Иртышу экспедиции русских войск в Среднюю Азию, столкновения с джунгарским ханством, русско-китайские отношения, а также дебри,чащи, язычники вогулы и остяки, их духи-демоны, крещение инородцев, раскопки могильных курганов, раскольники и дьявол, шведские военнопленные и их доблестная служба России, а также противостояние царя Петра м родовой аристократии, коррупции и абсолютизма, живого творчества и бюрократии. Основная линия противостояния в романе — царь деспот Петр против умного деятельного, хотя и небезгрешного губернатора Сибири Матвея Петровича Гагарина. Основной грех, по мнению автора, впрочем, небезосновательно, князя Гагарина — это его интеллектуальное и духовное превосходство над деятельным, но худородным и жестоким первым российским императором, в общем грех смертный в глазах любого властителя.

Сам роман, несмотря на весьма внушительный объем, проработан очень тщательно — выведены, причем очень живо (явно на возможность экранизации) многие исторические личности — архитектор и историк Семён Ремезов, церковные иерархи Иоанн и Филофей, шведы и немцы, джунгары и калмыки — на мой взгляд, даже избыточно. Единственное, что не понравилось в книге — неоднократное повторение, причем в одних и тех же фразах разных родоплеменных баек про ойратов, калмыков, кто кого там родил и породил и прочего, что не имело никакого отношения к сюжету и усложняло восприятие.

Мистическая составляющая вполне гармонична, хотя не так шедевральна как в «Сердце Пармы» — то есть, описания духов тайги, шаманов и прочих одаренных персонажей воспринимаются естественно, без сильного недоверия и скатывания в сказки дядюшки Римуса в сибирском антураже.

В целом — достойный труд, познавательный — тема творческого использования военнопленных шведов, а также дерзностного похода русских войск из Тобольска аж к берегам Сырдарьи с попутным основанием Омска, Семипалатинска, Усть-Каменогорска и пр. практически не представлена в нашей литературе, и конечно полный порядок с приключенческой составляющей. Рекомендую.

Иванов традиционно не способен собраться на финал и вместо него, увы, снова лажа. Да и вообще... со второй половины второго тома ну очень многие сюжетные линии шиты белыми нитками, глупы, вздорны, неубедительны. Раскольники, тайга, кольчуга, шведы — все мимо.

Первой книге поставил пять, вторая ожиданий не оправдала и получила троечку. В итоге четверка, твердая.

Как всегда, без сомнения ставлю 10ку.

Язык все такой же текучий, сюжет потрясающий, герои живые, а мир книги затягивает как трясина и не отпускает еще долгое время...

Хотелось бы заступится за автора, хотя он и не нуждается в этом, перед критиками речи Григория Новицкого.

Вот что сам автор отвечает на критику:

У «Тобола» есть какой-то неугомонный читатель, который дое...лся до речи Новицкого, как алкаш до патефона. Он и на сайт мне писал, и везде, где можно в интернете, навтыкал длинных обличений. Что-то заставляет меня думать о вашем знакомстве с этой ситуацией. Дайте себе труд представить статус героя и языковую среду

Новицкий говорит не по-украински, а на суржике. Суржик не имеет устойчивых форм, и каким он был триста лет назад — не знает никто. К тому же речь — явление с ярко выраженной индивидуальностью.

А если разбираться глубже, то речь Новицкого — даже не суржик. Суржик — компромисс между русским и украинским языком, чтобы понимали и русские, и украинцы. Однако Новицкому не требуется, чтобы его понимали украинцы: других украинцев в романе нет. Речь Новицкого — это попытка говорить украинскими словами по-русски. Вот есть стишок: «Айне кляйне поросёнок вдоль по штрассе шуровал». Это же не русско-немецкий «суржик». Это русская речь немецкими словами и выражениями. Так и у Новицкого.

Но дело не в этом. Знаете, если мне нравится произведение, то оно нравится безоговорочно, даже если с какими-то его художественными особенностями я не согласен. Но я не буду говорить об этом автору. Зачем? Или принимать, как есть (как друга принимаешь со всеми его тараканами), или не принимать совсем, а принимать с оговорками — как-то по-иезуитски. Обычно за таким отношением скрывается не уважение, а неприятие. Вот купил человек машину и говорит: «Тачка хорошая, только колпаки — дрянь». Дело не в колпаках, а в том, что человеку жалко денег, и отсутствие радости от покупки он компенсирует претензией. Если другу на дне рожденья вы говорите: «Поздравляю, ты классный парень, и жаль, что у тебя гастрит», значит именинник — вам всё-таки не друг. Поэтому боюсь, что мои «стремительные домкраты» означают ваше неудовольствие от текста, а заверения в уважении — неуважение. Когда уважают, такого не говорят. А если сильно уважают, то о таком стараются даже не думать. Не верю, что с вашей чувствительностью к языку вы столь бесчувственны к этике. А пользоваться бесплатной и анонимной помощью чем-то напоминает мошенничество

Алексей Иванов

Книга, безусловно, мощная. Но резанула слух одна неточность. Рассказывая, как Москва присоединяла Новгородскую республику, автор пишет, что на верёвке за санями, в которых в Москву везли новгородский вечевой колокол, «шла на смерть сама Марфа Борецкая, вдова посадника Дмитрия», попавшего в плен после Шелонской битвы. На самом деле, Дмитрий был сыном Марфы, а мужа её звали Исаак и умер он задолго до той битвы. Такая вот поправочка.)

Чудовищный текст , словно сгенерированный сетевым графоманом для конкурса за один вечерок. По жанру скучная космоопера в антураже НФ примерно так 40-х годов. Как раз и язык похож — многословное вязкое месиво с детальными описаниями мелочей в стиле «пальцами руки взял бластер и поднес его к себе, переводя рычажок огня с очереди на одиночный выстрел» и пафосными масштабами. Нечитабельно.

Что очень приятно — продолжение отличного первого романа не разочаровало.

Сильная, захватывающая книга. Не отпускает до конца. И «послевкусие» хорошее.

Отчего не 10?

Никуда не делся «украинский» говор Григория Новицкого. Можно было бы и подправить. Об этом уже говорили.

Имеют место, к сожалению, и элементарные логические упущения.

Но, несмотря на это, роман хорош, и прочесть его однозначно стоит.

Вызывает уважение уже сам факт работы в жанре исторического романа — где,казалось бы, ничего нового сказать уже нельзя.

Собственно, это уже новый жанр — исторический роман с мистикой. Как говорил еще мэтр А.Сапковский, «просто исторический роман сейчас читать не будут. Толика фэнтези не повредит».

Несколько неопределенным кажется отношение автора к губернатору. Злодей или герой? Подвижник или казнокрад? Чего в нем было больше?

А вот образ народного самородка Ремезова, несомненно, большая удача и этого романа, и литературы последних лет вообще. Этому вредному деду с его талантами и постоянной жаждой учиться в самом деле хочется подражать.

В целом «Тобол» — хорошая интересная вещь.

Роман интересный, насыщенный смыслами, психологически напряженный, художественно красочный. Но не исторический, чего нет, того нет. Да бояре, да Опричнина, Иван Грозный чудит по царски, опричники свирепствуют, народ — безмолвствует. Митрополит Филипп пытался Ивану мозги вправить, за что и был низложен и убит, такие дела. Но привязка по времени и обстоятельствам минимальная, анахронизмы присутствуют, мистических мотивов многовато.

Роман очень кинематографичен, каждая глава — готовый сценарий для яркой динамичной сцены (приезд Филиппа, отмывание Опричного дворца, казнь воевод и т.д.) — весомо, грубо, зримо, а также ярко, пышно и пронзительно.

По форме напоминает и Песню про купца Калашникова и роман про Князя Серебряного, поскольку царь Иван здесь деспот и самодур, никакой экономической, политической и прочей объективной картины мира там нет, а есть сплошной кровавый карнавал, где Ваня Грозный — главное действующее лицо — то царь, то юродивый, то интриган. В общем, вс Опричнина — чистый результат Ивановой паранойи и даже более того

Особенности такие:

Написано простым но очень художественным языком, без хумляльтов и басегов с павылами, которыми он сильно допек меня в «Чердыни...»

Читается на одном дыхании, так как написано кратко и точно, не то что нудноватое Золото бунта.

Все события крутятся в Москве и вокруг нее, описанное пространство тут тут тесное и условное.

со временем тоже все мутно — фактически описаны почти три года, но по тексту выглядит как три-четыре месяца.

Анахронизмов хватает — митрополит Филипп заявлен как ровесник Иоанна и друг детства, а по факту между ними разница в двадцать лет.

