Артём Зубов отказывается давать какое-то определение научной фантастики — большая часть рассуждений о том, что дать определение невозможно.
Информативно:
— упоминается книга Гэри Вульфа с коллекцией определений научной фантастики;
— есть три центра по критическому изучению научной фантастики: а) Ливерпуль, б) Джеймс Ганн исследует и учит в) центр по изучению технокультуры в Калифорнийском университете, в Риверсайде;
— энциклопедия научной фантастики (Питер Николсон и Джон Грют)
— недавняя книга Джона Ридера — и там идея сообществ практики в НФ.
Но докладчик фактически повторяет финт ушами, который сделали постпозитивисты: "Структура научных революций" Куна — это попытка дать скорее социологическое определение научному знанию, чем онтологическое или когнитивное. Парадигма науки это то, что написано в учебниках, а написано так потому, что вымерли все несогласные (еще решаются типичные задачи). И что, Кун поставил точку? Нет, ему немедленно начали возражать именно с точки зрения структурности и особенности знания, как такового.
Как бы сложно не было определить понятие "философия" — в энциклопедических словарях это определение дается.
Пусть даже его приходится менять — каждые несколько десятилетий.
Как меняется определение материи, энергии, времени...
Поэтому, когда докладчик пытается сказать "я не знаю, давайте пройдёмся" — хочется спросить у него, а каково актуальное литературное, сущностное определение фантастики? А не слышать фразу: "фантастика это то, что так обозначено"...
На статус "фантастического" сериалу позволяет претендовать крошечная доля альтернативной истории. При желании, у Дюма найдётся побольше фантастики, ну да не в количестве дело.
Качество сериала — превосходное.
Немецкий кинематограф немножечко расчехлился. В правильном смысле.
Граждане сняли детектив-политический триллер-эпик-жесткач-брутальный реализм про самих себя образца 1929-го.
Покрутили "Игру престолов" на мерседесовском карданном валу. Взяли Ремарка ("Три товарища") за основу, добавили Кафки ("Замок"), посыпали Достоевским ("Бесы"). И толстый, толстый слой бычьей крови экшена.
Тут не нужна сентиментальная песенка с призывом идти в кабаре — как в фильме 1972-го — вокруг такой трэш, угар и конкретная содомия, что веселье не может быть скучным. Народ отрывается, как в последний день. Бедные не знают, что будут есть завтра, а богаты понимают что ананасы и рябчика лучше потребить прямо сейчас. /хотя создатели сериала говорят, что часть поведения людей они осовременили/
Каждым значимым сюжетным действием подчеркивается неустойчивость окружающего мира. Умирает мать семейства — её еще не вынесли (но получили справку о смерти), а вещи уже разбирают. Что выбрасывать, что продавать. Политики висят на ниточках — страна под репарациями и частично оккупирована, снизу давят левые, а есть еще реваншизм.
Очень хорошо видно, что люди не загадывают на послезавтра, с громадным трудом планируют на завтра, и прежде всего не могут разобраться сами в себе. Контрасты в мире, в обществе, в каждом персонаже. В других условиях попытка проститутки прорваться на работу в полицию — это пародия на мелодраму. Здесь — один из немногих выходов, который позволит девушке хоть как-то стабилизировать своё положение, меньше ходить по краю.
Стрелять — в ту или другую сторону — готовы практически все.
.
Подбор актеров хорош, равно как их игра.
Актриса на главной роли — бронебойная харизма вкупе с молодостью и умением показать, что вот за этой мордашкой — воля и упорство.
Главная мужская роль — это отчаяние, пустота в душе и умение делать свою работу.
При том за каждой ролью, пусть даже и маленькой — в лице и внешности исполнителей — легко читаются их судьбы.
Вот человек, который через шестнадцать лет может стать "папашей Мюллером".
Если полицай-президент — то именно чиновник, который выглядит именно как чиновник.
Бедная семья — вот муж-алкоголик, вот умирающая старуха, которую уволили с бойни, вот её дочь, которая уже больше ни на что ни надеется и просто плывет по течению. А вот внучка.
