Как с плеч снимает модница платок,
Снимает время выцветшие листья,
И лес являет миру решето
Нагих ветвей в переплетеньи мыслей.

Он полон дум о новых днях весны,
О том, что всё на свете повторится,
А мы с тобой — увы! — обречены
Уж никогда туда не возвратиться.

...туман от речки медленной змеёй
Вползает вечерами на дорогу,
И солнце через дальнее жнивьё
Проводит день, чтоб отдохнуть немного.

А ветер — дышит странною тоской;
Летит в поля, без времени и цели,
Пророча летним дням за упокой
Глухим мотивом будущей метели.

Благословенье это или рок -
Единственное в нашей жизни лето?
Ответа нет. И осени глоток
Нам души золотит прощальным светом.


25.09.2018г.

В 1572 году произошла величайшая битва Русов, определившая будущее евроазиатского континента и всей планеты на много веков вперед.
В том сражении, унесшем более ста тысяч жизней, решалась не только судьба Руси — речь шла о судьбе всей европейской цивилизации.

Но мало кто, помимо профессиональных историков, знает о этой битве...
Почему? Да потому, что по мнению Европы, эта победа была одержана «неправильным» правителем, «неправильной» армией и «неправильным» народом...

Как это было:

Империя наносит удар: В 1569 году 17.000 отборных янычар, усиленных крымской и ногайской конницей, двинулись в сторону Астрахани. Но поход провалился: туркам не удалось протащить с собой артиллерию, а воевать без пушек они не привыкли...

Разведка боем: В 1571 году крымский хан Девлет Гирей, в союзе с Османской империей и заклятым врагом Руси Речью Посполитой, во главе 40-тысячной армии вторгается в Московию. Обойдя (не без помощи предателей) южные заслоны, он доходит до Москвы и сжигает ее дотла.

После столь удачного рейда Девлет-Гирея и сожжения им Москвы, Иван Грозный рвал и метал, а в Стамбуле потирали руки: разведка боем показала, что русские не умеют сражаться, предпочитая отсиживаться за крепостными стенами. Но если легкая татарская конница не была способна брать укрепления, то опытные турецкие янычары умели делать это очень даже хорошо.

Решающий поход: В 1572 году Девлет Гирей собирает невиданную по тем временам военную силу — 120.000 человек, в числе которых 80 тысяч крымчан и ногайцев, а также 7 тысяч лучших турецких янычар с десятками артиллерийских стволов — по сути спецназ, элитные войска, имеющие богатый опыт ведения войн и захвата крепостей.

Отправляясь в поход, Девлет Гирей заявил, что «едет на Москву на царство». Не воевать, а царствовать он ехал! Ему и в голову не могло прийти, что кто-то осмелится выступить против такой силы.
Заранее пошла «делёжка шкуры неубитого медведя»: в пока еще русские города назначались мурзы, в еще не покоренные русские княжества — наместники, заранее делилась русская земля, а купцы получали разрешение на беспошлинную торговлю.
Осваивать новые земли собрались все мужчины Крыма от мала до велика.

Огромная армия должна была войти в русские пределы и остаться там навсегда.
Так оно и случилось…
6 июля 1.572 года крымский хан Девлет Гирей довёл османскую армию до Оки, где наткнулся на двадцатитысячное войско под командованием князя Михаила Воротынского.

Девлет Гирей, не стал вступать в бой с русскими, а повернул вверх вдоль реки. Возле Сенькина брода он без труда разогнал отряд из двухсот бояр и, переправившись через реку, двинулся по Серпуховской дороге на Москву.

Решающая битва: Опричник Дмитрий Хворостинин, возглавлявший пятитысячный отряд из казаков и бояр, крался по пятам татар и 30 июля 1.572 года получил разрешение атаковать врага.
Ринувшись вперед, он насмерть втоптал в дорожную пыль татарский арьергард и у реки Пахры врезался в основные силы.

Опешившие от подобной наглости татары развернулись и бросились на малочисленный отряд русских всеми своими силами. Русские кинулись наутёк, а враги, устремившись за ними, преследовали опричников до самой деревни Молоди...
И тут захватчиков поджидал неожиданный сюрприз: обманутая на Оке русская армия стояла уже здесь. И не просто стояла, а успела соорудить гуляй-город — передвижное укрепление из толстых деревянных щитов.

Из щелей между щитами по степной коннице ударили пушки, из прорубленных в бревенчатых стенках бойниц громыхнули пищали, а поверх укрепления хлынул ливень стрел. Дружный залп смел передовые татарские отряды, словно рука, смахнувшая с шахматной доски пешки... Татары смешались, а Хворостинин, развернув своих казаков, снова ринулся в атаку...

Османы волна за волной шли на штурм неведомо откуда взявшейся крепости, но их конные тысячи одна за другой попадали в жестокую мясорубку и обильно заливали русскую землю своею кровью...
В тот день только опустившаяся тьма остановила бесконечное смертоубийство...
Утром османской армии открылась истина во всей ее ужасающей неприглядности: захватчики поняли, что угодили в ловушку — впереди по Серпуховской дороге стояли прочные стены Москвы, а пути отхода в степь перекрывали закованные в железо опричники и стрельцы.
Теперь для незваных гостей речь шла уже не о покорении России, а о том, чтобы выбраться назад живыми...
Татары пребывали в бешенстве: они привыкли не драться с русскими, а гнать их в рабство. Османским мурзам, собравшимся править новыми землями, а не умирать на них, тоже было не до смеха.