Ну и реалии просто прелестные — пятеро (!) русских воевод едут с войны как ватага скоморохов, без охраны, слуг, обоза — и только приехав в Москву вдруг узнают, что Жигимонт Полоцк таки взял, а царь на них немного сердит. И еще царь, который переодевается нищим и в одиночку проникает на подворье митрополита, чтобы выяснить, скрывает он воевод от суда, или нет? Очень милые сцены, совершенно сказочные.

Но если вы любите магический историзм и прочие изыски — это книга для вас!

Такое впечатление что автор получает восторженные отзывы как бы по-умолчанию, в счёт былых заслуг. Книга же заметно слабее и Географа, и исторических романов Иванова.

Первое что неприятно удивляет — кривая и нелепая тема отношений. Диалоги ГГ (якобы опытного провинциального соблазнителя в старой майке и квадратных очках) с женщинами и флирт звучат настолько фальшиво-неестественно, что вспоминается «Сорокалетний девственник» — больше похоже на фантазии героя этого фильма. А ведь эта примитивная сюжетная линия + сомнительные экспертные рассуждения на тему соблазнения (где-то на уровне начинающего пикапера-философа) занимают большую часть книги.

Второе — огромные описательные вставки. Если в каком-нибудь Золоте Бунта они ещё более-менее переваривались и выглядели обоснованными, то здесь исторический опус про улицу провинциального городка, или одном из третьестепенных персонажей, занимающие страниц по 5 каждый, пролистываются уже без всякой жалости. Будь эти отступления в 3 раза короче, повествованию это уж точно не повредило. Хотя может они тут просто ради объема

Сценарий фильма “Царь”. Уж не знаю как там с точки зрения строгой исторической достоверности, но с точки зрения описания атмосферы события Иванов прекрасен. Отлично выписаны характеры как главных, так и второстепенных героев. То, что называется, встают перед глазами. Пафоса вот многовато, правда, но это видимо закон жанра, так же как и четкое деление на хороших и плохих.

Пермь — Чусовая — Тобол. Все дальше на восток продвигаются художественные миры Алексея Иванова, вот уже и до сибирских «медвежьих углов» дело дошло. Ан, не медвежий угол — Тобольск! Настоящий перекресток миров, где можно встретить и хорвата-книжника Крижанича, и послов богдыхана. Пленные шведы и ссыльные русские, авантюристы и казаки — все они создают русскую Сибирь. Перекраивают медленную жизнь северных народов. И ведут нескончаемый спор русский митрополит Филофей и остяцкий князь Пантила: долгий, долгий разговор о вере, милосердии, правде. Словно символ странного слияния реальности и мистики, петровской модернизации и вековых традиций, встает Тобольск — с построенными на иноземный манер губернаторскими палатами и с «варварским» Софийским собором, построенным без циркуля, с Христом «в клетке», что ходит по городу деревянными своими ногами. Новый роман Алексея Иванова поражает как грандиозным масштабом, так и глубочайшим проникновением в душу героев. И черт возьми, хочется узнать продолжение!

«Царапало» только одно: переруганный со всех сторон Петр Лексеич. Излюбленная Ивановым тема кровавой централизации здесь разворачивается во всей красе. Не только в Сибири. Вот говорится о расправе с мазепинцами в городке Бутурлин: «Такого с городом не сотворил бы ни шведский король Карл, ни польский король Станислав». Подсказка: конец XVII — начало XVIII вв. — это как раз драгоннады в Севеннах, расправа с якобитами в Шотландии и Ирландии. Может, Петр не так уж сильно выделяется на общем фоне эпохи?

А нет, еще одна мелочь: автор постоянно путает звательный падеж с именительным, думая, что украшает текст экзотическими формами вроде «владыче».

Дочитывал просто чтобы узнать, чем же все закончился. Вот основные претензии:

1. Длиннющие и скучные «справки». Вот как строится сюжет: немного приключений -> главный герой узнает какой-нибудь новый термин (например, «Псоглавцы», или «Святой Христофор») -> главный герой лезет в интернет чтобы узнать, что это такое -> нам долго и уныло перечисляют информацию из «Википедии» или аналогичных источников. Зачем это? Думаю, для увеличения объема книги, т.к. предоставить сведения можно было бы более интересными способами. Например, полунамеками. Выбранная автором манера полностью убивает главный элемент любого хоррора — тайну.

2. Клише. В любом романе про жителей города, которые приезжают в деревню, обязательно есть милая деревенская девушка, в которую влюбляется ГГ. Она обязательно скромная и неразговорчивая, обязательно с «круглой молодой грудью». Из-за нее герои попадают в неприятности. И вот, тут тоже есть такая девушка. Вся такая несчастная, чуждая этому дикому месту, и невероятно одномерная.

3. Очень затянутое повествование. Экшн начинается через много-много страниц после начала.

Настоящий роман, без дураков — и по объему, и по качеству. И хотя вещь чисто приключенческая, ощущение добротности и обстоятельности написанного не покидает читателя на протяжении всей книги. Конечно же, главное достоинство романа в том, что он увлекателен, причем интрига держится на уровне с первой и до последней страницы, сюжет нигде особо не провисает, а все узелочки-загадочки мастерски распутываются ближе к финалу произведения.

Но, как и положено в настоящем романе, его достоинства на приключенческой интриге отнюдь не заканчиваются — он многопланов. Здесь и многочисленные любопытные картинки жизни и быта простого люда на послепугачевском Урале конца XVIII века, и увлекательно-познавательное путешествие вниз по реке Чусовой вместе со сплавляемыми по ней барками, и знакомство с религиозными течениями того времени, и погружение в мифы, сказания, верования коренных жителей Урала.

Все это перемешено в книге от главы к главе в разных пропорциях и достаточно сильно влияет на скорость и увлекательность чтения: где-то читать откровенно тяжеловато и приходится напрягать мозги, чтобы разобраться в речах тех или иных героев, а где-то страницы поглощаются с неимоверной скоростью....

В общем, хороший, добротный, увлекательный роман, вполне достойный, чтобы его прочитали. Хотя бы для того, чтобы проветрить мозги от разных там бластеров и черных магов :).

Я не настолько знаток истории, чтобы сомневаться в фактографии текста, но фраза «заросшие таволгой и лабазником» посмешила. А вот читать было очень интересно, и вообще, я бы включила «Дебри» в цикл «Тобола» — читать их, безусловно, надо параллельно. С другой стороны, «Дебри» можно читать и как обычный самодостаточный историко-популярный труд, вполне читабельный от средней школы. «Тобол» я шестикласснику, конечно, дать бы побоялась.

Если бы меня попросили дать характеристику этой книге одним предложением, то я бы сказала, что эта книга об одиночестве. Я читала и погружалась в одиночество каждого из персонажей — будь то балагур Будкин, или жена героя Надя, или его подружки — готовая на секс в любое время Ветка или ждущая романтики Саша, но коротающая вечера с женатым и таким же одиноким Колесниковым. И даже кот Пуджик всё чаще гулял где-то в одиночестве. В самом же Служкине — главном персонаже романа — бездна одиночества, с которым он носится по городу да и по жизни, пытаясь его заполнить. Но ни батальные отношения с женой, ни нежность с Сашей, ни попытка страсти с Веткой, ни пьянки с Будкиным, ни вдруг нахлынувшая ностальгия к бывшей однокласснице, встреченной в детском саду, не могут закрыть эту дыру. Потому что время такое — перестроечное и всё очень шатко и, кажется, безвыходно, потому что натура такая — не хваткая, как у Будкина, к примеру, а тонкая, со стихами да прибауточками, потому что славянская душа, склонная к страданиям, а не решениям, потому что вечная подруга — водка — рядом... да мало ли ещё почему.

И вот этого героя занесло в обычную постсоветскую школу учителем географии. А там деточки, на которых управы нету, потому что у них тоже время перестроечное, что в стране, что в возрасте переходном. И выжить в их обществе, ой как сложно. Я сама учительствовала, и в первый свой год в школе вчерашняя студентка к девятиклассникам попала, потому герою сочувствовала и действия его понимала. А действия романа то неслись, как река, по которой Служкин сплавлялся со своей ватагой, то замедлялись, как время на поляне с подснежниками, и вспоминалось что-то своё, откликалось на эмоции. И я верила автору и тому, что происходило на страницах. Время было шаткое, в чем-то дурацкое, и поступки героев нередко такие же, но они не могли быть иными.

А ещё, ещё же помимо одиночества в этом романе много любви. И первой, и единственной, и такой же, как то время, дурацкой, и той, которая навсегда, которая меняет, вдохновляет, ведёт человека. Которой и пытался научить географ-Служкин.