Военная вдова с ребенком, у которой осталось буквально пару лет молодости — и надо устраивать личную жизнь — да, очень реалистично.
Старики и пацаны, работяги и наркоманы — каждое лицо это рембрандтовский портрет в толковании Шпенглера.
.
Но круче всего — ту декорации и костюмы.
Под каждый слой берлинского общества, под каждую большую локацию — сделали все, что можно и чего обычно сделать совершенно не получается.
Если богатый дом — вот он.
Площадь (в реальности её уже с войны нет) — вот она.
Медицинский инструментарий эпохи, равно как и морг — в пожалуйста.
Трущоба — и её приготовили.
Молоток железнодорожника, цистерна, все возможные автомобили, газовые маски, лодки в гребном клубе, замороженные языки, подделанные документы, типографский станок...
Здесь есть мир "Трёх товарищей", но фильм шире по социальному охвату, чем книга.
.
Есть корректные отсылки к образам 20-х (безумный ученый, хотя, скорее, непризнанный) и приёмам киноязыка старых лет (сужающееся поле, в центре которого остается только одна деталь).
.
То, что ничем хорошим для общества такой угар не закончится — понятно.
Не сразу — полиция сама по себе расстреляла первомайскую демонстрацию, броневики, очереди по окнам все как полагается — но нацизм уже лелеят, дрессируют. Пожилые генералы еще кайзеровской закваски ищут, кого бы поставить на государственное правление... Думают, понятно, про себя любимых.
При этом идет выход — путь даже через персону Аденауэра — на послевоенную Германию.
.
Русская линия.
Нет, сняли её много лучше, чем в десятках других сериалов. И золото в 1920-х в Германию давали — на революцию (про двадцать девятый год — отдельный вопрос). И разборки по линии Троцкий-Сталин — вполне серьезные шли. Но порой кажется, что общее сжатие пружины, которое на немецком материале воспринимается просто невиданной крутизной, на советском материале — дает зрителям отсюда — ощущение фальши. Вроде подчеркнуто "простонародного" троцкистского агитатора. Отсюда и ощущение альтернативной реальности.
И, временами, они перебирают с грязью.
.
Итого: сериал на твердые 9,75 из десяти возможных (и дело даже не в брутальности, а в несколько смазанной концовке первого сезона, которая медленно разгадывается во втором, но и во втором может не совсем раскрыться...)
Существующее равенство людей перед законом – пусть даже формальное – есть следствие Модерна, когда производительные силы индивидуума стало возможно достаточно быстро поднять на некий средний уровень благодаря механизации и технологиям обучения.
Ян Амос Коменский и полковник Кольт вместе делали людей равными. Не надо было учиться по десять лет, чтобы просто читать латинские тексты или держать лук. Техногенная цивилизация вырабатывала общий стандарт человека – как единого по стартовым возможностям работника – и стандартные люди постепенно обретали равные права.
Но на фоне облегчения работы с человеком – шел рост необходимых вложений в человека и удлинялся общий цикл его становления. Инженера и рабочего – надо учить с первого класса школы. Работник должен обеспечивать себя и семью – если вы желаете, чтобы инженеры у вас были и через тридцать лет. /ребенка тоже не следует заставлять работать в шахте, пусть ему и можно платить меньше, потому как это значит, что вы не получите дееспособного взрослого, а очередного инвалида/
До начала компьютерной НТР вектор развития общества был относительно понятен: государства, занимающие выгодные позиции в мир-системе, могли постепенно увеличить глубину разделения труда, оплачивая воспроизводство все более экзотических (но необходимых для прогресса) профессионалов. Идеалом было занятие представителями одной нации всего спектра профессий – как разработка учеными этой же нации всего спектра научных проблем.
