Есть в мире вещи – приходится согласиться с автором – есть события, поступки, слова, возможно, даже мысли, которые уже нельзя отменить, переиграть, исправить. Нельзя, даже если сам автор всю книгу пытается убедить читателя (и себя тоже, себя – в первую очередь), что всё-таки можно. Даже если понимаешь, что это неправильно, несправедливо, жестоко. И самое страшное – когда это ещё не произошло, но обязательно, неизбежно, непоправимо произойдёт, и ты откуда-то точно знаешь, что произойдёт, но ничего уже не можешь изменить. Только ждать, только надеяться на чудо.

Вот и с этой книгой – такая же история. Едва прочитав коротенькое вступление, «пред-сложие», как назвала его сама Татьяна Томах – необычное, яркое, щемяще-тревожное и при этом удивительно светлое, восхитительное, одним словом – я уже знал, что книга мне не понравится. Но ведь это же несправедливо, глупо, абсурдно! Когда порой хочется волком взвыть, оттого что в руки тебе упорно попадаются десятки тусклых, вторичных, беспомощных, убогих сочинений, когда, открывая очередной том, с замиранием сердца ждёшь: а вдруг на этот раз повезёт, и ты случайно наткнёшься на что-то особенное, настоящее, то, ради чего только и стоит читать, И вот ты находишь такую книгу и понимаешь – нет, пока ещё только предчувствуешь – тебе она не понравится!

Может быть, я просто отвык от хорошей литературы, разучился её понимать, воспринимать, восхищаться ею, может быть, я никогда и не любил её по-настоящему? Не исключено. Но проблема не только в этом. Испытав катарсис уже на первых страницах, поневоле задумаешься, испугаешься – а что же будет дальше? О чём ещё – уже сказав ТАКОЕ – собирается писать автор? А она, оказывается, и дальше собирается писать так же и о том же. И вот в этом «так же» и скрывается главная опасность.

Но сначала о том, как именно «так же». Если сказать коротко, то невероятно талантливо. Давненько я ничего похожего не читывал. И дело не в каких-то там особых профессиональных приёмах, а в способности автора воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях и передать это своё восприятие читателю. Читая книгу, ты видишь глазами героя, слышишь его ушами, вместе с ним чувствуешь вкус, запах, и – дурацкое, конечно, словосочетание, но никак не подобрать ему замену – испытываешь те же тактильные ощущения. О том, что испытываешь те же эмоции, что и герои, наверное, можно было и не говорить. Живёшь в этом мире, в этом герое,чёрт возьми!

Впрочем, и о технике тоже стоит поговорить. О манере письма. Автор с удивительной для дебютанта уверенностью работает с повторами, использует их в своих целях. Описывая одну и ту же ситуацию в восприятии разных персонажей, разные ситуации со схожим эмоциональным подтекстом, вставляя в описание фрагменты воспоминаний, снов, предчувствий. Сплетая сложную, затейливую вязь, показывающую – во многом, благодаря именно повторам – как из одного поступка неизбежно вырастает другой, как равнодушие переходит в жестокость, минутная слабость превращается в предательство, а мимолётное сочувствие рождает любовь. Нет, увы, не получается у меня передать эти ощущения. Но попробуйте просто поверить – у самого автора получается.

Правда, читается при этом книга очень медленно, трудно. Нужно примерить каждую фразу на себя, пропустить через собственное восприятие, понюхать, попробовать на язык, потрогать. Это требует от читателя определённой работы, но иначе читать именно эту книгу – бессмысленно. Именно этим она отличается от прочих, ничего не требующих, не напрягающих, но, наверное, как раз поэтому и оставляющих тебя равнодушным.

Однако пора бы уже самому себе напомнить свои же собственные слова: книга мне не понравилась. Как? Почему? Если всё на самом деле так, как я расписываю – разве может не понравиться ТАКАЯ книга? Может. И я даже попытаюсь объяснить этот феномен.

Дело в том, что автор, однажды взяв необычайно высокую, пронзительную ноту, пытается растянуть её на всю книгу. И можно даже сказать, что это ей удаётся. Только сама нота уже не воспринимается, как нечто волшебное, сказочно-прекрасное. Надоедает она, откровенно говоря. В коротком рассказе такая одновысотность звучала бы замечательно, но в романе… в романе читателю бывает необходимо взять паузу, дать отдых своим барабанным перепонкам. Иначе он элементарно перестаёт воспринимать эту высоту. В лучшем случае – услышит невнятный, монотонный шум.

Точно так же и язык повествования – чудесный язык, до предела насыщенный образами и эмоциями – на протяжении всей книги не меняется, и со временем к нему привыкаешь. Читать, безусловно, становится легче, но ведь привыкание как раз и означает, что читатель перестаёт воспринимать его как что-то особенное, заслуживающее внимания, той работы, которую необходимо проделать, чтобы ощутить всю его красоту. И, конечно же, перестаёт работать, реагируя только на внешнее, видимое невооружённым глазом развитие сюжета. А сюжетом в наше время удивить трудно.

