Вторая книга серии написана казалась бы в одном ключе с книгой первой «Мёртвая зыбь» — понятно, что и место событий одно и то же

, и событийная канва похожа , и даже вот эта причудливая смесь мистического с детективно-криминальным, и триллера с иррациональным и одновременно с мощным пластом реализма тоже есть в обоих романах. Однако в Ночном шторме мистическая и иррациональная составляющая немного больше выражена, триллер иногда скользит по грани уже ужастикового жанра (однако никоим образом не сваливаясь в него), и количество разного рода вводных команд и дополнительных данных для нашего расследования тоже увеличено. И опять совершенно неожиданный финал и «убийца-почтальон» — похоже вот эта способность вывернуть финальные сюжетные ходы в другую неожиданную плоскость и назвать совершенно неожидаемое имя убийцы является фирменным почерком автора (и тут уже Юхан Теорин сам себе изготовил ловушку, потому что при чтении следующей книги Теорина однозначно будешь высматривать и разыскивать варианты вот для этих неявных и потому отчасти удивительных для читателя ответвлений сюжета; наверняка будешь заранее примерять виновность и криминальность на всех мало мальски заметных второстепенных и третьесортных персонажиков — а то, что чтение книг Теорина продолжится, даже не обсуждается).

В общем удались и книга и вся вот эта элландская серия из двух (пока двух?) книг.

За что люблю скандинавские детективы — так это за совершенно особый дух, познакомленный и полюбленный ещё со времён увлечения романами Пера Валё и Май Шеваль, и за умение закрутить сюжет так, что ни одна лента Мёбиуса так не извернётся. И ещё за совершенно особый неспешный стиль повествования, за какую-то особенную стать, за лёгкую северную флегму и за то, что совершенно не заметно стремление гнаться за модными трендами и популистскими приёмами.

Ну вот взять хоть эту книгу — автор буквально пошагово ведёт читателя по поверхности рассказа, не скрывая ни имён-фамилий, ни обстоятельств и прочих примет и признаков участия и виновности. И кажется, что всё понятно и нужно только вместе с героями романа и с автором во главе прийти в ту точку, где перекрещиваются все пути и сходятся все нити. Ан нет! Действие постоянно выводит на всё новые потаённости и скрытости, узнаются новые имена/фамилии и обнаруживаются другие сопричастности, отчего напряжение (мы ведь всё-таки во власти триллера!) постепенно нарастает, а нетерпение гонит всё дальше. Пока не приводит всех участников событий к финалу совершенно неожиданному. Так что присмотритесь к почтальону, ребята. Или к садовнику...

Возможно, что одной из основных особенностей этой книги будет вариативность оценивания её разными читателями в самом широком оценочном диапазоне: уверен, что найдутся те, кто выставит 9-10 баллов, но точно так же уверен и в том, что будут оценки 1 и 2. Моя собственная оценка в этом смысле далека от оригинальности и составляет 7 (причём единичку я добавил только за финальную идею — этот придуманный авторами переход от магических Сущностей к сказочногеройским игрушкам внучки парторга Дунаева показался мне забавным и не замученным клишированием).

Однако вот эти семь баллов являются числом комплексным, составным, комбинированным, а может быть даже и целой формулой, состоящей как из положительных, так и отрицательных чисел, а также разных ради_калов, мнимых единиц и прочих иррациональных составляющих — разные кусочки текста заставляли оценку суетливо метаться по десятибальной шкале. И, во всяком случае, ПИ в этой формуле присутствует точно — как минимум пару-тройку раз вырывалось из меня ответное крепкое русское словцо с началом из этого самого заветного Пи. Словцо на ПИ, которое обычно принято опять-таки заПИкивать...

Ну, вот раз вынесло меня сразу на эту тему — крепких русских словечек, — так с неё и начнём. Обилие самого низкопробного мата в этой книге порой просто зашкаливает. И если бы не предварительная внутренняя готовность в таковому содержанию и не некая прелюдия, состоявшая из чтения «Эротических приключений Гулливера» (правда в апгрейденном Гулливере, с его эротическими приключениями, разнокалиберных и утомительных матов не было, но вот сексуальных деталек зато хватало), так и вообще можно было бы ставить унылую категоричную единицу. Единицу не за то, что маты присутствуют, а за то, что маты убогие и примитивные — всего-то и есть, что два базовых имени существительных, которыми чаще всего обозначаются мужские и женские половые органы, и один глагол, характеризующий взаимоотношение/взаимодействие между первыми двумя. А незначительные вкрапления других барковско-заборных выражений только оттеняют бедность матерного лексикона... авторов? героев книги? Да, честно говоря, и разбираться не хочется! Просто гоняющие в реале в футбол или тискающиеся на приступке у подъезда подростки нашего двора порой изъясняются куда забористей и красочней, заковыристей и сочней.

Не б0льшей выразительностью наполнены и разного рода сексуальные сцены, позы, диспозиции и мизансцены — примитивный трах, низкопробная возня тел_одвижений, в общем никакой высокой эротики, но сплошь непотребство. Хорошо хоть до копрофилии и копрофагии, и всяких там «золотых дождей» и прочих «вкусностей» дело не дошло...

Кстати, о прелюдии — поскольку предполагается, что мы имеем дело с литературой (литературой?) абсурдистского толка, характеризующейся слиянием воедино логики абсурда и абсурдной логики, то звучание в качестве своеобразной прелюдии соответствующих треков может помочь настроиться на книжкину абсурдистскую волну. Не буду давать точных рецептов и плейлистов, но вот у меня сразу же возникли ассоциации с «Иероглифом» и «Египтянином» от Эдмунда Шклярского и Пикника, ну и ещё наверное БГ и Аквариум подойдут... В общем, растормозите свой умзаразумзашёл и вкушайте это литературное ирландское рагу.

Что касаемо содержательных идей, то вот эти представления о том, что происходящая в тонких мирах и магических сферах «игра магов в войнушку» отражается здесь, в нашем мидгарде, войной настоящей, далеко не новы. Возьмите хоть коротенький рассказ Рея Брэдбери «Коса» или роман Злотникова «Собор» (любители и ценители такого рода литературы могут назвать ещё не одно подходящее произведение) — как говорится «паны дерутся, а у холопов чубы трещат». И потому дальше всё уже просто упёрлось в фантазии авторов. Ну и как-то мне богатства ихиной фантазии на душу не особо легли, как-то и скучновато было, и мутновато, и другие вторые смысловые планы никак не хотели вылезать из недр подсознания, как бы ни старался я «расслабиться и получить удовольствие». Мучиться не мучился, но и приятно не было...

Хотя нет, были места, где просто откровенно хотелось швырнуть книгу в стену (вот тут как раз едва-едва не прорывались собственные паранормальные выражения и возгласы), и останавливало только то, что в руках был мой собственных работяга-букридер, а не книжное издание. Точно помню, что это было при чтении отдельных виршей — вот где расколбас по полной! И вот ещё сказки — ох уж мне эти сказки! ох уж мне эти сказочники! — по стилю напомнило «лучшие» образчики американских комедий типа «Тупой и ещё тупее».

Если вскользь коснуться всяких событийных великоотечественных событиев и отражение их в этом труде, то поскольку я историю Великой Отечественной войны знаю... ну, допустим, удовлетворительно, то никаких таких новых открытиев и познаниев для меня по этой теме не было. Наоборот, если быть серьёзным, то можно вовсю упрекнуть авторов в том, что пропущены некоторые крупные фронтовые операции и напрочь упущена война с Японией и разгром Квантунской армии (хотя тут можно придумать, что наш магический парторг в этой кампании Советской армии участия не принимал, и что победу в ней потерпели американские «парторги и коммунары»). Т.е., рассуждая теоретически, вполне возможно, что книга и даёт пищу для размышлений и предоставляет повод поинтересоваться историей Второй Мировой войны взявшимся её читать пацанам и пацанкам, но всерьёз предполагаю, что их прыщавые морды скорее всего будут с удовольствием смаковать фаллические и вагинальные символы и с гоготом перетирать технологию их взаимодействий...

Наверное, сочиняя свою книгу, каждый автор ставит перед собой определённую цель, стремится добиться какого-то результата, мечтает объять что-нибудь необъятное и постичь очередное непостижимое... Чего хотели добиться авторы этой книги? какую такую цель ставили они перед собой? что визуализировали в качестве результата? каковы были габариты той необъятности и горизонты непостижимости, к которым они стремились? — боюсь что эти вопросы для меня так и останутся навсегда без ответа. Ау, парни, вы слышите — я вас не понял!

А вот теперь пожалуй просто повторю своё собственное высказывание, сделанное под рецензией на «эротического Гулливера»: ...абсурдистская литература воздействует вовсе не на сознание, по крайней мере не напрямую. Но просто при чтении под влиянием читаемого из подсознания (расторможенного чтением!) читателя выплывают разного рода отклики в виде смыслов, образов, мыслеформ и прочего. Так вот при чтении этой книги (МЛК) у меня никаких таких особенных штучек не выплыло, что позволяет мне утверждать, что по крайней мере лично для меня эта книга оказалась практически бесполезной (разве что знакомство с такого рода литературой и авторами).

PS Пока мы тут вершили судьбы книги, из компетентных источников поступила информация, что магистрат и мэрия Венеции намерены подать на авторов книги в суд — за потерю сим славным городом девственности. А вы думали всё так просто? Нифига! :-))

Имя Далии Трускиновской попало в ячейки моей памяти после прочтения романа «Королевская кровь». Попало и закрепилось — то ли необычное имя-фамилия образовали стойкое к времени смысловое колечко, то ли книжка понравилась /пожимает плечами/. И потому, увидев сиротливо стоящий на полке буккроссинга этот роман — с аляповато яркой обложкой и знакомым именем на синем фоне, — нисколько не задумался и забрал в личное пользование.

Юмористическое фэнтези — тег в наши времена довольно распространённый. Много славных знамён и красочных хоругвей развеваются над многочисленными головами пишущих в этом жанре, много владельцев знакомых и громких писательских имён ставят написанные ими книги этого жанра на полки в книжном магазине, и потому удивить сытого фЭнтастикой читателя трудно. Но мне кажется, что Далия Трускиновская этим своим романом и не стремится удивлять или поражать, или, паче того, воспитывать. Такое впечатление, что писательница сама получает несказанное удовольствие, отпуская вожжи фЭнтазии и пускаясь вместе с героями и героинями своей книги во все мыслимые тяжкие и нетяжкие.

И жанрово-смысловых оттенков у книги тоже несколько: тут вам и детективная составляющая, тут и элементы мистики (совсем таковой не являющиеся), тут и любовно-романтические приключения, здесь же любители суперменов и почитатели суперменства встретятся с героем-одиночкой (не Супергерой и не Спайдермен, и даже не Крепкий орешек, но тоже парень с 50-сантиметровым бицепсом), а последователи всяких там оккультных наук и восточных тайных знаний вовсю могут потешить свою душеньку и возможно даже поспорить с автором романа...