/Реальность всегда отличалась, потому на тяжелые и грязные работы норовили взять людей, не совсем полноправных. А когда очередной этнос вливался в буржуазную нацию, и его представители получали нормальные зарплаты, требовались новые золотари/
Сейчас картина поменялась:
— роботизация физического труда. Пока она кластерная, и не опережающая по времени: сначала проектируют изделие, в малой серии его собирают рабочие, потом делаются конвейеры (если есть спрос), а рабочие собирают уже что-то другое. Но в тот момент, когда производство нового серийного изделия заведомо будет автоматизировано (эту возможность открывают 3D-принтеры), прослойка квалифицированных рабочих получит страшный удар;
— роботизация стандартного умственного труда. Профессии, попадающие под парадокс Моравека: если труд алгоритмизирован и упорядочен, то автоматизировать его проще, чем обыденное восприятие реальности. Функции банковского служащего проще доверить компьютеру, чем задачи дворника.
То есть стандарт человека «отсекается» снизу – всё больше областей деятельности, которые в принципе могут занимать люди, теперь занимают машины. Всё больше игр, в которых люди уступают машинам.
С другой стороны – открываются возможности по росту верхней границы «стандарта». И это не создание сверхлюдей:
— биотехнологии не могут сделать из человека экскаватор или компьютер, но могут резко продлить его жизнь. Это дает преимущество в накоплении индивидуальных навыков и связей /представьте, что у вас инженер не уходит на пенсию в 65 лет, при чем до того уже лет пять мало что делая, а вполне себе переучивается и обладая всем предыдущим опытом, может воспринять новую технологическую революцию/;
— возможности экзокортекса – возникновение человеко-машинных «когнитивных кентавров». /Уже сейчас горожанин невозможен без мобильника. Инженер без компьютера. Очевидно, прорыв в экзокортексе потребует нескольких технологий: тут и соединение "нерв-провод" (считывание информации с нерва и передача её на нерв), и возможность подстраивать программное обеспечение под индивидуальные особенности человеческой психики, и высокие требования безопасности/
Но, главное – идёт увеличение темпов становления структур, которые обеспечивают развитие каждого конкретного индивида. Это и объясняет парадокс перехода от традиции к модерну, когда человеку все равно приходиться учиться с детства.
Пятьсот лет назад в выведение лучших пород людей могли верить как в выведение новых пород собак. И род воспринимался если не как механизм такого выведения, то как неотъемлемое условие воспроизводства толковых работников-воинов-правителей. Характерное время становления рода – три-пять поколений. /Время становления соответствующей социальной страты — аналогичное. Сколько лет требовалось для возникновения дворянства? Или рыцарства?/
Модерн поставил под вопрос род, как основной инструмент накопления данных и воспитания индивида. Стало возможно данного конкретного человека образовать, физически развить и т.п. – с минимальным участием семьи. Если же ребенок не получал доступа к книгам, витаминам, прививкам, двум десяткам преподавателей – преимущества его родословной сводились на нет. Семья сохранила за собой первичную социализацию и накопление ресурсов, которые позволяли получить доступ к дополнительным знаниям. Время развертывания структур модерна «с нуля» — три-пять десятилетий /Япония XIX-го века как пример. Аналогичные примеры дают этапы модернизации РИ-СССР/.
Если при феодализме человек равен другому – когда по происхождению получает доступ к навыкам (рыцаря тренируют с детства и могут тренировать лишь в «отцовском замке», а больше рыцарских добродетелей ему узнать негде). В модерне – человек равен другому, когда входит в нацию, как бы не трактовали это понятие [1]: не только имеет возможность голосовать, но получает сопоставимое образование в школе, прививки в больнице, работу на бирже труда или стандартную защиту своего бизнеса. Не требуется знатного рода или большой семьи с длинной историей.