К третьему дню, когда стало ясно, что русские скорее умрут на месте, чем позволят незваным гостям убраться восвояси, Девлет Гирей приказал своим воинам спешиться и атаковать русских вместе с янычарами.
Татары прекрасно понимали, что на сей раз они идут не грабить, а спасают свою шкуру, и дрались как бешеные собаки. Доходило до того, что крымчане пытались разломать ненавистные щиты руками, а янычары грызли их зубами и рубили ятаганами.
Но русские не собирались выпускать извечных грабителей на волю, чтобы дать им возможность отдышаться и вернуться снова. Кровь лилась весь день, но к вечеру гуляй-город продолжал все так же стоять на своем месте.

Ранним утром 3 августа 1572 года, когда османская армия пошла в решающую атаку, в спину им совершенно неожиданно ударил полк Воротынского и опричники Хворостинина, и одновременно с этим из гуляй-города на штурмовавших османов обрушился мощный залп из всех орудий.
И то, что начиналось как битва, мгновенно превратилось в избиение...

Итог: На поле у деревни Молоди были порублены без остатка все семь тысяч турецких янычар.

Под русскими саблями у деревни Молоди полегли не только сын, внук и зять самого Девлет-Гирея — там Крым потерял практически все боеспособное мужское население поголовно.

От этого поражения он так и не смог оправиться, что предопределило его вхождение в Российскую империю.
Не смотря на почти четырехкратное превосходство в живой силе, от 120-тысячного войска хана не осталось почти ничего – в Крым вернулись всего 10 тысяч человек.

110 тысяч крымско-турецких захватчиков нашли свою смерть в Молодях.
Такой грандиозной военной катастрофы история того времени не знала. Лучшая армия в мире попросту перестала существовать...

Резюме: В 1572 году спасена была не только Россия.
В Молодях была спасена вся Европа – после такого разгрома о турецком завоевании континента речи быть уже не могло.

Битва при Молодях — не только грандиозная веха Русской истории. Битва при Молодях – одно из величайших событий Европейской и Мировой истории.

Возможно, именно поэтому она была так тщательно «забыта» европейцами, которым важно показать, что это именно они разгромили турок, этих «сотрясателей Вселенной», а не какие-то русские...

Битва при Молодях?
Что это вообще такое? Иван Грозный?
Что-то помним, «тиран и деспот», кажется… * Кровавый тиран и деспот: К «полному бреду» можно отнести «Записки о России» англичанина Джерома Горсея, в которых утверждается, что зимой 1570 года опричники перебили в Новгороде 700.000 (семьсот тысяч) жителей.
Как такое могло случиться, при общем населении этого города в тридцать тысяч, объяснить никто так и не смог...

При всём старании, на совесть Ивана Грозного за все его пятьдесят лет правления можно отнести не больше 4.000 погибших. Наверное, это немало, даже если учитывать, что большинство честно заработало себе казнь изменами и клятвопреступлениями...

Однако в те же самые годы в соседней Европе в Париже ТОЛЬКО за ОДНУ ночь(!!!) вырезали больше 3.000 гугенотов, а в остальной стране — более 30.000 за две недели.
В Англии по приказу Генриха VIII было повешено 72.000 людей, виновных только в том, что они нищие.
В Нидерландах во время революции счет трупам перевалил за 100.000...

Нет, России до европейской цивилизации, однозначно, далеко...


Иванов Петр

http://www.electorat.info/blog/7975.html

https://fantlab.ru/series4091all

Серия, перешагнувшая рубеж в 300 томов и уверенно идущая к следующим высотам — как по количеству, так и по прогрессирующему качеству изданий.

Среди множества последних новинок — есть что-то интересное лично для меня, и чего-то — нет.

К сожалению.

Из вышедших ожидаемых:

Муркок "Край времени" https://fantlab.ru/edition232726

Из просто ожидаемых:

С. Перри

Давняя мечта — ЧУЖОЙ Фостера (3в1)

ХИЩНИК (3в1)

Крайтон ПАРК

..из давно ожидаемого, но нереального в серии, ввиду выхода везде, кроме как в ней:

Р. Янг

Есть ещё несколько позиций, но... которые слишком провокативны, чтобы о них упоминать здесь без возможности ненужных прений )))

ЮЛИАН ТУВИМ

Юлиан Тувим умер (1953), не дожив и до шестидесяти.
Великий польский поэт, сатирик, юморист, писатель и сценарист знаком русскому читателю, прежде всего, детскими стихами, хотя был он поэтом скорее трагическим, со сложной судьбой, чувствовавший себя в собственной стране бесхозным.

