В развитие темы, поднятой Колей Караевым -- видео с "Петербургской фантастической ассамблеи 2013": Александр Зорич в полном составе убедительно рассказывает, почему мы на самом деле живем в эпоху небывалого расцвета литературы.
Кстати, к вопросу о пиаре наших фантастов в статусной прессе.
Открываю ежедневную газету "Невское время" на полосе "Фототема", и кого ж я там вижу, на полполосы? Нет, не Юлю Зонис. Но Андрея Михайловича Столярова собственной персоной. Что тоже неплохо, ящитаю.
— Мне всегда было интересно, что заставляет обращаться к литературе людей вполне зрелых и состоявшихся. Ваши романы «Каллиопа, дерево, Кориск» и «Овидий в изгнании» впервые вышли крошечным тиражом, так что о финансовой составляющей речь не идет. В то же время вы уважаемый переводчик, доктор наук, университетский преподаватель, так что дело и не в удовлетворении амбиций. Так в чем же дело?
— Почему не предположить, что дело именно в удовлетворении амбиций? Хорошая научная работа живет четверть века, о степени доктора наук даже на могильном камне не напишешь — дурной тон — а литературные труды при счастливом повороте дела принесут гораздо более длительную известность на этом свете и, может быть, некоторое оправдание на том. Я не очень дорожу своей академической карьерой, как и своими научными работами; мои переводческие опыты имеют смысл, видимо, для одного меня; но судьба моих литературных текстов мне небезразлична.
— В связи с недавним вручением премии «Новые горизонты» активно обсуждался ваш роман «Каллиопа, дерево, Кориск». Вас упрекали в излишней «филологичности», вязкости текста, претенциозности. На ваш взгляд, есть ли зерно истины в этих комментариях?
— Если под «вязкостью текста» понимается «кумулятивный сюжет, перебиваемый постоянными отступлениями», то спорить с этим не приходится. Если «претенциозность» значит «отсутствие простоты и естественности», то да, эти добродетели в моем цветнике не растут. Что такое «филологичность» (или «филологическая проза»), я понимаю тем меньше, чем чаще слышу эти слова; но если не вдаваться в спор о терминах и предположить, что в данном случае это означает перевернутый куль с авторской эрудицией, то и на это возражать трудно. Удивительно лишь, почему все это считается безусловным грехом и поводом для более или менее кроткой укоризны. Конечно, если я у публики первый, кто поразил ее подобными качествами, то она в своем праве; но не читала ли она, например, Стерна — а если читала, что о нем думает? Если же публика ответит, что в «Тристраме Шенди» фонтанирование учености имеет мотивацию, а у меня нет, то тут я позволю себе не согласиться и попросить ее читать внимательней: возможно, она найдет уместным переменить свои мнения. Я не сравниваю себя со Стерном, упаси Бог, а просто говорю о странностях пристрастий.
Упрекали меня также в том, что я пишу из самолюбования. Это неправда, и обидная. Самолюбованию я хожу предаваться на работу, а литература — дело серьезное, и свой нарциссизм в нее тащить не стоит. Тут надо, как Моисей, разуваться при входе.
— Как человек, неплохо представляющий эволюцию художественной литературы от античности до наших дней, какие бы вообще формальные критерии новизны, «неформатности» вы предложили бы для прозы — по крайней мере, фантастической? Возможен ли вообще «разрыв шаблона», или современный автор обречен повторять за классиками, пусть даже сам того не осознавая?
— Если бы я знал такие критерии, то никому бы их не сообщал и пользовался ими втихомолку. В конце концов, это ведь сфера профессионального соревнования — «зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник», как говорит Гесиод, — и чрезмерное великодушие здесь ведет к чувствительным убыткам. Но поскольку я этих критериев не знаю, то могу рассуждать об этом вопросе с чистой совестью и открытым лицом.
Больше двухсот лет назад Ив. Ив. Дмитриев написал сатиру «Чужой толк», в которой, думая, что говорит о лирической поэзии, изобразил типовую ситуацию в русской словесности вообще. Будь моя воля, я бы каждого русского писателя принуждал учить этот текст наизусть и каждый месяц исполнять его самому себе с выражением. В финале сатиры излагается мнение некоего одописца, который в древнем споре между ingenium и ars безоговорочно становится на сторону ingenium: «Природа делает певца, а не ученье; Он не учась учен, как придет в восхищенье; Науки будут всё науки, а не дар; Потребный же запас — отвага, рифмы, жар». Такого рода мнения у нас поныне слышатся на каждом углу: научить писать нельзя, главное — чтобы талант был у мальчика, и тому подобное. Что же дальше? Дмитриев изображает творческий процесс этого поэта, и выясняется, что этот сторонник натуры и отваги впадает в самые затертые жанровые штампы:
«Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг!
