Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «AlisterOrm» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

IX век, XI век, XIV век, XIX век, XV век, XVI век, XVII в., XVIII век, XX век, Александр Пушкин, Антиковедение, Античность, Антропология, Архаичное общество, Археология, Батый, Биография, Ближний Восток, Варварские королевства, Варяжский вопрос, Военная история, Воспоминания, Востоковедение, Гендерная история, Гуманизм, Древний Восток, Древний Египет, Древняя Греция, Естественные науки в истории, Естественные науки в истории., Живопись, Западная Европа, Западная Европы, Золотая Орда, Иван Грозный., Империи, Индокитай, Институты, Искусствоведение, Ислам, Ислам., Историография, Историография., Историческая антропология, История, История Англии, История Аравии, История Африки, История Византии, История Византии., История Германии, История Голландии, История Древнего Востока, История Древнего мира, История Древней Греции, История Древней Руси, История Египта, История Индии, История Ирана, История Испании, История Италии, История Китая, История Нового времени, История России, История России., История СССР, История Средней Азии, История Турции, История Франции, История Японии, История идей, История крестовых походов, История культуры, История международных отношений, История первобытного общества, История первобытнрого общества, История повседневност, История повседневности, История славян, История техники., История церкви, Источниковедение, Колониализм, Компаративистика, Компаративичтика, Концептуальные работы, Кочевники, Крестовые походы, Культурная история, Культурология, Культурология., Либерализм, Лингвистика, Литературоведение, Макроистория, Марксизм, Медиевистиа, Медиевистика, Методология истории, Методология истории. Этнография. Цивилизационный подход., Методология история, Микроистория, Микроистрия, Мифология, Михаил Лермонтов, Научно-популярные работы, Неопозитивизм, Николай Гоголь, Новейшая история, Обобщающие работы, Позитивизм, Политичесая история, Политическая история, Политогенез, Политология, Постиндустриальное общество, Постмодернизм, Поэзия, Право, Пропаганда, Психология, Психология., Раннее Новое Время, Раннее Новое время, Религиоведение, Ренессанс, Реформация, Русская философия, Самоор, Самоорганизация, Синергетика, Синология, Скандинавистика, Скандинавия., Социализм, Социаль, Социальная история, Социальная эволюция, Социология, Степные империи, Тотальная история, Трансценденция, Тюрки, Урбанистика, Учебник, Феодализм, Феодализм Культурология, Филология, Философия, Формационный подхо, Формационный подход, Формы собственности, Циви, Цивилизационный подход, Цивилизационный подход., Чингисиды, Экон, Экономика, Экономическая история, Экономическая история., Экономическая теория, Этнография, психология
либо поиск по названию статьи или автору: 


Статья написана 12 декабря 2017 г. 22:14

Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. Издание второе, дополненное и исправленное. М. Наука 1979г. 232 с. Твердый переплет, обычный формат.

Безусловно, история не может быть безпроблемной и безконфликтной. Споры учёных, сражения разных концепций друг против друга двигают наши знания вперёд, требуют совершенствовать аргументацию, смотреть на привычные, казалось бы, вещи с иной стороны. Жизнь слишком сложна, чтобы выстроить процесс развития человечества в рамках какого-то уравнения, именно поэтому нам вечно необходимо искать и дополнять новые переменные, новые процессы и закономерности, новые способы анализа материала источников, и так далее и так далее.

Конечно, очень многое зависит от личности историка, его мировоззрения и биографии. И часто личностный фактор очень сильно влияет на исследование, особенно если сам учёный не чувствует границ своей субъективности и «Ego». Вспомним, как в старости Лев Гумилёв создаёт довольно странную «Древнюю Русь и Великую Степь», содержащую массу натяжек и сомнительных трактовок, часто данных потому, что так надо автору, либо исследования почтенного индолога Натальи Гусевой, увлёкшейся публицистикой индийского националиста Тилака.