Он очень любил Польшу, родился (1894) в Лодзи, в еврейским семье, которая полностью ассимилировалась: приняла католичество, говорила только на польском, никакого другого языка мальчик не слышал.
Дед издавал для лодзинских евреев первую польскоязычную газету и исправно посещал костел. Словом это был еврейский поляк, а не польский еврей.

Но чистокровные поляки не считали его своим, для них Юлиан Тувим оставался евреем, научившимся говорить и писать по-польски, незаконно присвоившим звание польского писателя.
Евреи тоже не признавали его за своего: не знал еврейского языка, не исполнял иудейских обрядов и не посещал синагогу.
В их глазах он был предателем еврейских национальных традиций. Никогда ему не изменял и не предавал только его любимый язык.


Тут всё не наяву:
И те цветы, что я зову живыми,
И вещи, что зову моими,
И комнаты, в которых я живу;
Тут всё не наяву,
И я хожу шагами не моими, —
Я не ступаю, а сквозь сон плыву.
(Квартира)

Юлиан Тувим чувствовал слово, им была наполнена вся вселенная, нельзя было сказать, где начинается слово и где кончается Тувим: он имел «филологическое мировоззрение».
Оно пришло к нему по несчастью, обернувшись даром — чувством слова и ритма.

Слово для поэта имело мистический и даже чувственно-эротический смысл.
В одном из эссе он писал: «Слово стало плотью и живет среди нас, оно кормит собою голодные тела. Слово похоже на фрукты, например, на персик: очень мягкий, круглый, с нежным пушком он влечет к себе, пробуждает во мне желание; я хочу ласкать его губами, слегка сжимать пальцами, нежно поглаживать и дуть на его бархатистую кожицу».

Будучи маленьким мальчиком, он любил копаться в словах из разных языков, сходных по звучанию. Это лингвистическое увлечение продолжалось всю жизнь.
Позднее поэт стал сохранять экзотические слова и фразы на карточках. Это являлось для него каким-то подобием документа, удостоверяющего, что слово имеет свою биологию.

Каждое слово Юлиана Тувима имеет собственный уникальный аромат, подобный тому, которым благоухает каждый цветочек в лесу.
Поэт хотел через звук выйти за пределы значения слова, как хотел этого Велимир Хлебников. Он пытался сделать язык и слово самодостаточными, безотносительно к их значению.


Философия в кофейне

Вавилонские башни,
Закулисные шашни,
Расписные покои,
Гимны, троны и брани,
Даже стихомаранье -
Не призванье людское.

Не кресты и поленья
На предмет искупленья,
Дабы спасся Варрава,
Не захваты угодий
Для прокорма отродий
И посмертная слава.
.....

Теплит суть человечью,
Кто в надежде на встречу
Ждет, томясь тишиною.
И на лавочке белой
Пишет спичкой горелой
Чье-то имя смешное.

Мальчик появился на свет с огромным родимым пятном на левой щеке и потому большинство его снимков сделано в профиль.
Мать, считая эту отметину проклятием, пыталась вывести пятно, сделать операцию, водила его к врачам и знахаркам, но ничего из этого не вышло.

Мальчик очень стеснялся своего «уродства». Боясь насмешек, перестал бывать на улице, ходить в школу, играть со сверстниками, стал домоседом, затворником и книгочеем.
Потом это затворничество выросло в боязнь открытого пространства — агорафобию: он никогда не садился лицом к окну, всегда — только спиной, а по городу перемещался только в такси или вместе с женой и друзьями.

Любовь к книге с годами превратилась в страсть: он не мог спокойно пройти мимо редкой книги, становясь для других библиофилов просто каким-то вредителем.
Показать Тувиму ценную книгу, значило навсегда с ней расстаться. Он все равно, не мытьем так катаньем, ее приобретет: купит, выменяет, выпросит, заставит подарить…

Словом, лучше таких книг ему было не показывать. Кроме настоящих книг, он собирал еще и графоманскую литературу: она лежала у него на отдельной полке, которую с гордостью показывал друзьям.
Оставаясь дома, маленький Юлиан сам себе находил занятия: научился считать на двухстах языках до десяти, коллекционировал марки, потом увлекся химией, организовав собственную лабораторию, чуть не взорвал дом и занялся алхимией.


Не листва, не опушь даже,
А прозрачный, чуть зеленый
Лоскуток небесной пряжи
Тает в роще изумленной.

Если есть на свете где-то
Небо тайное, лесное,
Облака такого цвета
Приплывают к нам весною.
(Апрельская березка)

В детстве он вовсе не был задорным и веселым, каким представляется по юношеским юмористическим фрашкам, кабаретным стихам и песням. В семье атмосфера была нерадостной.
Мать очень любила своего не очень «удавшегося» сына, отец, намного старше ее, был банковским служащим, очень хмурым и безрадостным человеком, не баловавшим вниманием ни жену, ни детей.

Лодзь была частью Российской империи и мальчика отдали в русскую гимназию, но он очень плохо учился, его дневник пестрит двойками и неудами, а в шестом классе его вообще оставили на второй год. Как тут не поверишь словам, что для того, чтобы стать поэтом, надо иметь любящую мать, плохо учиться в школе и взорвать собственный дом.