Скажу: Кто завесу мне вечности расторг?
Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света
И то, и то... А там?.. известно: многи лета!
Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть!
Да здравствует поэт! осталося присесть,
Да только написать, да и печатать смело!»
Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело!
И оду уж его тисненью предают,
И в оде уж его нам ваксу продают!
Казалось бы, это очень простая мысль: невежество — не залог оригинальности, писательское ремесло — дело высокой сознательности, предполагающее, что ты понимаешь, в какой точке развития своей национальной литературы находишься, что в ней можно делать и какими средствами, а чего делать не следует, потому что это задолго до тебя и гораздо лучше тебя сделал Мамин-Сибиряк... Но нет, простым вещам учить всего труднее, и нет у нас перевода людям, считающим себя вправе быть писателями, потому что у них богатый жизненный опыт и есть что рассказать публике, — а чем они отличаются от человека, который берется за полостную операцию, имея за душой лишь курсы кройки и шитья? Иначе говоря, на формулировку «современный автор обречен повторять за классиками, пусть даже сам того не осознавая» я бы посмотрел внимательнее: современный автор именно тогда и обречен бесплодно повторять за классиками, когда он не осознает, что делает. На подражании и соревновании строится литература, но на подражании сознательном.
Что касается фантастики, то ей следовало бы иметь общую шкалу ценностей с остальной литературой. Есть Гомер, есть Вергилий, Данте и Сервантес, и если ты хочешь преуспеть, учитывай их опыт, а не опыт условного Сидорова, который, конечно, в своем цеху первый человек, но за его стенами никому не известен. Как сказал Бернард Шартрский, подражать ничтожным писателям — или крайнее убожество, или пустое хвастовство. Не вижу повода с ним спорить.
Мы предполагали, что скоро, но вышло даже скорее скорого. Вышел из типографии пилотный номер альманаха “Астра Нова” в несколько непривычном виде – половинном – и под обложкой журнала “Меридиан”, о чем мы уже поминали прежде. Как это выглядит прилагаем обложку. Она частично относится к журналу, но зато все, что внутри, уже к альманаху, и потому подборка лежит на совести редколлегии “Астра Новы”. Григорий Панченко сделал только предуведомление, ну и конечно, своей недюжинной силой очень помог с созданием номера. Обложку смастерили совокупными усилиями Светлана Тулина и Злата Линник, ее мы и прилагаем. Авторы номера сделали очень многое, чтобы заинтересовать вас, наших читателей.
Да, еще важное. Нас уже неоднократно спрашивали, сколько ж всего получилось экземпляров, и где их достать. Отвечаем. Экземпляров получилось много – три тысячи пойдет подписчикам “Меридиана” в Германии (то-то они удивятся), еще полтыщи разойдется на Украине, а еще для презентаций в разных городах и весях разных стран мира, но в первую голову, для ВОЛФкона.
Если кто-то не хочет ждать, не сможет купить на презентациях. тогда ему следует отправить сообщение с почтовым адресом и количеством заказываемых экземпляров на kibervor@mail.ru – нами организована подписка. Авторам номера беспокоиться не следует, им будет выслан экземпляр. А всем заинтересовавшимся сообщаем. Ориентировочная цена около восьмидесяти рублей, двадцати гривен, десяти шекелей, двух евро. О возможности допечаток мы уже договорились, так что не переживайте, в этот раз действительно всем хватит.
А вот как это выглядит.
А вот и содержание:
Введение от Григория Панченко
Обращение от Кирилла Берендеева
Рассказы:
1. Ника Батхан “Выход в люди”
2. Юлия Бекенская “Кошкины сны”
3. Олег Кожин “Снегурочка”.
4. Екатерина Бакулина “Химера”.
5. Андрей Лободинов “Великолепная тройка”
6. Геннадий Ядрихинский “За дверью”
7. Сергей Игнатьев “Смородова горка”
Думаем, это стоит прочесть.
Продолжаем плакать о трудной судьбе "фантастической" периодики, или хватит уже?
облако тэгов