И ещё один момент: вероятно, в понимании автора, даже самое крохотное, малюсенькое зло всё равно остаётся Злом. Невыполненное обещание равносильно предательству, бездействие – соучастию в убийстве. Поэтому и описываются они с одинаковым эмоциональным накалом. Но для читателя… ладно, не будем всё валить на абстрактного читателя – для меня замученный котёнок всё-таки не равен сожжённому заживо человеку. То есть, умом-то я понимаю, что одно вырастает из другого, но испытать одинаковое потрясение от этих двух жестокостей – увы, не способен. А сама манера повествования как бы стремится уравнять эти два события, и уравнивание происходит, но… по меньшему потрясению – не забывайте ещё и про упомянутое выше привыкание. И в результате даже в самые трагические мгновения книги, когда по идее сердце должно разрывать от жалости, негодования и ли ещё чего-то подобного – таки нет, не разрывает. Фазана – жалко, волка – жалко, и мать героини – тоже жалко. Тоже. И только.

Нет, я не готов рекомендовать автору какой-то рецепт избавления от этой одновысотности впечатлений. Не имею я морального права давать такие советы, подсказывать, как в подобных случаях принято поступать. Во-первых, мало кому посчастливилось столкнуться в своём творчестве именно с такими затруднениями. А во-вторых, я вовсе не хочу, чтобы Татьяна Томах стала писать «как все». Пусть лучше после прочтения её книг остаётся чувство разочарования, обманутых надежд, но только не равнодушие. Есть вещи, которые мы не можем изменить. Только ждать и надеяться, что автор сама поймёт, что в этой книге было не так, и напишет другую, сохранившую достоинства первой, но лишённую её недостатков. Ух, что это будет за книга!

Вот только «волка» всё равно жаль. Впечатление о нём уже не изменишь. Книга, которая по всем задаткам должна была запомниться на долгие годы, прошла практически незамеченной, и не только читатель в этом виноват. Никто так и не расслышал имя волка, а значит, оно и не было названо.

Собственно, ничего страшного в тот день не произошло, только неизбежное и давным-давно предсказанное. Мир не перевернулся – он уже много лет заваливался на бок, и до сих пор продолжает. И российская фантастика вовсе не в апреле этого года потеряла девственность. Но теперь, после Роскона, уже как-то совсем глупо делать вид, будто бы веришь, что она по ночам работает медсестрой в больнице.

Мало того, отныне её трудовая деятельность будет осуществляться с одобрения и благословления всех участников конвента. Ведь не какое-то там авторитетное жюри вопреки воле народа выбрало лучшим романом года заурядную книжонку из раскрученной серии «Сталкер» – сами, своими же дружно поднятыми руками вознесли на пьедестал посредственность и безвкусицу. И ведь прекрасно понимали, кому и зачем это нужно, но поддались… возможно, даже не грубому нажиму, а острожным намёкам, подмигиваниям и покашливаниям, которые, как известно, к протоколу не подошьёшь и прокурору не предъявишь.

В общем, шоу было поставлено на совесть, и совесть с этой нагрузкой справилась. Нет, наверняка кто-то голосовал против, кто-то потом в блогах возмущался подтасовкой результатов. Но где, спрашивается, можно найти поимённые списки голосовавших? И кто будет искать эти крики вопиющего в пустыне? В памяти народной останется лишь тот прискорбный факт, что практически весь цвет российской фантастики так или иначе оказался причастен к сомнительному, мягко говоря, решению, замазан в некрасивой истории. И в лучших традициях отечественной литературы сам себя высек. А все разговоры о том, что издательства проталкивают в печать безликую, стандартную фантастику в ущерб оригинальной и талантливой, отныне будут выглядеть лишь неуклюжей попыткой сохранить лицо, изрядно помятое и осунувшееся за время конвента.

А самое забавное, что заодно высекли и незадачливого автора «Кубатуры сферы» Сергея Слюсаренко. Народным любимцам минутную слабость со временем простят, скорее всего, уже простили, а вот наш горе-лауреат от репутации халявщика, получающего больше, чем заслужил, рискует не отмыться уже никогда. Хотя он-то как раз и не виноват в том, что награждением именно его книги решили ещё раз пропиарить сталкеровскую серию и серийную литературу вообще. И сам роман не настолько плох, как его теперь, под влиянием привходящих обстоятельств, воспринимают. Он просто недостаточно хорош, чтобы поверить в искренность тех, кто его награждал. Обычный фантбоевичок, каких уже много было и, несомненно, скоро станет ещё больше.

Честно говоря, подробно рассуждать о сюжете книги не хочется. Вроде бы там постоянно что-то происходит, какие-то новые навороты. Но происходят они до ужаса однообразно. Сначала появляется новая партия плохих парней, потом – очередной природный катаклизм, а следом за ним – новое чудовищное чудовище. И так – восемь раз по кругу. Как по-вашему, могут ли однообразные события быть неожиданными? Вот и по-моему тоже не могут.