На ум приходит история Игоря Северянина, правда, тот дом не взрывал, зато сбегал от отца. Но все изменилось, когда повзрослевший Юлиан Тувим открыл для себя тайну поэзии и погрузился в нее с головой, а после публикации в «Варшавском курьере» первого стихотворения «Просьба» стал знаменитостью и окончил гимназию (1914) в числе лучших.
Вот тогда-то он понял, что его отметина – это не дьявольская стигмата, а знак избранности.

Начало карьеры было стремительным и успешным: после школы Юлиан сразу начинает работать переводчиком с русского.
Одновременно пишет сатирические и юмористические куплеты для кабаре и становится первым массовым поэтом, покорившим улицу: песни, юмористические зарисовки и сатирические сценарии, написанные для театра и кабаре, сделали его популярным, известным, принесли славу и деньги.


Рецепты
1
Возьмите 100 грамм провансаля, горчицы и кваса,
яиц накрошите и ломтик холодного мяса,
нарежьте огурчиков, лука, укропа с иссопом,
смешайте затем и лимонным побрызгайте соком.
Весь секрет -
и готов винегрет.

2
Возьмите коньяк, полбутылки разбавьте портвейном,
а пять неразбавленных рюмок запейте портвейном,
три виски (без соды) и крепкого рома хватив,
залейте перцовкой.
Получится аперитив.

3
Возьмите народ. Размешайте, потом подогрейте.
Плотней нашпигуйте начальством, плакаты расклейте,
подсыпьте немного деньжат. И без лишних затрат
получите электорат.

4
Заварите войну. А продув ее, передохните.
Слейте кровь, подождите чуть-чуть. Заварите опять.
Заготовьте диктатора, лучше троих. Или пять.
Вздуйте цены, снимите навар. И без лишних хлопот
получайте дефолт.

Правда, родителям такое увлечение не нравилось, они решили отправить сына учиться в Варшавский университет.
Сначала он поступает на факультет права, потом переводится на философский, а в конечном итоге вообще бросает учебу.

Поэт, бунтарь, революционер, мистик, философ, коммунист, комедиант Юлиан Тувим прошел сложный путь.
В нем уживались трагедия и комедия, страдания и жизнелюбие, оптимизм и пессимизм.
Его первые стихи — веселые и жизнерадостные, поздние – совсем иные, полные горечи и разочарования. После возвращения из эмиграции он почти не пишет стихов.

Но пока его сатира на злобу дня и легкий юмор нарасхват. Жизнь полна энтузиазма и веселья, он чувствует себя в этом шуме и гаме как рыба в воде.
Межвоенный период длиной в двадцать лет стали для поэта звездным часом. Его узнавали, на него специально ходили, старшеклассники сбегали с уроков, чтобы только послушать его новые стихи и песни.

Юлиан Тувим использует многочисленные псевдонимы, количество которых по подсчетам специалистов переваливало за шестьдесят. В их числе и такие экзотические как Шизио Френик.
Но главным делом для него оставалась поэзия. Ей он отдавал все свободное время.
В двадцать четыре года выходит первый поэтический сборник Тувима «Подстерегаю Бога».
Успех сборника приносит ему славу блестящего поэта новой волны.


Осень возвращается мимозой,
Золотистой хрупкой недотрогой.
Той девчонкой золотоволосой,
Что однажды встретилась дорогой.

Твои письма звали издалека
И с порога мне благоухали.
Задыхаясь, я сбегал с урока,
А вдогонку ангелы порхали.

Вновь напомнит золото соцветий
Тот октябрь — бессмертник легковейный
И с тобой, единственной на свете,
Поздние те встречи у кофейной.
(Воспоминания)

Его стихи читались легко, было ощущение, что они списаны прямо с городских улиц.
Обычные слова звучали необычно, его поэзию назовут алхимией слова.
В 25 он вместе с другими молодыми поэтами организует группу «Скамандр».

В это время Польша находится в состоянии войны с Россией, она хочет восстановить прежнюю Польшу. Более того, пытается присоединить к себе другие территории, на которых хоть когда-то жили поляки – Литву, Белоруссию и Украину, стать Польшей от моря до моря, от Балтики до Черного.

До некоторой степени ей это удалось. В стране эйфория, открываются многочисленные кабаре. В это время Юлиан Тувим женится на женщине, которая станет любовью всей жизни.
Его друзья говорили, что она занимала слишком много места в его жизни, а некоторые прямо так и называли его подкаблучником.
Он всегда подчинялся ей. Для него это было счастьем, в конечном итоге обернувшееся проклятьем…Настоящий ужас для Юлиана Тувима наступил с приходом фашизма, когда ему пришлось вспомнить о своем еврействе и он вынужден был бежать на край света — в Америку.



Ветерок в тиши повеял
Легкокрылый.
Над рекою одиноко
Я стою.

Я не знаю — что творится,
Жизнь застыла.
Цепенею, предаваясь
Бытию.

.................