Очень хорошая книга, очень понравилась – сложно было отрываться от чтения, захватил герой, события, воспоминания. Автор, как всегда отлично владеет словом, мастерски прописывает характеры, сюжет, быт маленького городка 90-х годов. Главного героя можно осуждать, ругать, ненавидеть, восхищаться, оправдывать. Он однозначно человек своего времени. У него говорящая фамилия – Служкин, он человек, готовый служить и помогать людям. Он альтруист, любит людей, верит в них, не мешает им жить, всегда готов утешить любым способом, помочь, прикрыть, поддержать – это одна его сторона. А с другой стороны неудачник и даже изгой. В свои 28 лет он выглядит и чувствует себя, как поживший, повидавший, испытавший, прошедший огонь, воду и медные трубы, безмерно уставший. В те годы, да и сейчас тоже, в маленьком городке – что ещё делать?: интернета не было, возможностей не особо, остаётся пить, барахтаться в бытовщине и пытаться поймать детство за хвост, да и в детстве нашему герою не особо то везло.

И всё же Виктор Служкин не плохой учитель, он много знает о своём крае и с большой любовью, азартом и восторгом о нём рассказывает. И муж он тоже не плохой – несмотря на свои отношения с Надей он любит свою семью. Он хороший друг – никому не отказывает в помощи, лишь бы им было хорошо. Его отношения с учениками далеки от идеальных отношений учитель–ученик, неприемлемы и губительны, но в них есть доля истины, своё видение он доносил, как умел. ,,И может, именно любви я и хотел научить отцов – хотя я ничему не хотел учить. Любви к земле, потому что легко любить курорт, а дикое половодье, майские снегопады и речные буреломы любить трудно. Любви к людям, потому что легко любить литературу, а тех, кого ты встречаешь на обоих берегах реки, любить трудно. Любви к человеку, потому что легко любить херувима, а Географа, бивня, лавину любить трудно. Я не знаю, что у меня получилось. Во всяком случае, я, как мог, старался, чтобы отцы стали сильнее и добрее, не унижаясь и не унижая.''(с) Мне кажется в этой выдержке показана вся суть Виктора Служкина, как человека и случайного учителя своего времени.

При всем уважении к автору, книга ни в коей мере не является документальной.

В частности, хан Аблай не был джунгарским тайчи, и объяснить это ошибкой автора сложно, так как Аблай вполне себе реальная историческая фигура, живы его потомки, есть множество документальных источников описывающих его биографию. Но автор зачем-то выдумывает совершенно фантастические детали (хочется сказать что это откровенная ложь и подтасовка фактов, но опять, очень уж люблю Иванова).

Поэтому и ко всем остальным сведениям, надо относится как к выдумке автора.

(Светлой памяти Татьяны Крупкиной [https://www.facebook.com/profile.php?id=100003347988467] – посвящается )

Для меня безусловно, с первых книг А.Иванова, стало ясно, что это новое имя, творчество, многогранность стилистических приемов – вошли всерьез и надолго в современную и русскоязычную, и, думаю, мировую литературу.

Но с первых же книг при их чтении одновременно всё время крутится выражение одного из героев комедии «Теория запоя»: «Что ж ты несимпатичный такой ?»; причём у А.Иванова это «вопрошание» можно обратить к любому герою любого же произведения. Но, это, как я и указываю выше – его стиль, своеобразие и в конце-концов, – его творческий (или социальный, исторический, мировоззренческий) взгляд, быть может жизненный выбор в сторону мизантропии и к истории, и к современности/современника.

Факт в том, что героев, воспринимаемых с хотя бы эмпатией, я не говорю уже, «с симпатией» – у А.Иванова нет, а целостно талантливое произведение – всегда у него есть. Из «ненегодников» и «ненегодяев» «сердце можно прислонить» (в аспекте эмпатии) лишь к «обижаемым» (этими же «негодниками») на том или ином этапе авторской канвы и развёртываемой истории. Да и они автором как-то уж без минимального сочувствия подаются – это отношение напоминает не внимание к «униженным и оскорблённым» (я уж не говорю о стремлении к помощи им – «родовой метке» именно российского [в надэтническом понимании] интеллигента); нет, более это напоминает презрительный прищур и «отвратку» к «опущенным» (в уголовно-блатняцкой системе).

Но это – только присказка...

Книгу прочитал в «2-е серии» (за два дня по вечерам). Оторваться трудно, но и ощущение грязи жизни и человеческой, и социальной, и исторической – доминирующее.

Если проводить параллели (по общности описываемого периода, общественным слоям, «особям») с «Петром Первым» А.Толстого и «Петром и Алексеем» Д.Мережковского – там ведь «грязищи» не помене, а поболе станет, но окромя неё (и искупая и её, и кровавость, и  «пыточность», и мучительство, и казни) всё-таки оттеняющим и «осветляющим» это, – являются у/стремления «акторов» произведения и исторического периода.

Кого – как Петра и иже с ним – к историческому рывку (через Просвещение, новые социальные лифты и деспотизм), чтобы как минимум вровень с Европой встать; кого – к освоению новых умений, знаний в новых общественных отношениях; кого – к той или иной форме эмансипации (разума, религии, духа, гендерных и социальных прав); кого – к любви или духовному, или эмоциональному раскрепощению. 

Но есть же нечто, кроме ежедневно повторяющегося цикла «пожрать-снасильничать-украсть-замучить-властвовать-убить-исдохнуть«! А вот у А.Иванова в исторических романах этого «просвета надежды и прогресса» и нетути...

Поэтому и читается, как путешествие по некой диковинной кунсткамере с уродцами и иным паноптикумом «либертенства инстинктов», вызывающими эпизодические вздрагивания и омерзение с неконтролируемыми внутренними периодическими возгласами: «Чур меня, чур!» и «Изыди!».

Честно говоря, был бы я гражданином РФ, да ещё и обуянным поиском «национал-предательства», и « пятой/шестой колонны», или же наоборот, неким «русофобом», – то «Тобол. Много званых» и нарочно (хотя, кто знает, может и нарочно?) нельзя было бы написать в описании России, её истории, людей как талантливейшую «пугалку» Россией и русскими и отличнейшую «прививку» от истории, современности и будущего «Русского мира»...

Перефразируя фразу из «Обещания на рассвете» Р.Гари («–Я и сам немного польский патриот, но, поскольку задета честь Франции, не имею права уклониться. Понимаете?») я, «как украинский патриот», в нынешних историческо-политическо-военно и т.п. укр.-росс. обстоятельствах, должен был бы поблагодарить за «Тобол» в данном контексте...

Но, как человек, которому всё-таки обе культуры, история и литература одинаково родны – за это как раз и не благодарю.

Ну не хочется и верить, и исторические данные не подтверждают тотализирующую окончательность и беспредельность одних лишь грязи, низости, насильства тогдашнего периода и людей. Было бы лишь это – более ничего бы качественно иного в дальнейших периодах и не возникло. Лишь количественно и пространственно дерьмо с грязищем расползлись бы (хотя и этого «весьма и весьма» множество и было, и есть).

Высказавшись с позиции русского, теперь скажу и как украинец.

1.«Исторический быт и нравы». В этом контексте, – слава Богу для нас, украинцев, – могу попенять А.Иванову лишь некими «мелочами» из сфер социально-исторических, бытовых традиций, отличавшихся от российских (и «московитских»):

1)Не было никогда у украинцев традиции уничижительного именования/самоименования перед социально-вышестоящими – вроде «Ивашка», «Илюшка», «Матрёнка», «Федька» и т.п. Это использовалось лишь в оскорбительно-ругательных контекстах (и, естественно, не в повседневном общении).

2)С XIV-XV вв. повседневными обращением (причем во всех социальных слоях а) внутри их и б) в большинстве случаев даже по обращению к «социально низшим») среди украинцев (и в период Великого княжества Литовско-Русского, и при Речи Посполитой, и при Московском царстве/Российской империи) бытовало не «ты“, а «Вы». 

Я не восхваляю тут своё (мол, «каждый кулик...» и т.д.) в противовес «владимирско-рязанско-московско-петербургским» тогдашним нравам коммуникации. Просто нейтрально констатирую. Тем более, что «моим» (и по происхождению, и по восприятию истории, традиций) является родным и первое, и второе.

2. «Историческая «лингвопервезионность» иноязычия». Насчёт правильности отображения русского языка в целом и его варианта тогдашней эпохи – хотя я не лингвист, и не русский филолог, но, вроде бы, с этим всё обстоит адекватно (всё-таки, автор и человек русского языкового ареала, и традиция отображения русскоязычного общения XVII-XVIII вв. в художественной литературе – давняя, проторенная и многажды проработанная). Но, отностительно занимающего немалое место и в данном романе, и следует думать, в его продолжении, украинского языка персонажей – дело совсем «аховое», то ли трагикомическое, то ли халтурное.