К тому же автор совершил очевидный стратегический просчёт. Хорошие парни у него настолько круты, обладают такими сверхъестественными способностями, пугающей воображение боевой и технической выучкой и суперсовременными гаджетами (один внедорожник с реактором на быстрых нейтронах чего стоит), что очень быстро перестаёшь беспокоиться о том, как они справятся с очередной напастью. Даже подхватив неведомый вирус, превращающий человека в кровожадного монстра, один из героев всё равно умудряется как-то контролировать свои инстинкты и отрывает головы исключительно плохим парням. Молодец, конечно, что и говорить, вот только читателю приходится намного сложнее – контролировать собственную зевоту он перестаёт задолго до середины книги.

Правда, и на этой крутости можно было сыграть, показав, как наши сверчеловеки, с лёгкостью расправляющиеся с любым врагом и разгадывающие любую загадку, оказываются бессильны против банальной подставы. В общем-то, автор и попытался так поступить, вот только вся эта сюжетная линия уместилась в пять страниц – примерно столько же, сколько заняла, например, сцена охоты на крокодила. Что ж, хозяин барин – что автору самому кажется интересным, о том он и пишет.

Впрочем, опять приходится отдать ему должное, в какой-то момент Слюсаренко почувствовал, что читатель вот-вот заснёт, и вдруг, без предупреждения, принялся шутить. Но чувство юмора – штука ещё более индивидуальная, чем литературные пристрастия. Кому-то, как говорится, и кобыла – невеста, для кого-то и Петросян – гений юмора и сатиры. И если упоминание в тексте имён некоторых деятелей фэндома выглядит вполне безобидно, а господин Сидорович, торгующий семигранными гайками – это, возможно, даже смешно, то сцена, явно пародирующая фильм «Сталкер» – та, в которой Гера читает стихи Арсения Тарковского – на мой личный вкус просто отвратительна.

С гораздо большими основаниями на пародию, издёвку над штампами времён холодной войны, могли бы претендовать описания украинских националистов и заседания таинственной организации, на самом деле контролирующей ситуацию в Зоне. Только есть у меня опасения, что именно здесь-то автор и серьёзен как никогда. Во всяком случае, сюжет романа, его предыстория во многом строится именно на этом противостоянии хорошей российской спецслужбы и натовских стервятников с их украинскими прихлебателями.

Разумеется, автор, живущий на Украине (или правильней сказать в Украине?), сам волен решать, как относиться к своему правительству и его политике. Но при этом вовсе не обязательно делать книксены в адрес соседней страны, где, по странному стечению обстоятельств, и была издана эта книга. Некрасиво получается, честное слово. И, между прочим, награда Роскона как бы поощряет эти антиукраинские, антинатовские и пророссийские настроения автора, то есть, ко всем прочим прелестям, отдаёт ещё и политическим душком.

Ну да ладно, бог с ней с политикой. Но ведь автор и издатели обещали нам раскрыть тайну возникновения Зоны, рассказать о чём-то таком, что «может перевернуть весь мир». И как же они выполняют свои обязательства? А очень просто – в самом финале романа даётся одна резюмирующая реплика генерала Лазненко, руководителя Центра Аномальных Явлений:

«Нет той Зоны, куда вы отправились несколько дней назад. Её вообще нет. Вернее, она осталась только для систем наблюдения. А в реальности Зона находится где-то совсем в другом месте. Та туманная дымка, которая вас встречала при входе в Зону, теперь стала границей между двумя мирами. Куда попадает человек, пересекая границу, – неизвестно. Может, это лес в Сибири, может, заповедник на Венере, а может – это вообще другое пространство».

Да уж, спасибо, объяснили. Теперь всё стало понятно. Разве что неясно, каким образом Лазненко обо всём этом узнал. Ведь ни о чём похожем, ни о чём, дающим хоть малейшие основания для таких выводов, ранее в книге не сообщалось. Но, наверное, начальник таких крутых парней и сам обладает нехилыми паранормальными способностями. Предположим, у него прямая астральная связь с единым мировым информационным полем. Стоит ли, после всего уже случившегося, этому удивляться?

Стоит ли удивляться, что Вадим Иванович Малахов, 1975-ого года рождения, за двадцать лет до описываемых, происходящих в 2012 году событий уже служил в российской армии? Ну не действуют в этом мире ни законы математики, ни закон «О воинской обязанности и военной службе», допускающий призыв в армию только после достижения восемнадцатилетнего возраста – подумаешь, эка невидаль! Законы математики – так те точно не действуют. Послушайте, например, как звучит обратный отсчёт в аномальных условиях Зоны:

«– Восемьдесят пять, восемьдесят четыре, – стала отсчитывать Клавдия ровным голосом…

– Тридцать три, тридцать четыре, – не переставала считать Клава».

А лучше бы всё-таки перестала.