Как бы жизнь мое начало ни таила —
Я узнал о нем.
(Ветерок)


Юлиан Тувим, юморист и сатирик, любил сочинять фрашки, которые определял как короткое остроумное стихотворение размером от двух до шестнадцати строк.
Фрашка — это польская эпиграмма, иногда абсурдная, часто философская, но всегда остроумная и интересная.
Известным мастером фрашек был польский поэт и писатель Ежи Лец.
Но в межвоенное время, в двадцатые-тридцатые годы, более популярными были фрашки Юлиана Тувима, чей юмор, ирония и гротеск сыскали себе немало поклонников.

С изданием произведений Юлиана Тувима в нашей стране, оказывается, проблема.
Мне пришлось немало потрудиться, чтобы найти в Интернете хотя бы несколько "взрослых" стихотворений поэта, некоторые из которых выложила в предыдущем тексте.

Сам поэт очень любил русскую литературу и много потрудился, чтобы познакомить польского читателя с Грибоедовым, Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Толстым, Некрасовым, Маяковским, Пастернаком и многими другими русскими поэтами и писателями.
Он восхищался «Медным всадником» и «Облаком в штанах», «Шинелью» и «Горем от ума».

В России ему повезло меньше. В изобилии издаются и цитируются детские стихотворения Юлиана Тувима, в разных переводах и с иллюстрациями разных художников.
У меня сохранились такие книжки еще с семидесятых годов. Но детская тема в творчестве Тувима требует отдельного рассказа, настолько она богата.

Нет, наверное, ни одного дома или детсада, в которых бы не читали «Птичье радио», «Овощи», «Паровоз», «Янек», «Письмо к детям…», «Азбуку» и многие другие веселые, легкие и запоминающиеся стихотворения поэта.
Моя постоянная читательница Надилель на днях прислала мне стишок, который я никогда не читала, чем и сподвигла меня поближе познакомиться с творчеством поэта.


Рачительный рак на безрыбье говаривал,
Мол, знал бы комар, как омар выкамаривал.
Судачил судак: «Небывалое дело!
Лещ дал бы леща, а сова б осовела».
Тут селезень в гости позвал селезенку,
А чайка чайку предложила грачонку.
Ворона обед проворонила, было,
Сорока рупь сорок в сорочке забыла.
А перепел взял и дрозда перепел.
А дрозд дал дрозда: он не пил и не ел.
И рыба-пила ничего не пила,
Но мухи не тронув, под мухой была.
Набычился бык и к бычку в ил зарылся.
Слонялся петух, то есть слон петушился.
(Перевод Асара Эппеля)

Фрашки Юлиана Тувима – очень тонкие, насмешливые, но не оскорбительные. Его афоризмы — тоже можно считать фрашками, только в прозе.
С ними я и хочу познакомить читателей.

Сначала – фрашки


Съезд
Когда съезжаются злодеи,
Всегда пекутся об Идее.

***

Кинология
Навстречу мне рот раззявил
Ученый пес богачей:
«Я песик моих хозяев.
А вы, извините, чей?»

***

Лорелея

Запев, озирается дева,
Не слышит ли стража на Рейне,
И к каждой концовке припева
Тайком добавляет: «Хайль Гейне!»



А теперь подборка афоризмов:


*Мера несправедливости должна быть одинаковой для всех.

*В двери нашей истории постучалась Азия, и весьма уверенно. Дождались. Наконец-то.

*Если бы люди не вздыхали, мир бы задохнулся.

*Мозг — устройство, с помощью которого мы думаем, что думаем.

*«Не сунусь в воду, пока не научусь плавать», — решил дурак.

*Говорят, осторожность — мать успеха. Неправда. Остерегаясь, не станешь матерью.

*Птица, увидав на вершине дуба слизняка, удивилась: «Как ты сюда залетел?» — «Ползком, пташечка, ползком».

*Человека, за год разбогатевшего, следовало повесить годом раньше.

*Комар создан, чтобы вызвать симпатию к мухам.

*Честный политик: если подкупить, не надует.

*Консерватор: политик, которого устраивает нынешнее безобразие, антипод либерала, который хочет это безобразие заменить новым.




*Радикализм — консерватизм грядущего поколения.

*Новый клич: за ваш и наш фашизм.

*«Лучше поздно, чем никогда», как заметил некрофил.

*Капитал — общие сбережения в одних руках.

*Неверные в Риме — те, что не верят в Христа, а в Константинополе — те, что верят.

*Религиозный мираж: курица, несущая пасхальные яйца.

*Евангелие — пособие, как ближний должен относиться ко мне.

*Ближних нам посылает судьба. Какое счастье, что друзей выбираем сами!

*Знакомый — тот, кого знаешь достаточно хорошо, чтобы попросить в долг, и недостаточно, чтобы дать.

*На вопрос одного аристократа: «Кем был ваш отец?» — Дюма ответил: «Мой отец был креолом, дед — негром, а прадед — обезьяной. Как видите, мой род начинается там, где ваш завершил свое развитие».

*Многие аристократы не ушиблись бы, упав со своего генеалогического древа.

*Гения легче распознать, когда он описывает комара, а не слона.

*Пар — вдохновение воды.