Однако задолго до них советско-российская наука знала и более яркие и противоречивые персонажи. Вот, скажем, колоритная и действительно масштабная фигура Бориса Фёдоровича Поршнева (1905-1972), и найти аналоги этой странной личности очень непросто. «Жак-простак и снежный человек», по словам известного французского историка, «единый политэкономический закон феодализма», международные отношения эпохи Нового времени, французский абсолютизм и крестьянские восстания XVIII века, антропогенез, социогенез, теория классовой борьбы, история социалистической мысли, и, наконец, социальная психология – вот основной (!) круг интересов этого историка… точнее, не историка, а скорее мыслителя. Все, кто учился в МГУ, или просто соприкасался с ним, так или иначе помнят колоритную фигуру Поршнева, в связи с участием в какой-либо дискуссии, либо при соприкосновении в учебно-общественном процессе. В самой Франции, которая и служит основным полем исследовательской деятельности Б. Ф., его хорошо знают, прежде всего по исследованиям народных восстаний XVIII века, показавшим предпосылки Великой Французской Революции. Судя по всему, он производил впечатление красного платка на фоне сдержанной и строгой палитре советской исторической науке.

Предмет нашего сегодняшнего разговора – одна из важных частей творчества Бориса Поршнева, его концепция «социальной психологии», которая наиболее полно отображена в книге «Социальная психология и история» (1966), в своё время вызвавшая фурор в определённых кругах, и для своего времени была довольно смелой. Но прежде чем говорить о самом magnum opus, нам следует рассмотреть, каким же кривым путём историк добрался до своих, весьма своеобразных идей.

Поршнев в детстве был увлекающимся и разносторонним ребёнком, и с ранних лет поставил себе цель – найти общую логику истории, понять глубинную суть исторических явлений. В существующих условиях (1920-е гг.) он мог учится по нескольким специальностям, и основными из них были психология и история, второстепенным – биология. Логика здесь проста – биология – материальная основа жизнедеятельности, история – отображение процесса жизнедеятельности социальной, психология находится на стыке этих двух глобальных сфер, поскольку зависит от обеих. Методологической прослойкой концепции Поршнева навсегда стал марксизм, правда, в его собственной, неповторимой интерпретации.

Интуитивно он принял за базовую основу концепцию «классовой борьбы», и сразу же начал изучение конкретного материала ключевой, по мнению марксистов, эпохи – эпохи окончательного перехода от феодализма к капитализму, XVII веке, увенчанному через столетие Великой Французской революций. Итогом многолетней работы стала книга «Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623-1648 гг.)» (1948), получившая Сталинскую премию и широкую известность за рубежом, в том числе и в самой Франции. Горизонтальный срез 25 лет одного из важнейших столетий европейской истории показал большую роль «классовой борьбы», точнее, «народных масс» в борьбе с абсолютизмом и феодализмом, и его решающей роли в дальнейшей модернизации общества. Книга была новаторской, хотя и получила изрядную порцию критики со стороны, скажем, Александры Люблинской, обвинившей автора в слишком широких обобщениях, и подгонки сведений источника под заранее заданную концепцию, иногда откровенно насильной интерпретацией. Впрочем, историку явно было не до досадных мелочей, поскольку именно в широких обобщениях он и видел смысл своей работы.

Утвердившись в своей концепции, Поршнев углубился в прошлое, и начал искать «единый экономический закон феодализма», основанный также на «классовой борьбе». Итогом работы стали монографии «Очерк политической экономии феодализма» (1956) и «Феодализм и народные массы» (1964), в которых он проводит идею о том, что развитие во всех сферах общества было определено «классовой борьбой». Например, усовершенствование сельхозтехники в его интерпретации оборачивалось совершенствованием крестьянского вооружения для будущих схваток с тяжёловооружёнными реакционерами-рыцарями. Само собой, коллеги-медиевисты не одобрили такого, мягко говоря, вольного обращения с историческим материалом, и немедленно «пнули» Бориса Фёдоровича за отход от марксизма и концепции социально-экономической истории, и преувеличении роли «классовой борьбы». Не место здесь говорить о перипетиях этого спора, скажу лишь, что волею обстоятельств Поршнев потерпел поражение, и коллеги приняли его работы без особого интереса. Впрочем, вполне заслуженно.

