Кошка из города Россошь (Воронежская область) проехала 500 километров под капотом автомобиля хозяев, сообщает РИА «Воронеж».
Владельцы животного отправились в гости в Липецк и не заметили, что питомица также забралась внутрь транспортного средства.

Как рассказала хозяйка кошки Муськи Любовь Малиночка, она и ее сын поехали на машине на свадьбу к родственникам и лишь после мероприятия, собираясь в обратный путь, нашли животное под капотом. Кошка, таким образом, просидела в машине два дня.

Владельцы Муськи сообщили, что она не пострадала, однако была напугана и страдала от жажды. Найденное хозяевами животное отказалось от еды и сразу забилось под одно из сидений в салоне автомобиля.

«Я была уверена, что это чужая кошка. Но когда свою Муську дома не нашли, стала внимательнее приглядываться к спасенной. Ухо обмороженное, такая же своевольная. Сомнений не было – наша. А сын теперь перед каждой поездкой под капот заглядывает: не собралась ли кошка еще раз прокатиться», — рассказала Малиночка.

Пространство под капотом автомобиля часто кажется котам привлекательным местом. Например, британская кошка по кличке Принцесса провела под капотом две недели (авто не двигалось). А котенок из российской Ухты пропутешествовал под капотом 300 километров до Сыктывкара.



http://lenta.ru/news/2015/02/18/kiso/

«С сыром и вином – любая дорога нипочем!»
 – эта испанская поговорка стала лозунгом вечера, на который собрались более 250 гостей: друзья и партнеры Института Сервантеса, работники посольства Испании в Москве, пресса и гастрономические критики.
Пришедшие на лекцию Фернандо Фрехенеды (сыроварня La Antigua de Fuentesaúco) и Сесара Фрайле (винодельня Altogrande) неожиданно для себя оказались в сердце Испании, не покидая центра Москвы, и получили возможность узнать больше о жизни и мечтах потомственных виноделов и сыроваров, бережно хранящих классические рецепты производства самых древних продуктов человечества.

После лекции гостей ожидала дегустация не только вина и сыра, но и блюд, приготовленных на их основе.

Гойо Морено – шеф-повар исторического отеля Parador de Zamora (Самора, Кастилия и Леон) и Элио Флорес – владелец и шеф экспериментального ресторана Los Álamos (Пеняранда де Бракамонте, Кастилия и Леон) готовили тапас, в рецептуре которых главная роль была отведена двум главным продуктам Испании.

http://www.laantigua.ru/#!РЎ-сыром-Рё-РІРёРЅРѕРј-–-любая-РґРѕСЂРѕРіР °-нипочем/c1isj/8F3FC8EC-B5E2-4D36-B13F-7B73DF9 848E3

В Москве ликвидируют библиотеку имени Твардовского.

Она расположена рядом с домом, где жил поэт-фронтовик.

Собственник помещения ФГУП "Известия" посчитал, что во время экономического кризиса содержать библиотеку нерентабельно и отдал помещение под коммерческие цели.

Как сообщили радио "Вести ФМ" жители дома, где расположено книгохранилище, первоначально планировалось переместить уникальные книги, в том числе переданные библиотеке самим Твардовским, в другие читальные залы Москвы.

Однако сейчас книги утилизируются прямо во дворе дома №3 по Кутузовскому проспекту.

Вопрос, как возможно такое отношение к книгам в Год литературы, в год 70-летия окончания Великой Отечественной войны и юбилейный год поэта Твардовского, ответственные сотрудники ФГУП "Известия" оставили без комментариев.

http://www.vesti.ru/doc.html?id=2346139&c...

Итак, новое в серии "под ШФ" — Грег Бир "Божья кузница"

Информация была ранее в http://fantlab.ru/blogarticle34879

От себя добавлю, что — как всегда — на высоте качество блока/бумаги/печати/обложки(даже двух вариантов "супера")

Хочу пожелать авторам проекта удачи и новых замечательных книг ( которые не заставят себя ждать, и любители фантастики будут приятно удивлены тем, что подарит им "Подсолнечник" в совсем недалёком времени )

* * *

Тебе одной восторги и печали
Прохладных строк, что зыбко укачали
Меня неугомонною волной;
И вот воспоминаньями больной
Томлюсь, влеком любовью, о причале.

Не раз глаза в глазах ответ встречали
И губы пахли влагой и весной,
Но и другим признания звучали
Тебе одной.

Все бережет и радует вначале
Мою любовь; от жгучего луча ли,
От тени ли дрожащей и сквозной
Она растет, усиливая зной;
Мы с ней вдвоем рондо предназначали
Тебе одной…

1921


* * *

Я не раз умирал от болезней, от пыток, от жажды,
И кляня, и приветствуя свой преждевременный час;
Здесь, на милой земле, я дышал и любил не однажды
И сюда расцветать возвращусь не один еще раз.