*Из письма молодому поэту: «Возвращаю том стихов, данный мне для прочтения. Жаль, что не для написания».

*В юности дни бегут, а годы тянутся. В старости наоборот.

*Лысина — парик из четырех букв.

*Не верят, что я был очень красивым ребенком. Таким красивым, что цыгане меня подменили.

*Для любви, дорогая пани, я слишком стар, а для дружбы — недостаточно.

*Ребенок с сердцем на вырост.

*Белладонна — по-итальянски «красивая женщина»; на остальных языках, включая итальянский, — смертельный яд.

*Здоровье — одно, а болезней тысячи.

*У «счастья» нет множественного числа, а у «несчастья» есть.

*Пивная — место, куда ежедневно приходят в последний раз.


*Я знал девяностолетнего старика, который пил, пьет и будет пить. И при этом прекрасно себя чувствует. А вот его брат ни капли в рот не брал — и умер годовалым.

*Жизнь — мучение. Лучше не родиться. Но такая удача выпадает одному из тысячи.

*Не откладывай на завтра то, что можешь выпить сегодня.

*Живи так, чтобы друзьям, когда умрешь, стало скучно.

*Радио — замечательное изобретение: один поворот ручки — и ничего не слышно.

*Брось везунчика в воду, и он выплывет с рыбой в зубах.

*Беженцы из своей страны — еще не самое страшное. Куда хуже беженцы из своего времени.

*Не грызи запретный плод вставными зубами

*Блаженны те, кому нечего сказать и они не облекают этот факт в слова.

*Критик похож на автомобиль: чем он хуже, тем больше от него шума.

*Пессимист говорит, что все женщины распутницы. Оптимист провозглашает, что это не так, но надеется.

*Мечта женщины: иметь узкую ногу, а жить на широкую.

*Мужчина очень долго остается под впечатлением, которое произвел на женщину.

*Кто говорит от имени Бога, должен сначала предъявить верительные грамоты.

*Эгоист — это тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне.

*Духовник — это человек, который, заботясь о нашей загробной жизни, зарабатывает себе на земную.

*Совесть — это тот тихий голосок, который шепчет тебе, что кто-то смотрит.

*Успех — это то, чего друзья никогда тебе не простят.

*Чтобы познакомиться с самой дальней родней, достаточно разбогатеть.

*Женщине: «Как жаль, что я не встретил вас двадцать кило тому назад».

*Живи так, чтобы знакомым стало скучно, когда ты умрешь.

*Разница между верблюдом и человеком: верблюд может неделю работать и не пить, а человек — неделю пить и не работать.

*Такие понятия, как вечность и бесконечность, начинаешь осознавать после того, как уладишь какое-нибудь дело в государственных органах.

*Что случилось с этим миром! Начали умирать люди, которые раньше не умирали.

*И самые прекрасные ноги где-нибудь кончаются.

*Даже когда перескочишь, не говори гоп. Сначала посмотри, во что вскочил.

*Скажи человеку, что на небе 978301246569987 звезд, и он поверит. Но повесь табличку «Свежевыкрашено», и он непременно проверит пальцем и запачкается.

*Можно говорить глупости, но не торжественным тоном.

*Жить надо так, чтобы не бояться продать своего попугая самой большой сплетнице города.

*Бродяга — человек, которого называли бы туристом, будь у него деньги.

*Лицо — это то, что выросло вокруг носа.

*Верность — это сильный зуд с запретом чесаться.

*Самые большие свиньи обычно требуют от людей, чтобы они были ангелами.

*Водка губит народ, но одному человеку ничего не сделает.

*Поздравления — самая изысканная форма зависти

*В речи некоторых людей слышны орфографические ошибки.

*Забегаловка: место, куда каждый вечер ходят последний раз в жизни.


Юлиан Тувим в нашей стране больше известен как детский писатель, хотя поэт написал для детей не более пяти десятков стихотворений.

Вполне естественно, что биографы считают появление детской темы в творчестве Юлиана Тувима скорее неожиданностью, чем закономерностью.


Детей у Юлиана Тувима не было, была приемная дочь Ева, которую семья удочерила после возвращения из эмиграции в 1946 году.
Еву поэт любил безумно, лучшего отдыха, чем побыть вместе с дочерью, у него не было.
Но свои стихи он писал не для нее, а для детей вообще, которые, по его мнению, могли бы остановить надвигающуюся коричневую чуму.

Чтобы это понять, надо вспомнить год, в который они появились, и какой была политическая ситуация в стране и мире.
К тому времени поэт уже стал очень популярным. Пен-клуб в 1935 году за переводы А.С.Пушкина присудил ему высшую награду; а ответы на вопрос «Литературных новостей», кого бы читатели выбрали в Академию Независимых, показали, что пальма первенства досталась бы Юлиану Тувиму.

В 1933 году в Германии к власти приходит Гитлер. Чувство тревоги нарастает, поэт впервые чувствует признаки своей болезни – страх перед открытым пространством: оно кажется ему непреодолимым. В Польше приход Гитлера националисты принимают под торжествующие крики «Ура!"