Конечно это просто книга для отдыха. Но отдыхать ведь тоже хочется с удовольствием!

Что ж, у Далии Трускиновской это сделать получилось.

Ухваченное после прочтения романа Эмиля Золя «Добыча» за кончик хвоста желание прочитать всю 20-томную эпопею семейства Ругонов-Маккары понемногу начинает материализоваться. И видимо правы те, кто уверяют, что самые верные решения принимаются спонтанно под влиянием внутреннего голоса — мой внутренний Читатель меня не подвёл и ожидаемое литературное пиршество состоялось и продолжается.

Эмиль Золя носит имя классика французской литературы не зря. Потому что умудряется сплести воедино в одно неразрываемое целое казалось бы трудносовместимые и малосочетаемые вещи. Личные романтические отношения тут тесно соседствуют с социальным и общественно-политическим, возвышенная любовь молодых людей (практически подростков) и в параллель ей сугубый прагматизм отношений в семье Маккаров, революционный пафос восставшего народа (речь идёт о восстании 1851 года) и расчётливый буржуазный «патриотизм» Ругонов и прочих мелких буржуа. И при этом Золя через личное и внутрисемейное мастерски выводит широкие общественные картины жизни в небольшом французском провинциальном городке и отчасти и за его пределами — штришками и коротенькими фразами слухов и писем набрасывает Золя шлепки информации, и мы видим и парижские тайны, и ситуацию в соседних областях и городках Франции и можем судить о положении в стране в целом.

Мастерски выполненные портреты главных героев романа — семейств Ругонов и Маккары по силе своей выразительности пожалуй приближаются к персонажам из гоголевских «Мёртвых душ» или салтыковщедринских «Господ Головлёвых» — по крайней мере оттенки сатиры и во всяком случае резкой критики и личного неприятия автором многих из своих героев в этом романе можно увидеть отчётливо. Но и второстепенные персонажи прорисованы мастером французского пера любовно и точно, с вангоговской и кукрыниксовской хваткой и умением найти и показать самую выразительную деталь того или иного портрета.

Ну и, наконец, мы просто получаем великолепный стартовый роман целой 20-томной серии, прочитав который так и хочется отложить в сторону всякие там игровые обязательства и списки и взяться за чтение всего остального великолепия от Эмиля Золя. И из глубин твоего читательского Я вырывается революционно-патетическое La Gloire De La France! Vive Zola!

Честно говоря я думал, что времена такой фантастики уже прошли и причём прошли давно. Как будто началом космической эры пахнуло со страниц книги. По крайней мере с первых страниц как-то сразу Рей Брэдбери, Айзек Азимов, Артур Кларк и Клиффорд Саймак на ум пришли, в общем конец 50-х — начало 60-х. Возможно всё дело в стилистике книги — как это было в те славные твёрдофантастические времена, автор много книжного времени и авторско-читательского внимания уделяет многочисленным бытовым (если можно называть бытовыми условия жизни в жилом модуле на поверхности Марса), техническим, ботаническим, астрономическим и прочим научным деталям и подробностям, при этом стремится всячески обосновать свои выкладки и конструкции при помощи математики, геологии, астрофизики и прочих точных наук. Не гнушаясь едва ли не приводить разного рода математические формулы и расчёты, но во всяком случая нашпиговывая текст приключенческой книги цифирью. И от этого первые страниц 50-60 скучновато — кажется всё, фабула закручена, ситуация понятна и ясна и начинаешь опасаться, что вот так автор и будет менторски-методично снабжать тебя информацией о ботанике и биологии, геологии и биохимии, ареографии и ареологии и вот-вот тобой овладеет лёгкое уныние...

Но тут автор решительно берётся за включающий событийную динамику и подключающий других персонажей и прочие вводные рычаг, следует нажатие клавиш Load и Enter и ты внезапно оказываешься уже в центре горячих и горячечных событий и происшествий, маленьких рукотворных и случайных взрывов и взрывчиков, споров и производственных конфликтов (не спешите зевать при термине «производственный конфликт», в данной ситуации это завуалированное обозначение всякой событийной всячины и лёгкого триллера с психодрамой и прочей философятиной и психологией). А потом уже просто перестаёшь следить за временем и стараешься не отвлекаться от книжной яви, куда ты впадаешь с головой, и только иногда тебя зашкирно безжалостно вытаскивают домашние и зовут то пообедать, то прогуляться, то ещё чего-нибудь выходное поделать, и ты чертыхаешься и делаешь и стремишься вновь вернуться в книгу и на Марс...

В общем не знаю как там кино, но книжка определённо удалась!

PS Пока этот отзыв отлёживался и ждал своей очереди, вдруг посмотрелся фильм. Как-то киношники умудрились убрать всю драму переживаний и эмоций, как-то всё у него (у героя фильма) получалось легко и просто, как-то не получилось у них внятно всё объяснять и только книга помогала разобраться в том, что и зачем делает наш марсианин. Ну и вот эта шутка с проколотой перчаткой стала конечно чисто киношным трюком...

Непонятый в школьные годы и получивший моё признание относительно недавно русский писатель Антон Павлович Чехов в очередной раз и порадовал и поволновал. Странное дело, как-то вот у него получается писать казалось бы совсем несложные вещи несложным языком — едва ли не обыденно и без всяких там литературно-словесных «тройных тулупов и акселей». Ну вот кажется, что перед нами самая обыкновенная история из серии «Как лиса и журавль в гости ходили» или «Как медведь к лисе сватался», только в переложении на взрослый несказочный лад. Да только читается эта незамысловатая и несложная история взахлёб и с искренним сопереживанием с героями повести.

Видимо всё дело в том, как умело тонко и с выворачиванием наизнанку описывает Антон Павлович душевные томления Алексея Лаптева, как мастерски и с какой филигранной точностью описывает он душевные волнения некрасивого и страстно влюблённого нерешительного мужчины — думаю, что многие читатели мужского пола найдут в поведении и переживаниях Лаптева те или иные свои собственные треволнения.

Однако и дамская составляющая читателей Чехова тоже может рассчитывать на точно такие же проникновения вглубь девичьих и затем уже женских переживаний и волнений. Мастерства и знания человеческой психологии и человеческого же естества Чехову не занимать и он вытягивает нить повествования без малейшего обрыва или спутывания, раскручивает динамику внутренних изменений и поведенческих фигур как по нотам музыкант играет сложное произведение. И правдоподобность истории такова, что жаль и того и другого, и мужчина мается, и дама своё не получает, и что с этим со всем делать?..

«Поживём — увидим» — заключает Антон Павлович свой рассказ. И чаще всего в реальных жизнях таких вот Алексеев Лаптевых и Юлий Сергеевн только это и бывает настоящим финалом — поживём-увидим...

Путешествие Боурджеда

Всё-таки Иван Ефремов великолепный рассказчик. И допускаю, что в этом его мастерстве отчасти «виновато» научное академическое естество писателя — во всех картинках природы и во всех диалогах явно просматривается способность автора не только внимательно наблюдать, но и связно, полно и точно излагать, детально и беспристрастно описывать наблюдаемое. А при необходимости автор скрупулезно делает ссылку на научность перевода той или иной фразы своего героя — кажется совершенно излишняя дотошность автора, но, с другой стороны, ловишь себя на полном доверии к автору и к тому, что и как он нам подаёт. И отсюда же возникает полная включённость в повествование, ощущение документальности этой художественной исторической повести.

На краю Ойкумены

Опять-таки — совсем не хочется как-то комментировать сюжетные детали и подробности этой великолепной исторической книги (причём слово-термин «исторической» пожалуй вполне применимо в обоих его значениях). Потому что о сюжете этого повествования проще всего и правильнее всего узнать непосредственно из уст самого рассказчика — Ивана Ефремова. Но хочется просто сказать следующее:

Эта книга, при всей её схожести с фантастико-приключенческими книгами на исторические темы, всё-таки сильно смахивает на реконструкцию. И не только потому, что (повторюсь) её автор и в самом деле крупный учёный и специалист в области археологии, палеонтологии, наверное отчасти антропологии, геологии и разных прочих других -логий, но ещё истории, а также социологии, футуристики и философии... Но ещё и потому, что автор книги пишет эту (и другие свои произведения) не как вольную фантазию на знакомую тему, но максимально детализирует любое своё описание — хоть картин природы и ландшафта, хоть мелочи быта доисторических и прочих древних обществ. Вот просто открываешь книгу в любом месте и тут же буквально тонешь в крупных ярких красках и пьянящих запахах, узнаёшь давно тебе известные растения и познаёшь африканскую природу во всей её красе — будь это пустыня или полупустыня, или же степи и саванны, а может быть лесистые зоны или какие-то иные ландшафтно-природные районы и местности. И автор старается не придумывать ни одной ненужной детали, не вводит в повествование никаких таких саблезубых и прочих гипотетических животных, но вместе с тем его манера может стать хорошей школой для любого начинающего фэнтезийного писателя — так описывать мир, как это сделал Иван Антонович Ефремов, станет честью для любого современного фЭнтаста!

Ну, говорить о писательском целомудрии автора наверное даже и не нужно — даже там, где казалось бы напрашивается эротическая картинка или сцена, Ефремов делает всё с такой нежностью и осторожностью, что вытаскивает за собой наверное любого адекватного читателя. И читая эти повести из дня сегодняшнего просто поражаешься, как можно было обходится теми деталями и подробностями сюжета, которые включил Иван Ефремов в свои произведения, и не потерять при этом ни капли привлекательности и интересности, волнительности и остросюжетности написанных книг. Вот мастерство!

И вот ещё в голову пришло во время чтения, что вот писал-то он такую романтическую и немного возвышенную книгу во времена далеко не романтические и совсем далёкие от высоких материй — 1945-46 гг. (время написания книги) совсем не отличались ни сытостью ни красотой бытовой жизни. Но знаете, вот лично мне понятно, откуда растут ноги у «Туманности Андромеды» — первые ростки этого романа вполне можно разглядеть в этих повестях о Великой Дуге.

PS Непременно перечитаю «Туманность Андромеды» и ещё прочту «Лезвие бритвы«!

Современная русская городская литература — наверное самый всеобъемлющий тег для этого авторского сборника.

Книга отчётливо делится на три части — причём не только оглавлением, но и смысловым содержанием и содержательными смыслами тоже. Часть первая «Знаки отличия», вероятно, характерна для писателя, обчитавшегося Пинчона, Горана Петровича и Джойса — не знаю, насколько проникся Крусанов джойсовскими и пинчоновскими идеями и петровичскими подходами (то, что он их читал, сомнению просто не подвергаю), но какие-то параллели несомненно при чтении возникают. Такая же или близкая к их творчеству вязь смыслов, запутанная в ариадниной нити гордиева узла текста. И порой просто выпадаешь из содержания рассказа, пытаясь понять, что автор имеет ввиду. Вина во всём этом скорее всего не автора, а читателя — ну трудно до меня доходит высшая литературная математика!