Здесь главное (с украинского взгляда), – более, извините меня, корявого использования и украинского языка, и искривления его фраз, и слога (и много-много чего) я не встречал в русской литературе – в сторону такого «крена» чего-то языкового непонятного ни русскому, ни украинцу.

В результате возникает четвёртый (наряду с русским, белорусским и украинским языками) восточно-славянский искусственный и несуществующий язык. 

Это какая-то безумно-языковая феерия – и «бальзам на душу» несоединимых идейных крайностей – и 1) для «русофобов»+этно/расо/культур- украинских националистов (самого карикатурного «разлива»), и для 2)«украинофобов/русофилов-имперцев-антиукров». 

Каждый из них найдёт в этом подтверждение своих «истин» – 

1) одни в том, что «москали» настолько или ненавидят/презирают украинцев+их язык, или же настолько не воспринимают их «своими», что русский писатель не удосужился минимально выверить написание слов и форм предложений, глаголов, склонений – ведь филологов, лингвистов, корректоров в РФ хватает, а для экономии вообще можно было бы за копеечную плату обратиться к любому студенту-хорошисту с факультета русской или украинской филологии любого ВУЗа Украины – уверен, минимум за неделю всю эту лингвоперверзию причесали бы на «5»). 

Другие же – 2) в том, что подтвердились на высоком литературном уровне их бредовые константы самоутверждения, о том, что «укрохохлы», – это изначально нечто крайне ущербное, вторичное, недоразвитое, потребующее опеки «старшего брата», что и демонстрируется/подтверждается ужасной корявостью и бессмысленностью их «наречия» (а это «нам, велидержавным патриотам» и требовалось доказать – ведь, как известно, [не литературно, но административно] ещё в 1870-х министр Валуев доказал сие: скрепил царской подписью Эмский указ о том, что «никакого украинского языка не было, нет и быть не может»)... 

Воистину, А.Иванов в этом [пп.1) и 2)] умудрился данными «слововывертами» в одну целостную «скрепу» «впихнуть невпихуемое» (идеи и фантазии крайних идейных антагонистов), – как однажды фигурально выразился один из давних спикеров украинского парламента.

Кстати, добавил автор всем этим ещё и дополнительный аргумент к позиции об абсолютной отличности и неинтегрируемости украинского и русского языков. Мерси Вам «скажет великое народ». Воистину слышу радостные марши «бЭндеровцев» и стенания о «ноже в спину» «великодержавных».

И в пьяном бреду, и иноязычном окружении, даже общающийся на русско-украинском диалекте («суржике») украинец НИКОГДА не то что НЕ ЗАХОЧЕТ, но и НЕ СМОЖЕТ (просто язык во рту не вывернется) в повседневном общении выродить что-либо навроде (беру лишь несколько страниц с «мовой» а-ля А.Иванов, а так – оно одинаково с этим во всем тексте книги, где только появляются украинцы, малоросы, запорожцы, мазепинцы и т.п. и их речь):

– «...ВОТЧЕ яка погань по РЫКЕ идэ» – должно означать, видимо: «ОТЧЕ, яка погань по РИЦИ ПЛЫВЕ» («какая гадость по реке плывёт...» – Иванов же изобрёл бессмысленный словоформ: «какая погань по реке ИДЁТ»);

– « поправь РЭЛЮ» – вообще загадочно, то ли РЭЮ на судне, то ли РИЛЛЮ (вспаханную землю на поле);

– «ПОПЛЫСТЫ МРЕЦЫ до льодовИтого ОКЕАНИ...» – и литр выпьешь, так и не сказанешь: «ПОПЛЫСТЫ» может кто-то (захотеть или сделать), т.е. ПОПЛЫТЬ, а как это могут захотеть «МРЕЦЫ» (видимо, МЭРЦИ [мертвецы]) – сие непостижимо. Да ещё по направлению к какому-то «ОКЕАНИ» – плыть можно ДО ОКЕАНУ (к океану), а В ОКЕАНИ, может например, БАГАТО ПОТОПЕЛЬНИКИВ/РЫБЫ/КОРАБЛИВ ПЛАВАТЫ (много чего-то плавать – от утопленников, до селёдок);

– «Сам к царю прийшов до КАЯТТЫ» – сразу возникает аналогия со священным камнем ислама – Каабы в Мекке; там видимо в/на некоей КАЯТТЕ и восседает царь, проводя приёмы подданных. И лишь потом догадываешься, что Г.Новицкий пришёл к царю «З КАЯТТЯМ» (т.е., «с раскаяньем» [раскаянье – это «каяття»]).

И это лишь 4 «украинских» фразы (из 4-х) на 3-х страницах (188-189 и начало С.190). Смею уверить – далее везде всё то же.

Не, ну можно было бы это упрощённо-националистически объяснить: “мол, не уважает автор этих хохлов-малоросов, объявивших себя украинцами“; но тогда элементарная историческая добросовестность – для придания исторической достоверности, – должна была бы вынудить автора нанять переводчика данных фраз (уверяю, НИ ОДНОЙ украинской не написано автором правильно, – ни грамматически, ни вербалистически, ни стилистически); или же – для экономии расходов – передавать фразы украинцев по-русски, вставляя лишь ОТДЕЛЬНЫЕ специфические слова. В конце-концов можно было бы просмотреть несколько видеозаписей диалогов Тарапуньки и Штепселя для «слышания» того, КАК выстраиваются фразы в диалоге между носителями русской и украинской речи соответственно.

Отношение к возможности неодномерности натуры и личностному росту героев:

Например, у Алексея Толстого в каждом из героев присутствует как минимимум дуальность натуры (если использовать религиозные параллели – «божественное» [т.е. «человеческое» в перспективе – какими мы должны потенциально стать и действия/мысли/поступки/чаяния/пути/тропки к этому] и «бесовское» [«человеческое» в ретроперспективе, обращённое вспять к стагнации/«болоту»/властвующим инстинктам/«звериному», к прошлому, а не будущему]). Похожий на А.Толстого дуальный подход к Петру (несмотря на крайнее неприятие его методов) – у Д.Мережковского в « Петре и Алексее».

Поэтому и легче понять/принять каждого из героев этих произведений – то, что я и писал в начале о «симпатичности» и эмпатии.

У А.Иванова в «Тоболе» у всех персонажей – лишь ретроистория, стагнация болота повседневности, без просвета чего-то лучшего в каждом. Да, в архитектоне есть попытка (может её и не было) изобразить кого-то «по контрасту» окружающей тягомотине и мраку. Но по моему впечатлению – не видно в нём ни искры, ни «кирпичика» будущих преобразователей, гуманистов, реформаторов, ученых. Так себе, – картографический ремесленник, который даже и не задаётся вопросом: а на кой ляд территорию страны расширять, лишь для того ли, чтобы новые карты начертить и этим похвастаться («похызуватыся» (укр.)) перед раскольниками? Утрирую, конечно, но...

Для контраста можно взять того же его современника (реальное лицо) – русского экономиста-самоучку, купца и промышленника И.Т. Посошкова, предложившего целую и теоретическую, и прикладную программу общественно-экономических и политико-административных преобразований в русле идей и «инстинкта реформ» Петра; эти модели, к сожалению, в тех или иных формах начали внедряться властью Империи лишь с середины 19 в. Т.е. этот купчина и промышленник всё-таки и окрест, и вдаль глядел, а не просто повторял цикл жития, традиций и воззрений предков. Всё дело в готовности к личностному росту. Если его нет, то и «роста» общества, нации тоже не будет.

И вот эти самые «ляпсусы» и 1) подрывают доверие к исторической достоверности в тщательности изучения А.Ивановым быта, нравов, чаяний/мечтаний людей того периода, а с другой стороны –2) вновь дарят веру и надежду в то, что у русских и россиян в истории начала XVIII в. во внешней и внутренней жизни, помыслах не одна лишь грязища разливанная была...

Читать книгу надо, но и «фильтровать» претензию автора на историчность его «базара» – тоже следует.