Дальше рассуждать о каких-то логических нестыковках в книге, на мой взгляд, бессмысленно. Тогда о чём? О языке, о характерах героев? Да, с этим немного получше. Образ сталкера Сухого можно даже назвать авторской удачей. Так ведь в том-то и беда, что мог Слюсаренко по всем задаткам и при некоторой доле требовательности к себе написать приличную книгу. Но зачем напрягаться, если и за такую халтуру премии дают?

А издателю и подавно важна только кубатура, валовой объём производства. Да и писателей с критиками больше интересует, не возникнут ли у них самих в будущем проблемы с публикациями, позовут ли их на следующий конвент. Где, возможно, опять придётся голосовать по негласным рекомендациям издательств. Замкнутый круг, сфера общих интересов. И читателю в эту зону отчуждения никак не пробиться.

Я оглядел пустую захламленную комнату с обломками диковинных моделей и обрывками… чертежей, пошевелил носком ботинка валявшуюся у входа папку со смазанным грифом "Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь" и пошел прочь.

Аркадий и Борис Стругацкие.

«Понедельник начинается в субботу»

В принципе, можно было бы и не расчехлять мою любимую лопату и не устраивать очередные раскопки скрытого смысла. Вторая часть рассказа Елены Первушиной содержит и чётко выраженную идею, и вполне стройный сюжет. Законченный, самодостаточный, увлекательный, понятный, в конце-то концов. Казалось бы, что ещё можно от литературного произведения потребовать? Но ведь первая-то часть, скажем прямо, не выглядит ни самодостаточной, ни понятной. Даже обязательной не выглядит, если называть вещи своими именами.

Тем не менее это не пролог, не увертюра какая-нибудь, а «Часть первая. Ночь. Гонец» рассказа «Убежище. Ночь и день». Стало быть, она, по мнению автора, имеет не меньшее значение, представляет для читателя не меньший интерес, чем часть вторая. И в то же время является именно частью чего-то целого, завершённого и не требующего какого-либо третьего фрагмента, как бы я ни ратовал за универсальность схемы «теза –антитеза — синтез». Если уж доверять автору, (а доверять ему нужно всегда, особенно в тех случаях, когда уже убедился в его профессионализме, а по второй части я в этом полностью и безоговорочно убедился), то приходится заключить, что в тексте содержится достаточно информации, которую остаётся только правильно расшифровать.

И кто-нибудь всерьёз полагает, что я мог отказаться от такого настойчивого предложения пошевелить мозгами? Не дождётесь!

И для начала позвольте выдвинуть гипотезу, что мы всё-таки имеем дело с условно трёхчастной схемой рассказа. То есть, после прочтения второй (понятной) части рассказа, следует перечитать первую (непонятную) часть, и тогда мы сразу же поймём всё то, что автор не захотел или не рискнул сказать открытым текстом… Ну, во всяком случае, что-нибудь прояснится… Ну, хоть какие-то предположения появятся… Нет, не появились? Что ж, давайте попробуем ещё раз.

Итак, что нам стало известно из второй части? С давних времён существует некий закон, регулирующий отношения между отдельными группировками вампиров и, вероятно, иных «иных». Не лукьяненковский Договор, но что-то близкое по смыслу. И существуют лица – не уверен, можно ли их называть людьми – обладающие достаточной силой и властью, чтобы следить за его соблюдением. Однако тоже обязанные выполнять его требования. Согласно одному из положений закона, любой вампир, в случае смертельной опасности, имеет право попросить убежища в доме такого лица. И ни один самый крутой упырь не осмелится, да и не сумеет, наверное, этому помешать. Добавим, что живут содержатели Убежищ неизмеримо долго, работы своей не меняют, хотя и не испытывают от неё особого удовольствия, и с коллегами практически не общаются. Вот, пожалуй, и все исходные данные.

А теперь возвращаемся к части первой и пытаемся постичь замысел автора. По пунктам.

1) Время и место действия. Оно определяется однозначно: 1209-й год от Рождества Христова, накануне начала Альбигойского крестового похода, один из замков графства Тулуза, Южная Франция или, как её тогда называли, Окситания.

2) Действующие лица. Здесь уже похуже. Имеется Гонец – посланец «Совета Высших Магов Тулузы». Не рискну утверждать, что это тот самый Хозяин Убежища из второй части. Всё-таки там была женщина, а здесь – мужчина, хотя вряд ли смена пола представляет серьёзную трудность для «высших магов». Но кое-какие детали говорят в пользу этой версии.

Во-первых, разумеется, схожие способности. Сравните: «в моём присутствии никто не может пользоваться магией» и «мне очень не хочется, чтобы она подошла слишком близко, чтобы моя способность подавлять магию вступила в свои права». Но это, возможно, просто общий профессиональный навык. А вот нелюбовь к холоду – уже личная черта. И самое главное – неравнодушие к происходящему. Оба готовы пренебречь буквой закона ради его духа. Опять пара фраз для сравнения: «убийство для утоления голода – здесь я ничего не могу поделать, люди должны разбираться с этим сами, но, если речь идёт об убийстве из мести или о политическом убийстве, я не буду оставаться в стороне» и «это те самые слова, которые мне так не хотелось произносить, и я, будь что будет, осмеливаюсь на неслыханную дерзость и добавляю к посланию Совета Магов Тулузы несколько слов». Такое совпадение уже никак не спишешь на профессиональные качества, это глубоко личные особенности характера. Тем не менее, нигде прямо не сказано, что Гонец является Хозяином Убежища и моя догадка так и остаётся догадкой.