Зато вторая часть сборника, «Дневник собаки Павлова», куда как просторнее и вольготнее, и персонажам в этих рассказах живётся не в пример проще и понятнее — понятнее и самим персонажам, да и читателям тоже. Кусочки жизни (не шибко умной и совсем не напыщенной и смыслово отягощённой), мазки взаимоотношений (и поскольку это мазки, то некоторые из них не просто оставляют следы, но именно мажут и марают — как впрочем мараемся все мы во время этого краткого длящегося мгновения, именующегося Жизнью), лохмотья чувств и переживаний с заплатами эмоций и аритмической судорогой поведений — вот так живут герои рассказов Крусанова в этой части сборника, и примерно так же живём и мы, горожане и горожанки, мегаполисцы и провинциалы — со_временники...

И в третьей части, где собраны три рассказа автора, мы опять встречаемся/знакомимся с простыми советскими пока ещё людьми.

Смысловое содержание и энергетика сборника определяются как раз временем написания составляющих его рассказов — середина 80-х — 90-е. И потому понятна эта разорванность смыслов и лохматость чувств, невнятность поступков и пустопорожность деятельности героев — всё как у Шекспира «порвалась дней связующая нить...», старое уже полумёртво, а нового пока ещё тоже нет, и общество тужится в попытках разродиться, и потому схватки и мучительные боли и громкие крики и корчи и испарина на лбу...

Если не полениться прочитать аннотацию, то в принципе в ней уже содержится значительная часть готового отзыва/рецензии на эту книгу.

Фактически книга делится на 2 части. В первой из которых мы знакомимся

«мультики» в своё время если не процветали, то были довольно известным и наверное распространённым способом более-менее честного изъятия денег у граждан).

И вот собственно этот быт такой компашки/банды и частичка внутреннего мира пацанёнка и является первой частью книги — написано всё это дело задорно и вменяемо и соответствующее отношение у читателя вызывает.

А вот вторая часть книги погружает нас уже в нечто субреальное, в постсоциалистческий реализм и советско-магический абсурдизм. Своеобразный психологический эксперимент

Вот такое странноватое слияние реализма с магическим постсоцреализмом и всеми прочими вариациями сочетаний соседствующих понятий и делает эту книгу отличной... отличной от многих других книг подобного рода. И о степени такого рода отличности может судить только тот, кто прочитает и вкусит, так сказать, от творчества автора...

Подытоживая всё уже сказанное в рецензиях на отдельные романы Саги, невозможно не отметить мастерство автора! Все эти шесть романов и сколько-то там (четыре!) Интерлюдий Голсуорси держал читателя в напряжении, каждый раз заставляя полюбить своих героев и сопереживать им и их переживаниям и чувствам, их жизненным коллизиям и перипетиям судеб. От романа к роману мы погружались в самое лоно семьи Форсайтов, переходя от одного члена семейства к другому и узнавая постепенно подробность за подробностью и деталь за деталью. И при этом интерес к чтению сохранялся, а порой приумножался, несмотря на длительность повествования — тут без авторского мастерства никак не обойдёшься! Понятно, что главная заслуга в непреходящем широком интересе читателей к романам Саги принадлежит автору, сумевшему не только придумать притягательный и волнительный для читателя событийный ряд. Но ещё и суметь буквально вырастить не одно поколение персонажей во всём их великолепии слияния человеческих слабостей и достоинств, красоты и отвратности, любви и ненависти, клубка противоречий и целеустремлённости.

Мастерство переводчиков (вот эти фамилии: М. Лорие, Н. Волжина, М. Богословская, Н. Вольпина, Р. Райх, А. Кривцова), сумевших сохранить единство стиля Саги, сохранить и оставить непротиворечивыми фигуры главных героев и других постоянных персонажей — кто бы ни был переводчиком того или иного романа, мы всё равно узнаём и своих любимых и нелюбимых знакомых, и чувствуем единую энергетику всей Саги — так, как будто бы мы читали непосредственно авторский текст. Шесть переводческих имён, шесть разных личностей…

Богатство авторского литературного языка. Несмотря на отсутствие всяких велеречивостей и искусственных словесно-фразеологических красивостей, литературный стиль Голсуорси отточен и филигранен, картины природы переменяются на авторские мысли, переходящие во внутренние монологи персонажей и героев, а те уже заменяются диалогами и картинами быта разных слоёв английского общества — всё эти своевременно делаемые перемены делают текст романов и рассказов (составляющих Интерлюдии) гармоничным и энергетически выверенным, уравновешенным, заставляющим читателя не уставать во время чтения больших объёмов и сохранять интерес к сюжетным поворотам и интригам до самого конца.

Ну и для неискушённого в английских реалиях читателя книга открывает какие-то картины быта англичан; большей частью это аристократическое общество, однако порой мы приходим по приглашению автора Саги в довольно бедные дома простых горожан, а затем вдруг погружаемся в атмосферу парламентских заседаний и закулисных интриг. И в этом смысле книга, Сага становится источником весьма своеобразной информации, превращая наши смутные и расплывчатые представления о послевикторианской Англии в более чёткие и уже цветные картины.

Но главное, что осталось в осадке после прочтения всей Саги — желание купить все романы цикла и поставить их на полочку домашней библиотеки, в надежде вынуть их когда-нибудь поочерёдной из книжной тесноты и вновь вернуться к нашим героям. И соблазнить своих домашних на чтение этого замечательного произведения!

PS Пойду выбрать издание и на всякий случай зайду в наш единственный книжный магазин — вдруг чудо случится уже сегодня! Кто знает...

В этом финальном романе Саги Голуорси ставит главных героев последних романов «Современной комедии» в ситуацию, когда дальше уже оставлять накопившиеся вопросы невозможно, когда нетерпение одних и неразбериху в умах других уже нужно обязательно и без промедления разрешать тем или иным способом. И наша малютка Флер берёт всё в свои руки и (коварная всё-таки женщина!) по сути ставит обе семьи на грань разрыва. Доставляя боль себе самой, своему несостоявшемуся избраннику Джону-Джолиону, своему верному и безропотному супругу Майклу и жене Джона счастливой бедняжке Энн. Да и своему отцу мистеру Сомсу (вот кто в конце-концов любящий заботливый отец, героический старик и настоящий джентльмен!) тоже.

Основная сюжетная оставляющая этого романа как раз таки любовно-романтическая линия, однако между делом перед читателем разворачиваются картины общественной жизни в основном великосветского аристократического общества английской столицы, а параллельно и одновременно он — читатель — погружается в социальную проблематику тех лет, помогая Майклу «решать» насущные проблемы английской действительности на законодательном уровне, да и Флер в этом отношении показывает себя хорошим дельным организатором (вот уж куда надо бы было ей приложить всю свою энергию!).

Но ещё одной основной содержательной линией романа и всей Саги стала жизнь Сомса Форсайта. И чем дальше мы вместе с ним живём рядышком и порой попросту вместе, тем с б0льшим уважением и сочувствием начинаем к нему относиться, сопереживая все катаклизмы его души и его мыслей и чувств. С таким человеком хорошо было бы дружить, дружить по-настоящему, без попыток вкрадчиво попользоваться его кошельком или его связями и знакомствами, но просто общаться и отчасти порой просто быть рядом с ответственным и надёжным человеком.

Как часто нам кажется, что некоторые чувства и отношения уже ушли навсегда и никогда больше не затлеют, ни за что не загорятся. И как неожиданно порой оказывается, что мысли эти и уверенность в этом были ошибочны и попросту смешны, потому что если то, что ты так уверенно отрицаешь, было настоящим, то стоит только упасть маленькой искре, и костёр былого готов вновь запылать со всем пылом и жаром...

Проходит четыре года замужества Флер, они с Майклом живут в Лондоне, Майкл стал парламентарием и всячески продвигает идеи фоггартизма (нового социально-экономического и политического учения, призванного помочь Англии решить ряд демографических, экономических и социальных проблем). А Флер с азартом и увлечённостью занимается накопительством связей со значимыми, громкими и яркими в обществе людьми — этакой своеобразной «охотой на человеков». Столкновение её интересов с мнением о ней представительницы высшего английского общества вызывает конфликт между дамами, в который вынуждены вмешаться уже и представители мужских половин этих семейств... Что-то будет...

Таков внешняя событийная фабула романа. Однако, как мне представляется, автор здесь воспользовался сюжетным рядом прежде всего для того, чтобы познакомить широкого читателя с сутью фоггартизма — не являюсь знатоком истории Англии, но вероятно проблематика кризисного состояния английской экономики, торговли и финансов стояла в середине третьего десятилетия двадцатого века достаточно остро, чтобы можно было включать те или иные идеи, направляемые для выправления существующего положения, в совершенно художественную и отчасти романтическую книгу.

Другая важная составляющая содержания — новомодные и довольно сомнительные морально-этические взгляды у части английского высшего света. И опять мы можем только догадываться, но вероятно проблема падения нравов и максимальной их лёгкости и простоты стояла в Англии (да наверное и во всей Европе) остро, и именно высвечивание этих взглядов Голсуорси сделал одной из главных составляющих романа.

Ну и, конечно же, появление новых персонажей, а также какие-то смутные ожидания возможного ренессанса старых и кажется уже напрочь отгоревших и забытых чувств и даже отношений делают своё дело — читатель переворачивает последнюю страницу романа с тем, чтобы передохнув пару часиков вновь взяться за Голсуорси и вернуться к старым своим знакомым, с которыми уже прожито столько жизней и испытано столько чувств, что впору делать из этого отдельный роман...

И коротенькая цитата — «Правота по долгу службы плохо влияет на характер: адвокаты, священники, полисмены — все от этого страдают» — какая точная постановка вопроса!!! Вот таков язык Голсуорси.

Ну, слава богу! А то я уже начал беспокоиться, что там с нашим Джолионом, уехавшим из Англии навсегда. Но милосердный автор тут же услышал беспокойство и коротенько, но чрезвычайно выпукло и объёмно, ввёл нас в нынешние жизненные реалии Джона и дал крепкую зацепку на новые коллизии в его (и не только его) судьбе...

Проходит буквально 2 года от предыдущих событий и мы оказываемся в гостях у молодой семьи, образовавшейся в конце романа «Сдаётся внаём». Незадолго до этого перешагнувшие двадцатилетние рубежи Майкл и Флер живут в Лондоне и находятся в гуще событий, происходящих в их среде. Флер вовсю интересуется культурной жизнью и общается с молодыми художниками, писателями, скульпторами и прочими творческими личностями, не пренебрегая личными знакомствами с ними и даже порой превращая погоню за таковыми едва ли не в спорт и уж во всяком случае в некое коллекционирование. А Майкл понемногу взрослеет-матереет, он занят издательскими делами и с него постепенно слетает слой за слоем романтический налёт социалистических взглядов — семья и необходимость содержать свою жену постепенно делают своё дело.

Старый Сомс Форсайт — отец Флер — вошёл директорат страхового акционерного общества, а отец Майкла тоже служит там же. Такова фабула событий.