Читается очень легко. Словно вернулись советские годы и традиции написания романов в исполнении Калашникова или Германа. С Россией Молодой Тобол очень похож и размашистостью полотна и неспешностью собственно событий ( в первой части). На редкость обстоятельное и традиционное произведение. Этнографические и культуртрегерские достоинства несколько превосходят собственно художественные, но все же славно. Сравнительно с «Сердцем Пармы» с ее ярыми нравами и рефлексирующим центральным наблюдателем, а также с квестом Золота бунта первая часть Тобола выглядит простой структурно и очень тяжеловесной книгой. Миротворчество у Иванова преобладает, однако экранизировать это будет очень сложно: нет ни центрального персонажа, ни центрообразующей линии ( неужто неизменному Мадянову достанется роль Гагарина?). Сравнения с Мартином выглядят высосанными из пальца — с фэнтезийной эпопеей при желании можно найти общее, но с неменьшим основанием его можно найти у Яна, Балашова и цетеры. Много лучше Бахревского. В отличие же от Пармы автор значительно упростил словарь. В первой части все вообще выглядит статичным, недрайвовым, обстоятельным, что добавляет дополнительного уюта при чтении. Автор честно раздает пространство различным персонажам ( уж без китайцев поди можно было бы обойтись), не тянет одеяло на кого-либо ( разве Ремизова чуть больше остальных). Роман в принципе может быть рекомендован для старшего школьного возраста в разделе учебника истории в качестве рекомендуемого художественного приложения. Соответственно, и открытий особых роман не предлагает.

Великолепная сага: медленная, тягучая, сложная и одновременно легкая и захватывающая. Оторваться не возможно.

Это история удивительного края, сурового и мистического, где природа, звери, люди — едины, где законы не писаны, морок неотличим от реальности. Здесь всё дышит гармонией, страшной, дикой и не понятной для людей пришлых, чья задача — завоевать, заставить, изменить, добиться покорности.

«Сердце пармы» — это большой роман о столкновении цивилизаций, летопись колоссальных утрат и приобретений.

Слова искренней благодарности автору за блестящий роман, за удивительную историю!

Увы, мне было неинтересно, если не сказать — скучно. Впрочем, вполне можно сказать.

Ассоциативно вспомнился «Продавец приключений» Георгия Садовникова, но тот милый, уютный и ироничный, а здесь я ничего такого не обнаружила.

Эмоций никаких, стилистически заурядно. Совсем мимо.

на действительно сильные книги трудно писать рецензии.

есть риск либо захлебнуться восторгами, либо уйти в какие-то дебри.

то ли дело «песочить» посредственность.

«Сердце пармы» — книга сильнейшая.

это грандиозный труд, проделанный совсем молодым еще человеком.

Иванову удалось создать целый мир, найти его на карте и во времени.

история России вещь с одной стороны хорошо нам знакомая, а с другой — зауженная со всех сторон и заколдованная, будто бы сводящаяся к полудюжине ярких эпизодов и монструозных личностей. Вещий Олег-Ярослав Мудрый-Монголы-Поле Куликово-Иван Грозный...

чуть в сторону от магистрального направления — тьма и мгла, чуть поодаль от фигур из школьного учебника — безлюдье.

русскую историю надо расколдовывать, раскрывать, разворачивать.

Иванову это удается, ему это по силам.

конечно, автор много сочиняет, роман иногда смыкается с откровенным фэнтези.

но учитывая, насколько темна ввиду скудости источников, исследуемая им эпоха, и помня, сколь много мифологии в ставших официальными, признанными за «историческую правду» эпизодах, ругать за это не хочется.

да и рука не поднимется.

книга раскрывает такой загадочный сюжет, как «расширение Московского Княжества», которое втягивает в свою орбиту все больше и больше земель и народов.

причем раскрыта тема с точки зрения жителей периферии, глухомани — Перми.

Пермь эта, воссозданная, а то и прямо сочиненная автором с редкой любовью и порожденной этой любовью убедительностью, совершенно особый мир.

это фронтир русской цивилизации.

за Камнем (Уралом) простираются пока совершенно неизведанные, таинственные, сказочные земли.

на юге еще сильны осколки Золотой Орды, которая после пресловутого Поля Куликова вовсе не исчезла из истории.

за западе набирает силу хищная Москва, поглощающая одно за другим старинные русские княжества.

на севере еще звонит в вечевой колокол непокоренный еще Новгород.

сама Пермь — земля будто повисшая между разными мирами.

тут местные жители умоляют пришедшего с Руси поселенца не пахать священное для них поле, на котором покоится сказочный герой. тут Христа ставят на капище вместе с языческими идолами.

тут промышляют грабежом древних могил отчаянные смельчаки, всеми проклятые и ненавидимые скудельники.

по рекам рыщут ватаги лихих ушкуйников, на алтари старых богов все еще льется человеческая кровь.

здесь, в этом суровом краю ищут спасения от господского и государева гнета русские крестьяне, а где-то в глухомани еще живут загадочные «лесные мужики», покрытые шерстью.

Пермь — крошечное государство, для которого 200 человек — армия, 700 — батыевое нашествие, а русскому князю приходится опираться на сложные отношения с местными «князьцами», переживает непростые времена.

впрочем, неужели времена когда-то бывали простыми?

роман вмещает в себя много лет и много судеб.

герои проходят перед нами, такие разные и такие живые.

самый понятный читателю — наверное князь Михаил, потому что он наделен такой редкой чертой, как способность к рефлексии, к размышлению.

с одной стороны ему противостоят герои уходящей былинной старины, свирепой языческой древности, такие как вогулы Асыки (враги) и пермяки Кочиима (вроде бы союзника), цепляющиеся за славное прошлое, сознающие, что их век уходит.

но «поступь прогресса» представлена не только и не столько хлеборобом Нифонтом, сколько манипуляторами от церкви (Филофей, Иона) и кровавыми катами от государства (князь Федор, боярин Вострово).

те еще цивилизаторы, сносящие целые городки просто так, для острастки.

молодой князь, осиротевший после вогульского набега, долго пытается обустроить свою землю, найти какой-то путь, который позволит и сохранить столь любимую им сказочную, языческую, колдовскую Пермь с ее капищами и священными лесами, и выстоять в борьбе с более сильными и развитыми землями.

Михаил не великий воин (хотя и не боится драки), не великий манипулятор (хотя и умеет найти подход к людям).

он живой человек.

живой человек, окруженный персонажами, которые больше олицетворяют стихии.

собственная жена — и та полупомешанная колдунья, дочь лесов и гор, дитя пармы...

при всей грандиозности своих задач, сложном (подчас переусложненном), образном и насыщенном экзотикой языке, книга достаточно динамична и энергична, порой откровенно кровава и неприкрыто страшна, и читается на одном дыхании.

правда есть ощущение некоторой лоскутности текста, потому что часть глав полны густого варева из архаизированного «как бы древнего» русского с пермяцкими и вогульскими словечками, а часть написана обыкновенно, без стилизаций.

на одних страницах ощущаешь себя среди людей другой эпохи, с другим мышлением и представлениями о жизни, а следом автор гонит чуть ли не публицистику, уместную в современной прессе.

но энергия, которой дышит «Сердце пармы» искупает эти мелкие недочеты.

в общем очень хороший роман, который одинаково подойдет и тем, кто желает порассуждать об истории Отечества (и заодно повысить свои знания о ней), так и тем, кому подавай свист стрел, звон мечей и колдовскую жуть.

Судя по предыдущим отзывам, стоит признаться, что я тоже немалое время провела на биостанции... ))

Очень симпатичная штука получилась. С таким правильным благородным безумием. Это очень в моём вкусе, прочитала одним махом.

Масса удачных моментов, но в целом мне такой юмор не очень нравится. Вполне возможно, впрочем, что двадцать лет назад впечатление было бы несколько иное... В целом — неплохо как стилистическое упражнение.

А у нас в деревне тоже был мальчик, который много читал, так на него шкаф книжный упал и раздавил... да, нет, конечно, не мальчик, а девочка — я, и не под шкафом, а под впечатлениями от романа Алексея Иванова «Географ глобус пропил».

На обложке книги написано «роман, в котором нет места подвигу»... Всю дорогу чтения хотелось просто кричать рецензенту: «Товарищ, ты книгу читал вообще? Там каждый день подвиг!» Да, не громкий, не яркий, а довольно обыденный... но все же! Выпуститься из ВУЗа, вернуться в родной город и понять, что ты здесь не нужен. Жениться «по залету», жить на диване, терпеть постоянные нападки жены и при этом глубоко ее уважать, ценить и не препятствовать ее счастью. Устроиться работать учителем в школу и каждый день приходить в этот зоопарк (и со стороны учащихся, и со стороны педколлектива). Найти любовь, но не пустить ее в свою жизнь. И все это в 90-е годы в России... я лично вообще считаю, что все, пережившие это время — герои!

