Я гуляю по проспекту

Мне не надо ничего

Я одел свои очки

И не вижу никого

В. Цой

Первый, пятнадцатый, тридцатый… я считаю людей, что проходят мимо моей остановки, у которой, прямо под лавочкой – без сознания лежит человек. Приличного вида, чьи карманы, правда, кто-то уже успел вывернуть, лет примерно под тридцать. Он впечатался лицом в грязный асфальт, по-детски подтянув к голове коленки.

Скорая помощь уже вызвана мной. Кто скажет, почему с сотового телефона нельзя звонить в скорую?.. Бегу в соседнюю парикмахерскую, там звоню со стационарного аппарата, потом возвращаюсь на остановку и жду.

Тридцать пятый, сороковой, пятидесятый… проходит милиционер, заметив «непорядок» он лишь иронично улыбается, и, ускоряя шаг, вскоре пропадает из виду.

Пожилая женщина останавливается, чтобы проверить урну. Вытащив из нее пивные бутылки и жестянки от газированной воды, она, беззвучно шамкая ртом, укоризненно окидывает его взглядом, и тоже уходит.

Потом старик… чуть ли не наступая на него ногами, он встает рядом, чтобы прочесть объявление. Читает долго, видимо, по слогам. После уходит, но все же возвращается… чтобы перечитать.

А скорая все не едет. Но вот высокочастотные, тревожащие гудки. Еще пара минут, и она здесь. Сначала из-за дверей высовывается голова доктора. Очевидно, что он в раздумьях вылезать из машины или нет. Явно не хочется. Все же решается. Выходит, медленно натягивает перчатки, наверное, минут пять. Если бы у парня был сердечный приступ, то он бы за это время уже скончался.

Между тем прохожие, завидев скорую, начинают останавливаться, всем интересно, что же будет сейчас происходить. Только вот ничего такого не происходит. Доктор подносит к его носу ватку, смоченную нашатырем. Тот приходит в сознание, и первым делом, старается сильнее сжаться в комок, прикрывая лицо руками.

Доктор, ухватив его за волосы, разжимает руки – окровавленное лицо, левого глаза будто и нет, один сплошной лилово-красный синяк. Парень сильно избит, не может подняться. Доктор спрашивает, поедет ли он в больницу, тот отказывается. — Тогда иди отсюда, чего разлегся, ворчит он, и начинает оформлять официальный отказ. У него, наверное, еще много на сегодня вызовов. Он очень зол на то, что его вызвали на помощь просто избитому и, возможно, еще и подвыпившему парню. Потом, усадив парня на лавку, он уезжает. А тот полудремлет, с закрытыми глазами, провожая людей, что, торопясь, пробегают мимо него — окровавленного и полубессознательного.

Почему мы проходим? Сколько людей умирает на наших глазах, а мы не желаем их замечать.

Один мой знакомый рассказывал, что однажды, когда возвращался домой, увидел рядом со своим подъездом валяющегося без сознания мужчину. Тот был пьян на все сто процентов, и иного слова, как «валялся» просто не подберешь. Подойти мой знакомый к нему побоялся, вдруг очнувшись, тот вместо благодарности стукнет его по носу. Да, и грязный, как свинья, может, даже заразный. В общем, не помог ему мой приятель. А на утро узнал, что тот так и умер там.

Почему-то нам стыдно остановиться. Мы стесняемся. Мы спешим. Только куда вот придем мы, если будем оставлять в беде людей? Может, стоит хоть изредка останавливаться?.. Хотя бы для самих себя, чтобы не было неловко и больно потом. Ведь обязательно будет.

Это был день падения. Чье-то сердце видно не выдержало. Бывает, что последний тычок сапога, который не может принести много боли — убивает. Бывает, вы знаете, что чужим словом обрывают существование. Это как аллергическая реакция, незнакомая грань, разрушающая совершенство. Пусть и посредственное совершенство — плохонькое и дурно склеенное, но все-таки совершенство. Кто-то, может быть, думает, что совершенство и идеал — понятия смежные, но ведь даже червь, может быть, совершенным, даже зубочистка или банановая кожура — такая желтая, нетронутая червоточинами. Да пусть даже с гнилью, внутри-то она едина, такая какая есть.

Было предчувствие. До падения тебя скручивало и ломало, словно магнитом тянуло куда-то. Ты шел, но не мог прийти, ведь ты не знал, куда именно следует держать путь.

Белое-белое небо, черная земля и посредине серое пятнышко — ты.

Эх, затяжная болезнь... Ты крепился, а потом началось. Кто-то обидел кого-то. Последняя капля... Последний гневный рывок и взрыв. Разорвалось на мелкие грани. При жизни не блистало таким величием... Почему? Кто-то один может и знает. Нам же дано лишь смотреть, изучая изгибы и линии, соединения и вкрапления...