Основа «ЕЭЗФ» — содержащаяся в III томе «Das Kapital» концепция «феодальной ренты», в которой воплощается феодальная собственность, то есть – постоянно повышающийся уровень внеэкономического принуждения крестьянства, за счёт развития производительных сил. То есть, в основе всё одно находится противостояние классов, просто оно подаётся «под соусом» сталинской политэкономии. Однако теоретическая основа ясна: она лежит не в области, как ни парадоксально это не звучало, социально-экономических отношений, а в области… психологии. Здесь мы подбираемся потихоньку к предмету нашего обсуждения.

Параллельно со своими штудиями, посвящёнными феодальной политэкономии, Поршнев работал в направлении нейробиологии и психологии. Здесь, опять же, не место рассуждать о его концепции перехода от животного к человеку («О начале человеческой истории», 1974), скажу лишь в общих чертах. Историк исходит из идеи резкого революционного скачка, выведшего «вторую сигнальную систему» нервной деятельности на новый уровень, породивший более развитую речевую коммуникацию. Речевая коммуникация сформировала «социальность», увеличение и усложнение социальных контактов друг с другом, и представляющая собой некий, грубо говоря, «коллективный разум». Именно после возникновения этого «коллективного мышления» возникает, по Поршневу, например, «сознательный труд», в отличие от «бессознательного» у животных. Но важно другое: именно этот скачок от палеоантропа к Homo Sapiens породил изначальную социальность, и, следовательно, человек изначально – часть некой общей социально-психологической целостности, как нейрон в мозге, то есть, в базисе – существо абсолютно коллективистское.

В книге «Социальная психология и история» (1966) Поршнев рассуждает о более позднем развитии социальной психологии как человеческой сути, причудливыми сцепками соединяя её с идеей «классовой борьбы». Дело в том, что человек изначально, ещё противопоставляя свою общность популяции «троглодитов», «недолюдей», изначально сформировал в коллективном мышлении базовую дихотомию «мы / они», то есть социально-психологическая общность строилась, прежде всего, на противопоставлении себя иному. Так происходит и в дальнейшем.

Итак, изначально человек – существо исключительно «социальное», и исключительно коллективное. Это снимает одновременно проблему «индивид / общество», поскольку индивида как такового в данной концепции не существует, вернее, он является лишь отображением какой-то стороны социальных связей. Классовое расслоение тоже относится к разряду дихотомии «Мы / Они», и точно также является базовым для любого общества, где присутствует подобный антагонизм. И главная суть перехода классового общества к бесклассовому именно в создании коллективизма, лишённого противопоставлений, и строящегося исключительно на общности «мы». «Мы» скрепляет, в свою очередь то, что Поршнев именует «настроением», некое поле психологического единства, то, что Гумилёв называл «комплиментарностью», противопоставление «приятного / неприятного», «своего / чужого».

Основа коллективизма – коммуникация, основа коммуникации – речь на фонетическом и символическом уровне. Общность сигналов создаёт преемственность между поколениями, различные системы сигналов всё равно взаимовлияют друг на друга путём «заражения» и «внушения». Таким образом, на стыке, на соприкосновении между «мы» и «они», на линии пересечения разных, скажем так, коммуникативных практик, рождается личность, которая внутри своей общности способна воспроизводить представление о другом «мы», в своём роде конструируясь на основе разных социально-психологических практик.

Пункт первый – человек – изначальный коллективист.

Пункт второй – коллектив формируется при помощи объединения на уровне противопоставления «мы / они», в разных вариациях и формах.

Пункт третий – индивид есть сумма детерминант разных сторон социальности, ячейка социально-психологической общности, которая также является носителем дихотомии «мы / они», только на личностном уровне, то есть, точнее, «я / мы».

То есть, в краткой выжимке, эволюция человеческого общества – результат противопоставления одной общности другой. Вот такой вот универсальный, глобальный закон.

Такова общая концепция книги. Нетрудно заметить, почему я столько места уделил вопросу о «классовой борьбе» — эта концепция у Поршнева попыталась найти второе рождение, причём с весьма своеобразной аргументацией, с опорой на междисциплинарность. С другой стороны также несложно увидеть, что концепция Поршнева не является ортодоксально «советско-марксистской», и на фоне теоретических исканий 1960-х смотрится очень свежо и оригинально. Но?