Роман разный, роман интересный. Он, как американские горки, дарил минуты безудержного веселья и опускал в такие глубины безнадеги, будто это я лично переживала смерть Брежнева, проводила уроки в девятых классах, ходила в поход. Нашла подтверждение некоторым своим наблюдениям: в коллективе всегда есть ябеда, судят громче всех те, кто с тобой и не знаком, учат не словами, а примером.

О героях много писать не буду. Скажу только, что разочаровал меня походный лидер. Сдрейфил в самый ответственный момент. Не по-мужски это. А Географ... герой, как я уже говорила. Его запас присказок и прибауток сравним разве что с моей бабой Шурой. Ну и с Машей, конечно, неожиданно получилась...

Закрыв последний лист подумала: «Боже, как скучно я живу!» Ни тебе африканских страстей, ни самоотверженной стойкости, ни походов. Да... а так хотелось бы!

Настоящие, живые герои, переплетенные судьбы, лучший слог, который я когда-либо читал. Рекомендую все исторические романы Иванова!

Любителям погрузится в атмосферу советую найти книгу Ремезова (сканы в интернете, с настоящими картами), скачать и листать в процессе чтения.

Так же могу дать реккомендацию на аудиокнигу- читает Иван Литвинов и у него поразительно получается передать суть характеров персонажей книг Иванова

хорошая книга.

не могу сказать, чтобы произвела какое-то потрясающее впечатление, но это уж просто в силу начитанности на грани пресыщения.

тем не менее — очень и очень уверенная работа от большого мастера.

Иванов, конечно, наследует традиции основательного, скрупулезного в деталях и сильно привязанного к учебнику истории, «правильного» исторического романа.

читали мы, читали эти эпопеи с народом, как движущей силой истории и ужасами царизма...

но, времена не те, сам Иванов не Федоров, потому и книга у него жестче, мрачнее и динамичнее романов «старой школы».

в Сибири русские были самыми настоящими колонизаторами, а не «мирно освоили безлюдные пространства». этот факт успешно стерт из исторической памяти, а зря...

так что отношения русской администрации и поселенцев с местными «инородцами» даны тут без сусальной «дружбы народов» и «несения просвещения», а больше похоже на то, что было в действительности.

так книгу практически открывает

разумеется, такая жесть будет твориться не всю дорогу, и в общем-то Юрка-солдат просто подонок, которого не уважали даже товарищи по артели сборщиков дани. но интонация задана.

абсолютно уверенные в своей силе и праве, русские будут давить, а остяки — терпеть и пытаться приноровиться к правилам игры, которые сводятся к «ты виноват уж в том, что хочется мне кушать».

но это не книга про угнетение коренных народов.

да, линия остяков будет одной из сквозных, наряду с историей семьи тобольского архитектора и летописца Ремезова, шведских военнопленных Таберта и Реннета, могущественного губернатора князя Гагарина, местных церковных иерархов Иоанна и Филофея, фанатичного до безумия раскольника Авдония, жестоко-расчетливого бухарского купца Касыма и многих, многих других.

времена для всех жестокие, страшные, пытошные и в столицах, а уж в далекой Сибири и вовсе нередко «закон — тайга, медведь — хозяин».

полукриминальные и совершенно криминальные схемы наживы, которые используют местные торговцы и администрация, сидящая на стратегическом ресурсе — «мягкой рухляди»(пушнине), поданы автором с юмором, порой чуть ли не симпатией к изобретательным расхитителям казны, а мысль что есть вещи, которые не меняются веками, не выглядит натянутой.

князь Гагарин и вовсе вызывает то восхищение, то раздражение, то недоумение.

человек он несомненно одаренный, умный и сильный, и по сути своей неплохой, не лишенный чувства справедливости, не склонный к жестокости ради самой жестокости. но давно и прочно спутавший свой карман с казной, и точимый бесом гордыни, губернатор ведет себя иногда совершенно неадекватно. самоуверенность чудовищных размеров, апломб, странные амбиции «сибирского царя» который готов начинать войны и в обход царя из Петербурга...

персонажи вообще очень живые, причем живые просто «от себя», а не от головной авторской задачи придать им «неоднозначности».

вот, например, швед Таберт, который нам, читателям так нравился, смело выносящий тяготы плена, готовый и последний сухарь отдать товарищу, к тому же любопытный до всего нового, энциклопедически образованный, в определенный момент начинает вести себя как свинья. но это его свинство совершенно естественно для человека его времени и сословия.

в «Тоболе» хватает натурализма в смысле секса и насилия (хотя до упоения застенком в масштабах, которые задал в своем легендарном «Петре I» А.К. Толстой, Иванов не дотянулся, это задача попросту непосильная).

но есть и юмор, есть восхищение силой человеческого духа и любознательностью ума. есть искренняя религиозность, не переходящая свирепый фанатизм, настоящая дружба и человеческое тепло, и трогательные любовные истории.

а так же есть, хоть и в небольшом количестве, мистика.

самая настоящая мистика древних шаманских капищ, кровавых камланий и зачарованных болот.

не злоупотребляя красочностью описаний, автору все же удается создать ощущение огромности и дикости мира, средь которого обустроили свои форпосты цивилизации русские.

я не сибиряк, я с Урала, но мой родной Каменный Пояс тоже фигурирует в книге. названия уже знакомые мне по собственному опыту (в Верхотурье я работал, в реке Утке чуть не утонул, а в Кунгурской пещере был на школьной экскурсии) тоже появляются на страницах книги.

это конечно, Россия, но другая Россия, иногда совершенно не похожая на Москву, Тверь или Тулу.

это огромная, полудикая, пересеченная могучими реками, шумящая мрачной непролазной тайгой Россия.

Россия раскольничья, разбойничья, каторжная, беглая, буйная, из-за климата не слишком склонная к крестьянскому труду, ищущая «дикого счастья» в лесных промыслах, добыче золота и других даров земли.

потаенные скиты в лесной глуши, набеги кочевников, которым Сибирь подвергалась вплоть до 19 века, невольничьи рынки, на которых распродают баб-преступниц...

читатель ощущает жизнь всей необозримой Сибири, а не только следит за историями тех героев, на которых упал непосредственно авторский взгляд.

отличная книга для всех, кто любит историю, но не ищет в художественной литературе какой-то абсолютной документальной правды и следования «генеральной линии партии».

ps. и еще добавлю, что автор, который напишет книгу про эпоху Петра Первого, в которой не будет кривляющегося ради умягчения монаршьего гнева Алексашки Меншикова с его «мин херц», сразу попадет на скрижали Истории. у Иванова не получилось, Алексашка тут есть! Как и сам Петр, который тоже совершенно традиционный — пьяный, свирепый, но энергичный и радеющий токмо о величии Отечества.

Отличный роман — 700 страниц читаются очень легко, приятно — много аллюзий — ничто не поменялось на просторах империи... Даже чем-то похоже на криптоисторию — мы знаем строчки из энциклопедии, а автор развернул в судьбы, интриги — ведь могло бы быть и так, а какие развилки представлены? Необычно, заставляет задуматься! Вопрос при чтении — а смог бы на месте Гагарина так управлять губернией?

В целом — слог хороший, много экскурсов в историю покорения Сибири, интересные сюжетные линии и герои. Картинка объемная! Читать!

ЗЫ Кого в итоге повесили в прологе — по прочтению первой части, становится очевидно!

Когда современные историки берутся за материал, которые еще пару десятилетий назад был заидеологизирован до состояния сферического коня — это уже хорошо. В этом смысле хронология восстания, с яркими образами, судьбами персонажей (до и после), историей народов (до и после) — весьма интересная штука, и части подробностей я до прочтения книги совершенно не знал. Да, это публицистика, а не фундаментальная монография томика на три-четыре, потому вопросы все равно остаются, и в количестве.

Но!

Автор показал процесс в динамике, за что ему и спасибо.

Отличным образом стало сравнение потенциальной державы Пугачёва с «улусом Джучи» — подобного сравнения, с неким архаичным образцом (о котором Пугачёв и не знал, но делал то, что получалось) сильно недоставало «Спартаку» Валентинова. Сравнение отлично укладывается в образы относительно победивших восстаний (например, суданских махдистов в 19-м веке) и очень многое объясняет в ходе боевых действий.

Территория большой степи, где казаки составят основу воинского сословия — вот конечный образ той кочевой лавины, которую вел Пугачёв.

Хорошо получилось сравнение потенциально орды и возникающей нации.

Полиэтническая империя со множеством локальных «территорий-идентичностей» и дворянской аристократией, которая казалась сравнительно чуждой многим народам, но без которой мгновенно наступала кровавое месиво — вот чем была Россия того времени. Самый цепкий и страшный противник Пугачёва, который шел за ним, как охотничья собака — масон Михельсон. В этом смысле попытки уже эпохи «развитого модерна» просто найти иной народ (немцев, русских, евреев, казахов), который виноват во всех проблемах, равно как и найти организацию, виновную в том же (масоны, копинтерн) — смотрятся еще более карикатурно.