Далее в кадре появляется Граф. А графьёв в тогдашней Окситании было не так уж и много. И один из них отпадает сразу: Раймунд Тулузский упоминается в третьем лице как виновник конфликта. Следовательно, это не хозяин замка. Однако возмездие за убийство папского легата грозит и нашему графу. Так что, скорее всего, он – один из вассалов Раймунда. Один из трёх вассалов, если быть точным – граф д’Арманьяк, граф де Комменж или граф де Фуа. Но кто именно – пока не ясно. Не ясно даже, почему автор, сказавши А, назвав время и место, не желает говорить Б, то есть, называть имя героя. Такое ощущение, что Елена Первушина хочет быть понятой, но опасается быть понятой до конца.

Какую-то ясность могла внести личность врага графа – некоего Джафрюэ де Палазоля, но тут уж я, признаюсь, сплоховал, не смог ничего про него разузнать. Есть упоминания о трувере Беренгьере (Беранже) де Палазоле. Но как-то не вяжется у меня образ поэта, воспевающего Прекрасную Даму, с «проклятым мужеложцем», как величает соседа наш граф. Так что, не остаётся у нас другого выхода, кроме как попытаться идентифицировать Графиню.

Гонец относится к ней с большим почтением, что, в общем-то в традициях того куртуазного века. Правда, собственных жён господа рыцари почитали гораздо меньше, чем посторонних прекрасных дам, и не сильно горевали, расставаясь с ними. Тот же Раймунд Тулузский был женат шесть раз, а его вассал Бернар де Комменж – четыре раза. И вряд ли его можно назвать Защитником – а именно так, с большой буквы, написано в тексте – хоть одной из своих жён. С другой стороны, доподлинно не известно был ли вообще женат Жеро д’Арманьяк. Во всяком случае, наследника по прямой он не оставил. Таким образом, из трёх претендентов у нас остаётся один Раймунд Роже, граф де Фуа. Правда, по некоторым сведениям, он тоже имел двух жён, и уж точно обзавёлся внебрачными детьми, но это и не удивительно, поскольку супруга графа, Филиппа де Монкада была принята в «совершенные» — высший ранг религиозной секты катаров, как известно, не одобрявших мирские удовольствия.

Также к «совершенным» принадлежала и сестра Раймунда Роже, Эсклармонда де Фуа. Отсюда следует, что граф лукавил, когда говорил гонцу: «Может быть, в одной из моих деревень и живут несколько этих, как там они их называют, совершенных, но это дело моих крестьян, а не моё». И гонцу наверняка известно истинное положение вещей, известно, какой популярностью пользуется в народе графиня Эсклармонда, получившая прозвище «женщина-папа» за искусство вести религиозные диспуты. Откровенно говоря, я сначала подумал, что именно она и названа в тексте «Графиней». Но вопрос «Вы привезли добрые вести моему супругу?» вроде бы опровергает мою догадку.

Но не так уж и важно, какая именно из представительниц верхушки секты катаров представлена в рассказе. Важно, что она обладает магическими способностями, способностями того же рода, что и у главы клана вампиров из второй части, точно так же подавляемыми в присутствии Хозяина Убежища. Логично будет предположить, что именно вампиршей Графиня и является. В то же время, у самого Графа, по утверждению Гонца, «никакой магической ауры» нет. Не был граф де Фуа и катаром. И если между первой и второй частью рассказа существует какая-то взаимосвязь, (а думать иначе было бы попросту странно), то, следовательно, катары и есть вампиры, вернее, некий вампирский клан, вполне вероятно, поссорившийся с другими вампирами.

Но, позвольте, тут что-то не сходится! Общеизвестно, что катары были вегетарианцами, не употребляли мяса. Могли ли они пить кровь? Человеческую кровь.

Скорее всего, нет, не могли. Но, может быть, из-за этого они и поссорились с другими вампирами? Ведь во второй части рассказа в Убежище скрывался именно вампир, отказавшийся от этой дурной привычки. Так что аналогия вполне уместна. Тогда кто же эти другие вампиры? Пора уже приступить к третьему пункту нашего расследования.

3) Что же, собственно, здесь происходит.