/Тогда социалистические концепции можно трактовать как очередной этап общего вектора модерна — равенство индивидов, которые отделены от владения средствами производства, в том числе через невозможность накопления их поколениями в семье. Семейный капитал ликвидируется вслед за майоратом. Реальность Союза — показала своеобразное "колебание весов" — структуры образования модерна и чисто семейные элементы образования как бы оспаривали друг у друга эффективность. Крестьянский сын, поступивший в техникум — это бешеный прорыв в производительности труда, но родиться в семье первого секретаря обкома — это не меньший прорыв в возможности влияния на других людей, как чисто бюрократическими методами, так и через навыки манипуляции, пропаганды, обмана. Показательно, что демонтаж социализма провели "внуки комиссаров"./
Сейчас характерное время установки компьютерных программ – минуты и часы. Появилась возможность править генетический код живых существ без разрушения организма [2]. Следовательно, в нынешней НТР – человек сохранит равенство, если будет включен в новые механизмы воспроизводства разумных субъектов. Состоять в клиентеле, которая обновляет его защиту от вирусов (биологических), он может получить доступ к новым коммуникативным системам (кто вы сегодня без социальных сетей?). А включение возможно лишь через прямое или косвенное участие в трудовой деятельности. Доступ, управление и сама возможность взаимодействия с новыми рабочими инструментами (в ближайшее время это слабые ИИ). Принадлежность к семье, которая воспроизводит работников.
При этом фиксируется противоречие. При распаде феодализма род, который должен был сочетать в себе финансовые и биологические проекты, становился слишком затратным и неповоротливым инструментом. Наличие такого инструмента хорошо, но поддержание его как единого стандарта для всего общества, или хотя бы для активной его части, для "творческого меньшинства" – слишком дорого. Род недостаточно гибкий инструмент.
Если у живого существа можно поменять генетический код, а компьютер сообщает детям всю информацию быстрее родителей, то ставится под вопрос семья, как основная биологическая ячейка в техногенной цивилизации модерна. Семью иметь хорошо, и она даёт навыки, которым не обучат в школе, она дает возможность получить наследство — но дорого.
Последствия:
а) демонтаж части национальных социальных стандартов (кризис «государства всеобщего благополучия»);
б) демонтаж части социальных стандартов семьи (как через легализацию перверсий, так и через удорожание до невозможности обычного воспитания ребенка);
в) становление клиентелы техно-биологического воспроизводства человека. Потом обеспечение этих клиентел механизмами ускоренного развития/воспроизводства личности (аналог соцобеспечения эпохи модерна).
Если такие клиентелы станут более широким понятием, чем нации – мы получим всеобщее достижение прав человека. На планете Земля.
Если же человек будет вытеснен из трудовых процессов, то такие клиентелы окажутся уже, чем нации. И это приведет к печальным последствиям «многоэтажного» общества.
/ С точки зрения развития цивилизации — жизненно необходимо, чтобы в ней участвовало как можно больше разумных субъектов. Тогда выполняется закон достаточного разнообразия, и есть возможность совершения качественных скачков. В этом смысле гуманизм, как требования блага для человека и концепции равенства людей — смысла не теряют и должны воплощаться на новых витках развития/.
Список использованных источников:
1. Миллер А.И. Нация, или Могущество мифа. – СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2016. – 146 с.
2. In vivo genome editing via CRISPR/Cas9 mediated homology-independent targeted integration. Nature 540, 144–149 p. (01 December 2016)
Добротно сбитый и выстроенный текст, с фактурными деталями и яркими персонажами. Не слишком большой.
По сути — мысленный эксперимент. А что если Зона проявится в Астраханской области, на ракетном полигоне, да еще в пиковые годы распада Союза.
Как будет реагировать государство на последних остатках советскости и на первых подергиваниях "новой России". При пустой казне, почти никаких управленческих ресурсах и практически полном равнодушии к людям.
Как поведут себя эвакуированные, а потом возвращенные. Возмущение, отчаяние, подобие бунтов, становление своего отдельного социума.
И социум этот вырос вокруг Зоны, от неё живет, и позволяет завозить довольно много всякого барахла.
Есть рискованные походы не-сталкеров, не-проводников (понты в том, чтобы не воспринимать подобные слова), есть гибель и пропажа без вести многих людей. Сорванные нервы и отъехавшие крыши. Добротные ужасы (обложка книги как бы намекает) и пригоршня баек.
.
Но эта рамка — уже практически канон. Что игрушка, что серия книг — отточили эту схему до бритвенной остроты. Да, ужас поначалу, а потом как-то приспособились, деньги начали зарабатывать, хоть странностей всё больше.
Собственно, автор уже отдавал дань этому суб-жанру "Очень мужской работой".