Восстание было пожаром — пока имелся горючий материал, пока можно было прийти на новую территорию, крикнуть «с нами царь!», пообещать волю — все катилось и катилось. Не думаю даже, что смерть самого Пугачева что-то изменила бы в самый разгар событий. Но кто именно был горючим материалом? Очень хорошо показано, что люди шли на бунт не только из-за притеснений — материальных или этнических — но из-за отсутствия локальной аристократии, которая бы имела представительство в империи. Как еще в восстании Болотникова участвовали провинциальные дворяне. В этом смысле попав в центральные области России Пугачев получил поддержку крестьян, которые не хотели идти дальше своего уезда — и всё.

Окончательное погашение бунта (проливка перекрытий после пожара) — это казни нескольких сотен человек (на виселицах и плахах после официальных судов — погибло меньше людей, чем было убито собственно дворян), это дарование статуса местным аристократиям (тут лучший пример — донские казаки, которые за лояльность получили выход в дворянство, а уже при Павле решили вопрос с башкирами), это максимальное снижение самоидентичности бунтовавших субэтносов. Автор замечает, что поскольку с местными элитами в итоге пришлось делиться — потом Россия не распалась на тюркскую и славянскую половины.

Собственно инкорпорирование местных аристократий — и было способом расширения империи. Издержки гасились за счет постоянно увеличивающихся полей: Россия несла великой степи пахоту. За счет новых торговых путей. За счет новых технологий. Ну, и за счет крестьян, которым на шею садились все сильнее. Которые составили очень большой процент бунтовщиков, но выдвинуть из своих рядов готовую военную прослойку — не смогли. Они смогут уже в Ипериалистическую и Гражданскую, когда их массово мобилизуют, обучат, дадут оружие.

Потому такой консерватизм и был в первой половине 19-го века: зачем что-то менять, если всё шикарно работает, а технологическое отставание (казалось) можно побороть очередным уральским проектом?

Но когда дело касается старой-доброй экономики — тут автор предпочитает говорить больше о заводах, а не о стране вообще. Та сумма административных изменений и экономических реформ, которая прошла после восстания — остается в тени. Поминается полусловом.

Описание отдельных боев, осад и столкновений. Действие артиллерии не на Сенатской площади, а среди изб, со стен монастырей, прямо с колоколен. Описание хитростей, встречных обманов, рискованных маневров, глупостей и удач. Военный пласт восстания.

Тут очень хорошо видно, какой однообразной оказалась пугачевщина. «Капитанская дочка» — это именно типизация. Очередное ветхое укрепление, в котором слишком мало людей готовы взяться за оружие. Там, где пропорция становилась не такой впечатляющей — либо тупая осада, либо поражение. Да, менялись декорации, менялся состав участников. Исключения есть, но их мало.

Чтобы появилось разнообразие — восставшим требовалась армия, а не орда. Для «полковников» нужны были полки, а больше того — сержанты. Пугачёву требовались не советники и «царицки», но штаб.

И, да, этим боям нужна экранизация. Только не хотелось бы увидеть фильм-попил «Михельсон против Пугачёва»...

Судьбы людей.

Есть лоялисты. Есть бунтовщики. Но самое интересное — люди посередине. Таких автор описывает довольно много. Как просто сумасшедших, вроде солдата-маразматика, так и весьма хитроумных. Как малодушных, так и хладнокровных до состояния ящерицы. Как суетливых — вроде нескольких офицеров, которые слишком рано решили «перевернуться» второй раз, так и совершенно инертных — Шванвича. Есть удачники (а более всех них — удачница-«царицка»), и совершенные лопухи.

Итого. Для специалистов, имхо, в книге не будет ничего особенного. По сравнению с описанием «горно-заводской цивилизации» — довольно много общих мест и повторов. Если хорошо побегать по страницам википедии — узнать можно и побольше.

Но как историческая публицистика — как вторая книга о пугачёвщине (после «Капитанской дочки») — отлично.

Это не третья книга, в которой должен быть обзор казачества, как общего феномена на фронтире великой степи, где необходимо показать самостоятельную, с более слабым государством, эволюцию казаков (восстание Хмельницкого — там ведь получилось много из того, что не вышли ни у Разина, ни у Пугачёва). Это не книга, в которой можно было бы увидеть механизм принятия решений в Петербурге, международную обстановку, сложности мобилизационной машины и т.п.

Но в качестве второй — рекомендую.

Теперь буду гордиться тем, что вырос в сердце Пармы. Далеко от Перми, но поближе к Чердыни, в той же приуральской тайге. А читать эту книгу было страшновато. Не столько потому, что в ней трудные времена и невесёлые дела описаны. Дело в другом, в стихийности и необузданности самой прозы. Не каждый раз, но часто – открываешь книгу и тебя подхватывает и несёт. Не то буря в океане, не то ледоход на реке, не то омут, не то водопад. Не то вернёшься, не то сгинешь.

Возвращаешься, да ещё и с добычей. Немало узнаешь и прочувствуешь. О том как создавалась и прирастала севером Россия, о том как в котле истории сплавляются и создаются культуры и религии, о том сколько в нас, русских, разного намешано. Мы наследники многих народов, да и древняя ворожба у нас в крови. Иванов – лучшее доказательство.

Говорят, на Ивановых Россия держится. Того больше, Ивановы – это часть, суть, соль Земли Русской.

О чём ещё хорошо в романе написано, так это о создании мифов, о том как люди в легенду входят. Верю, что через пару сотен лет одна из легенд будет звучать примерно так. Были у Пермского Края реки могучие и горы высокие, была тайга бескрайняя и таинственная. Был тот край богат и прекрасен, но некому было о нём рассказать. И родила тогда Пермская Земля писателя Алексея Иванова, и весь мир узнал о том, и позавидовал краю, у которого такой певец.

Много лет собирался прочесть эту книгу. Наконец, прочёл, и она меня удивила. Есть множество книг, тихо нас радующих, как радует домашний уют или привычная вкусная еда. Если же очередная (какая-нибудь три тысячи первая) книга удивляет – это событие.

Проще простого – обругать этот роман. Он и не роман вовсе. Вы не найдёте в нём переплетения сюжетных линий. Все повествование привязано к главному герою и могло бы вестись от первого лица. Все другие герои выписаны кое-как, особенно взрослые. Временами кажется, что они нужны, только чтобы подавать главному реплики. И некоторые сцены, в конце которых герой произносит нечто значительное, выглядят надуманными.

Радостно поставил последнюю точку в последнем ругательном предложении. Зачем это я ругаю книгу, которая очень понравилась? Пора сказать о главном, то есть о герое. Конечно он, не победитель, имя ему явно по ошибке досталось. Но кто он Виктор Служкин? Святой и праведник или же пьяница и неудачник. Первое недоказуемо, а последнее и доказывать не надо за очевидностью. Очевидный пьяница и очевидный неудачник. Но какая же интересная у него жизнь, в которой на первый взгляд ничего не удаётся и всё идёт наперекосяк. Он настоящий поэт. Не потому, что иногда пишет посредственные стихи. А потому, что видит и чувствует то, что мы почти всегда пропускаем. Вся книга наполнена необычными, красивыми и совершенно нетривиальными описаниями природы. И это взгляд главного героя (неотделимого от автора). И отношения Виктора с другими не тривиальны и сложны. Слишком сложны для него самого. Да он постоянно шутит, почти на любой ситуацию он автоматически реагирует какой-нибудь прибауткой. Вот он весел, остроумен, заботлив, всем нужен и всем хорош. Но через несколько минут в одиночестве в грязном подъезде выпивает бутылку водки. И это тоже почти автоматическая реакция на сложности. При этом Виктор остаётся чутким и заботливым, хорошим другом, мужем, отцом, учителем. Всю книгу мотает его вверх и вниз, то вознося к небу, то роняя в грязь. Так и носит он в себе грязь, перемешанную с небом. И всё это чувствует. Какая же завидная и невыносимая у него жизнь. Финал романа открытый. Что с будет Виктором Служкиным? Сопьётся ли он? Нет, скорее, всё-таки станет известным писателем. Но, ясно, что простой его жизнь не будет никогда. Это и к нам относится. Только мы не всегда это осознаём. Даже когда губим свою жизнь и пропиваем свой глобус. Нашу единственную Землю.