В 1935 умирает неформальный лидер Польши Юзеф Пилсудский, в канцелярии которого Юлиан Тувим в молодости работал секретарем.
У Пилсудского жена была еврейкой и, пока он был жив, в Польше еврейский вопрос не поднимался. Смерть маршала открыла шлюзы антисемитизма: затаившееся до поры до времени подполье зашипело и захлюпало.
Юлиан Тувим никогда не интересовался еврейским вопросом, поскольку не знал ни еврейского языка, ни еврейских традиций и никогда не чувствовал себя евреем.
Но недружелюбное окружение постоянно ему напоминало о его еврейской крови. В конце концов, поэт вынужден был высказаться по этому вопросу.
Его ответ очень актуален и сегодня, если вместо слова "еврей" подставить любую другую национальность:

«И сразу я слышу вопрос: «Откуда это — «мы»? Мне задавали его евреи, которым я всегда говорил, что я — поляк. Теперь мне будут задавать его поляки, для подавляющего большинства которых я был и остаюсь евреем. Вот ответ и тем и другим... Я — поляк, потому что мне нравится быть поляком. Это мое личное дело, и я не обязан давать кому-либо в этом отчет.

Я не делю поляков на породистых и непородистых, я предоставляю это расистам — иностранным и отечественным. Я делю поляков, как и евреев, как людей любой национальности, на умных и глупых, на честных и бесчестных, на интересных и скучных, на обидчиков и обиженных, на достойных и недостойных. Я делю также поляков на фашистов и антифашистов...

Я мог бы добавить, что в политическом плане я делю поляков на антисемитов и антифашистов, ибо антисемитизм — международный язык фашистов. Быть поляком — не честь, не заслуга, не привилегия — это то же самое, что дышать. Не знаю людей, которые с гордостью дышат. Я — поляк, потому что в Польше родился, вырос, учился, потому что в Польше узнал счастье и горе...» («Мы», 1944 г.)


Поэт все чаще вспоминает свою родную Лодзь, детство, он пишет книгу «Я остался там.
Воспоминания молодости», в которой вспоминает о своих предках, о кладбище, на котором покоятся родственники, о своих метаниях и исканиях.
Так впервые в его творчестве прозвучала тема детства.

В 1935 году поэт отмечает двадцатипятилетний писательский юбилей, воспоминания о детстве снова выходят на первый план.
В это время все призывы поэта объединиться против фашизма и антисемитизма остаются без ответа. На этом фоне, в 1938, в сорок четыре года Юлиан Тувим неожиданно выпускает сразу три детских книжки с веселыми стихами.


«Что стряслось у тети Вали?»
«У нее очки пропали!
Ищет бедная старушка
За подушкой, под подушкой,
С головою залезала
Под матрац, под одеяло,
Заглянула в ведра, в крынки,
В боты, в валенки, ботинки,
Все вверх дном перевернула,
Посидела, отдохнула,
Повздыхала, поворчала
И пошла искать сначала.
(Очки)

Это был всплеск детской фантазии, завораживающих ритмов, игры слов, юмора, необычных сюжетов и героев. И эти три маленьких детских книжечки сразу поставили Тувима в один ряд с великими детскими писателями, принеся ему всемирную славу. После такого мощного выброса поэт уже никогда не возвращался к детским стихам и детской теме.

Но его пан Трулялинский, пан Ян Топотало, пан Малюткин, Янек, Зося Самося, Ежи, который не хотел учиться, птицы, которые сразу зачирикали на разные голоса в птичьем радио…
Все истории про них и многих других навсегда вошли в золотой фонд детской классики.
После войны уже все советские дети слушали и читали:


Жил на свете Янек,
Был он неумен.
Если знать хотите -
Вот что делал он.
Ситом черпал воду,
Птиц учил летать,
Кузнеца просил он
Кошку подковать.
(Янек)

***

Что случилось? Что случилось?
С печки азбука свалилась!
Больно вывихнула ножку
Прописная буква М,
Г ударилась немножко,
Ж рассыпалась совсем!
Потеряла буква Ю
Перекладинку свою!
(Азбука)

Самыми запоминающимися и любимыми стали «Паровоз» («Локомотив»), "Пан Трулялинский", «Овощи». Они быстро превратились в песни и приходили к детям не только в книжках, но и в «Музыкальной шкатулке» (была когда-то такая детская передача).
Детские стихи Юлиана Тувима стали своеобразным призывом поэта остановить фашизм, защитить самое дорогое, что есть – детей.
Эти стихи — крик отчаяния и боли, продиктованные страхом за будущее Польши.

1939 году Гитлер вступил на территорию Польши и поэт вынужден бежать в Париж.
В 1940-м году туда тоже пришли фашисты; он бежит в Португалию, потом — в Бразилию и, наконец, получив американскую визу, в 1941 прибывает в Соединенные Штаты.
Ни Америку, ни Нью-Йорк он не любил.

Не любил Тувим, впрочем, и все остальные города и страны, в которых жил, потому что они, по его словам, были всего лишь гостиницами, а дом – один, в Польше.
В Лодзи у него осталась мать, которая умерла в Варшавском гетто.