Но на самом деле событийных линий в романе несколько: линия молодой семьи Майкла и Флер и их взаимоотношений друг с другом, а также ещё и с третьим романтическим «игроком» — присутствие романтической любовной линии в романах Саги видимо обязательно, ибо привлекает читателей всех возрастов и держит их в напряжении до самого конца. Да ведь и в жизни реальной всегда полно и романтики и любовных драм и приключений всяких околотелесных и внутридуховных...

Параллельно с молодыми Форсайтами ещё и другая семья оказывается в центре нашего внимания — это простые люди (Тони и Викторина Бикет) даже не среднего достатка, однако не из среды рабочих, но просто горожане, с образованием, но без средств к существованию. И переплетение их личных судеб с нашими Форсайтами представляет не меньший интерес и не меньшие переживания, тем более, что и тут без коллизий не обходится.

И, наконец, деловой конфликт нашего старика Сомса на его «службе» и необходимость принятия им довольно важного и принципиального решения тоже будоражит его жизнь и наше читательское воображение.

Повторять, что всё это сюжетное великолепие написано не менее великолепным языком будет совершенно излишним — несмотря на то, что романы переведены на русский язык разными переводчиками, характеры героев и даже их речевые особенности в общем-то сохраняются и переходят из романа в роман. И вообще, Голсуорси тонок и точен в деталях, умён в рассуждениях, порой афористичен («Пикник — как рождество — в будущем и прошлом лучше, чем в настоящем») и однозначно любит людей, показывая нам их такими, какими их видит и знает — сильными и слабыми, красивыми и не очень, умными и глуповатыми, благородными или отчасти жуликами — всё равно для автора это люди, которые имеют право быть самими собой!

Здесь время событий скачком перепрыгнуло через 20 лет, оставив в междустрочии и Первую Мировую войну, и все три русские революции — автор только вскользь, ровно настолько, насколько это ему нужно, упоминает об участии некоторых второстепенных Форсайтов и отдельных новых персонажей в войне. И соответственно за прошедшее двадцатилетие появилось — выросло и окрепло — новое поколение Форсайтов, и мы помним, что предыдущий роман и заканчивается рождениями дочери в одном семействе, и незадолго до этого появлением сына у другой конфликтующей стороны. Согласитесь, что уже сами эти события и факты буквально подталкивают и нас и автора столкнуть между собой уже молодых людей и посмотреть, что из этого получится...

Как часто в нас живёт Прошлое, живёт крепко и уцеписто, и не просто живёт, но вовсю старается командовать, вмешивается во всё происходящее, гневно хмурит свои бровки и одёргивает, окрикивает, вставляет палки во все колёса и всячески вмешивается в наше Настоящее и, главное, в Будущее. Не зря всякие тени прошлого мистики обычно выводят в отрицательных и устрашающих ролях — разные привидения и прочие негодяи тянут свои когтистые лапы из Прошлого в сюда, в реалии нашей жизни. И даже самые сильные и самые благородные люди никак не могут избавить ни себя самоих, ни своих близких, ни даже своих детей от влияния этих теней, которые являются только их личными тенями и пугалами, однако почему-то оказываются тенями и пугалами и для молодых Форсайтов.

По-прежнему непроходящий интерес к событийной стороне, по-прежнему несколько не наскучившие размышления автора о форсатизме и об сочетании этого, наверное уже уходящего, явления английской общественной жизни с реалиями нового времени — аристократизм и накопление богатства становятся постепенно сами тенями и хоть и цепляются за жизнь, однако уходят старые Форсайты, оставляя уже среднее и молодое поколение лицом к лицу с жизнью...

Совсем небольшое произведение, скорее рассказ, о нескольких днях-неделя-месяцах жизни маленького Джона-Джолиона — сына Ирэн и Джолиона. И опять просто поражаешься мастерству Голсуорси, с которым он точно проникает во внутренний мир 6-7-8-летнего пацанёнка и так снайперски точно рассказывает некоторые повседневные его занятия и жизненные моменты, что ты только диву даёшься, как мог этот английского происхождения и проживания писатель узнать, что происходило именно с тобой, когда ты был такого возраста, как его Джон-Джолион, и как мог он — Голсуорси — узнать, что и как будет не в Джона-Джолиона, но в твоей мальчишеской жизни спустя 40 лет после того, как Голсуорси напишет эти строки...

С момента предыдущих событий прошло несколько лет и Голсуорси нас знакомит с продолжением истории, приключившейся в первом романе. И вновь главными героями оказываются Сомс Форсайт и Ирэн Форсайт. Но история продолжается и тут уже автор более явственно формулирует суть конфликта между рационально-расчётливым Сомсом и духовно-романтической Ирэн. И идея, так неявственно прозвучавшая в первом романе и чуть сильнее выпяченная в Интермедии — идея Красоты и Совершенства (воплощённых в Ирэн) и конфликта этой Красоты с форсайтизмом в лице Сомса — вот эта идея уже чётко формулируется Голсуорси, акценты более точно проставляются, личности более контрастно прорисовываются и глубина конфликта становится максимальной — вплоть до полного и окончательного разрыва между носителями этих противопоставляемых в романе качеств и сущностей.

Нюанс здесь в том, что Голсуорси удалось так подать существо и Сомса и Ирэн и так раскрыть и всю глубинную суть каждого, и сущность конфликта, что и понять можно каждого, и пожалеть каждого, и посочувствовать каждому. И сила эмоциональной вовлечённости читателя в романные события имеет такую силу, что книга читается на одном дыхании и никак не хочется ни прерываться, ни, тем более, откладывать дочитывание на потом — всё сильнее выражено стремление прочитать всю сагу целиком и заподряд, не перемежая другими книгами и авторами.

Первое знакомство с Голусорси, хотя в школьном ещё возрасте какие-то кусочки телеверсии Саги видел. Однако ничего не помню, и потому всё впервые и всё незнакомо.

Первое сравнение вспыхнуло сразу с недавно прочитанным романом Эмиля Золя «Добыча», однако продержалось в одиночестве недолго, ибо затем сразу же пришёл на ум роман «Говардс-Энд». Но всплыли эти книги не потому, что между всеми ими много схожестей или, упаси бог, заимствований и взаимовлияний. Просто и там и тут речь идёт о истории семейства, и там и тут в центре читательского внимания мелодраматические и трагические происшествия с некоторыми членами семьи; и тут и там любовные истории и скандальные эпизоды стали тем, что буквально взорвало жизнь семейств; все три книги написаны с высоким мастерством и мощным эмоциональным фоном...

Трудное однако дело! Вот прочитал (зачем-то!) предисловие и запомнил, что вроде как умом нужно осуждать «собственника» Сомса и вовсю жалеть несчастных любовников, что вроде как в книге Голсуорси гневно осуждает всю систему собственности (может быть это и так) и всех форсайтов и всё форсайтство и форсайтизм, которые и которое так по-хозяйски захватило всё английское общество и подмяло под себя всё духовное, тонкое, чувственное, красивое и искреннее, что было в Великобритании (какие-то отголоски этого отношения Голсуорси к этой проблеме в книге безусловно имеются). Однако вот как хотите, но никакого сочувствия с Ирэн и к бедняге архитектору Босини у меня таки не возникло. Может дело в той самой мужской солидарности, которая безусловно тут присутствует, однако Босини тоже ведь мужчина и по сути занимался истинно мужским «промыслом» (хотя какой это промысел, коли влюбился безбашенно и без всякого расчёта, тут не промысел, а беда!), так что вроде как тоже может получить свою долю сочувствия. Однако нет, не получает, не выходит у меня сочувственной мины. И вроде как в последней главе можно понять всю глубину чувств вернувшейся подневольно и безысходно в «логово» мужа Ирэн — Голсуорси удалось точно сформулировать истинные её чувства и мотивы и состояние, — но всё равно не могу искренне её пожалеть. Хотя надо бы...

Однако вся эта любовно-драматическая передряга совсем не затмевает боковых веточек повествования, и боковых же персонажей — в основном тоже Форсайтов. И тут обнаруживаются любопытные личности — некоторые так себе, но отдельные просто на диво замечательные люди — сейчас я прежде всего имею ввиду старого Джолиона. И вообще вот эта веточка взаимоотношений между молодым Джолионом, его отцом старым Джолионом и остальными Форсайтами куда как не менее важна, нежели история перекрёстных отношений между Ирэн и Босини и Джун и Сомсом.

Если парень в горах — не ах,

Если сразу раскис и — вниз,

Шаг ступил на ледник и — сник,

Оступился — и в крик.

(В. Высоцкий «Песня о друге»)

Давно известно, что лучше всего людей сплачивает совместно проведённое время, но ещё лучше какая-то совместная деятельность — приём пищи, ночлег, игра, работа в одной команде, путешествие и приключение. И даже если в такой команде окажется тот, кто и человеком-то вовсе не является, всё равно — даже такое существо становится полноправным членом команды. С соответствующим отношением к себе. Даже если это существо не только не человек, но и не землянин...

А уж если то ты его тащишь на верёвке вверх, то он тебя страхует, идя с тобой в одной связке по смертельно опасным склонам и гребням К2 ( Чогори, Дапсанг, Годвин-Остен), то тут и к бабке не ходи, но либо вы станете верными друзьями и надёжными партнёрами, либо навсегда рассоритесь и разойдётесь по разным городам, материкам и планетам.

А впереди ждёт он — сверкающий Олимп, мечта всех альпинистов Солнечной системы, 21 км вверх по вертикали (а по некоторым другим данным 27 км!)... и 55 с половиной млн км от Земли, считая по кратчайшей...

Ожидания почти не совпали с реальностью — книга оказалась куда интереснее и легче в прочтении, нежели представлялось на подступах к ней. Возможно это приятное и знакомое восприятие Плутонии отчасти связано с неким переносом от книг, описывающих реальные путешествия, на эту, фантастическую книгу. Я имею ввиду, прежде всего, протянувшуюся в сознании связь Плутонии с книгой Беллинсгаузена об открытии Антарктиды. Суховатый и практически деловой, скупой на описания и почти дневниковый язык Обручева, каким он был добрую первую четверть романа, едва ли не совпадает по стилистике с языком Фаддея Беллинсгаузена — при всём при том, что эти книги разделяют не только жанры, но и целое столетие. И вот эта цепочка-связь позволила сразу включить «узнавание» и «приятие» книги Обручева, увидеть в ней следы книг путешественных и написанных путешественниками, а не кабинетными мечтателями.

Повествование немного оживляется, когда экспедиционный отряд оказывается в недрах и начинаются, собственно говоря, настоящие приключения, открытия, происшествия, случаи и прочие внезапности, свойственные для приключенческой и фантастической литературы того периода (начало XX столетия). Однако и здесь учёный Обручев не входит в конфликт с писателем-фантастом Обручевым, но действует с ним заодно — книга плотно напичкана всякими научными и гипотетическими сведениями и представлениями, начиная от набросков о строении земного шара и его тектонике и геологии и заканчивая уже палеонтологическими и биологическими, включая антропологические, нюансами — вместе с экспедиционерами читатель знакомится не только с начинкой внутренней полости Земли, но ещё и изучает картину происхождения и развития жизни на нашей планете, разматывая этот любопытный клубок в обратную сторону и погружаясь не только в кайнозой и мезозой, но и практически уходя глубже — в обоих смыслах. И потому кроме приключенческой интересности у книги по-прежнему есть и познавательная польза, хотя, наверное, уже слегка устаревшая и по содержанию и по форме подачи...