Что оригинального в книге кроме не-сталкеров?
Автор подробно восстанавливает десятки названий и жаргонизмов, которые могли возникнуть именно тогда, в эпоху между кооперативным бумом и расстрелом Белого Дома. Надо вспомнить про фильм "Через тернии к звёздам", чтобы понять — откуда взялось прозвище карлика — Туранчокс. А про Тириона Ланнистера местная общественность была не в курсе.
Даже через двадцать лет после Перестройки кто-то уверен, что народ растлили именно через видеосалоны — и это сожаление тоже есть в тексте.
Попытка начальства опереться на попов просто потому, что нет психологов — как раз из тех лет.
Ощущение, что ситуация не свалилась в полный кошмар лишь благодаря двум-трем относительно порядочным людям — и то, им ведь удалось просто притормозить падение.
Намек на расхождения братьев Стругацких во взглядах на государство.
И даже "финские домики" — один из потребительских образов 80-х.
Как сериал "На темной стороне Луны" — козыряет воскрешением "застоя", как "Жмурки" — вываливают на зрителя спутанные кишки 90-х, так и здесь — на суд и рассмотрение подана эпоха. Пусть она отражается в кривом зеркале.
.
Третьим слоем идут авторские приемы подачи материала.
Неумелые летописи, тщательные протоколы, интервью, отстраненные рассуждения. Просто куски текста, будто взятые из очередного триллера.
При всём винегрете — выдержка стиля и темпоритма. Чтобы читатель не заскучал, его надо все время удивлять, но не до мельтешения перед глазами.
И какие-то детали читатель должен постоянно додумывать сам. В голове должны увязываться фамилии, обстоятельства смертей и времена года.
Отсюда — постоянные сдвижки фокала. Кто вам рассказывает? Очередной не-сталкер? Самозваный летописец? Некий всевидящий голос, который точно знает, сколько и каких людей есть на Земле? Или автор собственной персоной говорит о своих личных ощущения?
Щелкает тумблер — и как бы включается новая камера.
По этой же статье проходит трансформация персонажей. Вот умирающий от рака мозга пациент, а вот он моложе на двадцать лет — ему выпал жребий быть приличным человеком в мундире. Вот сверхсрочник — а вот уже опытнейший не-сталкер. Объем текста позволяет описать становление характеров лишь самыми скупыми штрихами.
.
Больше — ничего существенного.
Эпический вопрос: "Зачем автор всё это написал", — ответа никоим образом не получает.
Да, есть пара шуточек-намеков с фамилиями коллег-писателей.
Присутствует некая мораль — за всё хорошее и против всего плохого. Ею обильно пропитан хеппи-энд.
Есть общая настороженность к государству, которая не переходит в фобию — потому как среди начальства находятся приличные люди. С ними можно договориться.
И?
Фраза "Ну, жизнь такая", — уже столько раз работала фиговым листком для книг серии "Сталкер", что изрядно поистрепалась.
Это проблема всех свободных продолжений.
Что сотой книги про Саракш, что тысячной — про Зону. Что стотысячного английского детектива по мотивам Агаты Кристи.
Не догнать, но согреться — вот на что может рассчитывать читатель.
И этим тварь неизвестной природы сильно проигрывает лазарчуковскому "Аборигену" — там финальный ералаш был кодой, объяснением множества странностей и намеков. Пусть и настолько странным, что в нем приходилось отдельно разбираться.
Здесь — нет. Сюжет и мир не входят в резонанс.
В остальном — хорошая книга с точки зрения писательского ремесла. 7-8
Киберпанк – это жанр о приближении к антиутопии, о нисхождении в ад. Величайшая победа героя – возможность остановиться на лестничной площадке и неторопливо выкурить сигарету. Некоторые площадки просторные и обустроенные, там получается задержаться.
Как сигареты кончатся – пора вниз.
Корни киберпанковской мрачности вполне очевидно растут из нуара, который дополняется фокусами 1980-х.
Это непременный культурный шок. Вариация футуршока, при которой привычные слова и смыслы должны непременно измениться, и само пониманием новых обстоятельств – должно ссотавлять отдельный пласт романа.