Помню давнюю ночь: как сегодня, мерцая белесо,
По зениту текло молоко из упругих сосцов,
И мы так же летели к могучей руке Геркулеса,
За собой оставляя стремившихся к нам Близнецов.

Но тогда Антарес не пылал на клешне Скорпиона,
Альтаир не сиял бриллиантовым глазом Орла,
И пугливых Плеяд не преследовал Пес Ориона,
И не эта Полярная нашей полярной была.

И когда-нибудь снова взглянув в незабвенное небо, –
В те минуты, когда мне никто не сумеет помочь, –
В Лебедином крыле я – увы! – не увижу Денеба
И вздохну, вспоминая вот эту осеннюю ночь…

1922


* * *

Пока тобой согрета грудь
И ты сияешь мне в зените,
Вокруг тебя – мой легкий путь
По эллиптической орбите.

Пускай пространство делит нас;
Среди лучистых волн и мелей
Я в предназначенный мне час
Пройду палящий перигелий.

Но если свет погаснет твой, –
Не освещенный, не согретый,
Я брошусь в холод мировой
Параболической кометой.

1922


* * *

Легким шелестом листья приветствуют нас
На сентябрьском закате в лесу опустелом;
Может быть, этот прах, что мы топчем сейчас,
Был когда-нибудь женским волнующим телом…

Может быть, точно так же светилось окно,
Зеленела вода и болото дымило,
В час, когда, обнажаясь впервые, оно
Раздражало теплом и прохладой томило.

А теперь, посмотри, эта горькая прель
Угрожает земле золотою гангреной;
Неужели вот здесь – оправданье и цель
Человеческой жизни случайной и бренной.

Неужели и ты отойдешь в забытье,
Только душу укрыв оболочкой другою,
И когда-нибудь милое тело твое
Облетевшей листвой прошуршит под ногою…

1923


* * *

Меня воображенье захватило;
Сквозь мглу и снег я вижу наяву
Закатывающееся светило
И остывающую синеву.

Крутой туман распластан над болотом,
Тягучий воздух – крепкое вино,
И вдоволь горизонтным позолотам
Сегодня разгореться не дано.

И мреет сумрак матово-кирпичный,
С которым гармонируют вполне
Кудрявый дым над крышей черепичной
И ранний свет в готическом окне.

Тростник хрустит, как изморозь сухая,
Прохладный ток касается лица,
И, в смутном отдаленьи затихая,
Звенит напев шального бубенца.

1922


* * *

Восторги встреч и горести разлук!
Душа, как прежде, вами лишь томима;
Еще держу в прицеле верный лук,
Но дни летят моей засады мимо.

Слежу с тоской за бешенством погонь,
Восходов жарких, пламенных закатов;
Не для меня пылающий огонь,
Мой мутен день и вечер будет матов.

И меркнет взор, и никнет голова,
И память бережная бредит вами…
Как больно знать чудесные слова
И не уметь их выразить словами!..

1920


* * *

Оттого ли, что ветер замедлил свой шаг,
Загустевшее небо от пены очистив,
Вдруг запахло росой, зазвенело в ушах
И не меркнет Арктур между липовых листьев.

А тому, кто надежд не сумел уберечь,
Кто любовь уподобил комете хвостатой,
Предназначено воздухом чувственных встреч
До рассвета дышать у бесчувственных статуй.

Как вернусь продолжать утомительный пир,
Если воспоминание слишком телесно,
Если в сердце, в котором вмещался весь мир,
В этот миг даже маленькой зависти тесно…

1923


* * *

Напоследок хмельней опьяненные губы прильнут,
Обовьются настойчивей отяжелевшие руки;
Золотая моя, только несколько легких минут
Мы успеем укрыть от упорного взгляда разлуки.

Неожиданный блик задрожал у тебя над виском,
У ресниц твоих тень из расплывчатой сделалась резкой,
И предутренний ветер, пропахнувший влажным песком
И цветущею липой, шалит кружевной занавеской.

Я с удвоенной нежностью платье тебе застегну,
Освежу утомленную шею жемчужною ниткой,
Ты уйдешь без улыбки, но, лишь подойду я к окну,
Улыбнешься из сада и скрипнешь громоздкой калиткой.

Прозвенит тишина, робкий луч проскользнет на кровать,
Я закрою глаза с раздражающей слабостью в теле,
И, пока не усну, смутно будут меня волновать
Тонкий запах духов и тепло неостывшей постели.

1922


* * *

За шумом дней – сухая тишина,
За бредом сердца – тела отдых львиный…
Ошеломленным грузною лавиной
Иная боль уже предрешена.