Читается Плутония на одном дыхании (например, мне, после многомесячных тренировок чтения на скорость, на усвоение Плутонии потребовались всего одни сутки) и без всяких засыпательных или зевательных отключений. Что и говорить, порадовал Обручев.

Какая крепкая, добротная и основательная книга.

С совершенно чёткой и ясно прописанной идеей;

с абсолютным соответствием жанру ТНФ (твёрдая научная фантастика);

с великолепно придуманным и тщательно прописанным событийным рядом;

с хитромудрыми и одновременно незамысловатыми крючками для зацепки читательского интереса — так что и замечаешь, что тебя «ведут», но с крючка срываться совсем не хочется;

с могучим и триллероватым видеорядом, буквально встроенным в страницы книги — люди с воображением легко представят себе все эти жутьнаводящие и содроганиявызывающие картинки;

не без некоторого любовного пафоса и даже о некоем моралите автор не забыла.

В принципе, готовый сценарий для хорошего приключенческо-фантастического фильма.

Гипотеза панспермии существует давно и многие вполне серьёзные учёные именно этот механизм зарождения Жизни на Земле считают единственно верным.

Падения на Землю всякого внутрисистемного и межзвёздного космического мусора (пыли и метеоритных тел) и даже небольших астероидов совсем не являются исключительно редкими явлениями — падающие «звёзды» валятся на Землю непрерывным потоком, то и дело приходят сообщения, а с некоторых пор даже видеозаписи, о явлениях болидов; периодически мы узнаём о пролёте мимо Земли уже вполне страшненьких «космических камешков» размерами в десятки и сотни метров — и каждый раз радуемся, что в этот раз Мироздание промахнулось... В общем, «гости» прибывают в наш космический дом непрерывно. И предположить, что один из таких камушков был «заселён», совсем не сложно.

А что будет, если эта чужая и чуждая нашей биосфере «жизнь» сумеет не только выжить, но ещё и активизируется и научится ускорять процесс собственной эволюции?..

А как поведут себя космонавты, астронавты, тейконавты и все прочие покорители Вселенной в случае биологического заражения орбитальной станции?

А что будут делать остающиеся на Земле насовцы и цуповцы?

И какой мощной и всепобеждающей силой является настоящая Любовь!

В общем, если вы соскучились по крепкой, добротной и основательной научной фантастике, то вам сюда!

Не стоит даже пытаться скрывать, что фамилия Дяченко для меня означает ожидание встречи с чем-то новым, всегда красивым, обязательно умным, зачастую неожиданным и по-любому приятным. Не стала в этом смысле исключением и эта книга.

Не знаю, откуда возникло это ощущение, но совершенно точно привкусы и ароматы, и даже тени стругацкости стали ощущаться буквально с первого десятка прочитанных страниц и оставались до самого конца. Возможно всё дело в масштабе поставленной фантастическим допущением проблемы (помните «За миллиард лет до конца света»?), а может всё оттого, что помимо утопической картины возникающего будущего авторы тут же сначала полунамёками, а затем уже и во весь рост ставят дилемму морально-нравственного порядка, да ещё и подкрепляют это социотехнологическими поисками и социокультурными прогнозами. И сама манера выдачи читателю идейного материала по порциям и в полуприготовленном виде тоже очень напоминает АБС — и именно такой писательский приём более всего заставляет читателя самому строить варианты развития сюжета, спорить с авторами и с их героями, проживать и переживать вместе с ними всеми завихрения сюжета и коллизии отношений, т.е. попросту жить в книге и жить с книгой и книгой.

ужасно хочется раздумывать над всеми заданными авторами и героями романа вопросами и дальше, строить гипотезы и ... возможно ждать продолжения или окончания.

А вы помните те времена, когда зачитывались до новых, уже добавленных вашими руками дыр романами Жаколио, Буссенара, Майн Рида и Купера, Джека Лондона и Саббатини? Когда крики «Пиастры! Пиастры!» и песенка про пятнадцать человек на сундук мертвеца будила и так не спящее воображение и наполняла воздух наших подворотен морскими солёными брызгами, гулом туго натянутых парусов и шелестом платьем захваченных командой вашего брига красавиц — они тут же покоряли сердца пахнущих ромом, табаком и порохом галантных морских злодеев в камзолах и шляпах с перьями. Когда команда «Свистать всех наверх!», слышимая во всех закоулках наших ещё не заставленных личными авто дворов, и в самом деле означала, что нужно стремглав лететь на капитанский зов на чердак или на крышу сарая Дядисерёжи или лезть на громадный тополь, в общем туда, где прятался от взрослого мирного скучного сухопутного населения ваш пиратский штаб. Когда ваши деревянные мечи и шпаги не сухо трещали, сталкиваясь в нешуточных морских сражениях на палубах ваших корветов и фрегатов, бригов и баркентин, но буквально звенели металлом, благородной яростью и отвагой, и когда споры кто кого впервее заколол прекращались только потому, что нужно было вновь наполнять ветром паруса и отправляться за тридевять земель на какие-нибудь новые неоткрытые ещё острова...

В общем, эта книга, написанная столетие назад, вовсю поможет вам хоть на недолго вернуться туда, где живут Море, Отвага, Благородство, Дружба и конечно же Любовь :-)

PS Несколько прозаических и отчасти технических моментов. Конечно эта книга не безупречна, слегка наивна, отчасти банальна и немного старомодна. Естественно там есть казусы переводчика, типа «Кармо тоже повесил нос, убитый бесславным концом своего закадычного друга бедняги гамбуржца». Однако всё, написанное этажом выше, с лихвой возмещает эти пятнистые оттенки и оставляет в послечтении всё-таки вполне приятные впечатления :-)

Как-то сложно и неровно складываются у меня отношения с Торнтоном Уайлдером. Третья его прочитанная книга и третий раз не всегда понимаю, что он имеет ввиду и какие цели преследует, выстраивая книжный событийный ряд. Вот вроде и читать интересно, и герои понятны и непротиворечивы, и эмоциональная отдача есть в связи с отдельными поступками героев и некоторыми событиями романа, и холодным умом что-то понимаешь (но наверное уже только потому, что прочитал аннотацию и затем ещё авторское послесловие к роману), а вот закончилась книга, и после неё в голове и в душе пустота и холодок недоумения... А жаль...

Героями Стейнбека стали потомки испанцев-первопоселенцев, осевшие и закрепившиеся на этих землях и вместе с англоязычной частью населения городка составляющие его «кровь, пот и слёзы». Автор знакомит нас наверное с самыми маргинальными и асоциальными горожанами, у которых кроме их собственных жизней да одёжных лохмотьев больше ничего и нет. Эти люди вряд ли составляют красу и гордость Америки, причём в обоих смыслах этого выражения — ни они своим существованием, поведением и трудом не добавляют красоты и гордости Америке, ни у Америки нету поводов гордится ими. Пьяницы и дебоширы, хулиганы и мелкие воришки, жулики и побирушки, БОМЖи и завсегдатаи тюремных городских камер — ну что может быть привлекательного в людях такого сорта!

Ан нет! Как бы мы критично и даже с неким превосходством и вероятным отвращением не относились к таким людям, но, по крайней мере, вот эти книжные стейнбековские «отбросы общества» всё-таки зачастую вызывают симпатию и отчасти зависть. И поводов к тому несколько. Ну вот, например, они умеют говорить правду, при всём при том что и наврать и нафантазировать способны безмерно. Они могут быть бескорыстными бессребрениками и даже накопителями и хранителями каких-то копеечных сумм, если это имеет некую возвышенную цель, хотя чаще всего любая денежка немедля превращается в пару бутылок чего-то крепкого. Эта шайка-лейка имеет свою шкалу ценностей и моральных установок и решительно наказывает одного из своих членов за кражу у приятеля, тут же прощая его и искренне помогая ему залечить ими же нанесённые побои. Они умеют делиться последним куском хлеба и последним глотком вина хоть с человеком, хоть с голодным псом, хотя ни вина ни хлеба у них никогда нет в достатке и тем более нет в избытке. И, наконец, они истинно свободны, свободны той свободой, за которой уже ничего нет...

Странным образом получилось, что до сих пор «ПРОЩАНИЕ С МАТЁРОЙ» не читал. Хотя содержание в общем-то знал — по крайней мере общую схему событий и сюжетную основу, но вот сам текст в руки не брал. И не то, чтобы из какого-то принципа или по недомыслию, а просто так получалось. Точнее — не получалось.

Запоздалое «свидание» с Матёрой превратилось даже не просто в литературно-читательское пиршество и не только в тревожные и порой мучительные невнятные рассуждения и поиски ответов на извечные русские вопросы «Кто мы? Откуда мы взялись? Куда идём?», но ещё и настоящее свидание со своей малой родиной — родом я из тех мест, о которых пишет Валентин Распутин, иркутянин я, сибиряк (не коренной, правда, но всё равно, там родился и именно сибиряком всё чаще себя ощущаю и порой позиционирую вплоть до готовности обозначить однажды таковое своё качество при очередной переписи населения в графе «национальность»).

Эта повесть удивительным и случайным образом совпала по настроению и отчасти по внутренней сути с предыдущей библиотечной прочитанной книгой («Русские: рассказы»). Совпала и стала не то предтечей, не то — в моём случае — прямым продолжением поисков ответов на сформулированные выше вопросы о нашей народной и национальной сути, о внутренней сущности русскости. И в поисках ответов на эти многажды уже переиначенные и отчасти затрёпанные вопросы много открывается горечи и сокрушения, много всякого рода нашей русской и российской дурости, расхлябанности и сойдётитакости, много печали и недоумения...

Выписанные с тщанием и любовью образы деревенских матёрских старух и стариков будто взяты из гущи деревенской жизни середины 60-х и просто перенесены текстом книги в нашу современность; перенесены и поставлены перед нами немым вопросом и прямым укором. И это строгие и одновременно любящие глаза бабки Дарьи смотрят сейчас прямо в душу и мне, и моим детям, и всему моему поколению, и вообще всем нам — смотрят уже из глубины времён и поколений, предшествовавших нам, ставившим на ноги и собиравшим по крохам эту страну и эту землю и саму Русь; смотрят требовательно и с тревогой... и с надеждой...

Не знаю, входит ли эта повесть в программный школьный список русской литературы, но как по мне, так хотя бы факультативно и рекомендательно должна входить — пусть только для того, чтобы каждый школяр запомнил, что такая книга есть, и однажды всё-таки взял её в руки и прочёл.

Эмиль Золя для меня пока ещё терра инкогнита и его авторский литературный стиль — неоткрытая книга, которую, судя по первому впечатлению предстоит ещё открывать и открывать.