На еврейском кладбище в Лодзи
Под сенью березы унылой
Мамы моей еврейки
Польская могила.
Прах моей матери милой,
Еврейской, польской...

До войны в Лодзи жило двести тысяч евреев, треть населения. Все они погибли: расстреляны, сожжены в газовых камерах, умерли от голода.
Если бы он остался в Польше, его бы ждала та же участь. После войны Лодзь снова становится центром еврейской общины, сюда вернулись многие евреи из разных мест – всего около тридцати тысяч.

Но после еврейских погромов 1946 года многие из них снова бежали, а следующие две волны эмиграции и вовсе унесли остатки еврейской общины города.
Сегодня еврейская община Лодзи составляет всего несколько сот человек.

Но вернемся к детским стихам Тувима. Они не только ритмичны и образны, но еще и поучительны.


Например, поэт исподволь рассказывает, как устроен паровоз, как он пыхтит и работает, что перевозит. А то, что его стихи несут огромный воспитательный и нравственный заряд, и говорить нечего.
В детских стихах Юлиан Тувим выразил все свои мысли и чаяния того периода: любовь к детям, к людям, природе, окружающему миру...


Кто не знает об артисте
Тралиславе Трулялинском!
А живет он в Припевайске,
В переулке Веселинском.
С ним и тетка — Трулялетка,
И сынишка — Трулялишка,
И собачка — Трулялячка,
Есть у них еще котенок
По прозванью Труляленок,
И вдобавок попугай —
Развеселый Труляляй!..
(Пан Трулялинский)

***

Дорогие мои дети!
Очень, очень вас прошу:
Мойтесь чище, мойтесь чаще -
Я грязнуль не выношу.
Не подам руки грязнулям,
Не поеду в гости к ним!
Сам я моюсь очень часто.
До свиданья!
Ваш Тувим
(Письмо детям)


----------------- ---------------------------
Тина Гай

http://sotvori-sebia-sam.ru/yulian-tuvim/

Женщина кормила лебедей,
Мягкий бублик медленно ломая.

В сорок третьем, на исходе мая,
схоронила женщина детей.

Умерли от голода мальчишки,
И когда ударил первый ком
По неструганой тесовой крышке,
Вдруг упала женщина ничком.
И поплыли вновь перед глазами
Сорок первый год, зелёный май.
"Мам, а ты баранку разломай.
Мам, а можно мы покормим сами?"

И они кормили лебедей,
Тёплый бублик натрое ломая.
В сорок первом, на исходе мая,
Двое было у неё детей.

Были б у неё теперь и внуки;
Выйдя с ней на Чистые пруды,
Брали б мягких бубликов по штуке
Для забавы, а не для еды.
Тёплая раскрошенная мякоть
Тихо уплывает по воде.
Женщина не плакала нигде,
Но сюда весной ходила плакать.
И всегда кормила лебедей,
Бублик с маком медленно ломая.

В сорок третьем, на исходе мая,
Схоронила женщина детей.


***

Не звони и душу не трави
Голосом певучим и ленивым.
Буду отучаться от любви,
Буду отучаться быть ревнивым.

Но и ты напрасно не ревнуй -
Я тебя полжизни дожидался,
А до боли долгий поцелуй
Первым и последним оказался.

Да и не вернуться к той ветле,
И к тому закату золотому.
Там сегодня море, и во мгле
Бьются волны к берегу крутому.

Надо отучаться от любви,
И от счастья надо отучаться.
Потому что сколько ни живи,
А всему положено кончаться.


Камчатские лососи

Лососихи, выметав икру,
Ослабели, словно очумели.
Ветер их относит поутру
Умирать на солнечные мели.

Сколько тысяч миль они прошли,
Чтобы только здесь отнереститься
И у краешка родной земли
На рассвете с жизнью распроститься.

Их седые рвали буруны
И сносило в океан теченье.
Зубьями камней иссечены
Жабры и цветное оперенье.

То медведь рыбачил с островка,
Прячась под лиловые туманы,
То хватали рыбин за бока
С лёту краснолапые орланы.

Но пробились рыбы всё равно
И, отнерестившись, умирают.
Клочьями зари легли на дно -
На белёсой гальке догорают.

А рассвет белеет за бугром,
Наливая дали влажной синью.
И волна на берег серебром
Чешую выносит лососинью.

Солнце на погибших лососих
Поглядит с улыбкой ясной утра,
И в песке останутся от них
Только эти блёстки перламутра.

Жизнь они окончили свою,
Поквитавшись новой жизнью с нею.
Потрясённый, у воды стою,
Но жалеть погибших я не смею.



Кукушка

Кукушка ты, печальница лесная,
Всегда бездомна и всегда поёшь.
И я считаю, наперёд не зная,
Счастливые ли годы выдаёшь.

Кукуешь ты весной на роще голой
И умолкаешь, колосом давясь.
А я у этой песни невесёлой
С моей судьбой выискиваю связь.

Любовь моя — не твой ли кукушонок? -
Непрошено живёт она во мне.
Зелёный вечер потому и звонок,
Что есть одна кукушка в тишине.