И, разумеется, сращение человека с техникой. «Будни великих строек» или бюрократический ад кафкианского «Замка» — были образами индустриальной эпохи. В цифровом веке общение с приборами настолько интимно и проникновенно – iPhuсk10 — что сложно понять границы своего тела и разума.
Если три составляющих удачно смешать в одном котле – то можно сварить крепкий русский киберпанк.
Не подражание американским интонациям и сюжетам. Не работу с периферийной культурой чужой страны, как в романах Й. Макдональда. А трансформацию своей – пусть опростившейся и «смотрящей на мир как бы из угла». Но это будет свой, автохтонный угол зрения.
Тут автор буквально «отрывается»: фейерверк шуточек, в которых мехом внутрь вывернуты современные образы и модные лозунги.
Хотите монархию? К вашим услугам клоны Никиты Михалкова, причем генетически доработанные, чтобы у негров и китайцев не возникало претензий. Пятеро клонов уже мертвы, потому царствует Аркадий Шестой.
Россия стала самым главным государством в ЕС, который теперь мало отличается от СНГ. В западной Европе сейчас Халифат. Исламисты перестреливаются с китайцами через европейскую территорию – плата за пролет ракет существенно пополняет бюджет.
И уж если героиня искусствовед, то по живописи и скульптуре, по хепенингу с инсталляцией – можно пройтись в кованых сапогах завода им. Шемякина.
На этом фоне является очередной нечеловеческий персонаж, коих так много уже создал буддист Пелевин.
Порфирий Петрович – это «китайская комната». Набор программ, что дает сравнительно очевидные ответы, пишет штамповано-детективные тексты.
Ужас в том, что ему не требуется быть гениальным сыщиком – надо просто находиться достаточно близко к человеку, рано или поздно тот совершит ошибку. Очевидную и понятную, но мы же люди и нам свойственно ошибаться. Тогда Порфирий Петрович аккуратно напишет «в управление», и за растяпой придут.
Умная героиня, как Маруха Чо, ошибается не сразу, а мелкий уголовник еле-еле один день на свободе прожить может.
Раболепная техника всегда предаст тебя, читатель. Ведь не ты её программируешь?
Но роман – тот редкий случай, когда при виде бесконечной лестницы вниз и скрежета решетки лифта (да, «Сердце ангела») можно точно сказать, что в бездне.
Там – мир из романа «S.N.U.F.F.». Отлично показано, как уличные беспорядки поначалу дают возможность всяческим нацменьшинствам вымогать у государства пособия. Тогда можно жить в общинах, петь по воскресеньям рэп и заниматься «духовными практиками». Как деньги кончаются – на улицу, в строй, на баррикады. Пока государство богатое. Скоро обеднеет – и очередные беспорядки назовут «Священнейшей войной», спустят на людей кукол-роботов, приспособленных для убийства.
Видно, как утрачивает силу закон Мура – и тормозится гонка мощностей компьютеров.
Как людям продают механическую любовь, отбирая настоящий интим (а что получится из этого безобразия – можно прочесть в «Любви к трём цукербринам»).
Метафизику и религиозную проповедь на этот раз автор спрятал поглубже, слое в третьем-четвертом своих отсылок и аллюзий.
На первом – твердая детективная линия. Сработано хорошо, ружья развешены строго по заветам классиков. Намеки разной толщины и прозрачности проскальзывают тут и там. Промежуточная кульминация обеспечивает их сборку в цельный механизм интриги.
На втором — романтическая линия. Тоже вполне пелевинская — тени старых любовей героини играют с ней в прятки. Китайская комната по имени «Порфирий Петрович» отражает чувства Марухи Чо. Героиня переживает роман с собственными воспоминаниями, вполне понимая механизм самообмана, как понимает механику работы своего iPhuсkа.
В итоге Порфирий Петрович может спокойно покурить на кладбище...
Не скажу, что роман стал новым этапом, опорой или волшебным пинком для современной литературы. Но вещь куда сильнее, чем холостые «t», «5П» или ананасно-жиденькая вода для прекрасной дамы…