Прежде всего, его литературный язык максимально точно совпадает с моими личными и индивидуальными способностями и возможностями воспринимать письменный текст. Мастерские описания картин внешнего мира наполнены запахами и звуками, цветом и вкусом, тактильными и чувственными образами и ощущениями и формируют картину мира, воспроизводимого Эмилем Золя, целиком и полностью — наверное сценаристам и режиссёрам, вознамерившимся снимать фильмы по книгам Золя («ладно-ладно, пока по единственной прочитанной тобой книге» — возражает мой внутренний оппонент и критик) и придумывать самим ничего не нужно, просто выполни всё то, что у автора книги написано, расставь предметы внешнего антуража так, как они стоят в книжном изложении и одень героев точно в соответствии с описаниями, и пусть они ещё говорят так, как нужно говорить в тех ситуациях, в которые их поместил Эмиль Золя — вот собственно и всё, фильм будет обречён на успех. Тем более, что и фабула романа, его событийный и идейный ряд тоже и актуальны и интересны, и волнующи и привлекательны, да ещё и максимально — насколько это позволяет статус жанра — наполнены эротизмом и чувственной негой. И потому Эмиля Золя, при наличии соответствующей вакансии, вполне можно было бы назначать если не на должность Творца, то тогда его ближайшего помощника и соавтора — творимый им мир наверное является точной зеркальной копией мира реального.

Другая сторона романа — в нём с безжалостным раскрытием показаны все признаки падения нравов и всё обнищание духа, произошедшие во Франции в годы правления Наполеона III — вторая половина XIX века. Как там в марксизме — налицо явный кризис буржуазного общества и буржуазных общественных отношений. И в голове сразу Маяковский «Ешь ананасы, рябчиков жуй...» — и точно, подсказывает память, скоро грядёт Марсельеза и Парижская Коммуна, и Вторая империя падёт! И детальные и буквально пошаговые инструкции как поучаствовать в финансовых и деловых аферах и наварить при этом солидный куш и откусить изрядный кус делают чтение этих мест отчасти любовного романа совсем не скучным, но, напротив, оттеняют страсть и содом и гоморру...

И личные судьбы героев книги, и все пороки высшего парижского света, и великолепные описания, точные портреты героев и персонажей, крутая (как сказали бы теперь) фабула — всё это делает книгу интересной, вкусной, красивой, волнительной и побуждает задаться целью заняться судьбами Ругонов Маккары всерьёз, тем более, что серия из 20 романов позволяет вовсю и в полной мере насладиться творчеством Эмиля Золя. Так что будет чем заняться в 2016 году.

Жутко коварная книга! Практически «три в одном флаконе»: первые две части книги составляют историю любви молодого парня по имени Мартин и не менее молодой и очаровательно красивой девушки Алехандры (тут в голове рефреном зазвучало никитинское «Александра, Александра...»); третья махрово расцветает магическим реализмом, трансцендентностью, метафизичностью и прочими прелестями объявленного в аннотации жанра; а в четвёртой помимо объединения первых трёх можно вместе с автором и апологетами этих политических учений вовсю пофилософствовать о природе и сути анархизма и коммунизма, погрузившись заодно в практику анархо-революционной борьбы (мало отличавшуюся от банальных гангстерско-бандитских нападений с целью грабежа и разбоя). И потому первая половина книги читается как сентиментальная драматическая романтическая повесть — с тонко прочувствованным автором и точно им переданным внутренним миром главного героя этой части книги Мартина, с его томлениями и метаниями, страданиями и ревностями, желаниями и поведенческими глупостями (которые становятся глупостями уже только с высоты собственных прожитых лет и собственного в некоторых моментах порой похожего опыта...). зато третья часть по сути предстаёт перед читателем книгой в книге — со своим главным героем и второстепенными персонажами, со своим событийным рядом, с отдельной философской идеей и даже с идеями, ибо их несколько; со своей внутренней логикой и своим собственным языковым слогом. И тут любители магического реализма могут вовсю попиршествовать и полакомиться авторскими находками и фантазиями. Но вот заключительная часть объясняет и расставляет на свои места всё, начиная от названия романа и заканчивая самыми непонятыми кусочками текста из предыдущих глав.

Нельзя сказать, что книга читается легко — где вы видели настоящую магиреалистическую книгу, о которой можно было бы так сказать! Однако никакого томления духа и кусания локтей в мечтаниях повернуть всё назад и близко не наблюдается, — скорее наоборот, каждый смысловой кусок уписывается читающим со своим вкусовым и ароматическим изыском и сопутствующим урчанием, и попытки ближних домашних вернуть тебя в лоно семьи встречают стойкое сопротивление — «оставьте меня в покое, вы что, не видите, что я в Аргентине, ч0рт побери!» — гневно и одновременно просительно бубните вы, и вас снисходительно прощают и оставляют наедине с великолепием аргентинского разлива...

Казалось бы содержание этого романа ну никак не может быть связано ни с кем из нас — сами подумайте, сколько наберётся на свете людей клоунской профессии, да ещё вдобавок не из цирковых, а работающих по разовым договорам и контрактам... Однако по мере чтения всё больше проникаешься ощущениями, что книга-то написана практически про тебя — разве не было в твоей жизни периода провала и застоя, разве не рвались самые прочные и тёплые искренние связи с самыми любимыми и желанными, разве никогда не перещупывал ты карманы своих ношенных-переношенных-заношенных одёжек в надежде найти там завалящийся рублишко или хотя бы мелочишку, разве не искал ты помощи и участия у родных и близких, у друзей и знакомых; разве не случалось с тобой пусть не всего вот этого перечисленного и поименованного, но чего-то такого, что ощущалось как полное и глубокое падение если и вовсе не как крах...

А ещё этот роман очень похож на исповедь — не ту классическую религиозную исповедь прихожанина перед священником, но исповедь как открытый внезапно сундук со всем нажитым и прожитым и сокровенным — смотрите, люди добрые, чем богаты, тем и рады. А там и исподнее стиранное да и не стиранное тоже, но и костюмчики парадные, и тут же повседневное...

Но ещё одним смысловым акцентом романа (и тут уже ёрничать не пристало, не тот случай) стала тема нацизма и того, как трансформируется немецкий сочувствовавший некогда национал-социализму человек, не говоря уже о активном его стороннике, в тихого и скромного, демократически и гуманистически настроенного обывателя-немца с насквозь христианским сознанием и раскаянием... Вот только не у всякого взгляд изменился при этом, и сквозь умилительные интонации и сюсюкания порой проблескивает прежний оловянный волчий прищур!

Великолепная книга!

Есть какая-то совершенно особенная и не вдруг объяснимая магия в разного рода курсантских книгах. Сразу в голове всплывают «Доктора флота» Евсея Львовича Баренбойма, «Золотые нашивки» Юрия Клименченко, «Мальчики с бантиками» Валентина Саввича Пикуля, автобиографические повести Виктора Конецкого и Булата Окуджавы, Владимира Санина и других служивых людей, оставивших читателям совершенно уникальные по содержанию (в силу автобиографичности и потому индивидуальности) и вместе с тем такие похожие друг на друга записки. Похожесть эта происходит видимо от той тёплой ностальгической волны, которая исходит от этой совершенно особой литературы. И даже если эти полумальчишеские воспоминания связаны с труднейшими годами жизни (прежде всего с военным лихолетьем), всё равно поволока романтизма и ностальгической то ли тоски, то ли просто нежности так и струится со страниц таких книг.

Именно такого рода литературу и представляет автобиографический роман Александра Куприна «Юнкера». Однако по содержанию такие книги всё же сильно разнятся, потому что личный опыт и личные переживания героев книги всегда уникальны и не тиражированы. И тем более, если речь идёт о воспоминаниях и пребывании мальчика-юноши в кадетском и затем в юнкерском училище, да ещё и во времена предпоследнего императора, т.е. вообще в совершенно другую эпоху — совершенно особый и пожалуй единичный случай.

Этот роман отличается от многих других курсантских романов как раз более усиленной долей личного и полуинтимного; здесь совсем мало шагистики и другой военной составляющей, зато довольно много того, что составляет больше внутренний мир молодого человека в период его созревания. Отсюда довольно многочисленные влюблённости и полудетские невинные романы и флирты, отсюда же тонкий мир чувственных переживаний, волнений и мечтаний молодого человека. А сама училищная атмосфера обозначена довольно скромно, хотя и весьма красочно — многие фигуры училищных офицеров, а также сотоварищей Алёши (так зовут нашего героя) колоритны и ярко представимы.

Всё это выписано с такой любовью и таким искренним и неподдельным чувством, да впридачу с таким писательским мастерством и талантом, что роман читается взахлёб и дунком. А автор неминуемо попадает в высшие этажи рейтинга и перемещается на первые номера «хотелок».

Фамилия автора — Бестужев-Марлинский — была смутно знакома со школьных ещё времён, но только знакома и только фамилия — наверное в силу необычности сочетания декабрист-писатель.

Второе прикосновение к этой двойной фамилии произошло совсем недавно во время чтения исторических миниатюр Пикуля — Бестужев-Марлинский был героем одного из очерков Валентина Саввича, и необычность, драматичность и трагическая тайна его судьбы настолько сильно всколыхнули читательское естество, что я тут же воспользовался случаем и заказал этого автора в качестве русского национального классика в свеженьком туре Игры в классики. Ну, а выбор именно на это произведение автора выпал потому, что как-никак родная морская тема.

Однако тема оказалась морской постольку-поскольку. На самом деле в этой повести мы сталкиваемся с романтической и трагической историей любви, а от моря здесь только и есть, что один из главных героев является капитаном того самого заглавного фрегата «Надежда», да ещё описанное совершенно вторым планом и на вторых ролях довольно непродолжительное плавание этого корабля военно-морского флота российского от берегов Кронштадта до туманного Альбиона.

Поскольку раскрывать тайну и интригу сюжета будет непорядочно, то на этом и остановимся, разве что стоит упомянуть, что написано всё это в стилистике первой половины XIX столетия (ну, вы понимаете, Пушкин там, Лермонтов, Одоевский, Гоголь...), и представляет некоторое смешение главенствовавшего в те времена и доминирующего в романе романтического стиля с реализмом, однако последнего совсем малозаметные крохи, так что настраивайтесь на романтический лад и открывайте первую страницу...

«О, как сердита я на тетушку Москву, что ты не со мной теперь, мой ангельчик Софья! Мне столько, столько надо рассказать тебе...»

Постапокалиптическая антиутопия. Или антиутопический постапокалипсис.

А если отбросить в сторону возню с определениями и вариантами классификации жанра, то очень добротная НФ с увлекательным сюжетом, великолепной фабулой, рельефными характерными героями и персонажами, мастерски собранной смесью всякого рода итроверсивных томлений и блужданий духа с динамичным экшеном и глубокой предупрежденческой идеей.

С срыванием всяческих маскирующих одежд и демонстрацией истинного лица современной человеческой культуры и цивилизации.