Безусловно, для советской науки в 1960-х гг. это было очень новаторской работой, которая сделала Бориса Поршнева на некоторое время «властителем дум», весьма неортодоксальным и интересным исследователем, идущим наперекор скучным и застывшим учебным схемам. На Западе же «Социальная психология и история» (в 1970-е переведённая на английский и итальянский) стала лишь очередной научно-популярной книгой на широко тиражируемую тему. В ней не было ничего особо нового, и социально-психологическая диалектика не смутила западных учёных. Они не нашли в книге ничего особо нового и интересного.

Что же отпугивает от этой книги сейчас? Прежде всего, её аморфность. Выделить общую схему концепции непросто, нужно приложить немало усилий, чтобы следить за мыслью автора и понять, к чему он ведёт под хитросплетением загадочных фраз и константных утверждений. Во вторых, после чтения многочисленных публикаций западных психологов, социологов и историков «Социальная психология и история» не кажется такой уж впечатляющей, и попытка выделения диалектической доминанты в развитии человечества спорна, хотя и не стоит отбрасывать аргументацию Поршнева так уж огульно. В третьих – Поршнев подходит к своим положениям как константам, и конкретный исторический и социологический материал лишь удобно ложится в рамки его концепции, и вполне уютно себя в ней чувствуют, в силу общей размытости. Найти конкретное описание механизмов описываемых в книге явлений крайне сложно, да их и не представлено. Всё строится исключительно на общей логике… которой можно противопоставить и иную логику. В общем, Поршнев здесь предстаёт скорее философом, пусть даже умным и прозорливым.

Понятно, что такая позиция возникла из-за того, что Поршнев искренне считал, что находится на «переднем краю» науки, и не просто, а науки «марксистской», единственно правильной, научной и верной.

Всё это делает «Социальную психологию и историю» скорее историографическим казусом, чем передовой для современной мысли работой. И тем не менее, для всякого, кто интересуется вопросами и социального единства общества, и психологии, необходимо хотя бы ознакомится с этой книгой, особенно если «интересант» находится в начале пути. Сочинение Поршнева показывает проблему социального с весьма любопытного угла, и порождает ряд полезных вопросов, да и сама общая концепция достойна внимания. В общем, рекомендуется к прочтению, хотя и с некоторой оглядкой.


Статья написана 2 июня 2015 г. 02:43

Блок Марк. Апология истории, или Ремесло историка. Серия: Памятники исторической мысли. М. Наука. 1986г. 256 с. Твердый переплет, Обычный формат.

В 1944 году был расстрелян член Сопротивления Марк Блок. Кто из тех, кто спускал курки в то хмурое июньское утро, знал, чью жизнь он отнимает? Маленький, щуплый француз еврейского происхождения, не открывший ни одной явки, умер, с именем Родины на устах. Кто знал, то имя этого человека будут вспоминать все последующие поколения историков – с благодарностью за многочисленные труды по истории. Их восхваляли, и их критиковали – но едва ли не каждый французский (и не только!) историк-медиевист отдавал свою дань уважения этому человеку.

Люсьен Февр и его коллеги нашли позже прощальный поклон своего друга – машинописный текст, обстоятельно перепечатанный в трёх экземплярах, который содержал наброски методологической работы, которая вскрывала бы всю подноготную работы историка, её подводные камни, её принципы.

Что хотел сделать Марк Блок? Посреди тихой войны против умопомрачительной идеологии фашизма, предельно эгалитарной и жёсткой, он хотел доказать, что история – вовсе не та наука, представители которой в XIX в. возвещали о неминуемой поступи прогресса, говоря о логичности и последовательности развития европейской цивилизации. Та, история, которую Ницше называл «историей коллекционеров» — позитивизм. Впрочем, и история как вид литературы, как акт веры, творческого усилия автора («Всяк сам себе историк», по выражению Беккера).