Суровый, захватывающий и умный исторический роман. Оторваться невозможно. Множество интересных исторических фактов и событий, поданных совершенно оригинальным образом. Много отсылок к мифам и преданиям коренных народов Сибири — манси, остяков, якутов...

Из небольших недостатков романа — уж больно странно звучит украинский говор полковника Новицкого (по крайней мере для читателя-украинца). Даже для 18 века. Но на фоне блестящего в остальном исполнения книги это простительно.

Почти все герои романа — реальные исторические личности. Я, кстати, «по следам» нашел в Сети книгу Г.И. Новицкого «Описание народа остяцкого». А пройдя по некоторым ссылкам и биографиям, кажется, догадался, чье именно тело упало с виселицы в прологе романа...Проверю, когда будет вторая часть.

От души рекомендую к прочтению.

Чудесно написано и даже смысл есть. Впервые читал в Следопыте и сразу понравилась. Одна из лучших публикаций, а ведь тогда в этом журнале печатались очень сильные авторы.

Написано конечно отлично, автор — признанный талант и тему знает. Язык великолепный и почти без словесных изгибов, как в парме. Но смысл... Вся эта идея с сохранением души в крестике с помощью вогульских шаманов — дешевая ужастика на уровне С. Кинга. Демонизация Реки Чусовой зашкаливает выше всяких разумных пределов. Уж прямо кормщики эти... Как детектив откровенно слабо. Ну а главный минус — ГГ. Истерик высшей марки. И правильно ему барку никто доверять не хотел — вот один раз доверили, так он ее из принципа разбил.

Книга о городе свободы, который возник на короткий миг в истории нашей страны, а затем снова исчез. Читать рекомендуется всем, кто хотел бы узнать побольше об истории современной России в целом и Свердловска-Екатеринбурга в частности. Читается книга легко — если будете в Екатеринбурге по делам, то можете осилить книгу за пару вечеров, попутно разгуливая по набережным Исети. Отдельно хотелось бы отметить, что Иванов не отдает предпочтение никому из своих героев (пожалуй, кроме коллег — Крапивина, Кормильцева и Рыжего), никому не делает комплиментов. При этом, вполне естественно, что он пишет о городе с любовью, ведь ему самому довелось провести в Ёбурге свою молодость.

Сильная вещь, но далеко не на уровне лучших книг автора. Речь здесь о трагедии целого поколения. Тех, кто прошёл Афган, вернулся домой и угодил как раз в перестройку. И всё-таки обобщать историю «Коминтерна», наверное, не стоит. Сам я не воевал, но из моих знакомых, которые попали в Афган, ни один не примкнул к бандитам. Но спорить на эту тему не буду. Не имею права. И не та это тема, на которую можно спорить.

Девяностые годы и их текущее продолжение поломали жизнь почти всем героям «Ненастья». Почти всех жалко, даже откровенных бандитов. А вот Герману не очень сочувствуешь. Человек очень хороший, добрый, но какой-то прилагательный. Все им распоряжаются, все его используют, кроме несчастной Татьяны, обещают и не исполняют, отбирают и ничего не дают взамен. А он всех слушается. Сказали воевать — воюет, сказали работать — работает, сказали пить — пьёт, сказали бандитствовать — бандитствует, сказали работать — снова работает. Хотят с ним переспать — спит, хотят женить — женится, хотят развести — разводится. Слушается, в том числе и тех, с кем и разговаривать не стоит. Идеальный добровольный раб. И взбунтовался он как раб.

Отличная книга о многом. О том что такое Русь, о том как куча маленьких народностей грызла друг друга, не особо ощущая себя единым этносом, о людях, живших на окраине тогдашней Ойкумены, и прежде всего о Жизни. Персонажи прописаны очень хорошо, повествование вначале кажется несколько рваным, но в этом и смысл данного романа. С исторической точки зрения — тут хоть и есть определенная доля несколько фольклорной мистики, но с фактологией все в порядке, за что автору можно выразить отдельное спасибо. Образ главного героя вызывает сильное сочувствие и понимание, у большинства персонажей очень пророботанная мотивация. Эпичность в данном произведении есть, любовная линия также присутствует, и что самое главное — гнетущее ожидание, возникающее при чтении. В глубине души, читатель понимает как закончится эта книга, но автор настолько привязывает к персонажам, что при их неудачах и боли становится неприятно и нам. Есть классные стилистические моменты

Почему мне не понравилась эта книга?

У нее мало достоинств. «Хорошо читается» и мат на заборе. «Интересный сюжет» — эпически слит с первой главы.

Что больше всего меня поразило?

Нелогичность и бессвязность сюжета. Одна цитата — герой впервые видит ту самую фреску с псеглавцем.

«Хотя главное, конечно, — голова. Тёмно-рыжая, шерстяная, с острыми звериными ушами. Впрочем, Кирилл не назвал бы эту голову собачьей. Тут была какая-то помесь муравьеда со щукой — наивная, нелепая и потому особенно правдоподобная. Думалось: художнику не сложно ведь нарисовать собаку, но если здесь — что-то другое, значит, автор не механически поставил пёсью башку на человеческие плечи, а срисовал это чудище с натуры. Выходит, оно существует в реальности.»

То есть, у меня для вас новость — покемоны, телепузики, трансформеры, говорящие овощи из рекламы и мурал напротив моего рабочего окна с мужиком с разрисованной рожей высотой с пятиэтажку — существуют! В реальности!

Ура, товарищи!!!

Несколько слов о главном герое:

Нехорошие предчувствия посетили меня еще в начале истории, когда «мерс» остановился у борозды и герой, увидав двух собачек, испытал настоящую паническую атаку.

6 км до злополучной деревни!

6!!!!

Они еще не доехали!

А ему — вдруг — страшно...

Что ж ты такой нервный, деточка?

Если серьезно, в характере ГГ сразу чувствуется какая-то впечатлительность, что ли... Вроде покажи пальчик — и начнет бояться. ( нет, не средний. Указательный.). Я до последнего надеялась что это и загадочные анкеты Лаурии как-то связаны, но... Не судьба.

Стиль автора:

У Иванова интересный писательский прием — самые динамичные события в самый ответственный момент прерываются на размышления ГГ о несовершенстве этого мира, мире во всем мире, своих мыслях, давешней поезде в деревню к бабушке друга, отпуске, проведенном в Турции, тетке, любящей отдыхать на Кипре, бывшей девушке... И этот список бесконечен.

И довольно вольное обращение со словами:

«Кирилл подкрутил шурупы и воткнул в розетку вилку одной своей бобины. Этот жест показался ему откровенным намёком на секс.» Слесари — работники порно-индустрии? Оригинально!

«Лиза, нагнувшись, вытаскивала из-под колёс дрезины железные тормозные «башмаки». Кирилл посмотрел на тугую задницу Лизы и забыл про Копполу.» И слава Богу!

«Кирилл расстелил свой коврик, замкнув пространство вокруг сумки и фонаря, и тоже уселся.» Вот почему бы ему просто не усесться?!

«Лиза по-кошачьи утиралась локтями.» Чего же она в цирк не пошла, с такими талантами!!!!!

(O.O)

Такая ущербная логика подкосила мою веру в происходящее напрочь. Как можно бояться, если всерьез хочется проверить ГГероя у психиатра?

Читала как очередной роман Роллингса. Ну, про Амазонию читала, и про Антарктиду... Вот и про умирающую русскую деревню.

Обычно я со снисхождением отношусь к произведениям Джеймса Роллинса. Увлекательное, чуть нескладное чтиво, без претензии на глубокий смысл и философские глубины.

Знаете чем «Псеглавцы» отличаются от романов Роллинса? Претензия есть, не к ночи будет помянута.

5 баллов — увлекательное чтиво для поездки в отпуск. Не страшное, кое-где откровенно глупое. В общем, для разгрузки мозгов.

И в заключение, немного позанудствую:

Почему русскоязычные авторы так стремятся достать звезду с неба? Из книги, при определенных переделках, получился бы действительно захватывающий и леденящий душу триллер. Можно было бы сотворить и остросоциальную прозу. И даже — любовный роман (свят-свят!). Но Иванов, как и подавляющее большинство его товарищей по цеху, не просто хочет написать «понятную и простую книгу» — «хорошо», он хочет написать «непонятную и непростую книгу» — но получается «плохо». Вроде, снизь планку требований, выброси часть идей, уменьшь объем, меньше изголяйся над развязкой — получится всего-лишь повесть, но какая! С концентрированным, напряженным действием! И будет тебе счастье! Ну неоригинально, но, блин, как интересно!

Но нет, всем им не дает покоя Достоевщина и, как минимум, лавры Шолохова. Где моя Нобелевская премия?!

И это грустно.