С умело выстроенной интригой, с тайнами и загадками, постепенно раскрывающимися в процессе развития сюжета и однако всё равно оставившими финал открытым.

С мастерским приятным литературным изложением всего придуманного, оставившим после прочтения желание ещё раз прикоснуться к творчеству Маргарет Этвуд.

Ценность и актуальность этой книги практически неоспорима и несомнительна. По ряду параметров, соображений и критериев.

1. Это великолепный пример эпистолярного жанра.

Не секрет, что искусство писания писем с древних времён было частью человеческой культуры, а с появлением почты и вовсе стало едва ли не отдельным и особым видом литературы. А русский философ конца XIX — начала XX вв. Розанов в своём первом коробе попросту утвердил мнение, что публикование писем простых обыкновенных людей было бы куда более интересным делом, нежели переписка писателей, которую зачастую издают довольно многочисленными тиражами.

Правда мы имеем дело с перепиской как раз-таки писателя, а не простого человека, но это тот самый случай, когда писательские письма интересны и умны, наполнены как мыслями автора строк, так и его наблюдениями.

2. Это масса этнографических и географических, исторических и путешественных сведений.

Писатель Гончаров внимательно наблюдает всё, с чем сталкивает и знакомит судьба путешествующего на военном паруснике человека. И поскольку он сам человек любопытствующий и любознательный, да к тому же ещё и наделённый писательским талантом, то его цепкий и точный глаз подмечает в увиденном множество деталей и подробностей, которыми он с удовольствием делится с адресатами. И потому мы вместе с теми, кому были адресованы эти письма, узнаём детали морского путешественного корабельного быта, вместе с автором и членами команды попадаем то на встречаемые острова или на южную оконечность Африканского континента, то в гигантские порты, ставшие мировыми торгово-экономическими перекрёстками, то в загадочную, затаившуюся и малоизвестную европейцам Японию...

3. Это пример того, как умный и наблюдательный человек может выделить главное и основное в наблюдаемом, с тем, чтобы потом перенести на родную почву положительные и отринуть отрицательные примеры и случаи.

Гончаров умело концентрирует своё и соответственно наше внимание на тех сторонах быта и жизни людей и стран, которые представляют особый интерес и имеют особую важность и значимость — какие-то моменты он явно акцентирует, а что-то оставляет мимолётным впечатлением, и тут уже мы с вами имеем возможность судить о самом Гончарове и его сфере интересов и о гончаровских ценностных ориентирах.

4. Хотя книга и кажется и является уже академической, чтение её остаётся процессом, интересным самим по себе.

И всякие упрёки и обвинения в адрес Гончарова в некотором занудстве и излишней детальности несостоятельны — книга написана в своём столетии и является великолепным образчиком путешественной литературы того времени.

5. Возможно в ней мало развлекательной приключательности, но часть по-настоящему опасных происшествий и эпизодов, по свидетельству самого автора, просто ускользнули от него в силу недопонимания остроты проживаемого момента. Да и цели сделать из этих путешественных записок приключенческую книгу у Гончарова совсем не было — за приключениями к Жюль Верну и Сабатини, пожалуйста обращайтесь.

В принципе этот роман и по энергетике и по стилистике составляет одно целое с «Заповедником гоблинов», на зря эти две книги и ещё «Братство талисмана» то и дело издают одним томом. И потому для любителей качественного фэнтези с элементами кельтско-друидской мифологии эта книга будет неплохим подарком. Однако я бы сказал, что присутствия НФ в этом романе гораздо меньше, чем в Заповеднике..., разве что в самом конце подтягиваются инопланетянские версии и интересы галактического масштаба.

Читать всё это фэнтезийно-фантастическое хозяйство по-прежнему весело и интересно и пятизвёздочно, и даже возвращение в реал всё равно оставляет на нём — на реале — радужные разводы. Верьте в сказку, господа!

Первое знакомство с Ивановым-фантастом. Ну, то, что дети весьма жестокий народ — истина общеизвестная. И потому всё, что вытворяют играющие в космическую войнушку оглоеды, вполне достоверно, даже то, что они вовсю управляют реальным космокатером — наверняка в других их кибер-играх есть множество симуляторов и прочих вариантов вирт-реальности.

А вообще от повести слегка отдаёт Киром Булычёвым, разве что у Булычёва всё было бы с толикой романтики, а у Иванова побольше жесткача.

Читал и на втором плане непрерывно крутилась несколько отделённая от содержания мысль — насколько далека, непонятна и чужда для Советской Республики и для всей СССРии была эта книга, написанная в 1929 году в эмиграции. Насколько она тематически, сюжетно и композиционно, энергетически не соответствовала обстановке в стране советов. И конечно же она вряд ли могла быть принята и понята основной массой населения страны, разве что только интеллигенция и так называемые «бывшие» могли и понять и принять.

А ведь книга по современным меркам вполне нормальная, с некоторым эмигрантским душком, однако вполне извинительным и малозаметным, да и вообще не являющимся изъяном. Обычная история не совсем обычной любви, история отношений между мужчиной и женщиной, с возникновением чувств и прочего и с подробной динамикой и коллизиями внутреннего и внешнего. И способность Куприна быть тонким психологом точно отражается в том, как и куда развивался сюжет и как и куда развивались отношения...

А ведь как будто подглядывал, а?

Одоевский, по сути, очень узнаваем — тот, кто уже читал его произведения, никогда не спутает литературный авторский стиль. И даже в такой маленькой сказочке он одновременно смешал и нравственно-морализаторские поучения и техническое устройство модного в те времена изделия. И потому сказка играет роль познавательного инструмента, но и выполняет воспитательные функции. Для детей того времени, думается мне, эта сказка была куда как интересна, да и для взрослых, вероятно, тоже — сужу по себе, ведь даже мне, уже в 21 веке живущему, читать было нескучно :-)

С одной стороны вроде фантастика. Но если отбросить в сторону ситуацию «перемены» ролей, времён и мест, так вроде как совершеннейший реал.

Кажется, что совершенно точно это литература для подростков, но ведь и взрослые читают взахлёб, да ещё и умиляются при этом.

И ситуация и герои кажутся намеренно вырезанными из картона, упрощёнными и изображёнными с минимальным количеством деталей и подробностей, но для полного раскрытия задачи такой приём оказывается максимально действенным.

Вроде бы и тема и проблемы совсем не простые и вместе с тем повесть выглядит и воспринимается воздушной и лёгкой...

Так вот всё время возникают едва ли не антагонистические пары суждений о книге при попытке как-то её классифицировать и закаталожить. Но просто отбрасываешь в сторону все эти умствования и заглядываешь внутрь самого себя, а там лепота и благолепие и благовониями перекатывается удовольствие и толика сентиментальности.

Хорошая, тёплая и добрая книжка. Пойду насоветую знакомым учителям, им жешь самим ни в жизть на эту книгу не наткнуться, а ведь польза то кажется будет и для них... ;)

В моём читательском ремарковском списке прочитанного этот роман стоит особняком. По нескольким причинам. Потому, что это первое произведение Ремарка, прочитанное мной ещё в гораздо более романтичном возрасте и возможно потому столь чётко и основательно пропечатавшееся и в памяти и в эмоциях. Потому, что это прежде всего история романтической любви. Потому, что буквально в те же времена был посмотрен фильм «Гриффин и Феникс: история любви» — основной своей фабулой такой близкий ремарковскому к роману и потому как бы удвоивший впечатление (кстати говоря, обратное удвоение также произошло, потому что и о фильме я так же отчётливо помню с тех самых пор).

Но ещё есть и другой, а точнее, другие смысловые ряды, содержащиеся в этой книге и как бы не выпячиваемые автором, но тем не менее столь же важные и значимые и для самого Ремарка, и для читателя.

Ну, вот например история шахматной партии между двумя многолетними пациентами этой лечебницы

Или вот это поведение главной героини романа

А параллельно её эмоциям и чувствам существуют чувства и эмоции Клерфэ

Но так не хочется быть прагматичным аналитиком и советчиком и критиком жизни и поведения этих двух необыкновенных обыкновенных людей —

Жёсткая и одновременно красивая история.

Бывает так, что любовь к той или иной книге невозможно объяснить никакими словами и никакой логикой.

Да и вообще — любовь штука иррациональная и необъяснимая...

Именно потому совсем не буду пытаться объяснять кому бы то ни было (в том числе и самому себе) за что и почему я так люблю именно это произведение Клиффорда Саймака. Есть в ней какая-то совершенная магия, которая действует вне зависимости — веришь ты в неё или нет. Возможно это особое отношение к книге возникло потому, что сказочная романтика и романтическая сказочность, которыми пропитан роман, совпали с подростково-юношеским романтическим же состоянием мальчишеского организма, а может быть просто на тот момент душа страстно хотела Сказки и в Сказку...

А ещё здесь странное смешение жанров, начиная от твёрдой НФ, и тут же всплывают народные сказки, легенды и прочая небывальщина, и вдруг обнаруживаешь, что это фэнтези...

А ещё, что чрезвычайно важно, это очень добрая и ласковая книга, в которой живут добрые смешные люди и нелЮди, и даже нЕлюди имеют некую толику обаяния. И конечно же здесь много сентиментального, но такого и так изготовленного, что этого совершенно невозможно стыдиться...

А у Драконов радужные крылья!

Советовал, советую, и буду советовать эту книгу Клиффорда Саймака всем своим друзьям и знакомым всех возрастов.

Этот роман безусловно производит слегка странное впечатление и оставляет оригинальные мысле-отпечатки, пусть и не совсем похожие на след мотопротектора, но с явной тенью мотоциклиста. А вообще путешествий-странствий получилось, кажется, три.

Все три путешественные темы тесно переплетены между собой как хронологически, так и событийно, и каждая представляет отдельный интерес. Однако фишка в том, что невозможно взять и вычленить одну из сюжетных линий в нечто обособленное, потому что развитие всех трёх направлений происходит одновременно и параллельно и взаимосвязано, взаимозависимо и взаимообусловленно. Но, говоря по чести, и желания такого не возникает — читать выборочно какую-то одну тему...

Однако читатель должен крепко запастись терпением и старанием, потому что совсем не всё и совсем не сразу становится понятным — хоть терминологически, хоть с точки зрения соответствия читательской базы данных читаемому — некоторая толика образования весьма желательна. Однако автор затрагивает довольно сложные и серьёзные как в житейско-бытовом, так и в общефилософском смысле темы и сущности, подсказывает те или иные закономерности и заставляет читателя немножко заглянуть за край его, читательского, горизонта... Но даже если философские изыски будут не шибко интересны, то всё равно в книге есть то, что вполне может быть взято на вооружение как вполне пригодные для реальной жизни практические принципы.

И важной составляющей романа стало авторское послесловие к изданию 1984 года и некоторые замечания, соображения и реплики от переводчика — так что если есть возможность выбрать, то лучше читать издание более позднее.

Ух, какая мощная книга! Хотя разве можно было ожидать чего-то тусклого и невнятного от Дафны Дю Морье?