Чему научил Блок последующие поколения историков? Видеть в истории жизнь. Живых людей. Их чувства. Их мысль. Это поколения людей, которые сменяют друг друга, каждое – со своим опытом, со своими бедами. Именно поэтому Марк Блок старался не употреблять любимое в его время слово «цивилизация» — он предпочитал «societe» — общество.

Общество – более конкретное понятие. Общество состоит из конкретных групп людей, которых, в свою очередь, формируют индивиды. Всё остальное представляет из себя абстракции – «феодализм», «капитализм», «варварство»… Есть конкретные люди, в конкретном времени и в конкретном пространстве, которые образую конкретные формы своего бытия – социального, экономического, культурного. О чём писал Блок? Об «идоле истоков». Разве мы можем понять истоки явления, не осознав его в совершенной полноте? «Люди похожи более на своё время, нежели на своих отцов». Есть абсолютно конкретные связи явлений между собой, их нужно искать, а не вдаваться в любимый философами экзестенцианализм.

Следовательно? Нужно забыть о мерках своего времени. Забыть о константах современности. И попытаться изучить время конкретной социальной общности, постараться познать её изнутри, понять, что она представляла из себя вообще. Понять сознание, уловить мысли, узнать, что для человека было очевидным, а что – чуждым. Чтобы понять феномены, явления, процессы, нужно осознать, в какой сетке координат действуют их творцы. Так возникает понятие «исторического времени»…

Но что делать – ведь прошлого-то нет. Есть только его следы – источники – хрупкий и неверный материал. Для того, чтобы извлечь из них нужное, необходимо прибегать ко всему многообразному арсеналу наук, гуманитарных и естественных, создавая таким образом междисциплинарность. В этом видении, в видении Блока, история превращается не просто в коллекционирование и жонглирование фактами прошлого, но в сумму всех наук, изучающую историю общества в его вечном движении, свободную от идеологических пут – науку-диалог, попытку понимания тех, на чьих плечах мы стоим, а не навязывания им своих мыслей.

Когда молодой студент читает «Апологию истории», он понимает, что эта наука выходит далеко за пределы обычных учебников, заточенных на политическую событийную историю. Глобальные обобщения Маркса, Шпенглера, Тойнби рушатся под интеллигентным, лёгким нажимом французского историка, превращаются в ничто, в игру ума. Да, мы можем познавать историю. Мы можем вычленять процессы. Можем выстраивать закономерности. Всё, что угодно. Но – главное – всегда нужно помнить, что имеешь дело с хрупким материалом – с людьми, живущими в своём времени и пространстве. Как сказал сам Марк Блок, «причины в истории, как и в любой другой области, нельзя постулировать. Их надо искать…».

Трезвой, взвешенной «Апологии истории» во многом не хватает нашим историкам. Конечно, читали её практически все, но кто воспринял? Таких, по всей видимости, не очень много. Да и просто любителям – разве они не имеют права прикоснуться к этой книге, раскрывающей секреты ремесла историка? Эта книга может внести понимание в то, что это за наука, и насколько она далека от того, что нам преподносят на блюде борзописцы-публицисты и «администраторы». Что это наука о том, где мы сейчас, и кто мы. И о тех бесчисленных миллионах, кто строил по кирпичику наш мир.

Небольшой блог в ЖЖ — размышления о Гегеле, рецензии на книги А. Я. Гуревича, М. Б. Пиотровского, Ю. А. Петросяна. Если будут замечания, пожалуйста, комментируйте.- http://alisterorm.livejournal.com/


Статья написана 19 июля 2014 г. 23:01

Карло Гинзбург (Карл Львович Гинзбург) – известнейшая личность в европейской науке. И это притом, что ни один человек не может сказать точно, какая-же у него специальность. В чём он специалист? Работы Гинзбурга настолько специфичны и разносторонни, что весьма и весьма сложно определить их направленность. Когда историк занимался историей ересей, то писал и о многих других вещах – скажем, знаменитая «Сыр и черви» охватывает не только историю ереси ничтожного мельника Меноккьо, но и касается многих иных вещей. Гинзбург писал достаточно расплывчато, размышляя даже не о сути исторических явлений, что в целом не ново для современной ему историографии, а занимался поиском метода исследования множества субъективных сторон истории. Даже самого понятия «научной школы» для него не существовало – она была лишь набором учёных-индивидуумов, работающих в одной сфере (см. «От Варбурга до Гомбриха»). Чем же знаменит этот очень своеобразный и колоритный историк?