Мне говорят: – благоуханен хмель,
Я говорю: – он жжет, не освежая;
Волна неистовая и чужая
С разбега слижет розовую мель.

Глотают пену ржавые бока,
Порывистый рвет реи ветер, рея,
И луч беды час от часу острее
Пронзает тех, чья жажда глубока.

По капле в кровь сочится мутный яд,
И взгляд змеи приковывает разом;
Но наяву тем снам не верит разум,
Которые пророчества таят…

1921


* * *

Ревнивое сердце досаду таит;
Недаром сегодня так пальцы хрустели,
И я драгоценным дождем персеид
В тревожную полночь был поднят с постели.

Томил раздражающий запах платка,
И веяло в шумном дыхании сада: –
Земная любовь несказанно сладка,
Но слишком тягуча земная досада…

Настойчивый ветер, сомненья рассей,
Размеренней, душные мысли, звените;
К нам хрупкие звезды бросает Персей,
И воздух секут золотистые нити.

О, если б твой образ мгновенно потух,
И я на земле обреченный бескрылью
Мог вдоволь насытить пылающий дух,
Блуждая в пространстве космической пылью…

1922


* * *

Мы забываем нежные слова
В тот миг, когда любовь уже готова
Сплести их в пенистые кружева
Признания и бреда золотого.

Но, расставаясь в следующий час,
Нам чувствовать дано, что неизбежно
Воспоминанья будут мучить нас
О неуменьи высказаться нежно.

1921


* * *

Заря потухает, лиловые блекнут шелка,
Сиреневой накипью пенятся бледные горы;
Как мог я подумать, что милая эта рука
Когда-нибудь будет искать у другого опоры.

Сухая дорога влечет неизвестно куда,
Навстречу плывет и целует ресницы прохлада,
Серебряной нитью разрезала сумрак звезда,
Поймав одновременно оба рассеянных взгляда.

Остывшее облако – смешанный с известью мел,
Тускнеющий отблеск скользит по лицу дорогому;
Как мог я подумать в такую минуту, как смел,
Что так же когда-нибудь ты улыбнешься другому…

1922


* * *

Я руки за голову заложил,
Я вытянул измученное тело,
И кровь по руслам воспаленных жил
Полууспокоительно хрустела.

Пусть страсть в изнеможенье истекла
И пресыщенье – нежности преграда,
Но память из граненого стекла
Просвечиваться радугою рада.

Я, прекословя сердцу, снизошел
К сухим губам прохладой ороситься,
И в темноте мне выдан был за шелк
Простой лоскут заношенного ситца.

И вот душа чего-то лишена,
И суживаются зрачки, и строже
Звенит в ушах и в мыслях тишина
Меж приторными приступами дрожи.

1924


* * *

В парке было сумрачно и тихо,
Лишь перед размытою плотиной
Осторожно старая утиха
Крякала, похрустывая тиной.

Да душа звучала голосами,
Музыкой бесформенной сырея,
Чтоб слова раскладывались сами
В ритмы пятистопного хорея.

Листья вырисовывались тонко,
Шевелясь на фоне золотистом,
И прошла знакомая эстонка,
Шелестя разглаженным батистом.

Фавн смотрел глазами павиана
На сухие бедра Аполлона,
А высокомерная Диана
Улыбалася неблагосклонно.

И не скатываясь, под закатом,
Тронувшим изваянное тело,
На плече классически-покатом
Дождевая капля золотела.

1924


* * *

О, ранней осени пора!..
О, эти поздние прогулки!..
В скиту удары топора
Вдвойне отчетливы и гулки.

Склонился на бок дряхлый вяз
У монастырского забора,
И шлейф лохматых туч увяз
В вершинах пасмурного бора.

Как и вчера, нам повезло,
Как и вчера, мы – только двое,
И льет настойчиво и зло
Тяжело-острый запах хвоя.

Как и вчера, твой дрогнет рот,
И вспыхнут грани в изумруде,
Когда нас примет поворот
И я коснусь прохладной груди.

1921


* * *

Задумался ветер, лиловое облако вспенив,
Тяжелую зелень и тучную рожь взбудоражив;
Твой профиль – я знаю – казался бы нежно-сиренев
На фоне заката, который не в меру оранжев.

О, если бы сердце от смутных предчувствий очистив,
Такую любовь и томленье такое отбросив,
Зеленым листком колыхаться меж кленовых листьев,
Иль колосом желтым качаться средь спелых колосьев.

И снова в душе полноту бытия обнаружив,
Подземною влагой горячую кровь успокоив,
Не знать о плечах затуманенных воздухом кружев,
О трауре глаз и о косах душистей левкоев.

Коричневы тени и сини края силуэтов,
И я повторяю, себя до конца опечалив: –
Теперь бы твой профиль казался почти фиолетов
На этом закате, что так изумительно-палев…

1924


* * *

Не траурной, а розовой печали
Незримый след отметил мне чело;
Январь жесток, а в сердце зажурчали
Ручьи любви, и сердце зацвело.