По жанру это вроде как совсем близко к социальной фантастике и альтернативной истории. Однако всех фантастических допущений только и есть, что вступление Великобритании в тесный союз с бывшей своей заокеанской колонией, а всё остальное уже кусочки реала и реализма, в том смысле, что все прописанные событийности с высокой степенью вероятности закономерны и гарантированно в тех или иных вариантах неизбежны. Неизбежны нелепые случайности и случайные нелепости в отношениях между вступившими на чужую землю армейцами и местными жителями; неизбежны стычки и столкновения между теми и другими по самым разным причинам, начиная от дележа местных дам любой степени их доступности и заканчивая более принципиальными вопросами; неизбежны как мелкие акты вредительства воякам, так и появление партизанско-диверсионных групп и отрядов и других форм и методов организованного сопротивления; неизбежны коллаборационисты и соглашатели и неизбежны патриоты — история народов, государств и войн убедительная штука...

PS Вот ведь даже уже в те годы стопроцентно английская писательница выводила сущность американской военно-административной машины такой неприглядной и подавляющей. Правда сомнительно, что в современной Великобритании найдутся силы для организованного отпора такого рода заклятым «союзникам», но это уже бла-бла-бла.

PPS Думается, что в роли Мад писательница вполне могла вывести на арену событий саму себя и тогда мы получаем некоторые представления о политических и социальных убеждениях, симпатиях и приоритетах самой писательницы. Но даже если это и не так, во время чтения романа явно просматривается симпатия автора к этой мощной умной старой женщине и всё равно это как-то характеризует саму Дафну.

Трудно сосчитать, сколько в этом произведении фантастики, а сколько социальной сатиры на современную (на момент написания романа) Америку. В основу книги положены реальные полёты обезьян в качестве прототипов астронавтов в докосмическую эру, осуществляемые Соединёнными Штатами (в СССР в этих ролях использовались собаки). И после одного такого полёта

В романе мало приключенческой составляющей, однако интерес его состоит не в приключениях, а скорее в противопоставлении людей и копирующих их высших приматов (копирующих не в том смысле, что человекообразные обезьяны непременно стремятся копировать человеческие черты, а сами люди вольно или невольно наделяют их такими человеческими чертами и свойствами). Тем не менее, роман явно устарел и представляет интерес уже больше как признак эпохи и дитя своего времени...

Другой непридуманный «придуманный» мир Хола Клемента. Опять весьма необычная география и геология, странная тектоника и уникальный климат, сверхплотная атмосфера и тройная гравитация, и местная жизнь, в том числе и высшие, т.е. уже разумные её виды и формы. И аварийная ситуация, когда на единственном в своём роде спускаемом аппарате на планете Тенебра, неспешно вращающейся вокруг горячего красного гиганта Альтаира, оказываются дети. И когда все силы и средства, ранее направлявшиеся на изучение очень необычной и сложной для понимания планеты и её жителей, направлены уже на спасение детей. Удастся ли нашим межпланетчикам спастись?

И опять, как и в предыдущем романе («Экспедиция «Тяготение»), можно только восторгаться фантазией Хола Клемента и его скрупулёзной дотошностью, с которой он придумывает и одновременно продумывает свои миры и планеты. Автор совсем не боится описывать мельчайшие физико-химические параметры необычной атмосферы Тенебры, потому что всё в ней происходящее максимально согласовано с законами и физики и химии — именно так и будут вести себя и жидкости и газы в предлагаемых автором условиях — по крайней мере не возникает ни тени сомнения в этом. А уж как всё это увязать с сюжетом книги — тут автор действует решительно и просто непредугадываемо, в любом случае оставляя последнее слово за собой.

Впервые я этот роман прочитал сразу после его издания в СССР в 1972 году и с тех самых пор считаю его одной из самых лучших и важных книг жанра научной фантастики. И самое главное на тот момент ошеломление, возникшее в возбуждённой чтением и буйством собственной фантазии голове — это буквально зримая картина придуманного автором романа Холом Клементом мира. Мира совершенно необычайного по своим физических свойствам, мира совершенно неожиданного и странного с точки зрения жителя планеты Земля с ускорением свободного падения в 9,81 м/с2, мира фантастически выглядящего с точки орбиты естественного спутника Месклина (так называется планета, на которой происходит всё действо) Турея, мира, столь добротно проработанного автором, что кажется, что ничего не упущено и никакая подробность или деталь не лишняя — ни особенности метеорологии, ни нюансы атмосферной стратификации и сезонной динамики, ни физико-географические и геологические параметры, ни астрономические сведения о планете, ни зоологические и ботанические закономерности, ни нюансы психологии коренных жителей Месклина — ничто не пропущено мимо писательского и соответственно читательского внимания.

И другое соображение, возникшее уже гораздо позже и тесно связывающее для меня этот роман (написанный автором в 1954 г.) в переводе С. Бережкова с произведениями братьев Стругацких и с их идеей прогрессорства в отношении миров более отсталых, нежели мир человечества. Давно не секрет, что С. Бережков — псевдоним Аркадия Натановича Стругацкого. И вот иногда мстится мне, что вообще идея прогрессорства вполне могла быть почерпнута Стругацкими как раз из этого самого романа Хола Клемента. Правда здесь эта идея как бы вывернута наизнанку, потому что здесь о прогрессорстве землян просят сами месклиниты, здесь капитан океанского судна «Бри» Барленнан, азартный купец и рисковый торговец, прагматик и выжига, по сути не просит, а требует и вымогает прогрессорство в отношении своего народа. «Я пришёл к заключению, что имею право на любые действия, лишь бы заполучить знания, которыми владеет ваш народ» — говорит Барл землянам, и страстно мечтает о том, что месклиниты вступят на тропу науки...

Не знаю, в каком году Аркадий Стругацкий прочитал этот роман Хола Клемента, но вполне могло оказаться, что прочитал он его в самом начале своей литературной деятельности и кое-какие идеи могли быть взяты в том числе и отсюда. Но даже если это и не так, то всё равно, роман великолепный, роман мощный, роман красивый...

Великолепный экземпляр того, что раньше называлось НФ. Я бы даже рискнул поставить в один ряд с такими шикарными, широко известными и признанными образчиками старой научной фантастики, как «Пасынки Вселенной» Хайнлайна, «Свидание с «Рамой» Кларка и «Экспедиция «Тяготение» Хола Клемента — именно с этими романами потому, что во всех этих названных произведениях авторам удалось (ровно так же, как удалось и Нивену) создать интересные, совершенно необычные Миры. Под понятием Миры в данном случае (случаях) мы имеем вполне рабочие модели того, как именно могло бы быть в том или ином конкретном случае в реальности, если бы мы встретили в космосе описываемые авторами физические и космогонические условия. При этом создаётся полное впечатление, что все эти условия вполне реалистичны — я, конечно, совсем не теоретик планетарной и системной космогонии и звёздной машинерии и рассчитать вероятности и возможности существования тех или иных систем не могу, но при чтении так и кажется, что эти миры, прежде чем были положены на клавиатуру пишмашинки или компьютера, были добросовестно рассчитаны и утрясены в соответствие с законами небесной механики и физики.

В данном случае автор взялся за совсем необычные небесные конструкции —

и собственно вокруг конкретных ситуаций и происшествий с этой самой жизнью вся фабула и крутится.

Ничего не буду писать про приключенческую составляющую, дабы сохранить тайну сюжета, но и приключенческая сторона книги столь же великолепна и интересна, как и фантдопущение, на котором она завязана.

В общем, любителям крепкой основательно проработанной вглубь и вширь научной фантастики читать смело и без тени сомнения!

Повесть как ассоциируется в самом первом приближении с процессом киноснимания, так и повествует о нём же. Лирический герой Дины Рубиной, (а повествование ведётся от первого лица, т.е. от персонажа, максимально приближенного к автору) приглашён написать сценарий и вообще поучаствовать в съёмках фильма по одному из своих произведений (из чего можно заключить, что героиня повести занимается писательством). И, поскольку процесс киносъёмывания вообще довольно занятная процедура со множеством всяких забавных, мало забавных и вообще не забавных моментов и нюансов, то в сочетании с фирменным рубинским лёгким и изящным стилом мы получаем очень лёгкую в чтении, улыбчивую и одновременно слегка ироничную и с горькими чёрточками возле улыбистого рта, необременительную в объёме (разумное сочетание необходимого и достаточного объёма) чтиву. А горечь берётся от нескольких моментов — от осознания преходящей и умаляющейся жизни; от окончательности своего жизненного выбора (эмиграция в благословенную страну предков Израиль); от ощущения, точно выраженного Юнной Мориц и выразительно интонационно точно спетого Сергеем и Татьяной Никитиными «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли...»...

Тем не менее ряд совершенно уморительных юморительных моментов раскрашивают повесть в весёлый радужный полосатый купол, а некоторые персонажи выведены с такими любовно выразительными деталями, что в некоторых влюбляешься (сходу), а к другим испытываешь моментную и моментально проходящую неприязнь.

Совершенно покорил образ Ангела-хранителя, причём сначала показалось нарочитым это огрубление и низведение сего возвышенного существа (существа? хм_м...) в ранг бомжеватого вида мужичины, однако по ходу пьесы всё поясняется и становится совершенно естественным.

Очень сильные впечатления! Слышал довольно много реплик в отношении Гонкуровской премии, что она дескать выродилась и что там всякая шняга валяется, но вот как по мне, так этот роман вполне достойно занимает своё место в списках номинантов и лауреатов (премия за 1994 год).

Автор придумал интересную двойную матрёшку. А для того, чтобы плавно ввести читателя в повествование, он начинает его с самых азов — практически с момента появления главного героя на свет. И страницы детства нашего цыганского араба (или арабского цыгана... хотя нет, для цыган он так и не стал своим), его детства и юности представляют свой особый интерес. Потому что мы оказываемся как бы внутри сообщества этих рассеянных по всему миру людей, и пусть нам в этой книге не расписывают быт и культуру цыган, однако некоторые весьма любопытные их нравы и обычаи выползают на поверхность «погреться».

Когда начинается вторая сюжетная часть романа, то этот интерес подогревается сначала появлением в повествовании

И одновременно мы оказываемся — уже все вместе, и герои романа, и его читателя — внутри мистификации, придуманной Азизом почти бесцельно и случайно, и уж в любом случае бескорыстно и совсем не злонамеренно...

В конечном итоге происходит перемена ролей и едва ли подмена судеб героев книги, а внутренняя матрёшка подобно бутылке Клейна вновь выбрасывает нас на поверхность, вовне, наружу...

Для меня привлекательность, интересность и «хорошесть» этого романа заключается в нескольких моментах. Мне показался интересным авторский стиль. Необычность сюжета тоже сыграла свою роль в форме и размере моих читательских зрачков. Вывернутая лентой Мёбиуса авторская фантазия приподняла над уровнем обыденности и повседневности происходящее А предоставленные автором возможности самостоятельно поразмышлять над нравственными законами и их вариативностью и вовсе сделали этот роман заслуженно гонкуровским и премиальным.