С кем же и что же не поделили катары вообще или граф и графиня де Фуа в частности? На первый взгляд, ответ очевиден. Раймунд Роже за что-то сильно обижен на Джафрюэ де Палазоля. За что конкретно – трудно сказать, да и выяснять не очень хочется, учитывая… э-э… половую ориентацию последнего. Однако граф не может по собственной инициативе наказать обидчика, а вынужден дожидаться разрешения «Совета Магов». Заметьте, не своего сюзерена Раймунда Тулузского, что было бы ещё как-то объяснимо с точки зрения средневековых обычаев, «феодальной лестницы» и прочих условностей. И ещё раз заметьте, сам граф магом не является. Значит, магом является этот самый Джафрюэ. Стало быть, вампиром?

Нет, у меня другая версия. Вспомним, что Гонец советует Графу: «не затевайте ссору с возможным союзником, когда у ваших ворот враг». И вот что любопытно: а нафига влиятельному сеньору, храброму и опытному воину, порывавшемуся в своё время воевать с самим Раймундом Тулузским, помощь какого-то Палазоля из замка Зелёная Лоза? У того даже сколько-нибудь приличного, достойного упоминания титула нет. Какой из него в папу союзник?

Для графа – естественно, никакой. Для графини – возможно. Если этот Палазоль – Хозяин Убежища. Например, замка Зелёная Лоза. И тогда Палазоль способен защитить графиню от врага, стоящего у ворот. Конечно, с помощью войск графа, и при том условии, что враги – вампиры. Гонец ведь, по всей видимости, человек пришлый. Не зря же он упоминал о неких клятвах, мешающих ему остаться. Вполне вероятно, что он исполняет обязанности Хозяина Убежища в какой-то другой местности, а в Окситанию попал по необходимости, поскольку здешний Хозяин как раз и замешан в кофликте.

Что же касается странных наклонностей господина Джафрюэ, так Хозяйка из второй части вкратце обрисовала нам сложности своей профессии: бесконечно долгая, однообразная жизнь, отсутствие родных и близких. А тут – хоть извращённое, но всё ж таки развлечение. Или даже удовольствие… Ладно, замяли это вопрос.

Вернёмся лучше к врагам. Их на самом деле искать и не приходится, они названы в самом начале беседы Гонца с Графом. Французские рыцари во главе с аббатом Арно Армори и Симоном де Монфором, благословлённые папой Иннокентием III на крестовый поход против катарско-альбигойских еретиков. Много ли военных компаний удостаивались такого названия? И что может роднить битву за освобождения Гроба Господня с подавлением одного из многих и не самого массового еретического течения?

Будь здесь синьор Умберто Эко, он бы сразу нашёлся с ответом:

«Ну знаете! Это и спрашивать незачем. Разумеется, Грааль!»

Именно эту чашу, из которой апостолы пили кровь Христову на Тайной Вечере и в которую потом Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Сына Божия, хранила, согласно одной из легенд, в своём замке Монтсегюр Эсклармонда де Фуа. То есть, либо золовка нашей графини-вампирши, либо сама графиня. И вот как хотите, но здесь явно прослеживается связь между великим христианским таинством евхаристии и банальным вампиризмом.

В чём конкретно заключается эта связь – определить трудно. Но ведь творили же апостолы чудеса, отведав тела и крови Господа своего? Творили. И у вампиров, как мы недавно установили, есть своя магия. Сказано ведь в Евангелии от Иоанна «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни»? Сказано. И вампиры имеют жизнь практически вечную.

Нет, не знаю, как вам, а мне всегда была подозрительна та активность, которую проявлял на Голгофе Иосиф из Аримафеи. Что-то знал старик такое, о чём другие не догадывались. А может и другие знали, и ввели в своей общине обязательный ритуал евхаристии, то есть, совместного распития крови Христовой, наполняющий адептов магической силой и дающий жизнь вечную. Но со временем, сохранив внешнюю форму, забыли истинный смысл ритуала.

Может быть, именно тайну ритуала, а не саму чашу, хранила у себя в замке «совершенная» Эсклармонда де Фуа? Хранила и никому не открывала. Может, именно её искали и рыцари Круглого Стола, и крестоносцы в Святой земле? Может, ради её обретения и был объявлен Альбигойский крестовый поход? И совсем уже безумная идея, навеянная второй частью рассказа: а что если катары, которые, если кто не помнит, не признавали евхаристии и вообще были вегетарианцами, открыли бескровный способ обретения силы и распространению именно этой ереси хотели помешать доблестные рыцари Христовы?

Ох, куда меня занесло-то. Только теперь начинаю понимать, почему герои не названы в рассказе по именам. Именно во избежание заносов. Нет, разумеется, это всё сказано в аллегорическом смысле. Вампирами христиане, конечно же, не были. Но кровь не случайно вошла в символику христианства. Возникнув на крови пострадавшего за всё человечество Христа, укрепившись на крови первых мучеников за веру, в дальнейшем оно держалось уже на крови казнённых отступников. И даже не в христианстве дело – такова сущность большинства религий, государств, политических партий, бизнес-мафиозных структур, порой даже землячеств. А человек имеет право по своей воле уходить и так же самостоятельно возвращаться – куда и когда только пожелает. Пока это только мечта, цель, перспектива. День, вопреки оптимистическому названию рассказа, ещё не наступил. Но стал «на день ближе».