И день, и ночь являют профиль милый,
Тугую грудь и слабую ладонь,
И томный ток пронизывает жилы,
Вливая в кровь расплавленный огонь.

О, этот жар!.. В нем таешь, не сгорая;
В ушах звенит: – от прошлого отчаль,
Еще нежней твоя любовь вторая,
Которой улыбается печаль.

1921


* * *

Я не хотел делить досуг с тобой, тоска;
Я вышел в ржавый сад, где пахнет влажной глиной,
И вот над головой простые облака,
Крутая синева и клекот журавлиный.

Уже четвертый час, но еще сыро тут,
Еще не сумерки, но здесь уже лилово,
И мысли легкие стремительно растут,
И бьется на губах настойчивое слово.

Сегодняшнего нет в томлении моем,
Меня волнует миг, предчувствуемый мною,
И в памяти в один смешались водоем
Арктические льды с тропической волною…

1921


* * *

Знаю: – жизнь без усилий покинет меня…
С теплым телом своим и с землею зеленой
Я прощусь на закате спокойного дня
Драгоценным пожаром зари опаленный.

Колокольчик лениво вдали прозвенит,
Будут птицы шуметь, размещаясь к ночлегу,
И сквозь ясную пену позволит зенит
Различить в отстоявшемся сумраке Вегу.

И пока умилительный свет не погас
И родные поля пред глазами моими,
Я в последний, простой и торжественный час
Повторю через жизнь пронесенное имя.

И подумаю, может быть, с грустью потом:
«Уходя из любимого мира земного,
Я его оставляю в огне золотом,
А таким ли увижу когда-нибудь снова?..»

1922


* * *

Насквозь пронзают иглы стужи,
И ветер в исступленьи злом
Сдавил нагие ветки туже
Нерасплетаемым узлом.

Холодный дождь жесток и жёсток,
Он воздух наискось сечет,
И дрогнет шалый перекресток,
Давно забыв ударам счет.

И солнцу скрученному в тучах
Упорства их не одолеть,
Не разогнать громад летучих,
Взнеся пылающую плеть.

Дорога тяжела и взрыта,
И мглистой ночью по краям
Роятся звездами корыта
Водой наполнившихся ям.

1920


* * *

Я о чем-то подумал, но только не помню о чем…
Всколыхнулась вода от напрасной тревоги утиной,
И томительный месяц завяз утомленным лучом
В кудреватых кустах, убеленных сырой паутиной.

Чем в ревнивой досаде тревожному сердцу помочь?!
Как душой побороть расслабляющей нежности смуту?!
Где укрыться сейчас, если даже пугливая ночь
Мне не хочет простить одиночества в эту минуту?!

Не колышатся клены, никто никого не зовет;
Словно стрелы, мгновенья вонзаются в мысли с налета,
Раздражающий месяц за облако скрылся – и вот
Не мерцает уже оловянная накипь болота.

Ветер шумно метнулся, мешая дышать резеде;
Утомленье росло, и томленье настойчиво длилось,
И в густой, как любовь, и в тягучей, как ревность, воде
Золотым пауком осторожно звезда шевелилась…

1923


* * *

В темноте не заметно осенних пометок;
Воздух горек от дыма, росы и брусники,
И мерцает между фиолетовых веток
Золотистая россыпь Волос Вероники.

Здесь туманно и тихо, а там на вокзале
Суета и звонки перед поездом скорым;
Вот и мы, наконец, без труда развязали
Тот запутанный узел, томились в котором.

Но все та же тоска и дорога все та же –
Иль сегодняшний день для души опечатка? –
И у ветхой калитки на пыльном трельяже
Все лежит позабытая тою перчатка.

А другая теперь скрыть улыбки не сможет,
Преисполнена гордостью полной победы;
Это мне показалось, иль правда, быть может,
Что упала звезда из плеча Андромеды…

1923


* * *

Насторожившаяся зреет нива,
Роса тепла, как пар от молока,
И поворачиваются лениво
Неповоротливые облака.

1921


* * *

Весною сны – последний талый снег…
Сны осенью – тоска о первом снеге…
Воспоминать испытанные неги
Животворит живительнее нег.

Дань сентября – пленительная лень;
В аллеях блеклых стынет воздух тленный,
Как поцелуй, на лбу напечатленный,
И каждый лист – затравленный олень.

За парником у выцветшей стены,
Средь паутин и чахнущих растений,
Шевелятся уродливые тени
В причудливые сети сплетены.

Закатный пыл впивает виноград,
И гаснет луч на гроздьях винограда;
И мне дана великая награда: –
Не ожидать заслуженных наград…

1920