Когда произносят имя Карло Гинзбурга, то первым делом возникает ассоциация со словом «микроистория» (microstorie по итальянски), которому в последнее время придано не очень хорошее значение. Зачастую, когда студенты называют основным методом своих дипломных работ «микроисторию», то там содержится чаще всего просто событийное описание, со слабым намёком на контекст. Учащийся может знать в подробностях события жизни мелкого лорда из Английского Парламента, но не иметь ни малейшего представления о том, что происходило в стране в тоже самое время. Ну так вот, это – не микроистория. Это – «событийная история». Микроистория строится, как ни странно, на хорошем знании контекста. Тогда зачем она нужна?

Читаем статьи сборника «Мифы-эмблемы-приметы». Казалось бы, тематики – абсолютно разные, да и далеко не всегда понятно, на чём автор акцентирует внимание. Постановки вопросов зачастую достаточно расплывчаты, также как и выводы исследования. Кажется, Гинзбург не столько пытается пролить свет на прошлое, а скорее размышляет над самим методом исследования. Обратимся к названию всего сборника, и попробуем расшифровать его.

Мифы. В статье «Фрейд, человек-волк и оборотни» Гинзбург высказал интересное положение. Полемизируя с основателем психоанализа, он отрицает ведущее значение абстрактного «бессознательного» в жизни человека. Психические девиации знаменитого Человека-Волка ведут своё начало не из потрясений его детства, а из… культуры.

Кратко я выражу это так – «человек видит мир не глазами, а своей культурой». Некие коды и образы, заложенные в его мировидении, мировоззрении, порождают все модели поведения и многие особенности взаимоотношения с обществом. Таким образом, любой источник (условно — текст) содержит в себе неизбывный отпечаток того, как человек видит этот мир, и зачастую он сам формирует вокруг себя миф об окружающем мире.

Эмблемы. Различные формы культуры, которые из нашего времени кажутся законченными, на самом деле приобретают завершённую форму много позже («От Вармбурга до Гомбриха»). Зародившиеся в различных культурных средах эмблемы существуют и вне своего контекста, меняя свой облик и переходя из одной формы в другую («Верх и низ»). Эмблема как составляющая форма культуры – один из самых живучих элементов массового и, часто, интеллектуального сознания, наиболее явная её сторона. Однако как разобрать её элементы на части?

Приметы. Здесь и выявляется микроистория, и её реальная роль в исследовании. В своё время Гинзбурга зацепило искусствоведческое исследование Джованни Морелли, в котором он выводит очень интересную методику выявления авторского стиля картин. Подделка характерных авторских приёмов – дело нехитрое, на это способен любой мало-мальски умелый художник. Обращать внимание стоит на то, как художник изображает абсолютно, казалось бы, третьестепенные объекты – уши, пальцы, листья деревьев и так далее – то, что не требует от него мастерства и является просто небольшим элементом картины. После ознакомления с этой концепцией Гинзбург выдвинул идею о схожем методе изучения истории («Приметы: уликовая парадигма…») – по неявным и заложенным в повседневную культуру мелочам, которые, на первый взгляд, не играют никакой роли. Изучение мелочей, характерных для реалий прошлого, позволяет нам вплотную приблизиться к истинному содержанию мышления человека тех лет, и понять его ментальность.

Таково идейное содержание сборника. Каждую статью разбирать нет смысла – тематический размах вещей Гинзбурга очень широк, и большинству читателей он будет непонятен, так как лежит в лоне малознакомой историографической традиции Европы XX века. Но это не меняет того факта, что идеи итальяно-еврейско-русского историка Карла Львовича Гинзбурга не оказало определённого влияния на отечественных учёных. Подробнее о практике его работы в микроисторическом методе – в отзыве на книгу «Сыр и черви».





  Подписка

Количество подписчиков: 76

⇑ Наверх