Наверное, об этом и хотела сказать в своём рассказе Елена Первушина. А если не об этом, то я, ей богу, не знаю, зачем была нужна его первая часть. Разве что затем, чтобы я в ней покопался до полного удовлетворения.

Генри Лайон Олди "Остров,который всегда с тобой" 2003 г.

"В седой древности на месте Кастель-дель-Ово стояла вилла патриция-полководца Лукулла, более славного обжорством, нежели военными подвигами. Там, на берегу, под рокот волн, поэт-чародей Вергилий сочинял «Энеиду», готовясь сойти в ад и ждать в гости флорентийца Алигъери. В свободное от подвигов Энея время Вергилий рассуждал о связи судьбы Неаполя с волшебным яйцом. Здешняя легенда гласила: яйцо спрятано в амфору, амфора – в сундук из холодного железа, сундук замурован в фундаменте, а поверх клада, верным стражем, воздвигнут Замок Яйца. Пока, значит, какой-нибудь безмозглый герой замка не снес и яйца не разбил – стоять Неаполю в веках.

Петеру все время казалось, что эту историю он уже где-то слышал. Только там, вроде бы, речь шла про иглу в яйце. Или в зайце. А рядом рос дуб зеленый со златой цепью.

Еще мышка бежала, что ли…

– Con questo ziffiro

Увы, иглу с цепным дубом неаполитанцы гневно отвергали. Зато охотно соглашались на звон цепей и стенания погибших в замке узников. Любимцем местной детворы, особенно мальчиков, был Сарацин-без-Головы: бедняге отрубили голову, швырнув ее в море, и теперь сарацин шлялся по коридорам, разыскивая пропажу. Девочки предпочитали госпожу Тофану, которая в Кастель-дель-Ово продала душу Вельзевулу в обмен на тайну ядов. Ах, сколько пылких красоток ухитрилось благополучно овдоветь при помощи отзывчивой госпожи! Девочки млели и мечтали поскорее выйти замуж. А старики поминали Ромула Августула, последнего римского юношу-императора, убитого все там же, на вилле приснопамятного Лукулла".

Телепрограмма "Вокруг света" 22 сентября 2002 года

"Например, там, где стоит сейчас Кастель-дель-Ово — замок яйца, — находилась вилла римского полководца и гурмана Лукулла. Лукулл настолько прославился чревоугодием, что словосочетание "лукуллов пир" стало нарицательным. История замка Кастель-дель-Ово связана, конечно, не только с прожорливым Лукуллом. Стены хранят память о великом римском поэте Вергилии, который на берегу Неаполитанского залива писал свою "Энеиду". Вергилий был согласно легенде не только поэтом, но и чародеем. Ведь в те времена многие связывали поэтический дар с магией или ясновидением. И своим именем Замок яйца, по одной из версий, обязан именно Вергилию. Вергилий связывал судьбу Неаполя с волшебным яйцом, которое скрыто под фундаментом Кастель-дель-Ово. Предание гласит, что яйцо спрятано в амфору, амфора — в железную клетку, а клетка замурована где-то здесь, и вокруг всего этого простроен замок. И пока яйцо цело — стоит замок, стоит и весь город Неаполь. Такая вот вариация на тему Кащея Бессмертного.

Именно в этом замке был убит последний римский император Ромул Августул. И после падения империи все здесь изменилось. Во времена раннего Средневековья на маленьком вулканическом островке, где расположена крепость, была основана монашеская пустошь. В XII веке монахам пришлось покинуть свою обитель. С севера сюда добрались норманны и стали возводить первые фортификационные сооружения. Затем крепость была расширена Анжуйскими правителями. А в конце XV века замок, сильно поврежденный во время самых разных боев, был полностью перестроен. В плане он овальный и имеет форму яйца. Быть может, легенда о Вергилии повлияла на строителей, а может, все-таки название его возникло не в античные времена, а гораздо позже и имеет гораздо более приземленное объяснение. Но в любом случае, с Кастель-дель-Ово связано множество загадочных слухов. За свою долгую историю он успел побыть также и тюрьмой, и говорят, что до сих пор здесь можно услышать звон цепей и стоны погибших здесь узников. А по ночам по ступеням крепости бродит безголовый сарацин. В давние времена он тайно проник в замок, но был схвачен его защитниками. Ему отрубили голову и бросили в море. И с тех пор он ходит по крепости в тщетных попытках разыскать ее. Где-то здесь известная госпожа Тоффана продала свою душу дьяволу. А после отправилась на рынки Неаполя и Палермо торговать знаменитой "аква тофана" — прозрачной жидкостью, при помощи которой молодые и симпатичные жены отправляли на тот свет престарелых и нудных мужей".

Первый том «Мёртвых душ» Гоголь так

и не сжёг: жалко стало, первый всё-таки!

Из ненаписанного.

Немного наивный вопрос: может ли разочаровать читателя книга о попаданцах? А вот поди ж ты – может, оказывается! Я до самого последнего и самого решительное боя надеялся, что автор, давно и всерьёз интересующийся историей, сумеет внести в этот до ужаса неоригинальный жанр что-то своё, новое, необычное. Однако опять не срослось.

И ведь были же предпосылки для оптимизма. Во-первых, выбор героя (одного из). Не спецназовец, не космонавт, не чемпион мира по боям без правил, а историк-реконструктор, как и сам автор. Энтузиаст, по крупицам собиравший сведения о далёкой эпохе, вдруг видит её собственными глазами. Ох, как можно было тут сыграть на несоответствии увиденного ожиданиям! Но нет, ничего похожего.

Или, допустим, попытка подключить к действию фольклорные персонажи – русалку, лешего, кикимору. Тоже могло получиться интересно. Могло, правда, и стандартно, по-белянински. В итоге не получилось никак. Встреча с ними так и осталась вставным, сюжетно не оправданным эпизодом

Была ещё надежда, что два одинаковых амулета с изображением знака бесконечности, уже сыгравшие определённую роль в этой истории, впоследствии ещё как-то себя покажут. Но и она не сбылась. Во всяком случае, в этой книге.

Что ещё? Ну, допустим, этнографические мотивы – обряды… песни… тосты. Кстати, раз уж к слову пришлось, тот способ, посредством которого герои оказались в прошлом – это просто прелесть какая-то! Может, и не слишком оригинальная идея, зато вечная. Куда только наших российских мужиков по пьянке не заносило! Почему бы и не в IX век нашей, слава богу, эры? Причём, ребята даже ни одной часовни по ходу дела не развалили. Жаль, что они не попробовали тем же способом вернуться домой.

А вот варяжский скальд меня опять расстроил. Сомневаюсь, чтобы скандинавские висы в оригинале действительно звучали настолько убого, что остаётся только поражаться, как эти примитивные люди могут слушать подобное. Впрочем, и они с трудом выдерживают. Автор не расшифровывает смысл восклицания ярла Бьярни «О, нет, сжальтесь боги!», но в общем-то и так понятно.

Собственно, и сами персонажи не лучше своих песен. Что новгородцы, что варяги. Полная попендикулярность характеров, никаких индивидуальных отличий, никаких личных устремлений. Позвали к столу – хватай ложку, позвали на сечу – берись за меч.

И так во всём, за что, простите за каламбур, не возьмись. Возможно, что-то оригинальное и планировалось, но все задумки были сожраны законами жанра. И даже не зная этих законов, нужно иметь косую сажень во лбу, чтобы не догадаться, кем в конце концов станет новгородский дружинник с типичным для того времени именем Вадим.

А ведь я ещё ни слова не сказал о стилистических достоинствах книги. И, наверное, не стоило бы. Как говорили древние – либо хорошо, либо ничего. А там совсем ничего и не было. Даже глубочайшие познания в области средневекового кораблестроения не помогут, к примеру, разобраться в такой вот фразе:

«Тело новгородца распласталось на узком руме, драккар качнуло и он скатился под соседнюю скамью».

Кто, простите, скатился – драккар или рум? Ах, это тело скатился! Тогда у меня вопросов больше нет. Разве что ещё один: как, скажите, читатели смогут поверить, что автор правильно передаёт особенности быта, культуры, языка словен или викингов, если он и своим-то русским языком владеет нетвёрдо, если позволяет себе следующие пассажи:

«за мысленным разговором самого с собой»;

«в чёрной пугающей темноте»;

«с силой раскрученной пружины»?

В общем, грустно всё это. Ни слог, ни сюжет не впечатлили. Даже каких-то запоминающихся деталей всё того же старинного быта – казалось бы, здесь-то уж автору все карты в руки – и тех не нашлось. Тогда зачем автор писал эту книгу?

Можно, конечно, задать мне встречный вопрос: а зачем ты всё это написал, если ничего хорошего про книгу сказать не можешь? Но я-то как раз могу. Не то чтобы хорошее, но сдержанно оптимистичное.

Дело в том, что в репликах героев нет-нет да и проскакивает авторское недовольство написанным:

«Людям быстрее надоедает пить, есть, танцевать и даже любить, чем воевать», – горестно вздыхает скальд Вемунд.

«Ты это хотел реконструировать?» — спрашивает Андрей у Вадима, указывая на трупы мирных вепских поселенцев.

Похоже, не согласен всё-таки автор с мудрым скальдом, и не одни только трупы собирался он реконструировать в своей книге. Хотел он, видимо, написать о чём-то другом. Не удалось, откровенно говоря, первый блин вышел комом. Но было бы только желание исправить, доказать самому себе, что можешь сделать лучше. И если я правильно угадал мысли автора, то на это можно надеяться. А если ещё и над языком, над стилем поработать!

Да, наверное, я слишком много всего и сразу хочу от автора, но, по-моему, гораздо обиднее, когда от тебя никто и ничего уже не ждёт.